Роланд де Веррек провел всю битву в седле. Сражайся он пешим, чувствовал бы себя не в своей тарелке – не потому, что не умел, а потому, что в боевом порядке у него не было близких приятелей. Воины сражаются парами и группами, объединяемые родством или дружбой и клятвой защищать друг друга. Родичей у Роланда де Веррека в этой армии не имелось, узы дружбы были тонкими, а кроме того, он жаждал разыскать своего врага. Когда французы в первый раз прорвались через проемы в изгороди, оттесняя англичан, Роланд высматривал среди знамен полотно Лабруйяда, но не обнаружил. Поэтому рыцарь подвел своего скакуна поближе к принцу Уэльскому, хотя и не настолько близко, чтобы привлекать внимание, и стал разглядывать через широкий проем в живой изгороди. Он выискивал зеленую лошадь на белом фоне среди штандартов двух ждущих своей очереди баталий, но по-прежнему безуспешно. Едва ли стоило этому удивляться. Над баталиями вздымалось множество знамен, флагов и вымпелов, а ветер был слишком слаб и не мог развернуть их; знаменосец с орифламмой сильно размахивал стягом, чтобы его можно было опознать. Сполох ярко-красной материи все ближе подвигался к английскому холму.

К Роланду присоединился Робби. У шотландца тоже не было друзей в этой армии. Он считал своим другом Томаса, но дружба была отмечена благородством с одной стороны и неблагодарностью с другой, причем со стороны Робби. Его мучила совесть. Со временем дело можно было поправить, но пока шотландец сомневался, что Томас положился бы на него как на соседа по боевому порядку, поэтому, как и Роланд, он наблюдал за сражением, стоя позади линии. Он видел, как англичане встретили атаку французов, остановили ее и обратили вспять. Слышал горестные звуки битвы: крики людей, терзаемых сталью. Смотрел, как французы раз за разом пытаются прорвать строй, как они падают духом. Затем враг отступил, бросив своих убитых, – их трупов было больше, чем английских, но обороняться ведь всегда проще. Англичанам требовалось лишь держать линию. Тем воинам, кто не рвался в бой, не оставалось иного выбора, как стоять рядом с соседями, ожидая наступления французов. Малодушные плетутся в хвосте, предоставляя храбрецам драться, поэтому смельчаки зачастую оказываются в одиночку против полудюжины обороняющихся и гибнут из-за своей храбрости.

– Что будет дальше? – спросил вдруг Роланд.

Робби смотрел на наступающих французов.

– Они придут, сразятся, что еще?

– Я не о том. – Роланд тоже разглядывал приближающихся французов. – Они припасли лучших напоследок, – проворчал рыцарь.

– Лучших?

Теперь де Веррек мог рассмотреть некоторые флаги, потому что знаменосцы активно размахивали ими.

– Вентадур, – указал он, – Даммартен, Бриенн, Э, Бурбон, Помьер. И королевский штандарт тоже.

– Так о чем ты спрашивал?

– Я имел в виду, что будет дальше, после битвы?

– Ты женишься на Бертилле.

– С Божьей помощью, да, – согласился Роланд, потрогав голубой шелковый шарф на шее. – А ты?

Робби пожал плечами:

– Останусь с Томасом, полагаю.

– Не вернешься домой?

– Боюсь, что в Лиддесдейле отныне мне будут не рады. Придется искать себе новый дом.

Де Веррек кивнул. Он по-прежнему наблюдал за приближающейся баталией.

– А мне придется примириться с Францией, – уныло заметил он.

Робби похлопал лошадь по шее – этого пегого боевого скакуна подарил ему Томас.

– Мне казалось, что твои владения в Гаскони?

– Да.

– Тогда принеси оммаж принцу Уэльскому. Он вернет тебе поместья.

Роланд покачал головой.

– Я француз, – возразил он, – и буду просить прощения у Франции. – У него вырвался вздох. – Подозреваю, это будет стоить денег, но с помощью денег уладить можно все.

– Просто позаботься о том, чтобы убить его быстро, – посоветовал Робби. – Я помогу.

Роланд помолчал. Он заметил во вражеских рядах зеленый всплеск и всматривался в это место. Зеленая лошадь?

– Быстро? – спросил он после паузы, не отводя глаз от французов. – Ты думаешь, что я собираюсь запытать Лабруйяда до смерти? – Тон его был возмущенным. – Возможно, он и заслужил, чтобы его подвергли пыткам, но смерть его будет быстрой.

– Я к тому, что убей его прежде, чем он сдастся в плен.

Роланд наконец отвернулся от приближающихся французов. Его забрало было поднято, и он хмурился.

– Сдастся?

– Лабруйяд стоит целого состояния, – напомнил шотландец. – Если битва обернется для него плохо, он попросту сдастся в плен. Предпочтет уплатить выкуп, чем гнить в земле. А ты разве нет?

– Господи! – выдохнул де Веррек.

Роланд не принимал в расчет такую возможность, а она так очевидна! Рыцарь грезил, как освобождает Бертиллу своим мечом, но Робби прав. Лабруйяд ни за что не станет драться. Он поднимет руки.

– Так что прикончи его очень быстро, – продолжил Робби. – Не дай ему возможности сказать что-нибудь. Налетай, не слушай просьб о пощаде и убей. – Шотландец помолчал, наблюдая за Роландом, который снова уставился на врага. – Если он вообще там.

– Там, – горько произнес Роланд.

Теперь он разглядел зеленого коня. Тот располагался на левом фланге французов, в задних рядах баталии короля. Если он, Роланд, хочет освободить Бертиллу, то предстоит каким-то образом проложить себе путь через весь строй, а это маловероятно. Слишком многих придется убить, и даже если получится, у Лабруйяда будет полно времени, чтобы заметить приближающуюся смерть. Робби прав: убить графа нужно быстро, а рыцарь пока не представлял, как это сделать.

И в этот миг раздался стук копыт. Де Веррек обернулся, увидел сосредотачивающихся в лесу всадников и предположил, что они готовятся к атаке.

– Мне нужно копье, – сказал он.

– Нам нужны два копья! – поправил Робби.

Они развернули коней и отправились искать копья.

Граф Лабруйяд споткнулся обо что-то. Забрало у него до сих пор оставалось поднятым, но вниз смотреть было сложно, потому что нижний край шлема, защищавший челюсть, терся о бармицу и верхнюю часть толстого нагрудника, но краем глаза граф заметил брошенную палицу, всю в пятнах крови и человеческих волосах. Кишки свело. На земле тоже была кровь, – видимо, раненый пытался уковылять или отползти в тыл во время первого натиска на англичан. Толстяк замедлил шаг, чтобы наверняка оказаться в самом хвосте королевской баталии. Прямо за спиной у него располагались барабаны. Барабанщики выбивали громкую, закладывающую уши дробь, ударяя утолщенными на концах палочками по натянутым козьим шкурам. Клацали доспехи. Граф весь изошел потом, он струился по лицу и щипал глаза. Долгий спуск с холма с плоской вершиной утомил его, но дальше стало хуже – начался пологий подъем. Каждый шаг давался с трудом, все до единой мышцы ног болели, живот крутило, потому что содержимое кишечника обратилось в жидкость. Лабруйяд споткнулся о притоптанную виноградную лозу, но сумел удержаться на ногах. Взвыли трубы.

– Никаких стрел! – заметил кто-то.

– У ублюдков они кончились!

– Можно не опускать забрала! – воскликнул еще кто-то.

И как раз в этот момент слева прилетела стрела, ворвалась в шеренги и, скользнув по наручи одного из воинов, уткнулась наконечником-пробойником в землю. За ней последовали другие, и все французы засуетились, опуская забрала. Звук ударяющих в латы стрел был похож на град из металла. Попало в одного из барабанщиков, тот упал навзничь, накрыв окровавленный живот огромным барабаном, извергая потоки крови и рвоты.

– Боже! – простонал граф де Лабруйяд.

Вино бултыхалось у него в желудке. Его тошнило. Многие вояки обретали мужество в бурдюке, но теперь наступила расплата, и граф спотыкался, бредя вперед. Сквозь узкие прорези забрала почти ничего не было видно. Лабруйяд хотел только не обделаться и чтобы этот ад закончился. Дай Бог, восторженные болваны впереди прорвут английский строй и перебьют болванов вражеских. Если повезет, он сможет захватить пленника, за которого получит большой выкуп, но, честно говоря, его это мало заботило. Граф просто жаждал, чтобы все это кончилось.

Ливень стрел иссяк. У лучников на правом крыле англичан их осталось совсем немного, поэтому большинство стрелков побросали луки и взялись за алебарды или палицы. Англичане смотрели на врага, приближающегося к изгороди.

Французский король шагал в сторону самого широкого проема, где заметил большое знамя, говорящее о присутствии там принца Уэльского. Его сын Филипп находился рядом в кольце телохранителей. Семнадцать человек облачились в цвета короля, чтобы запутать англичан. Все они были прославленными рыцарями, кавалерами королевского ордена Звезды. Расчет строился на том, что англичане будут умирать, бросаясь на них, и тем ослабят себя.

– Филипп, держись рядом со мной, – велел король сыну.

– Да, отец.

– Вечером мы устроим праздник в Пуатье, – пообещал Иоанн. – Будет музыка!

– И пленники?

– Дюжины пленников, – подтвердил король. – Сотни! И мы сошьем тебе ночную сорочку из джупона принца Уэльского.

Филипп рассмеялся. Он нес меч и щит, хотя никто не ожидал, что ему придется пустить их в ход, и четыре рыцаря ордена Звезды были приставлены к нему в охрану.

Передние ряды французов теперь стягивались к прогалу в живой изгороди.

– Монжуа Сен-Дени! – завопили воины. – Монжуа Сен-Дени!

Линия атаки стала неровной. Восторженные храбрецы подались вперед, робкие расчетливо медлили, и строй французов потерял четкие очертания. Англичане молчали. Король бросил на них взгляд поверх идущих впереди шеренг и увидел серую линию помятых стальных доспехов под потрепанными знаменами.

– Святой Дионисий! – крикнул он. – Монжуа Сен-Дени!

Кардинал Бессьер держался в сотне шагов позади атакующих французов. Он по-прежнему ехал верхом и в сопровождении отца Маршана и трех латников. Кардинал кипел от недовольства. Предполагалось, французскую армию возглавляют люди, знающие свое дело, опытные воины, но первая атака полностью провалилась, вторая была отражена, и вот теперь по меньшей мере половина войска ушла с поле боя. Причем часть воинов даже не вступала в сражение. Битва, которая обещала стать легкой прогулкой, повисла на волоске. Впрочем, несмотря на гнев, Бессьер не утратил уверенности. Баталия короля была сильнейшей из трех и состояла из людей с самой лучшей репутацией. Они были свежи, а враг устал, и с Божьей помощью король победит. Орифламма развевалась. Кардинал подумывал помолиться, но он не привык уповать на вмешательство Господа, предпочитая полагаться на собственные ум и изворотливость.

– Когда весь этот бардак закончится, – сказал он отцу Маршану, – не забудьте забрать Малис у того шотландского зверя.

– Разумеется, ваше высокопреосвященство.

И к удивлению кардинала, вспомнив про меч святого Петра, он ощутил внезапный прилив надежды. Как никто другой, Бессьер знал о поддельном происхождении большинства реликвий и о лжи, которой морочили доверчивых людей. Любой обломок древней кости, принадлежала ли та козе, быку или казненному вору, без хлопот выдавали за фалангу пальца мученика. И все же, вопреки своему скепсису, кардинал ощущал уверенность, что Малис – это на самом деле меч Рыболова. Она не может подвести. Сами ангелы будут сражаться за Францию, и победа вознесет Луи Бессьера на престол святого Петра.

– Ступайте! – воззвал прелат к воинам впереди, хотя те находились слишком далеко.

И французы устремились в бой.

– Монжуа Сен-Дени!

Томас скакал на север вдоль линии англичан. Он слышал приближение французов – воздух наполнился грохотом их больших барабанов, – и ему было любопытно узнать, что происходит.

До этого момента он успел принять участие в коротком и яростном отражении атаки всадников у брода, а затем в такой же короткой и ожесточенной схватке за изгородью. Что происходило на прочих участках сражения, оставалось загадкой. Бастард отправился выяснить это и через самый широкий проем в живой изгороди увидел, как накатывается новая волна французов.

Казалось, однако, странным, что на горизонте иных врагов не было, если не считать разрозненных, которые, подобно ему, наблюдали за ходом битвы. Он уже собрался вернуться и рассказать своим об увиденном, дать им приказ готовиться к новой схватке за изгородью, когда услышал голос:

– Ты лучник?

Томас не принял вопрос на свой счет и не обратил внимания, но потом осознал, что вопрос был задан по-французски. Он обернулся и увидел мужчину в черной ливрее с серебряными двустворчатыми раковинами на желтом поле. Тот смотрел прямо на Томаса.

– Я лучник, – подтвердил Бастард.

– Мне требуются конные лучники! – Мужчина был молод, но от него определенно веяло уверенностью и властностью. – Захвати оружие для ближнего боя!

– Я могу предоставить по меньшей мере шестьдесят лучников, – сообщил Томас.

– Поторопись!

Французы вливались через проем, издавая боевой клич. Как в прошлый раз, они ударили по линии англичан, и, как в прошлый раз, сталь встретилась со сталью.

– Крепче стой! – ревел кто-то по-английски. – Держать строй!

Трубы рвали небо своим ревом, барабаны грохотали, звучал боевой клич, а Томас гнал коня без оглядки и остановился, только добравшись до южного края линии, который еще не вступил в сражение.

– Карел! Бой будет, как и предыдущий! Просто сдерживай их! Сэм! Мне нужны все лучники на лошадях. Захватите секиры, мечи, палицы – все, чем можно убить. И поживее!

Томас гадал, кто был тот человек в черном джупоне и во что, черт побери, он ввязался. Его люди бежали к опушке леса, где Кин привязал лошадей.

– Кин! – крикнул Томас. – Дай мне алебарду!

Ирландец принес алебарду, а потом залез на своего коня.

– Я тоже еду. Куда мы направляемся?

– Понятия не имею.

– Таинственное путешествие, да? Мы делали так дома. Просто скачешь и смотришь, куда тебя принесет. Обычно приносило в пивную.

– Сомневаюсь, что это наша цель, – буркнул Томас, а потом возвысил голос: – За мной!

Он снова направился на север. Слева от него громыхала битва. Английский боевой порядок имел четыре шеренги в глубину, и он держался. Воины в задних рядах подпирали передних или просовывали копья между своими товарищами, а два всадника позади строя тыкали копьями во всякого противника с поднятым забралом. В проеме скопилась целая толпа французов, над ними развевались знамена, но большинство воинов оставались с другой стороны изгороди, ожидая, пока передние атакующие расчистят для них место.

– За мной! – крикнул воин в черном джупоне.

С ним было около шестидесяти латников, носивших его черно-желтые цвета, и Томас с лучниками направился за ним к лесу. В отряд вливались и другие лучники, все следовали за человеком в черном на север. Томас заметил скачущих бок о бок Робби и Роланда и пришпорил коня, чтобы поравняться с ними.

– В чем наша задача?

– Атаковать с тыла. – Робби ухмылялся.

– Кто начальник?

– Капталь де Бюш, – сообщил Роланд.

– Капталь?

– Гасконский титул. Он знаменитый воин.

Господи, подумал Томас, он должен быть и вправду великим воином. Насколько англичанин мог судить, у капталя было около двух сотен бойцов, и с ними он собирался напасть на французскую армию? К тому же большинство всадников были конными лучниками, а не обученными латниками. Но если капталь и испытывал некие сомнения, то не выдавал этого. Он вел воинов вниз по склону, держась под прикрытием леса, и заехал далеко за баталию графа Солсбери, оборонявшую правый фланг английской линии. Схватка тут была яростная. Большая часть позиции графа располагалась за пределами живой изгороди, а склон, ведущий к строю англичан, был пологим, поэтому французы огибали северный край изгороди и натыкались на латников и лучников. Часть французов угодила в канавы. Лучники дрались обычным оружием, вовсю используя тренированные луком мышцы, чтобы крушить закованных в доспехи бойцов. Томас бросил мимолетный взгляд на это сражение, затем скрылся в лесу. Под копытами коня Бастарда хрустели желуди. Люди пригибались под ветвями дубов и каштанов. Несколько всадников имели при себе длинные копья, с которыми непросто было управляться среди густых деревьев, но и ехал отряд не быстро. Требовалось приберечь силы лошадей, и капталь вел их на рысях, в уверенности, что враг не видит. Звуки битвы затихали по мере того, как воины продвигались на север.

Они въехали в долину, пересекли крошечную речушку и поднялись по дальнему склону, который представлял собой недавно сжатое поле со стерней. Лес заслонял обзор на севере и западе. Незадолго до того, как они добрались до северного леса, де Бюш направил коня влево и нырнул в дубраву, окольцовывающую холм. Когда Томас въехал под деревья, то заметил, что невысокие холмы к северу заполнены отступающими людьми. Почему? Французы потерпели поражение, о котором он не знал? Но, так или иначе, они отступали: многие сотни воинов уходили на север, тогда как на английском холме еще бушевало сражение.

Маленькая ящерка перебежала Томасу дорогу. Хороший это знак или дурной? Как бы ему хотелось, чтобы сейчас при нем оказалась высушенная собачья лапа, которую он долгое время носил на шее в качестве талисмана: лапа, принадлежавшая, как похвалялся Томас, святому Гинфорту – псу, причисленному к лику святых. Как могла стать святой собака? Вспомнив, что перед битвой он не исповедался и не получил отпущения грехов, Томас перекрестился. Если его убьют, подумалось ему, он попадет в ад. Бастард снова прикоснулся к месту, где прежде висела лапа, и натянул поводья. Все лошади уже остановились; они били копытами по земле и мотали головами.

– Знаменосец! – позвал капталь.

– Мессир?

– Английский флаг.

Знаменосец развернул белый стяг с жирным красным крестом святого Георгия.

– Оружие, господа, – произнес капталь с сильным английским акцентом.

Он широко улыбнулся, зубы его казались очень белыми на фоне загорелого лица, оттененного шлемом.

– А теперь разобьем их!

С этими словами он пришпорил коня и выехал из леса. Латники и лучники последовали за ним. Когда Томас выбрался на солнечный свет, перед ним вдруг предстала сгрудившаяся у живой изгороди французская армия, и он понял, что капталь провел их по широкой дуге, так что теперь они заходили французам в спину.

Латники с копьями держали их поднятыми. К длинным древкам был прикреплен черно-желтый прапорец с цветами капталя. Перед отрядом тянулась небольшая живая изгородь, но в ней имелись проходы, и всадники проскользнули через них, перестроились по другую сторону, и капталь пустил коня в короткий галоп. Мир Томаса наполнился грохотом копыт, дьявольским топотом, служившим контрапунктом барабанам французов. А те, похоже, не замечали налетающих с тыла всадников.

Теперь они неслись по лугу. Томас перевел лошадь в короткий галоп. Уже близко. Французы находились всего в двух перелетах стрелы, и сто шестьдесят всадников рассредоточились в линию. Вниз в неглубокую ложбину, потом вверх по склону, где лошади топтали поломанные виноградные лозы. Высоко реял стяг святого Георгия, копья опустились в боевое положение, шпоры пошли в ход, и кто-то крикнул:

– Святой Георгий!

– Святая Квитерия! – подхватил один из гасконцев.

– И бей их! – взревел капталь.

Всадники гнали боевых коней и скакунов со всей возможной скоростью, и задние ряды французов, где укрывались самые трусливые, обернулись и увидели надвигающихся на них огромных животных и воинов в доспехах. И были разбиты еще до того, как атакующие ударили по ним. Флаги летели наземь, воины бежали, неуклюже переставляя ноги в тяжелых доспехах. Потом кони оказались среди них, копья пронзали покрытые сталью тела; секиры опускались, разрубая наспинники и дробя кости, наполняя осенний воздух кровавым туманом. Томас слышал, что вопит, как дьявол, и ощутил крайнее возбуждение.

– Святой Георгий!

Шип на конце его алебарды врезался в шлем француза, и Томас воспользовался инерцией разбега лошади, чтобы высвободить оружие.

Барабанщик бросил свой огромный нэйкерс и побежал, но один из всадников повернулся и как бы походя расколол ему череп мечом, а потом развернулся, чтобы атаковать французского рыцаря. Взмах мечом, и клинок француза сломался. Лошадь гасконца лягнула и сбила врага на землю копытом. Сэм секирой рубил арбалетчиков.

– Ненавижу проклятых арбалетчиков! – крикнул он и опустил оружие на голову одному из стрелков. – Это как яйца колоть, – заорал он Томасу. – Кто следующий?

– Плотнее держись! – скомандовал капталь.

Их было всего сто шестьдесят, а баталия короля Франции насчитывала три тысячи воинов, но эти сто шестьдесят рассеяли задние шеренги французов, которые теперь удирали обратно на запад. Передние ряды, дерущиеся за изгородью, слышали звуки заварухи, и вся баталия подалась назад, тогда как англичане издали победный рев и двинулись вперед. Появились еще всадники, на этот раз с южного конца строя, – то была менее скоординированная попытка довершить панику. Французы и впрямь запаниковали. Они побежали. Король отдал своим людям приказ отступить.

Сто шестьдесят человек надломили армию, но их по-прежнему было намного меньше, чем врагов. Осознав это, французы начали образовывать строй, чтобы отразить конных.

Трое из них отрезали Питта, молчаливого лучника, и Томас с ужасом видел, как враги свалили секирами его лошадь, вытащили Питта из седла и забили насмерть палицами. Томас бросился на них, но опоздал. Он дико взмахнул алебардой и рассек шею противника.

– Ублюдки! – завопил он, потом быстро развернул лошадь, уклоняясь от ударов секир.

Он отошел вслед за капталем на север, за пределы досягаемости французского оружия.

Англичане вышли за изгородь, атаковали французов, и те снова ударились в бегство. Они улепетывали, а их преследовали спешенные латники, которые все в большем количестве появлялись в брешах изгороди, да к тому же еще и всадники наседали с юга.

Это походило на то, как пастухи гонят стадо овец. Всадники скакали рядом и угрожали, однако французы не предпринимали попыток перестроиться и бежали на запад. Орифламма исчезла, но Томас видел синий с золотом французский штандарт, который все так же реял в центре утратившей порядок массы.

Все больше и больше англичан и гасконцев разбирали своих лошадей, чтобы присоединиться к погоне. Они спускались в неглубокую долину, потом взбирались к плоской вершине Александрова поля, откуда этим утром атаковали французы. Теперь настал черед конных атаковать. Группы всадников налетали на паникующих французов. Они размахивали оружием, лошади кусались, паника среди французов разрасталась по мере того, как их строй распадался. Оставшиеся сплоченными небольшие отряды пытались обороняться. Знатные сеньоры кричали, что они богаты и желают сдаться. Английские стрелки, оставив луки, использовали свою гигантскую силу, размахивая секирами, палицами и молотами. Люди орали, кто в кровавом угаре, кто от ужаса. Французская армия утратила всякое подобие порядка. Их разбивали на все меньшие и меньшие группы, а впавшие в боевой раж англичане, с потными лицами и стиснутыми зубами, желали только убивать и убивать. Что они и делали. Один француз отражал атаку двоих лучников, отбиваясь от их секир своим мечом; потом он сделал шаг назад, споткнулся об убитого и тоже упал. Лучники прыгнули, взмахнув секирами; француз завопил, когда лезвие раздробило ему плечо. Он попытался встать, снова упал и с силой взмахнул мечом, парировав удар секиры. Томас видел, как француз стиснул зубы, а его лицо исказилось от неимоверных усилий. Латник остановил еще один удар, а потом вскрикнул, когда второй лучник разрубил ему мышцу бедра. Раненый попытался заколоть англичанина мечом, выплевывая зубы, закушенные с такой силой, что они сломались, но этот отчаянный выпад был отражен, и секира опустилась ему на лицо, а шип алебарды вонзился в живот. Несчастный затрясся всем телом в чудовищной судороге, расставаясь с жизнью. На миг мелькнуло выглядывающее из шлема лицо, залитое кровью, но оно исчезло, когда лучники опустились на колени, обшаривая труп.

Кин спешился и стоял над убитым, живот которого вспорола алебарда ирландца. Кишки были втоптаны в стерню, а рядом с покойником застыл облаченный в ливрею с такими же желтыми кругами на синем поле пожилой человек с бледным морщинистым лицом, седыми волосами и аккуратно постриженной бородой. На нем были латы с эмблемой в виде золотого распятия на нагруднике. Он казался испуганным. Очевидно, француз сдался в плен Кину, потому что ирландец держал в руках его шлем, увенчанный на гребне крестом и длинным ниспадающим голубым пером.

– Говорит, что он архиепископ Сансский! – сообщил Кин Томасу.

– Тогда ты богат. Держи его крепче. Смотри, чтобы никто у тебя его не увел.

– Этот парень пытался его защитить. – Кин посмотрел на выпотрошенного воина. – Не самое умное решение, если честно.

В середине поля разыгралась ожесточенная схватка, и Томас, глянув в том направлении, заметил, что французский королевский штандарт еще развевается. Англичане яростно наскакивали на защитников знамени в надежде проложить себе путь к королю Иоанну. Томас не стал вмешиваться и поскакал к югу, где заметил людей, бегущих вниз по холму к реке Миоссон. Но на берегу поджидали лучники графа Уорика, и французы спешили навстречу смерти.

Кто-то окликнул Томаса. Обернувшись, он увидел Джейка, одного из своих лучников, который вел сидящего на лошади пленника. На том был джупон со сжатым красным кулаком на оранжевом с белыми полосами поле. Томас не сумел удержаться от смеха. Это был Жослен из Бера, поклявшийся отбить Кастийон-д’Арбизон.

– Он говорит, что сдастся только тебе, – сказал Джейк. – Потому что я не из благородных.

– Как и я, – промолвил Томас, после чего перешел на французский. – Вы мой пленник, – обратился он к Жослену.

– Судьба, – покорно вздохнул тот.

– Кин! – рявкнул Томас. – Тут еще один, которого нужно постеречь! Присмотри за обоими, они богатеи!

Томас повернулся к Джейку.

– Охраняй как зеницу ока! – бросил он.

Воины часто ссорились, оспаривая принадлежность пленников, но Томас рассудил, что эллекинов хватит, чтобы оберечь архиепископа и графа Бера от попыток прибрать их к рукам.

Он погнал коня на север. Большинство французов удирало и в том направлении, в отчаянном порыве обрести безопасность в Пуатье. Немногим, очень немногим, удалось отыскать своих лошадей или отнять лошадь у англичанина. Большинство бежало, спотыкаясь и постоянно отбиваясь от безжалостных преследователей. Но один поскакал прямо на Томаса, и лучник узнал пегого коня и красное сердце Дугласов, хотя сюрко наездника настолько пропиталось кровью, что на мгновение Томас решил, будто оно черное.

– Робби! – окликнул он, радуясь, что встретил друга, но потом понял, что это Скалли.

– Он мертв! – крикнул Скалли. – Предатель мертв! И теперь твоя очередь!

Шотландец держал Малис, клинок которой выглядел убого, весь ржавый и выщербленный, но также был обагрен кровью.

– На вид дерьмо, – заметил Скалли. – Но это ловкое оружие.

Он потерял шлем, и в длинных прямых волосах стучали кости.

– Я отрубил голову малышу Робби, – заявил дикарь. – Один взмах волшебного меча, и малыш Робби отправился в ад. Видишь?

С ухмылкой Скалли указал на седло, к которому была приторочена за волосы окровавленная голова Робби.

– Люблю брать маленькие штучки на память о битве, а этот подарок сделает его дядю счастливым.

Выражение на лице Томаса заставило Скалли расхохотаться. На шотландца никто не нападал, потому что любой англичанин или гасконец полагал, что всадник, не бегущий на север, должен быть на их стороне, даже если он, вроде Скалли, не носит красного креста святого Георгия.

Скалли вздыбил украденного коня.

– Быть может, ты просто предпочтешь сдаться мне? – поинтересовался он и вдруг ударил коня шпорами, так что тот скакнул прямо на англичанина.

Застигнутый врасплох, англичанин успел лишь ткнуть в шотландца алебардой, но тот легко уклонился от неуклюжего удара и с силой рубанул древним клинком, целя в шею Томаса в попытке обезглавить его, подобно Робби.

Бастард отдернул алебарду, вскинул ее и каким-то чудом отразил атаку. Оба орудия встретились с жуткой силой, и Томас подумал, что старый меч должен сломаться, но Малис осталась цела, а Скалли с пугающей скоростью сделал обратный замах. Томас пригнулся. Лезвие Малис ударило в басинет, проскрежетав по верхней его части. Томас инстинктивно развернул коня влево и увидел, что меч с быстротой змеи летит назад, метя ему в лицо. Бастарду удалось уклониться, при этом широкое острие промелькнуло в опасной близости. Англичанин попытался ткнуть шотландца шипом на конце алебарды, но Скалли с легкостью отбил тяжелое лезвие и снова нанес удар, на этот раз сверху вниз, и клинок с такой силой опустился на шлем Томаса, что лучник наполовину лишился чувств, а в ушах зашумело. Но сталь басинета выдержала, хотя Томас и согнулся в седле, хрипя и пытаясь собраться с мыслями и выиграть простор для замаха алебардой.

– Потроха Христовы, да ты слабак, – поддел его Скалли.

Он ухмыльнулся, ткнул Томаса мечом и загоготал, когда тот покачнулся в седле.

– Пора передать привет дьяволу, англичанин, – заявил Скалли и вскинул Малис, чтобы нанести убийственный удар.

Томас отшвырнул алебарду, высвободил из стремени левую ногу и прыгнул на шотландца. Он обвил руками его грудь и крепко сдавил. Потом дернул его с такой силой, что оба покатились на землю, Томас оказался сверху. Собрав всю силу лучника, он врезал врагу кулаком, своротив ему латной перчаткой скулу и нос. Англичанин ударил еще раз, а Скалли попытался его укусить. Томас снова опустил перчатку, но на этот раз с прямыми пальцами, которые вошли противнику в левый глаз. Когда глаз вытек, шотландец издал хлюпающий звук, а потом Томас боднул его шлемом и скатился с него. Он перехватил правую руку Скалли и выкрутил из кисти меч.

– Ублюдок! – завопил Бастард, держа меч обеими руками: левая сжимала рукоять, а правая давила на тыльную сторону лезвия.

Он приставил клинок к глотке Скалли и провел по ней с такой силой, что меч перепилил гортань, сосуды, сухожилия и мышцы. В горле у шотландца забулькало, и в лицо Томасу ударил фонтан крови. А Бастард продолжал давить, пока изливалась теплая кровь. Поток уже ослабел, но англичанин все давил, и древний клинок уперся в кость.

Скалли умер.

– Исусе, – промолвил Томас. – Иисус сладчайший.

Лучник стоял на коленях, его трясло. Томас посмотрел на меч. Чудо? Он заметил, что кто-то приделал к старинному клинку новую деревянную рукоятку, и она стала скользкой от крови.

Бастард поднялся. Рядом стояла лошадь Робби, и, охваченный вспышкой ярости, он перерезал волосы, державшие голову шотландца. Она с глухим стуком упала на землю. Нужно найти останки друга и вырыть могилу, но, не успев толком обдумать эту мысль, Томас заметил Роланда де Веррека, который беспомощно смотрел на стоящего перед ним жирного рыцаря в латах. Толстяк был в бело-зеленом джупоне. На глазах у Томаса он извлек свой меч и протянул Роланду. Это был граф де Лабруйяд.

По закованным в доспехи ногам стекало дерьмо.

– Я твой пленник! – громогласно заявил он.

Томас зашагал в сторону этой парочки. Сэм и еще с полдюжины лучников заметили командира и теперь скакали к нему, ведя в поводу его лошадь.

– Он сдался! – крикнул Роланд Томасу.

Томас молча продолжил движение.

– Я покоряюсь, – громко произнес граф. – И уплачу выкуп.

– Прикончи жирного ублюдка! – завопил Сэм.

– Нет! – Де Веррек воздел руки. – Вы не можете его убить. Это бесчестно. – На этом английском слове он запнулся.

– Бесчестно? – переспросил удивленный Сэм.

– Сэр Томас! – Роланд выглядел совершенно несчастным. – Правда, что человек, сдавшийся в плен, не может быть убит?

Томас не обращал внимания на Роланда, словно вообще его не видел. Он по-прежнему не говорил ни слова. Подошел к графу, протягивающему в знак сдачи меч.

– Рыцарский кодекс велит сохранить ему жизнь, – пробормотал гасконец. – Разве не так, сэр Томас?

Бастард даже не посмотрел на Роланда. Он уставился на графа, а потом почти так же быстро, как Скалли, взмахнул Малис. Клинок прошел ниже края шлема, рассек бармицу и глубоко врезался в толстую шею графа. Томас потянул его на себя, потом надавил со всей силой. В него ударила еще более мощная струя крови, а граф де Лабруйяд упал на колени; Томас же погружал меч все глубже, пока жизнь не покинула глаза Лабруйяда, а тело его не рухнуло грузно на траву.

– Сэр Томас! – возмущенно воскликнул Роланд.

Томас устремил взгляд расширенных глаз на рыцаря:

– Вы что-то сказали?

– Он ведь сдался! – запротестовал де Веррек.

– Я оглох! – крикнул Томас. – Меня по голове ударили, я ничего не слышу. Что вы говорите?

– Он сдался!

– Я вас не слышу, – ответил Томас.

Потом повернулся и подмигнул Сэму.

В пятидесяти ярдах кипела схватка вокруг короля Франции. Штандарт его упал, знаменосец погиб, и сын пытался помочь отцу.

– Отец, посмотри налево! Направо! Берегись!

Король дрался секирой, хотя никто не желал убивать его, только взять в плен.

Переодетые в цвета монарха рыцари были мертвы или сбежали, но все знали, что это настоящий король, – его шлем был увенчан золотой короной. Его хотели взять живым, ведь выкуп за него обещал быть невообразимо огромным.

Воины цеплялись за короля, дрались друг с другом, чтобы подобраться к нему поближе, а король кричал, что может всех их сделать богатыми. Но тут два всадника на могучих боевых конях проложили себе путь через толпу и крикнули остальным, чтобы те под страхом смерти отошли назад.

Граф Уорик и сэр Реджинальд Кобхэм встретились лицом к лицу с королем Иоанном и принцем Филиппом. Оба англичанина спешились и низко поклонились.

– Ваше величество, – промолвил граф.

– Я пленник, – сказал король Франции.

– Увы, ваше величество, – отозвался сэр Реджинальд. – Таковы превратности битвы.

Короля пленили.

Один из лучников играл на дудке из толстого стебля. Мелодия получалась печальная и высокая. Горел костер, отбрасывая мерцающий красноватый отсвет на дубовые ветки. Кто-то пел, кто-то смеялся.

Принц Уэльский угощал французского короля, а на холме с плоской вершиной, где закончилось сражение, пировали на мертвецах птицы и звери.

Смерть прошла по всей дороге до ворот Пуатье: воины Эдуарда преследовали врага до самого города, а жители Пуатье, опасаясь вторжения англичан, отказались открыть ворота. Беглецы очутились в ловушке под городскими стенами и были перебиты все до единого. Древнюю римскую дорогу в город усыпали тела, а живые сидели вокруг костров, поглощая пищу, добытую в оставленном врагом лагере.

Томас присоединился к погоне вместе с Сэмом и дюжиной лучников. Захваченная добыча сулила обогатить их, но Томас ехал не ради драгоценностей, латных доспехов или дорогой лошади.

– Ты нашел его? – спросила Женевьева. Она сидела, положив голову мужу на плечо, а к ней прислонился Хью.

– Я нашел их обоих.

– Расскажи еще раз, – взмолилась она, словно ребенок, желающий услышать знакомую и добрую сказку на ночь.

И Томас поведал ей, как наткнулся на Бессьера, и как латники кардинала попытались защитить хозяина, и как Сэм с лучниками перебили их, а Томас сошелся лицом к лицу с Маршаном. Тот громогласно объявил, что он священник, а не воин. А Томас вспорол ему брюхо при помощи Малис, так что кишки выскользнули из-под рясы на седло, а потом шлепнулись на землю, и Бастард потешался над клириком: «Вот расплата за глаз моей жены, ублюдок!»

Его подмывало оставить священника умирать в агонии, но потом он добил его еще одним ударом Малис.

Бессьер умолял пощадить его.

– Ты воин, – заявил ему Томас.

– Нет! Я кардинал! Я тебе заплачу!

– Не вижу красной шапки, только шлем, – возразил Томас.

Бессьер попытался сорвать с головы басинет. Потом он закричал, увидев приближение Малис, и крик оборвался лишь тогда, когда меч святого Петра располосовал ему глотку. Томас вернулся на поле боя, где под звездами лежали мертвые.

Роланд был с Бертиллой.

– Мне следовало кричать громче, – заявил он Томасу. – Я не догадывался, что вы оглушены.

– Это была ужасная ошибка, – с серьезным видом солгал Томас. – Прошу меня простить.

– Это не было бесчестно. Вы ведь не знали, что он сдался. В руках у него был меч, а вы оглохли.

– Такова была Божья воля. – Бертилла вся лучилась.

Роланд кивнул.

– Божья воля, – согласился он. Немного помолчал и спросил: – А как Малис?

– Сгинула, – ответил Томас.

– Где?

– Где никто ее не найдет, – пообещал лучник.

Он принес Малис к самому широкому проему в живой изгороди, где воины собирали в кучи брошенное во время битвы оружие. Ценное клали в одну кучу, а дешевое и непригодное – в другую. Там были сломанные мечи, разбитые арбалеты, секира с погнутым лезвием и с десяток ржавых фальшионов.

– Что с ними сделают? – поинтересовался Томас у человека с гербом принца Уэльского.

– Переплавят, скорее всего. Твоя штуковина похожа на кусок дерьма.

– Так и есть, – подтвердил Томас и бросил меч Рыболова в кучу с ненужным хламом.

Этот клинок ничем не выделялся среди прочих дешевых фальшионов. Сверху на него упало треснувшее копье, потом в груду полетел сломанный меч. Обернувшись на ходу, Томас даже не смог различить, какой меч является реликвией, а какой – нет. Его сунут в огонь, расплавят, а потом перекуют. Быть может, на орало?

– Теперь нам пора домой, – решил он. – Сначала в Кастийон, а потом назад в Англию.

– Домой, – счастливо повторила Женевьева.

Меч святого Петра явился. И пропал. Все было кончено. Пришла пора возвращаться.