Демид Твердиславович и Евпатий Коловрат
Демид, опоясанный саблей, ехал на плохоньком коньке. Боярин понимал, что Евпатий Коловрат отвел свой отряд недалеко от места последнего боя. Не мог Евпатий Львович далеко отойти. Демид Твердиславович знал округу как свои пять пальцев. Сейчас зима, и хоть и мог боярин Евпатий укрыться в глубине леса, но скорее он постарался бы найти крышу над головой. А рядом есть только одна деревенька. Люди в ней жили поганые, вольные. Не то разбойники, не то охотники. Такое место хорошо подходило для неожиданных атак. Там и должен был быть боярин с его ратью.
Вскоре его предположения оправдались. Словно ниоткуда перед боярином появился человек.
– Православный, я ищу боярина Евпатия Львовича! Я его старый друг, – затараторил Демид, – из вражеского полона ушел. Рязанский боярин я, Демид Твердиславович!
Человек, вышедший из леса, тут же свистнул и опустил оружие.
– Ну, раз свой, православный, то рады тебе. Нам каждый меч нужен, а по тебе видно – воин.
Из леса вышли еще трое молодчиков и подошли к Демиду Твердиславовичу. Когда взгляды Демида и одного из дозорных встретились, то боярин прочел там жуткую усталость. Видно, эти люди очень мало спят.
– А скажи, боярин, коли из полона сбежал, много там людей?
– Много, очень много, – ответил Демид.
– А женщину лет двадцати от роду, волосы русые, с ребенком…
– Прости меня, родный, – перебил дозорного Демид Твердиславович, – даже если видел, то не смогу сказать, что это она. Много там русоволосых и молодых дев! Прости.
– Ее Натальей звать, а по батюшке Михайловна! Может, слышал? Она с Рязани.
Демид покачал головой. Он словно забыл, зачем сюда прибыл. Дозорные и помыслить не могли о его дурных намерениях. Как сейчас он хотел просто взять и умереть за Русь! Но он вспомнил свою дочь Марию и с ужасом подумал о доле, которая ждет его другую дочь и супругу.
– Что-то ты невесел, боярин!
– Да чему мне радоваться? Что жизнь спас? В монгольском полоне остались мои родные. Они смерть примут за мой побег, но зато я здесь жизнь свою с пользой отдам. В полоне все только и говорят о том, что боярин Евпатий Львович непобедим.
– Ладно, Демид Твердиславович, езжай-ка ты в деревню. Согрейся. Дорогу найдешь.
Демид пустил своего коня шагом по узкой не то дороге, не то тропе. Дозорные вновь скрылись в лесу.
Боярин Евпатий Львович сидел за столом с закрытыми глазами. В хате, где он находился, было очень многолюдно. Люди спали, ели, просто грелись. Хозяева, не жалея своих запасов, кормили воинов, понимая, что эти люди отдают свои жизни за Отечество.
– Боярин Евпатий, – сказал вошедший в избу человек, весь покрытый снегом, – там в деревню приехал беглец из полона! Говорит, тебя знает!
Евпатий Львович открыл глаза и посмотрел на воина.
– Хорошо! Микула, садись на скамью, погрейся и подремли, – сказал боярин Евпатий вошедшему, – замерз ведь, а сегодня ночью снова в гости к монголам сходим!
Боярин Евпатий встал из-за стола и покинул душную избу.
Богатырь вышел на мороз, и тут же сон как рукой сняло. На него смотрел ближник великого князя Юрия Игоревича Демид Твердиславович. Боярин Евпатий Львович с распростертыми объятьями пошел ему навстречу.
– Господи! Демид! Ты с полона ушел? Как я рад видеть тебя!
Боярин Евпатий и Демид заключили друг друга в объятья.
– Ну ты, Евпатий, и впрямь герой! Сохрани Господь тебя! Там в полоне все о тебе только и говорят! Мы ведь, когда воины на стенах Рязани стояли, тебя ждали. Я, к великому моему стыду, был болезнью скован и не смог бить ворогов.
– Демид! Сейчас ты заплатишь им ту же цену, что и я! Я ведь тоже Рязань не защищал. Демид!
– Евпатий, прости, что завидовал тебе, когда ты дочь свою замуж за Федора Юрьевича выдавал! Прости меня! Ты ведь человек и впрямь души великой.
Евпатий гнал от себя воспоминания о Евпраксинье. Смерть в бою приму, на небе ее увижу и буду умолять Господа принять ее в Царствии Небесном! Она ведь бедой сражена была, вот руки на себя и наложила!
– Послушай, Евпатий, я ведь не с пустыми руками к тебе пришел. Названая мать Евпраксиньи Василиса Николаевна угнана в полон монголами. Много в этом полоне православных, и самое главное, монголы все силы к Владимиру будут стягивать, а полон без защиты остается.
– Где? Может, отобьем!
– Я, как это понял, так в побег и пошел. Бог сподобил уйти.
Евпатий стоял молча. Василиса Николаевна, сестра моя названая, как бы мне освободить ее? Надо и впрямь полон отбить у ворогов, коли они основные силы к Владимиру стягивают. У меня пять сотен воинов, и если действовать стремительно, то, может, и отобьем.
– Ну, Демид Твердиславович, верно, и впрямь тебя Господь к нам послал.
– Ты, Евпатий, меня раньше времени не хвали! А ну как враги там заслон оставят или чего еще удумают?
– Коли так, то примем смерть в бою. Ее мы все и ищем. Идем, Демид Твердиславович, в избу, поешь да согрейся. Небось там, в полоне, оголодал. Оружие – только сабля?
– Чего у покойника забрал, то и есть. Не было у меня, Евпатий, возможности одежу их забирать.
– Верно! Верно. Мы все тут бьемся, чем в бою разживемся. Так-то, боярин. Пошли в тепло. Через пару часов, как стемнеет, двинемся!
