Глава 59
Святослава третий день била непонятная болезнь. Он сильно ослабел, обливался внезапно выступающим потом, изнывал от высокой температуры. Предслава то и дело обтирала мужа влажными полотенцами, давала питье. Женщина считала, что это болезнь болот, окружавших город, настойчиво просила, чтобы к князю допустили болгарскую знахарку. Сама первой попробовала горький порошок, намолотый старухой, и удовлетворенно кивнула:
– Пей, ладо! Это должно помочь. Днями станет легче.
Когда воеводы всех дружин настояли на новом бое, великий князь не противился. Он велел принести жертвы Перуну, согласился со старшинством Икмора и попросил новгородца задержаться после совета:
– Нужно постараться взять живьем какого-нибудь знатного грека, – приказал он. – Вот уже три месяца, как мы не ведаем, что происходит в стане базилевса и в его столице. Ждут ли они подмоги, спокойно ли все в азиатских фемах, подавлен ли мятеж Варды Фоки? Готов ли Цимисхий начать с нами переговоры?
– Ты уже не веришь в победу, князь? – поднял брови Икмор.
– В победу всегда надо верить! Другое дело, какой ценой достанется она нам. Сможем ли мы, положив тысячи русов, держать в узде Болгарию. Из Руси никто более не подойдет, и ты это знаешь, боярин. Мой собственный сын решил накинуть мне петлю на шею!
При этих словах Святослав схватил сырое полотенце и жадно припал к нему. Лицо великого князя пылало то ли от гнева, то ли от очередного приступа болезни.
– Болгарские князья один за другим переходят от нас к грекам! Глупцы, они надеются, что базилевс их простит и оставит свободными! Когда нас не станет, закончится и их свобода! Византия станет черпать воду из Истра, как полноправная хозяйка!!
Князь выпил вина из чаши, с минуту помолчал и продолжил:
– Нам нужен мир, Икмор! Но такой, чтобы мы спокойно могли уплыть, не опасаясь огня греков, имея достаточно продовольствия и замиренных печенегов на порогах. Я выжгу гнездо измены в Киеве, распну Ярополка и его бояр на столь любимых ими крестах, пройдусь по землям вятичей, наберу там новых воев, соединю их с нашими дружинами. Призову новых древлян, новгородцев, варягов, вернусь в Болгарию вновь и навсегда закреплю ее за собой!!
– А как же мир?
– Христиане приучили меня не верить их обещаниям. Я отвечу им на их же языке!!
Вспышка страстей окончательно обессилела великого князя. Он пал на кресло, уронив безвольно руки. На лбу обильно выступили крупные капли пота.
– Иди, друг мой верный! Верю, что завтра Перун будет с вами. И не забудь про мою просьбу, добудь знатного грека!
– Добуду, князь! Сделаю так, что ближние Цимисхия сами полетят ко мне, словно мухи. А уж я…
Икмор хищно улыбнулся, повернулся и вышел. Святослав негромко бросил вошедшему гридню:
– Предславу призови! Пусть даст свое питие…
…Соединенное войско русов и болгар длинной фалангой выстроилось перед южной стеной Доростола. Полторы тысячи конных расположились резервом сзади. Икмор, вздевший золоченый шлем Иоанна Куркуаса с тремя алыми страусовыми перьями, ехал на покрытом латами жеребце впереди всех. Его прекрасно видели как русы, так и греки. Первые радостно приветствовали новгородца криками и гудением боевых труб, вторые растерянно молчали. По взмаху воеводы фаланга двинулась вперед, мерными четкими шагами заставляя содрогаться землю. Великий князь, надев праздничные белые одежды, наблюдал за собратьями со стены, опираясь на шершавый белый камень.
Иоанн Цимисхий, как обычно, наблюдал за началом сражения с возвышенности позади прямоугольников своего развернутого войска. Его окружали ближайшие помощники, охрана, военные начальники резерва. Вид алых перьев взбесил базилевса:
– Спафарий Маврикий! – громко позвал он. – Видишь этого хвастуна? Возьми свою банду и ударь первым. В рубку не ввязываться, мне нужен лишь русский бахвал. Доставишь живым – получишь под свою руку турму и два таланта золота!
– Разреши исполнять, божественный?
Иоанн Цимисхий лишь повелительно махнул рукой.
Четыре сотни тяжелой конницы, ведомые спафарием, вместо обычной рыси пошли на русов тяжелым галопом. Ряды пешцев встали, красные щиты сомкнулись, длинные копья опустились вниз, навстречу пикам конных. Икмор соскочил с коня и занял место в первом ряду фаланги.
Сшибка была ужасна. Окованные железом пики катафрактов, прикрепленные к телам лошадей, со страшной силой пронзили щиты, нанизывая на себя порой сразу по два воина. Бронь загремела под ударами наконечников, мечей, боевых топоров. Банда изогнула центр строя русов… и сразу стала беспомощной! Копья, выполнив свою роль, не могли более убивать, а до мечей руки в латных перчатках добирались не сразу. Обученные русы крюками на копьях цепляли всадников, и те, не имея для опоры стремян, валились на землю. Не избежал подобного позора и Маврикий. Удар обухом по шлему оглушил его, и в чувство спафарий пришел уже за стенами Доростола. Крепкие ремни надежно держали руки и ноги военноначальника.
– В поруб! – крикнул со стены довольный Святослав. – Глаз с него не спускать!
И, забыв про недавнюю слабость, крикнул привычно громко для русов:
– Спасибо, Икмор!!!
Воевода вздел в ответ копье.
В бой вступила уже вся первая линия греков. От Маврикия не поступало никаких донесений. Базилевс почувствовал, как кровь ударила в голову, тяжело слез с седла и приказал лекарю:
– Открой мне кровь, быстро!
Пожилой придворный врач привычно провел узким лезвием по запястью Божественного и принялся следить за количеством вытекающей алой жидкости. Посчитав, что вышло достаточно, грек споро наложил повязку на порез. Почувствовав облегчение, Цимисхий вновь обратил взор к Доростолу. Алые перья по-прежнему торжествовали среди сотен людей и клубов пыли.
– Дозволь мне, Великий! – вдруг почувствовал базилевс на своем плече тяжелую руку. – Я привез тебе уже одну голову, привезу и вторую.
Громадный Анемас, прервавший три месяца назад жизнь Сфенкеля, горой возвышался над своим господином. Глаза его смотрели на Иоанна умоляюще.
– Ступай! – выдавил Цимисхий сквозь сжатые зубы. – Ступай…
Святослав не видел гибели соратника. Он уже спустился на землю, намереваясь начать допрос пленного. Нарастающий вой за стеной заставил его обернуться:
– Что там, Кол?
– Беда, княже! – не сразу ответил гридень. – Икмора какой-то гигант-грек срубил. Войско вспятилось.
Забыв про слабость, великий князь взлетел на стену вновь.
Ободренные смертью предводителя варваров пешие греки надавили на теряющих строй русов с новой силой. Те же, обескураженные, никак не могли дать достойный отпор. Чаша весов явно склонилась в сторону византийцев. Святослав мгновенно принял решение:
– Трубачи – отход!! Ворота под охрану. Гонца к Волку: пусть ударит конными, даст возможность пешим отойти. Пусть держится сколько сможет!!
Когда ворота Доростола тяжело заскрипели, закрываясь за последними русами, из полутора тысяч конных северян за стенами крепости укрылось не более пятисот. Такова была цена того, что пешая рать смогла вернуться без больших потерь…
– Какое злое племя эти русы! – воскликнул Варда Склир, объезжая с базилевсом поле недавнего боя. – Я насчитал уже более четырех десятков женщин. И заметь – все пали от удара в грудь! Страшное племя, если женщины бьются наравне с мужчинами. Кто знает, не придут ли сюда из Киева новые толпы фурий?! О, Господь, скорее б кончалась эта проклятая война!
Цимисхий ничего не ответил. Тяжело вздохнув, он продолжил путь по окровавленному полю скорби…
