Тао
Табличек с названиями улиц я не обнаружила, по карте определить свое местоположение не сумела. А прохожих, у которых я могла бы спросить дорогу, вокруг не было. Но уверенность, что забрела я туда, куда не следовало, с каждой минутой крепла. Я очутилась в районе, о котором рассказывала администратор в гостинице. В районе, что не подчиняется властям. Где живут те, кто отказался переезжать. Те, кого оставили здесь. Те, кто спрятался.
Я завернула за угол и увидела еще одну пустынную улицу. Темнело, тени вытягивались, а тишина казалась все более гнетущей. Краем глаза я заметила какое-то движение и резко обернулась. Ворота во двор одного из домов были открыты. Это там? Там, внутри, кто-то есть?
Я двинулась дальше, оставив ворота позади. До сих пор я не боялась, мне лишь хотелось выбраться отсюда. Но сейчас почувствовала, как тело напряглось, каждая клеточка. Может, лучше повернуть и пойти назад?
Я сделала еще несколько шагов, медленнее. Однако больше ничего не заметила. Возможно, просто показалось. Или это было животное. Кошка. Или крыса. Существо, пытающееся выжить в этом заброшенном всеми уголке, где людской еды не осталось, а растительность ограничивалась убогими сорняками, пробивающимися сквозь трещины в асфальте.
Подняв голову, я разглядела в самом конце улицы какой-то бело-голубой знак и прибавила шагу. Теперь я отчетливо видела белый значок на голубом фоне. С электричеством были перебои, и значок мигал, но сомнений не оставалось — в конце улицы был вход в метро.
Я почти перешла на бег. Возможно, поезда не ходят, но на станции наверняка есть карта. И возможно, рельсы приведут меня в жилые районы. Здесь ветки метро были наземными, и поезда двигались не по туннелям, как в центре.
Однако бежала я недостаточно быстро. Из подворотни позади меня выскочило какое-то существо и метнулось следом за мной. Я лишь успела разглядеть долговязое нескладное туловище. Тишину разрезал резкий пронзительный свист, и сзади появились еще двое, они выбежали с обеих сторон, оттуда, где, как мне показалось, спрятаться было невозможно.
Между нами было метров двадцать, но мои преследователи бегали быстро и скоро почти догнали меня. Высокая костлявая девчонка и двое мальчишек. Не дети. Не взрослые. С гладкой кожей и глазами глубоких стариков. Худые, на грани истощения. Но, похоже, при виде меня сил у них прибавилось.
Дожидаться я не стала — чего они хотят, мне и так было понятно. Судя по их взглядам, они готовы были на все, что утолило бы их голод. В их глазах светилось то же отчаяние, что и у стариков в больнице, но сил у них было больше, тела подростков позволяли отчаяние преобразовать в действие.
Я рванулась вперед. Тогда, бросив в больнице стариков, я бежала от собственного отвращения, сейчас же от быстроты зависела жизнь.
Но они уже были совсем рядом. Обернуться у меня не хватало смелости, но я слышала их топот. Стук ботинок об асфальт. Нестройный топот шести ног. Все громче и громче.
Синий знак был уже близко. Если я добегу, если доберусь до станции, если придет поезд…
Но я понимала, что обманываю себя. Поезда сюда не ходят. Здесь только я. И они. Трое отчаявшихся голодных подростков, потерявших всякую надежду на жизнь. Которые выжили лишь благодаря врожденному инстинкту самосохранения. Но ведь наш мир — это и они тоже.
Нас разделяли всего несколько метров. Я слышала их дыхание. Вот-вот они настигнут меня. Схватят за плечи. Повалят на землю.
Выбора у меня не оставалось.
Резко остановившись, я развернулась и подняла вверх руки, давая понять, что сдаюсь.
Они тоже остановились, и ярость на их лицах сменилась удивлением. Я попыталась поймать взгляд девочки. Почему ее? Может, потому что она, как и я, была женщиной. Может, подумала, что ее будет легче убедить. Я постаралась вложить в свой взгляд мольбу о сострадании, постаралась заглянуть ей прямо в глаза. Замешкайся я — и она, возможно, вообще не посмотрит мне в лицо. Однако девочка быстро заморгала, и я поняла, что смутила ее. Девочка замерла и перевела взгляд с меня на своих спутников. Мы молча стояли посреди улицы. Я не отваживалась опустить глаза, так что мне не оставалось ничего иного, как смотреть по очереди на подростков — в надежде, что они увидят меня, увидят по-настоящему и успеют задуматься. Успеют увидеть во мне не только добычу. Признают меня человеком.
— Вы здесь одни? — тихо спросила я. Никто из них не ответил. Я шагнула вперед: — Вам нужна помощь?
Девочка едва слышно всхлипнула, и в этом всхлипе я услышала «да». Она повернулась к одному из мальчиков, тому, что был повыше, — похоже, вожаку.
Я решила рискнуть и обратилась непосредственно к нему:
— Я могу вам помочь. Давайте выберемся отсюда. Все вместе.
Его губы скривились в усмешке:
— Ты боишься. — Голос у него оказался неожиданно тонкий.
Я медленно кивнула, не сводя глаз с мальчика:
— Да. Я боюсь.
— Значит, наболтать можешь что угодно.
Отрицать я не стала и вместо этого спросила:
— Метро работает?
— А ты сама-то как думаешь?
— Вы не пробовали перебраться в другой район?
Он глумливо засмеялся:
— Мы чего только не пробовали.
Я сделала шаг вперед:
— Там, где я живу, есть еда. Я могу купить вам еды.
— Это какая же еда там?
— Какая? — Я растерялась. — Обычная. Рис.
— Обычная… — передразнил он меня. — Чего же нам, из-за тарелки риса из дома уходить?
Мой взгляд скользнул по улице за его спиной. Разруха. Пыль. Ничего похожего на дом.
Он кивнул девочке и другому мальчику, и те шагнули ко мне. Готовились наброситься?
— Нет. Погодите. — Я сунула руку в сумку. — У меня есть деньги! — Пальцы наткнулись на шуршащую упаковку. — И еда. Вот, печенье.
Я вытащила упаковку и протянула им.
Подскочив ко мне, девочка выхватила печенье и надорвала бумагу. Я быстро отступила.
— Эй! — Высокий парнишка кинулся к девочке.
Та сдавила упаковку, и печенье с хрустом раскрошилось. Девочка явно собиралась улизнуть, но мальчик опередил ее. Он разжал ее пальцы и отнял печенье. Она ничего не сказала, но в глазах заблестели слезы.
Мальчик замер, разглядывая добычу. Незамысловатый черно-белый логотип на бумаге слегка расплылся — наверное, руки у девочки были потными.
— Все надо делить, — сказал мальчик, глядя на девочку, — у нас все общее.
Я их больше не интересовала.
Может, разумнее всего сейчас сбежать? Нет. Я должна отдать им все, что у меня есть, должна проявить щедрость. Только не убегать. Иначе они набросятся на меня. Выбора не оставалось.
Я снова запустила руку в сумку. Сглотнула. Решиться было сложно, но иначе никак.
— Смотрите, деньги.
Не смея подходить ближе, я положила несколько видавших виды купюр на землю. Последние. В коробочке, которую я хранила в гостинице, оставалось лишь несколько мелких монет.
Мальчик посмотрел на деньги.
Я отступила. Слезы сдавили горло.
— Я отдала вам все, что у меня есть. (Он по-прежнему не сводил глаз с банкнот.) И теперь я ухожу.
Я сделала еще шаг. Развернулась. И спокойно зашагала прочь, к метро.
Один шаг.
Второй. Третий.
Ноги сбивались на бег, но я запретила себе торопиться. Надо оставаться для них человеком, не провоцировать погоню, не превращаться в добычу. Не опускать голову, не оборачиваться.
Я слышала, как они двигаются. Как шуршит ткань на чьей-то куртке. Как кто-то из них кашлянул. Тишина не прятала ни единого звука. Но топота ног по асфальту я не слышала.
Седьмой. Восьмой. Девятый. Десятый.
По-прежнему тихо.
Одиннадцатый. Двенадцатый. Тринадцатый.
Я едва заметно ускорила шаг. Станция была закрыта, а на дверях висела цепь с замком. Лишь тогда я повернулась.
Они стояли на прежнем месте и смотрели мне вслед. Похоже, никто из них не собирался бросаться в погоню.
Не выпуская их из поля зрения, я направилась к повороту.
Я завернула за угол и потеряла их из виду. Передо мной лежала еще одна улица, такая же пустынная. Справа тянулись рельсы метро, слева выстроились заброшенные дома. Людей здесь не было.
И тогда я побежала.
