Часть вторая
Монпелье

– Прости меня, – сказал Томас.

Он не собирался говорить громко и обращался к распятию, висящему над главным алтарем церквушки Святого Сардоса, что располагалась близ замка Кастийон-д’Арбизон. Томас стоял на коленях. Он зажег шесть свечей у бокового алтаря святой Агнессы, где молодой бледный священник пересчитывал новенькие генуаны.

– Простить за что, Томас? – поинтересовался священник.

– Ему ведомо.

– А тебе нет?

– Ты просто отслужи за меня мессу, отче, – попросил Томас.

– За тебя? Или за людей, тобой убиенных?

– За мной убиенных, – подтвердил Томас. – Я дал достаточно денег?

– Ты дал мне столько, что можно новую церковь построить, – отозвался священник. – Угрызения совести – вещь дорогостоящая.

Томас едва заметно улыбнулся.

– Те люди были солдатами, отче, – напомнил он. – Они умерли, исполняя долг перед своим господином. А мой долг – обеспечить им покой в загробном мире, не так ли?

– Их сеньор был прелюбодеем, – сурово заметил отец Левонн.

Отец Меду, его предшественник, умер за год до того, и епископ Бера поставил взамен него отца Левонна. Томас подозревал, что новичок шпион, потому что епископ принадлежал к сторонникам графа Бера, который некогда владел Кастийон-д’Арбизоном и хотел вернуть город, но, судя по всему, прелат послал Левонна в расчете избавиться от помехи.

– Я язвил совесть епископа, – пояснил священник Томасу.

– Язвил?

– Проповедовал против греха, сир, – растолковал Левонн. – И епископу не нравились мои проповеди.

После того разговора отец Левонн научился обращаться к Томасу по имени, а Томас усвоил привычку приходить к молодому, искреннему священнику за советом и всякий раз, вернувшись из набега на вражескую территорию, заглядывал в церковь Святого Сардоса, исповедовался и платил за мессы, которые просил отслужить за убитых им людей.

– Выходит, раз граф де Вийон был прелюбодеем, то заслуживал кастрации и смерти? – осведомился Томас. – Отче, да в таком случае половину этого города следует предать смерти.

– Только половину? – хмыкнув, спросил Левонн. Потом продолжил: – Говори о себе. Я предпочел бы предать наказание Вийона в руки Господа, но быть может, Бог избрал тебя в качестве своего орудия?

– Я поступил неправильно?

– Это ты сам мне скажи.

– Просто отслужи мессы, отче, – сказал Томас.

– А графиня де Лабруйяд, эта закоренелая прелюбодейка, находится здесь, в замке, – продолжал отец Левонн.

– Хочешь, чтобы я убил ее?

– Бог распорядится ее судьбой, – негромко заявил священник. – Вот только граф де Лабруйяд едва ли захочет ждать так долго. Он потребует ее назад. Город процветает, Томас, и мне не хотелось бы, чтобы граф или еще кто-то нападал на него. Отошли ее прочь, и чем дальше, тем лучше.

– Лабруйяд сюда не сунется, – мстительно заметил Томас. – Это всего лишь жирный болван, и он меня боится.

– Граф Бера тоже болван, – возразил поп. – При этом богатый, храбрый и повсюду ищущий союзников для войны против тебя.

– Только потому, что я его бил всякий раз, когда он совался сюда прежде, – парировал англичанин.

Томас отобрал город и замок у графа. Тот дважды пытался вернуть утраченное и оба раза потерпел поражение. Город располагался на южной окраине графства Бера; его защищали высокие каменные стены и река, с трех сторон огибающая холм, на котором стоял город. Еще выше, на каменистой вершине холма, угнездился замок. Может, он и небольшой, зато удачно расположен и хорошо защищен. Новое надвратное укрепление, массивное, с башнями, заменило старый вход, разрушенный пушечными ядрами. Над воротами и над донжоном реял флаг графа Нортгемптонского – лев и звезды, – но все знали, что взял замок Томас из Хуктона, Бастард. Здесь располагалось логово, откуда эллекин совершал набеги на восток и на север, в неприятельские земли.

– Бера попытается снова, – предупредил Левонн. – И в этот раз ему может помочь де Лабруйяд.

– И не только Лабруйяд, – угрюмо добавил Томас.

– Наделал новых врагов? – спросил с ироничной усмешкой священник. – Я поражен.

Томас вперил тяжелый взгляд в распятие. На момент взятия города церковь Святого Сардоса была бедна, но теперь утопала в богатстве. Свежеокрашенные статуи святого были увешаны ожерельями из полудрагоценных камней. На Деве Марии красовалась серебряная корона. Подсвечники и алтарные сосуды были сплошь из серебра и позолоты, стены расписаны ликами святого Сардоса, святой Агнессы и картинами Страшного суда. Заплатил за все это Томас, как и за украшение двух других городских церквей.

– Я наделал новых врагов, – признался он, не отрывая глаз от окровавленного Христа на позолоченном кресте из бронзы. – Но сначала скажи мне, отче, какой святой изображается стоящим на коленях посреди расчищенной от снега тропы?

– Расчищенной от снега тропы? – переспросил отец Левонн, хмыкнув, но потом заметил, что его собеседник не шутит. – Быть может, это святая Евлалия?

– Евлалия?

– На нее обрушили гонения, и мучители бросили ее голой на городскую улицу, чтобы посрамить, – пояснил священник. – Но благой Господь наслал метель, чтобы укрыть ее наготу.

– Нет, речь о мужчине, – возразил Томас. – И снег словно избегает его.

– Тогда святой Вацлав? Который король. Говорят, что под его ногами снег таял.

– То был монах, – упрямился англичанин. – На картине, которую я видел, он стоял на коленях на траве, и вокруг был снег, но на нем самом – ни снежинки.

– Где эта картина?

Томас поведал ему о встрече с папой в авиньонском дворце и о древней фреске на стене.

– Тот человек был изображен не один, – закончил рассказ Томас. – Второй монах выглядывал из хижины, а святой Петр протягивал первому меч.

– А… – протянул Левонн с оттенком странного огорчения. – Меч Петра.

Тон священника заставил Томаса нахмуриться.

– Послушать тебя, так это зло. В мече кроется дурное?

Отец Левонн пропустил вопрос мимо ушей.

– Говоришь, встречался с его святейшеством? Как он?

– Плох, – ответил Томас. – И весьма милостив.

– От нас требуют молиться о его здоровье, что я и делаю, – пробормотал священник. – Это хороший человек.

– Он ненавидит нас, – заметил Томас. – Англичан, в смысле.

– Я и говорю, что он хороший человек. – Отец Левонн рассмеялся, потом снова посерьезнел и продолжил, осторожно подбирая слова: – Неудивительно, что картина с мечом Петра находится во дворце его святейшества. Быть может, ее смысл просто в том, что папство отказалось от использования меча? Фреска показывает, что если мы святы, то должны отказаться от оружия?

Томас покачал головой:

– Там кроется какой-то сюжет. Зачем иначе другому монаху выглядывать из хижины? Почему снег расчищен? Картины рассказывают истории! – Он указал на росписи, украшающие стены храма. – Зачем здесь эти изображения? Да чтобы поведать неграмотным о том, что им нужно знать.

– Тогда этой истории я не знаю, – признался отец Левонн. – Хотя о мече Петра мне слышать доводилось. – Он перекрестился.

– На той фреске у меча было расширяющееся к концу лезвие. Наподобие фальшиона.

– Малис, – едва слышно пробормотал отец Левонн.

Несколько мгновений, считая удары сердца, Томас хранил молчание.

– «Семь темных владык хранят его, – процитировал он стих, который монахи-доминиканцы разносили по всему христианскому миру, – и они прокляты. Тот, кому суждено править нами, найдет его и будет благословен».

– Меч Рыболова, – пояснил отец Левонн. – Это не просто меч, Томас, но тот самый меч. Меч, который святой Петр пустил в ход, к неудовольствию Христа, и потому утверждают, что клинок проклят.

– Расскажи!

– Я уже сказал все, что знаю! – отрезал священник. – Это всего лишь древняя легенда, но говорится в ней о том, что Малис несет на своем клинке проклятие Христа. Если это верно, то она должна обладать воистину ужасной силой. В противном случае разве носил бы меч такое имя?

– И кардинал Бессьер ее ищет, – пробормотал Томас.

– Бессьер? – Левонн пристально посмотрел на англичанина.

– И ему известно, что я тоже ее ищу.

– О Господь милосердный! Томас, у тебя дар обретать могущественных врагов.

Бастард встал с колен.

– Бессьер – это помет Сатаны, – бросил он.

– Это князь Церкви, – с ласковым упреком поправил его священник.

– Князь дерьма, – кивнул Томас. – И я убил его брата буквально в четверти мили от этого места.

– И Бессьер жаждет мести?

– Ему неизвестно, кто убийца брата. Но меня он знает, и станет преследовать, потому что думает, будто мне ведомо, где Малис.

– А это так?

– Нет, но я дал ему понять, что знаю. – Томас поклонился алтарю. – Я забросил наживку прямо ему под нос, отче. Пригласил кинуться за мной в погоню.

– Зачем?

Томас вздохнул.

– Мой сеньор, – начал он, имея в виду графа Нортгемптонского, – хочет, чтобы я нашел Малис. Бессьер, предположительно, ищет то же самое. Трудность в том, что мне неизвестно, где ее искать, отче. Поэтому я намерен быть рядом с Бессьером на случай, если тот меня опередит. Держи врагов еще ближе – разве не мудрый совет?

– Томас, Малис – это идея, – растолковывал отец Левонн. – Идея, призванная вдохновлять верующих. Сомневаюсь, что меч на самом деле существует.

– Но некогда он, надо думать, существовал, – возразил англичанин. – И откуда взялась картина со святым Петром, вручающим меч монаху? Этот монах и должен владеть им! Вот почему мне нужно знать, какой святой изображен коленопреклоненным на очищенной от снега тропе.

– Бог знает, я – нет. Быть может, это какой-то местночтимый святой? Вроде здешнего святого Сардоса. – Он махнул в сторону настенной росписи, на которой святой Сардос, пастух, отгонял волков от Божьего агнца. – Я никогда о нем не слыхал, пока сюда не приехал, и сомневаюсь, что кто-нибудь, живущий далее чем в десяти милях от этого города, что-либо знает о нем! Мир полон святых, их многие тысячи! В каждой деревне найдется святой, о котором больше никому ничего не ведомо!

– Но кто-то должен знать.

– Какой-нибудь ученый – да.

– Мне казалось, отче, что ты – ученый.

Отец Левонн грустно улыбнулся:

– Томас, я не знаю, кто твой святой, зато знаю, что, если твои враги явятся сюда, городу и его добрым жителям придется плохо. Замок, быть может, твоим недругам взять не удастся, но вот город долго не продержится.

Томас усмехнулся:

– У меня сорок два латника, отче, и семьдесят три лучника.

– Недостаточно для обороны городских стен.

– И шевалье Анри Куртуа во главе гарнизона, а его непросто побить. Да и зачем моим врагам приходить сюда? Малис ведь тут нет!

– Кардинал этого не знает. Ты ставишь под угрозу безопасность всех этих добрых людей, – сказал священник, имея в виду горожан.

– Защита этих добрых людей – моя забота и долг Анри. – Эти слова прозвучали строже, чем хотелось Томасу. – Ты молишься, я сражаюсь, отче. И еще мне надо найти Малис. Сначала я пойду на юг.

– На юг? Почему?

– Чтобы разыскать ученого, разумеется, – ответил англичанин. – Человека, которому известны истории.

– Томас, у меня такое чувство, – промолвил капеллан, – что Малис – недобрая вещь. Помнишь, что сказал Иисус, когда Петр вытащил меч?

– «Вложи в ножны меч свой», – процитировал Томас.

– Вот завет Искупителя нашего: оставить оружие! Малис снискала его неудовольствие, поэтому ее не найти нужно, а уничтожить.

– Уничтожить? – переспросил Томас, потом повернул голову, заслышав стук копыт и скрип несмазанных осей, громко доносившийся с улицы. – Мы можем обсудить это позже, отче, – бросил он, стремительно пересек неф, открыл дверь и вышел на слепящий свет весеннего солнца.

Облитые белым цветом персиковые деревья окружали колодец, возле которого собралось около дюжины женщин. Они наблюдали за неуклюжей четырехколесной повозкой, которую тянула упряжка из шести лошадей. Десятка два всадников сопровождали фургон – все это были люди Томаса, за исключением двоих чужаков. На одном из этих чужаков поверх дорогого пластинчатого доспеха был надет короткий черный джупон с вышитой на нем белой розой. Лицо его скрывалось под турнирным шлемом с плюмажем из выкрашенных черной краской перьев, а лошадь, – настоящий боевой скакун, – шла под полосатой черно-белой попоной. Сопровождал рыцаря слуга, державший штандарт в тех же цветах и эмблемой в виде белой розы.

– Эти мошенники поджидали на дороге, – объяснил конный лучник, указав большим пальцем на чужаков в накидках с белой розой.

Лучник, как и остальные, кто охранял повозку, носил эмблему эллекинов с изображением йейла с чашей.

– Всего ублюдков было восемь, но мы сказали, что в город дозволено войти только двоим.

– Томас из Хуктона! – воззвал всадник в латах. Голос его из-под шлема звучал приглушенно.

Томас не обратил на незнакомца внимания.

– Сколько бочонков? – спросил он у лучника, кивнув на фургон.

– Тридцать четыре.

– Боже правый! – негодующе выдохнул Бастард. – Всего тридцать четыре? Да нам нужно сто тридцать четыре!

Лучник пожал плечами:

– Похоже, проклятые скотты нарушили мир. У короля в Англии каждая стрела на счету.

– Если он не пришлет стрел, то лишится Гаскони, – заявил Томас.

– Томас из Хуктона! – Рыцарь подвел коня ближе к Томасу.

Тот по-прежнему делал вид, что не замечает его.

– Саймон, какие-нибудь неприятности по дороге? – осведомился он у лучника.

– Ни малейших.

Обогнув всадника, Томас подошел к большому фургону, забрался на полок и при помощи рукоятки ножа открыл крышку одного из бочонков. Внутри оказались стрелы. Уложили их не плотно, чтобы не повредить оперение, иначе стрела не полетит в цель. Томас вытащил пару и на глаз прикинул ровность ясеневого древка.

– На вид работа недурна, – неохотно признал он.

– Мы выпустили пару дюжин, – подтвердил Саймон. – Летели прямо.

– Это ты Томас из Хуктона? – Рыцарь с белой розой подвел скакуна к повозке.

– Я поговорю с тобой, когда покончу с делом, – обратился к нему Томас по-французски. Потом снова перешел на английский. – Как насчет тетив, Саймон?

– Целый мешок.

– Отлично, – отозвался Бастард. – Но всего тридцать четыре бочонка?

Одной из насущных его забот было обеспечение внушающих ужас лучников стрелами. Сами луки он мог изготовить в Кастийон-д’Арбизоне, потому как местный тис подходил для цевья длинного боевого лука, а сам Томас наряду с полудюжиной своих людей вполне сносно владел этим ремеслом, но вот делать настоящие английские стрелы не умел никто. Выглядела такая стрела вроде как немудрено: ясеневое древко, увенчанное стальным острием и оперенное гусиными перьями. Но в окрестностях города не произрастало кобловых ясеней, и ни один из кузнецов не владел искусством выковывать похожий на иглу наконечник-пробойник, способный пронизывать доспехи. Кроме того, никто не знал, как привязывать и клеить перья. Хороший лучник способен выпустить пятнадцать стрел за минуту, и в любой стычке парни Томаса расстреливали десять тысяч за десять минут. И хотя часть стрел можно было использовать снова, многие ломались в бою, поэтому Томас пополнял запас, покупая сотни тысяч новых. Стрелы отгружали из Саутгемптона в Бордо, а затем распределяли по английским гарнизонам, обороняющим владения короля Эдуарда в Гаскони. Томас приладил крышку бочонка на место.

– Этой партии хватит на пару месяцев, – сказал он. – Но Бог свидетель, нам нужно много больше.

Потом Бастард посмотрел на всадника:

– Ты кто такой?

– Меня зовут Роланд де Веррек, – представился рыцарь. По-французски он говорил с гасконским акцентом.

– Я про тебя слышал, – признался Томас.

Его осведомленность едва ли могла удивить – имя Роланда де Веррека гремело по всей Европе. Лучшего турнирного бойца еще не существовало. Ну и конечно, была еще легенда о его девственности, вдохновленной явлением Девы Марии.

– Хочешь присоединиться к эллекину? – спросил англичанин.

– Мне дано поручение от графа де Лабруйяда… – начал Роланд.

– Жирный ублюдок, скорее всего, надул тебя, – перебил гостя Томас. – И еще, Веррек, если хочешь говорить со мной, сними с головы этот чертов горшок.

– Господин граф велел мне… – снова заикнулся Роланд.

– Я сказал, сними с головы чертов горшок! – потребовал Томас.

На полок он забрался с целью проверить стрелы, а заодно чтобы смотреть на всадников с высоты повозки. Пешему против конного всегда неуютно, но теперь в невыгодном положении оказался Роланд. Десятка два людей Томаса, заинтригованных приездом незнакомцев, подтянулись через открытые ворота замка. Среди них была Женевьева, державшая за руку Хью.

– Я открою свое лицо, – заявил Роланд, – когда ты примешь мой вызов.

– Сэм! – крикнул Томас, обращаясь к парапету надвратного укрепления. – Видишь этого придурка? – Его рука указала на рыцаря. – Будь готов пробить ему голову стрелой.

Сэм ухмыльнулся до ушей, наложил стрелу на тетиву и наполовину натянул лук. Роланд, не вполне разобравший слова, повернулся в ту сторону, куда смотрел Томас. Чтобы разглядеть опасность сквозь узкую щель забрала, ему пришлось вытягивать шею.

– Это стрела из английского ясеня, – пояснил Томас. – Со скошенным дубовым навершием и тонким стальным наконечником, острым как игла. Она прошьет твой шлем, проделает в черепе аккуратную дырку и угнездится там, где сейчас находятся твои мозги. Так что или Сэм получит возможность поупражняться в стрельбе, или ты снимешь чертову железяку.

Шлем покинул свое место. В первый миг Томасу показалось, будто он узрел ангельский лик: умиротворенный, с небесно-голубыми глазами, обрамленный светлыми волосами, сдавленными и уложенными шлемом в гладкую шапочку на макушке, а далее ниспадавшими непокорными кудрями. Зрелище было такое странное, что Томас не смог удержаться от смеха. Его воины тоже расхохотались.

– Точь-в-точь как у фигляра, которого я видел на ярмарке в Таустере! – воскликнул один из них.

Роланд, не понимавший причин смеха, нахмурился.

– Почему они насмехаются надо мной? – возмущенно спросил он.

– Приняли тебя за фигляра, – ответил Томас.

– Но ты-то знаешь меня, – сказал де Веррек высокопарно. – И я пришел, чтобы вызвать тебя.

Томас покачал головой:

– Мы тут не турнирами тешимся. И если деремся, то насмерть.

– Я тоже, поверь мне, – заявил Роланд. Он подвел скакуна ближе к фургону, вероятно в надежде впечатлить собеседника. – Мой господин граф де Лабруйяд требует, чтобы ты вернул ему жену.

– Писание учит нас, что собака всегда возвращается к своей блевотине, – ответил Томас. – Так что сучка твоего сеньора вольна вернуться к нему, когда захочет. Твоя помощь ей без надобности.

– Она женщина, – отрезал де Веррек. – А значит, не имеет иной воли, кроме воли своего господина.

Англичанин кивнул в сторону замка:

– Кто им владеет? Я или твой хозяин?

– Ты. В данный момент.

– Так вот, Роланд, или как там тебя, в данный момент графиня де Лабруйяд вольна делать, что ей вздумается, потому что находится в стенах моего замка, а не вашего.

– Ну это мы еще решим, – заявил рыцарь. – Силой оружия. Я вызываю тебя!

Он стянул боевую рукавицу и швырнул ее в фургон.

Томас улыбнулся:

– И что решит наш поединок?

– Убив тебя, Томас из Хуктона, я заберу женщину.

– А если я тебя убью?

Роланд усмехнулся:

– С помощью Божьей, я сражу тебя.

Томас даже не взглянул на рукавицу, лежавшую между двух бочонков.

– Передай своему жирному господину, Роланд, что если ему нужна его женщина, пусть придет сам и заберет ее, а не посылает фигляра.

– Этому фигляру поручено исполнить два дела, – огрызнулся де Веррек. – Востребовать назад законную супругу своего сеньора и наказать тебя за дерзость. Ну, будешь ты драться?

– В таком наряде? – спросил англичанин. На нем были штаны, рубаха и сапоги от разных пар.

– Я дам тебе время облачиться в доспехи, – ответил Роланд.

– Жанетта! – обратился Томас к одной из девушек у колодца. – Опусти в источник ведро, дорогая, наполни его и вытяни наверх!

– Сейчас? – удивилась та.

– Именно, – ответил Томас, потом наклонился и подобрал рукавицу. Та была сделана из лучшей кожи и обшита металлическими пластинками. Он протянул ее Роланду. – Если ты не уберешься из этого города прежде, чем Жанетта вытащит ведро из колодца, я прикажу своим лучникам пристрелить тебя. Убирайся и передай своему жирному господину: пусть приходит сам и забирает свою жену.

Роланд посмотрел на Жанетту, обеими руками тянувшую ведро.

– У тебя нет чести, англичанин, – гордо бросил он. – И за это я тебя убью.

– Ступай и сунь голову в отхожее место, – посоветовал Томас.

– Я… – начал было Роланд.

– Сэм! – перебил его Томас. – Лошадь не убивай, она мне пригодится!

Кричал он по-французски, и до Веррека дошла, похоже, серьезность этой угрозы, потому что рыцарь развернул коня и, сопровождаемый знаменосцем, поскакал вниз по склону к южным воротам города.

Томас бросил Жанетте монету и зашагал к замку.

– Чего он хотел? – спросила Женевьева.

– Драться со мной. Это новый поединщик Лабруйяда.

– Собирался сражаться, чтобы вернуть Бертиллу?

– За этим его и послали.

Брат Майкл бегом мчался через внутренний двор.

– Он за графиней приезжал? – осведомился монах у Томаса.

– А тебе что до этого, брат?

Молодой человек залился краской.

– Я беспокоился, – промямлил он.

– Ну, так можешь перестать, – буркнул Бастард. – Потому что завтра я отсылаю тебя.

– Куда?

– Ты вроде как собирался в Монпелье? Вот завтра на рассвете и отправляйся в путь. Собирай пожитки, если они у тебя есть.

– Но…

– Завтра, – отрезал Томас. – На рассвете.

Причина была в том, что в Монпелье располагался университет, а Томасу требовался ученый.

Лорд Дуглас был в ярости. Он привел во Францию две сотни лучших шотландских воинов, но вместо того, чтобы бросить их против англичан, французский король устраивал турнир.

Чертов турнир! Англичане жгли города за границами Гаскони и осаждали замки в Нормандии, а Иоанн Французский решил поиграть в солдатики! Что же, лорд Дуглас тоже поиграет. Поэтому, когда французы предложили устроить общую схватку, пятнадцать лучших рыцарей Иоанна против пятнадцати шотландцев, Дуглас отозвал одного из своих бойцов в сторону.

– Разделайтесь с ними по-быстрому, – прорычал лорд.

Воин, жилистый малый со впалыми щеками, только кивнул. Его звали Скалли. Он единственный среди солдат Дугласа не надевал шлема, и его длинные темные волосы, припорошенные сединой, были собраны в две косицы, в которые Скалли заплел множество мелких косточек. Ходили слухи, что каждая кость – фаланга пальца убитого им англичанина. Впрочем, никто не осмеливался спросить, правда ли это, – кости вполне могли принадлежать и его соплеменникам шотландцам.

– Повалите их наземь и пусть лежат, – распорядился Дуглас.

Скалли невесело улыбнулся:

– Убить?

– Господи, нет, дубина ты этакая! Это же чертов турнир! Просто посбивайте их с ног, быстро и жестко.

Бились об заклад, и деньги переходили из рук в руки, причем большинство монет ставили на французов, потому как те имели лучших коней, прекрасное вооружение и каждый из пятнадцати являлся прославленным турнирным бойцом. Французы красовались, проводя скакунов перед ярусами галереи, где располагались король и его свита, и свысока поглядывали на шотландцев с их мелкими лошадками и старомодными доспехами. У французов были большие шлемы с гребнем и плюмажем, тогда как скотты носили басинеты – по сути своей, всего лишь железные шапки с сеткой для защиты шеи, а Скалли вообще ходил с непокрытой головой. И здоровенный фальшион тоже не вынимал из ножен, предпочитая палицу.

– Всякий рыцарь, запросивший пощады, получит ее, – провозглашал герольд правила, которые все знали, поэтому никто не слушал. – Копья с тупым концом. Острия мечей использовать нельзя. Лошадей не калечить.

Пока он продолжал бубнить, король передал слуге кошель и тот поспешил поставить деньги на превосходный французский отряд. Лорд Дуглас поставил все, что имел, на своих бойцов. Сам он решил не драться – не потому, что боялся схватки, просто доказывать что-либо не имел нужды. Теперь лорд наблюдал за племянником: не размяк ли малый за время, проведенное при французском дворе? Но сэр Робби не отказался драться и находился в числе пятнадцати. На его щите, как и у прочих шотландцев, красовалось алое сердце Дугласов. Один из французских рыцарей явно знал Робби, так как подъехал к месту, где разминались шотландцы, и эти двое погрузились в беседу.

Толстый кардинал, день напролет расточавший любезности королю, протиснулся между рядами сидений с уложенными на них подушечками и занял свободное место рядом с Дугласом. Большинство избегало этого смуглолицего, угрюмого и мрачного шотландца, но кардинал расплылся в улыбке.

– Нам не доводилось встречаться, – любезно начал он. – Меня зовут Бессьер, я кардинал и архиепископ Ливорнский, папский легат при короле Иоанне Французском, да хранит его Господь. Вам нравится миндаль?

– Вкусно, – буркнул Дуглас.

Кардинал протянул пухлую руку, предлагая чашку с миндалем.

– Берите сколько угодно, милорд. Выращен в моих собственных владениях. Слышал, вы поставили на своих?

– А как еще мог я поступить?

– У вас есть резон осмотрительно относиться к деньгам, – прощебетал кардинал. – Не сомневаюсь, именно так вы и поступили. Так скажите же, милорд, что известно вам и чего не знаю я?

– Я знаю, как сражаться, – буркнул Дуглас.

– Тогда спрошу иначе, – не унимался Бессьер. – Если бы я предложил вам треть от своего выигрыша – а я собираюсь поставить большую сумму, – вы бы посоветовали мне сделать выбор в пользу шотландцев?

– Было бы глупо поступить иначе.

– Сдается, в глупости меня никто никогда не обвинял, – заявил прелат.

Кардинал подозвал слугу и вручил ему увесистый кошель с монетами.

– На шотландцев, – распорядился он и выждал, пока слуга уйдет. – Вы расстроены, милорд, – сказал он Дугласу, – а ведь сегодня вроде как день увеселений.

Дуглас вперил в кардинала сердитый взгляд:

– Чему радоваться-то?

– Свету солнца, Божьей милости, хорошему вину.

– Это когда англичане привольно рыщут по Нормандии и Гаскони?

– Ах эти англичане. – Бессьер откинулся в кресле, пристроив чашу с миндалем на округлый живот. – Его святейшество побуждает нас к заключению мира. Вечного мира, – с иронией добавил он.

Еще не так давно Луи Бессьер был уверен, что станет папой. Все, что ему требовалось, – это добыть святой Грааль, самую драгоценную реликвию христианского мира. Дабы обеспечить успех, он пошел на огромные траты и усилия и изготовил поддельный Грааль. Но сей кубок вырвали у него из рук, и после смерти тогдашнего папы тиара досталась другому претенденту. Но Бессьер не терял надежды. По милости Божьей понтифик был болен и мог скончаться в любой момент.

Дуглас уловил интонацию собеседника и удивился:

– Вы не хотите мира?

– Разумеется, хочу, – возмутился кардинал. – Я даже уполномочен папой вести переговоры с англичанами. Еще горсточку миндаля?

– Мне казалось, что папа желает англичанам поражения, – заметил Дуглас.

– Верно.

– И в то же время требует мира?

– Папа не вправе поощрять войну, – заявил Бессьер. – Поэтому он проповедует мир и посылает меня на переговоры.

– И вы… – Дуглас оставил вопрос недосказанным.

– Веду переговоры, – беспечно отозвался Бессьер. – И дам Франции мир, которого так желает его святейшество. Но даже ему известно, что единственный способ принести Франции мир – это разбить англичан. Так что да, милорд, дорога к миру лежит через войну. Еще миндаля?

Зазвучала труба, призывая две группы рыцарей разойтись по краям поля. Маршалы осматривали копья с целью убедиться, что на концах деревянные пробки и копья не смогут нанести вред.

– Грядет война, – заявил Дуглас. – А мы тут в игрушки играем.

– Его величество беспокоится насчет Англии, – признался Бессьер. – Он боится ее лучников.

– Лучников можно побить, – сказал Дуглас с напором.

– Неужели?

– Да. Есть способ.

– Никто не открыл его, – заметил кардинал.

– Потому что французы глупцы. Они думают, что гарцевать верхом на лошади – единственный способ вести войну. Мой отец дрался при Баннокберне. Вам известно про это сражение?

– Увы, нет, – ответил Бессьер.

– Мы сокрушили английских ублюдков, порвали их лучников в клочья и иже с ними. У нас получилось. И должно получиться сейчас.

Кардинал смотрел, как французские рыцари выстроились в шеренгу из десяти человек. Оставшиеся пять последуют за атакой, держась на несколько шагов позади, чтобы воспользоваться смятением врага после удара передового десятка.

– Кого следует опасаться, – произнес Бессьер, вытягивая руку, в которой держал миндальный орех, – так это вон того мерзавца с пестрым щитом.

Он указывал на здоровенного детину на крупной лошади, облаченного в сверкающие доспехи и со щитом с изображением красного кулака на оранжевом с белыми полосами поле.

– Его зовут Жослен из Бера, – продолжил кардинал. – Он туп, но великий воин. За последние пять лет не потерпел ни одного поражения, разве что от Роланда де Веррека, конечно, но его тут, увы, нет.

Жослен де Бера был тем самым человеком, с которым разговаривал Робби Дуглас до того, как рыцари разъехались по краям ристалища.

– Где находится это Бера?

– На юге, – уклончиво ответил Бессьер.

– Откуда мой племянник знает этого малого?

Бессьер пожал плечами.

– Не могу сказать, милорд.

– Мой племянник был на юге перед тем, как нагрянула чума, – проговорил Дуглас. – Странствовал вместе с одним англичанином. – Он сплюнул. – С каким-то чертовым лучником.

Кардинал вздрогнул. Он знал эту историю, слишком хорошо знал. Тем чертовым лучником был Томас из Хуктона, который, по мнению Бессьера, лишил его и Грааля, и престола святого Петра.

Знал кардинал и про Робби Дугласа. Собственно говоря, ради него он и приехал на турнир.

– Ваш племянник здесь? – спросил прелат.

– На пегой лошади. – Дуглас кивнул в сторону шотландцев, выглядевших так плохо экипированными в сравнении с соперниками.

– Мне бы хотелось побеседовать с ним, – сказал кардинал. – Вас не затруднит прислать его ко мне?

Не успел лорд ответить, как король взмахнул рукой, герольд опустил флаг, а всадники дали коням шпоры.

Бессьер тут же пожалел о сделанной ставке. Лошади шотландцев казались такими худосочными по сравнению с великолепными боевыми конями французов, и скакали французы плотным строем, стремя к стремени, как полагается рыцарям. Шотландцы же не так проворно пересекли черту и сразу рассеялись, образовав бреши, в которые мог вклиниться противник. Они предпочли выстроиться одной широкой шеренгой, все пятнадцать в ряд, да и набрали скорость, усугубляя беспорядок. Французы же ехали медленно, держа строй, и перевели коней в галоп, только когда между отрядами оставалось около пятидесяти шагов.

Кардинал взглянул на лорда Дугласа, чтобы понять, разделяет ли шотландец его опасения, но лорд язвительно усмехался, словно заранее знал, что произойдет далее.

Стук копыт был громким, но тонул в криках толпы. Король, души не чаявший в турнирных баталиях, в предвкушении подался вперед. Глянув на ристалище, кардинал увидел, что передовые французы вскинули щиты и опустили копья, готовясь к столкновению. Зрители вдруг стихли, словно затаив дыхание, в ожидании сшибки облаченных в доспехи всадников и коней.

Кардинал так и не понял, что произошло далее. Вернее, не понимал до тех пор, пока ему не объяснили во время пира, используя солонки вместо всадников. Но в сам момент столкновения Бессьер не уловил совершенно ничего.

Строй шотландцев казался жутко неровным, но в последнюю секунду всадники вдруг сомкнулись и образовали колонну с фронтом по трое, и эта колонна прошила шеренгу французов, как гвоздь пронзает лист тонко выделанного пергамента.

Шотландские копья ударили о щиты, французов отбросило на высокие задние луки седел. Разрезав строй авангарда, колонна с силой обрушилась на вторую, меньшую по численности группу французских всадников. Те, не ожидавшие участия в завязке схватки, оказались не готовы к столкновению.

Копье ударило в основание шлема одного из французов и, несмотря на тупой наконечник, раскололо его и выбило рыцаря из седла. Заржала лошадь. Шотландцы в последующих рядах отбросили копья, взялись за мечи или за смертоносные, утяжеленные свинцом палицы и стали разворачиваться веером. Большинство очутилось за спинами у противников, и те не могли их видеть. Еще один француз рухнул. Нога в сапоге застряла в стремени, и лошадь выволокла несчастного из схватки.

Глазам кардинала предстал совершенный хаос, но было ясно, что верх одерживают шотландцы. Еще двое французов упали, и Скалли, бросавшийся в глаза по причине отсутствия каски, молотил палицей по шлему с великолепным плюмажем. Приподнимаясь в стременах, с лицом, искаженным от ярости, он бил снова и снова, пока всадник, явно оглушенный, не соскользнул на траву. Скалли напал на другого противника, и на этот раз взмахнул палицей так, что та угодила прямо по забралу шлема. Рыцарь рухнул как подкошенный. Шотландцы искали новых врагов и в нетерпении покончить с французами мешали друг другу. Жослен из Бера осаживал коня, отражая атаки Робби Дугласа и еще одного скотта. Мечом он орудовал быстро и с большим искусством, но Скалли подобрался сзади и огрел его палицей по пояснице. Понимая, что против троих ему не выстоять, Жослен крикнул, что сдается, и Робби Дугласу пришлось встать между ним и Скалли, чтобы предотвратить очередной удар, грозящий сломать французу позвоночник.

Скалли, развернув коня, заметил француза, который с трудом поднимался на ноги, сжимая обнаженный меч, пнул противника в лицо и вскинул палицу, чтобы добить, но герольды уже бежали разнимать сражающихся. Трубы пронзительно взвыли, а еще один шотландец задержал удар. Зрители хранили мертвое молчание. Скалли рычал, дергался, мотал головой из стороны в сторону, ища нового противника. В седле оставался только один француз, Жослен из Бера, да и тот уже сдался. Схватка получилась стремительной, жестокой и односторонней. Кардинал наблюдал за ней не дыша.

– Демонстрация шотландской боеспособности, милорд? – осведомился он у лорда Дугласа.

– Просто представьте, что они сражаются с англичанами, – проворчал лорд.

– Согревающая душу мысль, милорд, – пробормотал прелат, глядя, как слуги спешат на помощь упавшим французским рыцарям, один из которых вообще не шевелился. Его шлем был помят, а из-под забрала сочилась кровь. – Чем скорее мы спустим вас на англичан, тем лучше.

Дуглас повернулся, посмотрел на кардинала и спросил:

– Король прислушивается к вам?

– Я даю ему советы, – беспечно бросил церковник.

– Тогда подскажите ему, чтобы послал нас на юг.

– Не в Нормандию?

– Щенок Эдуарда на юге, – напомнил лорд.

– Принц Уэльский?

– Щенок Эдуарда, – повторил Дуглас. – И он мне нужен. Я хочу пленить его. Хочу, чтобы он стоял на своих долбаных коленях и вымаливал пощаду.

– И вы даруете ее? – поинтересовался Бессьер, забавляясь страстью шотландца.

– Вам ведь известно, что наш король в плену в Англии?

– Конечно.

– И выкуп не по силам. Я хочу заполучить щенка Эдуарда.

– Ага! – Бессьер все понял. – Так, значит, выкупом за вашего короля будет принц Уэльский?

– Вот именно.

Кардинал коснулся затянутым в перчатку пальцем руки шотландца.

– Я исполню вашу просьбу, – с чувством пообещал он. – Но сначала представьте меня своему племяннику.

– Робби?

– Именно, – подтвердил прелат.

Бессьер и Робби встретились тем же вечером, когда участники турнира пировали вместе с французским двором. Они угощались сваренным в вине угрем, бараниной с фигами, жарким из певчих птиц, олениной и другими яствами, которые подавали в большой зал, где за ширмой пели менестрели. Шотландские воины ели вместе, сгрудившись за столом так, будто защищались от мстительных французов. Последние же пришли к убеждению, что против их бойцов пустили в ход некое таинственное языческое колдовство родом из диких северных гор. Поэтому, когда Робби позвали и дядя приказал подчиниться, он пересек зал не без трепета. Юноша поклонился королю, потом проследовал за слугой к столу, где перед кардиналом стояли четыре подноса.

– Садитесь рядом со мной, молодой человек, – пригласил прелат. – Уважаете жареных жаворонков?

– Нет, ваше высокопреосвященство.

– Обсосите мясо с косточек, и найдете этот вкус превосходным. – Кардинал положил крохотную птичку перед Робби. – Вы хорошо сражались.

– Мы сражались так, как сражаемся всегда, – ответил молодой шотландец.

– Я наблюдал за вами. Еще немного, и вы одолели бы графа Бера.

– Сомневаюсь, – грубовато возразил Робби.

– Но потом вмешался цепной пес вашего хозяина, – проговорил кардинал, глянув на Скалли, который согнулся над едой так, словно опасался, что ее могут отнять. – Почему он носит кости в волосах?

– Напоминает себе о тех, кого убил.

– Есть мнение, что это чародейство, – заметил Бессьер.

– Не чародейство, ваше высокопреосвященство, только смертоносное мастерство.

Кардинал обглодал жаворонка.

– Мне сказали, сэр Роберт, что вы не пожелали драться с англичанами?

– Я дал клятву, – подтвердил Робби.

– Человеку, отлученному от Церкви. Человеку, женатому на еретичке. Человеку, который является закоренелым врагом Матери-Церкви, Томасу из Хуктона.

– Человеку, который спас мне жизнь, когда я заразился чумой, – возразил Робби. – Человеку, который внес выкуп за мое освобождение.

Кардинал выковырнул из зубов кусочек кости.

– Я вижу человека с костями в волосах, и вы рассказываете мне, что заразились чумой и излечились при помощи еретика. И не далее как сегодня пополудни я наблюдал вашу победу над пятнадцатью отличными бойцами, которых не так-то просто побить. Мне кажется, сэр Роберт, что вы прибегаете к некоей сверхъестественной помощи. Быть может, сам дьявол помогает вам? Вы отрицаете использование волшебства, но факты свидетельствуют об обратном, разве не так? – Кардинал задал эти вопросы вкрадчиво, потом замолчал, чтобы сделать глоток вина. – Я могу переговорить с моими доминиканцами, сэр Роберт, и намекнуть, что от вашей души исходит смрад порочности. Быть может, я буду вынужден велеть им зажечь свои костры и оснастить веревками свои машины, которые растягивают человека, пока он не сломается. – Он улыбался и пухлой правой рукой поглаживал левое колено Робби. – Одно мое слово, сэр Роберт, и ваша душа окажется на моем попечении.

– Я добрый христианин, – с вызовом заявил Робби.

– Тогда вам следует доказать это мне.

– Доказать?

– Осознав, что клятва, данная еретику, не связывает ни на небе, ни на земле. Только в аду, сэр Роберт, имеет власть такая клятва. И я хочу, чтобы вы оказали мне одну услугу. Если вы откажетесь, я скажу королю Иоанну, что зло вошло в его королевство, и попрошу доминиканцев исследовать вашу душу и выжечь зло из вашего тела. Выбор за вами. Отведаете жаворонка?

Помотав головой, Робби смотрел, как кардинал обсасывает мясо с хрупких косточек.

– Что за услугу? – нервно спросил он.

– Надо послужить его святейшеству папе, – заявил Бессьер, предусмотрительно умолчав о том, какого папу имеет в виду. То была услуга ему самому, ибо он еженощно молился, чтобы стать следующим, кто наденет на палец перстень Рыболова. – Вы наслышаны про орден Подвязки?

– Да, – ответил юноша.

– А про орден Святой Девы и Святого Георгия? – продолжал Бессьер. – Или про орден Перевязи в Испании? Или про учрежденный королем Иоанном орден Звезды? Сообщества великих рыцарей, сэр Роберт, принесли клятву друг другу, королю и благородному делу рыцарства. Мне дали задание учредить подобный орден, братство рыцарей, присягнувших Церкви во славу Христову.

В его устах создание ордена выглядело велением папы, но на самом деле идея принадлежала исключительно Бессьеру.

– Человек, служащий церковному ордену, никогда не познает ни адских мук, ни тягот чистилища, – вещал он. – Тому, кто служит нашему новому ордену, будут рады на небесах, где он воспоет вместе со святыми в хоре сияющих ангелов! Я хочу, чтобы вы, сэр Роберт, послужили ордену Рыболова.

Робби молчал и смотрел на прелата. Пирующие криками подбадривали жонглера, который управлялся с полудюжиной горящих факелов, балансируя при этом на ходулях, но Робби его не замечал. Юноша думал о том, что его душа избавится от своих терзаний, если он станет рыцарем на службе у папы.

– Я хочу, чтобы величайшие рыцари христианского мира сражались во славу нашего Спасителя, – убеждал кардинал. – И каждый сражающийся получит от Церкви небольшое пособие, достаточное, чтобы прокормиться самому и содержать прислугу и лошадей. – Кардинал выложил на стол три золотые монеты. Он знал о склонности Робби к игре и о его проигрышах. – И грехи ваши будут преданы забвению, стоит вам только стать рыцарем Рыболова и препоясаться вот этим.

Он извлек из мешочка нарамник, сшитый из тончайшего белого шелка и отделанный золотой бахромой, с вышитыми на нем алыми ключами.

Папа ежедневно получал дары, которые складывались в ризнице Авиньона, и, перед тем как покинуть город, Бессьер порылся в тюках и обнаружил несколько нарамников, сшитых монахинями в Бургундии и присланных папе. Каждый был любовно расшит ключами святого Петра.

– Бог пребудет на стороне того, кто носит этот пояс во время битвы, – изрек прелат. – Ангелы обнажат мечи огненные, дабы защитить его, а святые будут молить нашего благого Спасителя даровать ему победу. Человек, который носит его, не может потерпеть поражение в бою, но также, надев эту вещь, нельзя хранить клятву, данную безбожному еретику.

Робби жадно уставился на великолепный нарамник, представляя, как наденет его перед битвой.

– У папы есть враги? – спросил он, пытаясь сообразить, с кем ему предстоит сражаться.

– Враги есть у Церкви, – ответил Бессьер резко. – Ибо дьявол никогда не прекращает борьбу. А у ордена Рыболова уже есть миссия – миссия благородная, возможно самая благородная во всем христианском мире.

– Какая же? – спросил Робби, понизив голос.

В качестве ответа кардинал жестом пригласил присоединиться к ним некоего священника. Робби этот церковник с пугающе зелеными глазами показался полной противоположностью кардиналу практически во всем. Бессьер умел очаровать, а священник выглядел суровым и непреклонным. Первый был пухл, а второй – тонок, как клинок. Кардинал щеголял в красном шелке, подбитом горностаем, а его собрат облачался в черное, хотя под одним из свисающих рукавов Робби заметил проблеск алой подкладки.

– Это отец Маршан, – представил кардинал. – Он станет капелланом нашего ордена.

– По милости Божьей, – отозвался Маршан. Его диковинные зеленые глаза остановились на Робби, и губы скривились, как бы выдавая неодобрение тем, что предстало его взору.

– Отец, поведайте моему юному шотландскому другу о священной миссии ордена Рыболова.

Отец Маршан коснулся распятия, висящего у него на шее.

– Святой Петр был рыбаком, но не просто рыбаком, – начал клирик. – Он стал первым папой, и Господь вручил ему ключи от неба и земли. А еще, сэр Роберт, Петр владел мечом. Может быть, вы помните эту историю?

– Не очень, – признался Робби.

– Когда злые люди пришли арестовать Господа нашего в Гефсиманском саду, именно святой Петр выхватил меч, чтобы защитить его. Задумайтесь об этом! – Голос Маршана приобрел вдруг страстность. – Благословенный святой Петр вытащил меч, чтобы защитить Спасителя, нашего драгоценного Христа, сына Божия! Меч святого Петра суть оружие, данное Господом для защиты Церкви, и мы должны найти его! Церковь в опасности, и нам необходимо Божье оружие. Такова воля Господа!

– Воистину так, – подхватил кардинал. – И если мы найдем этот меч, сэр Роберт, то самому достойному из рыцарей ордена Рыболова будет дозволено охранять меч, и носить его, и использовать в бою, так что сам Господь будет на его стороне в каждой битве. Этот человек станет величайшим воином всего христианского мира. И вот, как сказано в Писании, сэр Роберт, – тут он пододвинул монеты и нарамник к Робби, – «choisissez aujourd’hui qui vous voulez servir». – Кардинал воспроизвел цитату по-французски, так как был уверен, что Робби не знает латыни. – Сегодня, сэр Роберт, вам предстоит сделать выбор между добром и злом, между клятвой, данной еретику, и благословением самого папы. – Бессьер перекрестился и продолжил: – Сегодня перед вами выбор, кому служить, сэр Роберт Дуглас.

На деле выбора не было. Робби протянул руку к нарамнику и на глазах у него выступили слезы. Он нашел свое призвание и будет сражаться во имя Божье.

– Благословляю вас, сын мой, – сказал кардинал. – А теперь идите и молитесь. Возблагодарите Господа за то, что совершили правильный выбор.

Прелат смотрел вслед уходящему Робби.

– Итак, – повернулся он к отцу Маршану, – вот первый из ваших рыцарей. Завтра попытайтесь разыскать Роланда де Веррека. Но пока приведите ко мне этого зверя. – Кардинал указал на Скалли.

Вот так зародился орден Рыболова.

Брата Майкла обуяло уныние.

– Не хочу я быть госпитальером, – заявил он Томасу. – При виде крови у меня голова кружится и тошнота подкатывает.

– У тебя есть призвание, – сказал Томас.

– Быть лучником? – предложил брат Майкл.

Томас рассмеялся:

– Скажи мне это лет через десять, брат. Именно столько нужно, чтобы овладеть луком.

Наступил полдень, и путники дали лошадям отдохнуть. Томас захватил с собой два десятка воинов-латников, задачей которых было всего лишь защищать их от разбойников-коредоров, бесчинствующих на дорогах.

Взять лучников он не решился. Длинный лук был неразлучен с эллекином, но когда Бастард путешествовал с небольшим отрядом, вид устрашающих английских луков будоражил врагов. Поэтому также все его спутники говорили по-французски. Большинство были гасконцами, но присутствовали и два немца, Карел и Вульф, приехавшие в Кастийон-д’Арбизон с целью предложить свои услуги.

– Почему вы хотите служить мне? – спросил у них Томас.

– Потому что ты побеждаешь, – без обиняков ответил Карел.

Немец был жилистым, подвижным бойцом, на правой щеке у него багровели два параллельных рубца.

– Когти бойцового медведя, – пояснил немец. – Я пытался спасти собаку. Я любил собаку, а медведь – нет.

– Собака погибла? – спросила Женевьева.

– Да, – ответил Карел. – Но и медведь тоже.

Женевьева поехала вместе с Томасом. Она никогда не разлучалась с ним, потому как боялась, что, стоит ей остаться одной, Церковь снова ее найдет и попытается сжечь. Поэтому женщина настояла, что будет сопровождать мужа. Кроме того, как она ему заявила, никакой опасности нет. Томас собирался провести день-другой в Монпелье в поисках ученого, который сможет объяснить смысл картины с монахом, преклонившим колени среди снегов, и поспешно вернуться в Кастийон-д’Арбизон, где ждала остальная часть отряда.

– Если я не могу быть лучником, – сказал брат Майкл, – то дозволь состоять при тебе лекарем.

– Ты еще не завершил обучение, брат, поэтому мы едем в Монпелье. Чтобы ты получил образование.

– Не хочу я получать образование, – буркнул брат Майкл. – Я и так ученый.

Томас рассмеялся. Молодой монах ему нравился, и он прекрасно понимал отчаянное стремление Майкла выпорхнуть из предназначенной ему клетки. Это отчаяние Томас познал на собственной шкуре. Он был незаконнорожденным сыном священника и покорно отправился в Оксфорд изучать богословие, чтобы впоследствии стать священником, но к тому времени обрел новую любовь – тисовый лук. Большой тисовый лук. И никакие книги, таинства и лекции о неразделимой сущности триединого Бога не могли соревноваться с луком. И Бастард стал солдатом. Брат Майкл, думалось ему, идет по тому же пути, хотя в случае с монахом роль путеводной звезды играла графиня Бертилла.

Она по-прежнему пребывала в Кастийон-д’Арбизоне, где как должное принимала поклонение брата Майкла и была добра в ответ, но словно в упор не замечала его страсти.

Галдрик, слуга Томаса, вполне способный позаботиться о себе во время битвы, привел лошадь хозяина с водопоя.

– Те парни остановились.

– Близко?

– Изрядно позади. Но думаю, что они идут за нами.

Томас выбрался по берегу реки на дорогу. Примерно в миле, быть может чуть больше, маленький отряд поил лошадей.

– Дорога оживленная, – проворчал Бастард.

Отряд – он заметил, что были только мужчины, – держался позади них уже два дня, но не делал никаких попыток приблизиться.

– Это воины графа де Арманьяка, – с уверенностью заявил Карел.

– Арманьяка?

– Это владения графа, – пояснил немец, обведя рукой окрестности. – Его люди патрулируют дороги, отпугивая разбойников. Граф не сможет собирать подати с купцов, если тем не с чего будет их платить, так?

Ближе к Монпелье дорога стала еще оживленнее. Томас не стремился привлекать к себе внимание, войдя в город с вооруженным отрядом, поэтому к исходу дня занялся поисками места, где основная часть отряда могла дожидаться его возвращения.

Нашлась сгоревшая мельница на холме к западу от дороги. Ближайшая деревня располагалась примерно в миле, и долина под мельницей была уединенной.

– Если мы не вернемся через два дня, – велел Томас Карелу, – отправь кого-нибудь разузнать, что случилось, и пошли в Кастийон за помощью. Сами же сидите тут тихо. Нам ни к чему, чтобы здешние магистраты отрядили людей допросить вас.

По пелене дыма в южной стороне Бастард догадывался о близости города.

– А если кто спросит, что мы тут делаем?

– Скажете, что вам не по карману жить в городе, поэтому вы ждете здесь, чтобы встретить людей графа де Арманьяка.

Граф был крупнейшим феодальным властителем на всем юге Франции, и никто не посмел бы совать нос в дела тех, кто служит ему.

– Все будет в порядке, – серьезно произнес Карел. – Обещаю.

Томас, Женевьева, Хью и брат Майкл поскакали дальше. Их сопровождали всего два латника и Галдрик, и в тот же вечер они достигли Монпелье. Два холма, на которых приютился город, колокольни церквей и крытые черепицей бастионы отбрасывали длинные тени. Монпелье окружала высокая серая стена, с которой свисали флаги с изображением Богоматери и ее сына. На прочих был круг, багровый, как заходящее солнце, на белом поле. Перед путни-ками простиралась заросшая бурьяном пустошь. Под бурьяном проступала зола, и тут и там каменные очаги указывали на место, где прежде стояли дома. Близ одного из очагов рылась женщина, согбенная и старая, с наброшенным на волосы черным шарфом.

– Ты жила здесь? – осведомился Томас.

Она ответила на окситанском наречии, которое Томас почти не разбирал, но Галдрик пришел на помощь.

– Да, она жила здесь, пока не явились англичане, – перевел он.

– Здесь побывали англичане? – удивился Томас.

Выяснилось, что в прошлом году принц Уэльский подошел близко к Монпелье, очень близко, но в последний момент его сеющая разор армия повернула прочь. Однако местные власти уже успели сжечь все здания за пределами городских стен, чтобы у англичан не было места, где могли бы укрыться лучники или осадные машины.

– Спроси, что она ищет, – распорядился Томас.

– Хоть что-то, – последовал ответ. – Она ведь всего лишилась.

Женевьева бросила старухе монету. В городе зазвонил колокол, и Томас испугался, что это сигнал к закрытию ворот, поэтому заторопил своих. Вереница повозок, груженных лесом, шерстью и бочками, ожидала у ворот, но Томас миновал их. Он был в кольчуге, при мече, а это указывало на человека важного. Галдрик, скачущий чуть позади, развернул знамя с изображением сокола, несущего ржаной сноп. Это был старый флаг Кастийон-д’Арбизона – вещь очень полезная, когда Томас хотел скрыть, что является вассалом графа Нортгемптонского или свое главенство над внушающим страх эллекином.

– Что вас сюда привело, мессир? – спросил караульный у ворот.

– Мы паломники, – ответил Томас. – И стало быть, хотим помолиться.

– Внутри городских стен мечи должны оставаться в ножнах, мессир, – почтительно произнес стражник.

– Мы не воевать приехали, а молиться, – бросил Томас. – Где нам можно найти приют?

– Прямо по улице, близ церкви Святого Петра, множество таких мест. То, где на вывеске нарисована святая Луция, – лучшее.

– Потому что оно принадлежит твоему брату? – предположил Томас.

– Хорошо бы, мессир, но им владеет мой кузен.

Томас расхохотался, бросил стражнику монету и проскакал под высокой аркой. Стук копыт его лошади эхом отражался от зданий, колокол продолжал мерно отсчитывать удары, а Томас, сразу взятый в осаду зловонными ароматами города, ехал в сторону церкви Святого Петра. Человек в красно-синей тунике, с трубой, с которой свисало знамя Богородицы, пробежал под носом у коней путников.

– Я опоздал! – крикнул он Томасу.

Караульные начали закрывать ворота.

– Вам придется ждать до утра! – кричали они возницам.

– Постой-ка! – воскликнул один из стражников.

Он заметил восемь всадников, пересекающих пустошь. По мере того как они торопились достичь города, из-под копыт лошадей поднимались клубы пепла и пыли.

– Какой-нибудь чертов сеньор, – проворчал стражник.

Один из конных развернул знамя, давая понять, что их привело сюда благородное дело. На белом поле штандарта красовался зеленый конь, хотя на передовом всаднике был черный джупон с гербом – белой розой.

Все восемь всадников были облачены в кольчуги и вооружены.

– Освободите им дорогу! – скомандовал караульный возницам.

– Если их вы впускаете, то нам почему нельзя? – спросил у него перевозчик дров.

– Потому что вы быдло, а они – нет, – заявил стражник и склонился перед всадниками, которые под гром копыт миновали арку.

– У меня тут дело, – объявил предводитель конных караульным, а они и не потребовали иных объяснений, а просто затворили огромные створки и приладили на скобы запорный брус.

– Благодарю, – бросил вожак и въехал в город.

Роланд де Веррек прибыл в Монпелье.