Глава 25

Снежинки, словно конфетти, сыпались на лежавший на боку фургон. Коул осторожно вошел внутрь, стараясь не раскачивать машину, чтобы та не полетела в реку.

Внутри никого не оказалось, ни в кабине, ни в самом фургоне. Матрас был пропитан кровью. Коул нашел пряди волос Оливии. Если это можно было считать утешением, то она все еще была жива и могла передвигаться, раз ушла отсюда. Ее похититель не смог бы убраться отсюда так быстро, если бы ему пришлось нести тело.

Неожиданно залаял Эйс, потом пес завыл у фургона. Коул напрягся, когда услышал крик Бертона.

Он высунул голову из машины.

– Сюда! Эйс что-то учуял! Думаю, это ее запах.

Овчарка скулила и тянула поводок, пытаясь вскарабкаться вверх по откосу.

Коул спрыгнул на землю, торопливо подошел к Бертону и присел на корточки, чтобы посмотреть, что всполошило Эйса. Розовато-красный комок… Это выглядело как плевок. На камне по соседству еще капли крови. Коул стиснул зубы и посмотрел вверх.

– Возьми поводок. – Бертон не мог удержать пса на месте. Он по-прежнему был белым как полотно, щеки у него ввалились. Ему было плохо и становилось все хуже.

Коул взял у Гейджа поводок, намотал его на руку. Эйс взвизгивал и подвывал от нетерпения, так ему хотелось броситься по следу хозяйки.

– Готов? – спросил Коул у Бертона.

Бывший коп кивнул.

– Ищи ее, мальчик! Вперед!

Эйс вскарабкался по откосу, метнулся влево, потом вправо, затем его нос резко опустился вниз, и пес помчался вперед, вниз по течению реки, под утес. Коул спотыкался о камни, голыши летели из-под его сапог, он старался не отстать от пса. Снег повалил сильнее, камни стали скользкими.

Бертон тащился сзади. Он тяжело дышал и цеплялся за ветки кустарников, чтобы не упасть.

Эйс резко остановился, поднял голову, вид у него был смущенный. Он начал ходить по кругу, нюхая землю. Потом завилял хвостом, коротко взвыл и снова натянул поводок, обнаружив запах Оливии.

К тому времени, когда пес вывел их сначала на берег, а потом в лес, они прошли вниз по течению почти километр. Под деревьями было темно. Фонарики они с собой не захватили. Ориентироваться они не смогут, им придется полагаться только на нюх немецкой овчарки.

Коул ждал, пока Бертон его догонит, но Эйс неожиданно рванул поводок, едва не вырвав руку из сустава. Коул поморщился от боли, которая от плеча перешла в шею. Пес пробежал несколько футов вперед, потом лег на землю.

– Что случилось, мальчик?

Бертон нагнал их.

– Пес подает сигнал. – Он согнулся пополам, уперся руками в бедра, с трудом втягивая воздух. Немного придя в себя, он продолжил: – В моем отделении в Уотт-Лейк были два парня с полицейскими собаками. Один пес был из К-9, умел находить наркотики. Его обучили подавать таким образом сигнал. Почуяв запах, он ложился.

Коул присел на корточки и принялся изучать суглинок между лапами Эйса. И тут он увидел наручные часы Оливии. Коул поднял их, и в груди стало тесно от нахлынувших чувств.

– Хороший мальчик, – шепнул он Эйсу, гладя пса по голове. – Ты такой хороший мальчик. Как думаешь, ты сможешь снова найти ее? Ищи хозяйку, ищи Оливию.

Эй вскочил, обнюхал суглинок, словно свинья, натренированная искать трюфели, и рванулась в просвет между деревьями. Коул и Гейдж бросились следом, перебираясь через поваленные стволы, пригибаясь под опущенными ветками, продираясь сквозь кусты и спотыкаясь о спутанные корни в сумраке заснеженного леса.

Вдруг Эйс снова лег. Коул присел рядом с ним и принялся в сгущающейся темноте ощупывать землю между лапами пса. Он нашел что-то твердое, поднял, насторожился. Это были ключи от грузовика Оливии. Должно быть, они лежали в заднем кармане ее джинсов.

– Можешь еще поискать, мальчик? Ищи. – Эйс был готов работать, но он явно начал уставать. Бертон ковылял позади них, падал и снова поднимался на ноги.

– Ты как, выдержишь? – спросил Коул у бывшего полицейского.

Тот вытер лоб, тяжело дыша.

– Я выдержу. Я сюда ради этого приехал. – Он задыхался.

Коул всмотрелся в лицо сержанта.

– Ты мне нужен, – тихо сказал он. – Ты нужен нам обоим.

Гейдж кивнул.

– Я в порядке. Идем.

Коул снова отпустил поводок Эйса, и они снова побежали за собакой. Пес немного замедлил бег, нюхал дольше, потому что снега становилось все больше, в лесу дул ветер. Коул догадывался, что ветер уносит запах. Эйс вел их вверх по хребту. Они остановились у полосы деревьев на самой вершине. Внизу они увидели долину. И хотя уже совсем стемнело, на открытых участках сохранялась какая-то видимость. Падающий снег хорошо отражал свет, придавая маленькой долине фантастическое сияние. Стояла глубокая тишина, если не считать звуков падающего с деревьев снега. В дальнем конце долины они увидели ольховую рощицу, растерявшую листья, она теснилась вокруг ветхого и заброшенного бревенчатого домика и нескольких почти развалившихся надворных построек.

Через щели в одной из стен пробивался мигающий желтый свет.

– Выглядит как покинутая ферма, – негромко сказал Коул.

– Или приют трапперов.

Эйс взвизгнул.

– Тсс, – сказал ему Коул и погладил пса.

Он говорил тихо, потому что звук в таких условиях разносится слишком далеко. Но Эйс не находил себе места, он постанывал, его ноздри раздувались, втягивая ветер, дувший в их сторону от домика.

– Они там, – прошептал Коул. – Эйс ее чует.

– Маньяк, скорее всего, вооружен, – так же тихо ответил Бертон. – Мы не знаем, насколько серьезно они оба или один из них ранены, но они добрались сюда достаточно быстро, поэтому мы можем предположить, что оба относительно мобильны.

– И Оливия ясно мыслит, раз оставляет для нас подсказки как Мальчик-с-пальчик.

Это означало, что она не потеряла надежду. Коула это подстегнуло. Но действовать следовало осторожно, без спешки.

– Идеи есть? – спросил он бывшего копа.

– Что у нас есть? Твой дробовик, мои «смит-вессон» и «таурус» калибра 22. – Гейдж посмотрел на Эйса. – И ее собака.

– Нет, – не согласился Коул, прищуриваясь, чтобы лучше рассмотреть дом-развалюху. Его сердце билось часто-часто. – Собака не должна пострадать. Эйс в этом не участвует.

Бертон сменил позу, чтобы сидеть на корточках было удобнее. Его правая рука странно повисла вдоль тела.

– Что с рукой? – спросил Коул.

– Стала какая-то вялая.

Коул нахмурился, пытаясь разглядеть в темноте выражение глаз Гейджа.

– Это болезнь?

– Думаю, да.

– Как она себя ведет, твоя опухоль?

– Быстро растет. У меня могут возникнуть проблемы с координацией, если она надавит на те или иные нервные окончания.

Коул негромко выругался. Бертон разваливался у него на глазах. Он может физически не продержаться до решающего момента. Коул перевел взгляд на Эйса. Если оставить пса привязанным к дереву в лесу, то, как только они с Бертоном направятся в долину, Эйс начнет лаять и выть, и им не удастся подойти незамеченными.

И тут его осенило.

– У меня появилась идея, – шепнул он Бертону. – Вот как мы поступим.

Ветхое строение сильно напоминало старый сарай, в котором он продержал Оливию в оковах всю зиму, – холодное, сырое. Внутри сильно пахло гнилью и мхом. У Оливии так зачастил пульс, что она боялась потерять сознание.

Маньяк толкнул ее в угол.

– Как в старые времена, да, Сара? – прошептал он.

– Как тебя зовут? – спросила она, зубы у нее стучали. Оливия старалась оставаться в настоящем, чтобы он не превращался в зверя как можно дольше. – Если ты не Себастьян, то у тебя должно быть другое имя.

– Юджин.

– Юджин Джордж?

Он заглянул ей в глаза. По спине Оливии пробежал холодок.

– Да, – подтвердил Юджин, глядя ей в глаза и привязывая веревку, стягивавшую ей шею, к тяжелой железной перекладине в углу.

– Значит, ты близнец? Однояйцовый?

Он фыркнул.

– Себастьян был моим генетическим эхом, моим отростком. Одноразовое существо. Он родился, чтобы поддерживать меня. Мать с самого раннего детства говорила мне об этом.

– Как вышло, что я никогда его не видела?

– Ты его видела. Он помогал разделывать тела. Ты, наверное, думала, что это был я? Он жил в другом сарае, далеко от дома. Себастьяну следовало находиться на периферии моей жизни. Впрочем, как и моим родителям под старость.

– Поэтому твой брат сказал в суде, что не умеет читать? Учили только тебя?

– Ложись, – приказал он.

Но Оливия осталась стоять со связанными за спиной руками. Из уха снова потекла кровь.

– Почему ты раньше никогда не называл мне своего имени?

Юджин заглянул ей в глаза, потом медленно и тихо сказал:

– Имя не имеет значения. Себастьян и Юджин, Ромул и Рем, Кастор и Поллукс, Сэм и Эрик из «Повелителя мух», время от времени мать использовала любое из них. Имена – это всего лишь символ, который стал способом бюрократического контроля. Понимаешь, Сара-Оливия? Мы не связаны именем и можем стать тем, кем захотим. Как хамелеоны, мы можем слиться с новыми людьми, можем играть их роли. Так и я много лет назад притворился лесным жителем, умершим, кстати. Я использовал его имя и фамилию, чтобы въехать в Штаты двенадцать лет назад, после того, как арестовали Себастьяна. Под его именем я отсидел в тюрьме за то, что застрелил человека в Рейнджер-парке в штате Аризона двумя годами позже. Суд счел это непредумышленным убийством. Дурачье. Я убил его потому, что он увидел, как я поступил с оленихой, прелестной маленькой жертвой с белокурыми волосами и округлыми грудями. – Он улыбнулся. – Думаю, они так и не нашли ее тело. Я сбросил его в глубокий овраг в том месте, где много голодных диких зверей.

Оливия почувствовала во рту горький вкус желчи. В ней горела чистая, незамутненная ненависть.

– А где настоящий Алгор Соренсон? – поинтересовалась Оливия сквозь стиснутые зубы.

– Этот? Они, должно быть, уже нашли его. Я оставил его в пустыне. Птицы растаскали его кости, я уверен. Милая Мэри… Мы же знаем, что они нашли ее, правда, Сара-Оливия? Соренсоны были идеальным вариантом. Я выбрал их после того, как мы разговорились в кемпинге в Аризоне вскоре после моего выхода из тюрьмы. Я узнал, что у него есть карта NEXUS и что он часто ездит в Канаду на охоту. У него было все, что нужно: подходящие рост и фигура, снаряжение. А цвет волос – это не проблема.

Она содрогнулась, ее затошнило.

– Ложись, – повторил Юджин свой приказ. Голос был равнодушным, холодным, выражение глаз – непонятным.

Оливия медленно опустилась на колени, на сгнившие доски пола. Юджин вытащил из чехла отобранный у нее охотничий нож и разрезал веревку, которой были связаны запястья. Оливия поморщилась, когда левая рука безвольно повисла вдоль тела. Юджин взялся за язычок «молнии» на ее пуховике, резким движением дернул его вниз, распахнул куртку, спустил ее с плеч Оливии. Пуховик упал на пол. Юджин легко ударил ее в живот, заставляя сесть на куртку. В ушах у нее застучала кровь. Оливия забилась дальше в угол, веревка царапала шрам на ее шее.

Лицо Юджина расплылось в улыбке, зубы сверкнули в свете небольшого огня, который он развел в круглом каменном очаге посреди комнаты. Дым уходил в дыру в крыше. Через нее падали снежинки, они шипели, попадая в пламя.

– У нас впереди целая ночь, Сара-Оливия, долгая ночь, – сказал Юджин, опускаясь перед ней на колени. Он поднес лезвие ножа к самому ее лицу, легко провел холодным кончиком по распухшему носу, по губам, подбородку, вниз по шее. Оливия затаила дыхание, стараясь не глотать, пока нож двигался по ее горлу. Она знала, насколько он острый, она сама его наточила. Резким движением Юджин схватил ее свитер и разрезал его спереди сверху донизу.

Оливия ахнула и крепко зажмурилась, когда свитер распахнулся, открывая бюстгальтер.

Юджин поддел кончиком ножа ткань между чашечками, резко дернул, и ее груди оказались на свободе. Оливия отчаянно захотела в туалет. Мочевой пузырь, кишечник требовали освобождения. Соски затвердели от холода.

– Вы только посмотрите на это, – прошептал Юджин, обводя сосок кончиком ножа. Оливию затрясло. Она знала, что он может сделать. Юджин нагнул голову к ее груди, по очереди лизнул соски. Она приготовилась к укусу, ожидая, что его зубы вопьются в ее плоть, пробив кожу, и он начнет сосать ее кровь, откусывая кусочки мяса. Но этого не произошло. Кончиком языка он провел по старому шраму от укуса, лаская впадину, которую сам и оставил. Юджин убрал нож в чехол на бедре, положил обе руки на ее обнаженную талию, потом спустился ниже, к поясу ее джинсов.

Оливия отвернулась, чтобы не смотреть, отчаяние поднималось в ней удушливой волной. Она поняла, что Юджин освободил ей руки только для того, чтобы она отбивалась, выдирала на нем волосы. Это сводило его с ума, он сильнее возбуждался и причинял ей еще больше боли. У Оливии замерло сердце, когда ее взгляд упал на рукоятку охотничьего ножа на его левом бедре. Пока он облизывал и сосал ее грудь, она медленно протянула правую руку к ножу. Его руки расстегивали джинсы, сначала пуговицу, потом «молнию». Он отодвинул в сторону ее трусики и запустил в Оливию палец.

Она затаила дыхание, стиснула зубы и схватила рукоятку ножа. Оливия вытащила его из ножен и с рычанием воткнула нож в бок Юджину. Тот замер, его палец оставался у нее внутри. Оливия воткнула нож глубже и повернула, в глазах у нее потемнело, когда веревка впилась ей в шею.

Его левая рука, словно тисками, сжала ее запястье. Он вытащил из нее палец. Оливия застыла, тяжело дыша, по ее обнаженному телу тек пот. А Юджин улыбнулся, потом облизал свой палец. У Оливии упало сердце. Юджин занес руку и ударил ее по лицу. От удара она откинулась назад, ударившись о доски. Она лежала и смотрела на него, из ссадины у нее на щеке текла кровь.

Юджин вытащил нож из своего бока. Лезвие было красным и блестящим, Юджин крепко зажал рану левой рукой. Между его пальцами сочилась кровь. Он снова посмотрел на Оливию, и она приготовилась к новому удару. Но он спрятал нож в чехол. Приподняв куртку и рубашку, Юджин осмотрел рану. Кровь стекала вниз, на его джинсы. Он схватил свитер, который срезал с Оливии, свернул в комок его часть и крепко прижал к ране, завязав рукава вокруг талии.

Потом Юджин повернулся к Оливии, и в его глазах она увидела свою смерть. Он подполз ближе. Оливия попятилась, веревка не позволяла ей выбраться из угла, но тут какой-то звук остановил Юджина. Его голова дернулась, он прислушался.

Это был зверь, волк. Нет, собака. Она лаяла, визжала, выла.

Юджин посмотрел на Оливию, дернул веревку, проверяя, крепко ли она привязана, затем потянулся за дробовиком, который он поставил у стены возле помпового ружья. Пригнувшись, подобрался к двери лачуги и выглянул в темноту.

Собака завыла снова, потом завизжала. Оливия похолодела. Звук показался ей знакомым. Неужели… Нет, это невозможно. Она на мгновение закрыла глаза, голова кружилась.

Юджин присел в проеме двери, словно зверь. Казалось, прошла целая вечность, пока он смотрел, слушал. Потом он очень медленно распахнул пошире сгнившую дверь и, пригнувшись, вышел в снежную ночь.

Коул тихонько крался вдоль края леса. Он хотел обойти поляну под прикрытием деревьев, чтобы по оврагу подобраться к лачуге сзади. Коул застыл, дыхание паром вырывалось из его рта. Он внимательно рассматривал домик. Сквозь щели был виден оранжевый свет небольшого мерцающего огня. Коул чувствовал запах дыма, но в падающем снеге рассмотреть его не мог. Судя по всему, это было обычное строение с одной комнатой. Коул мог бы поспорить, что дверь там только одна. Окна были заколочены досками. Бушевавший в крови адреналин вызывал непреодолимое желание пробежать по открытому пространству и ворваться в дом.

Если он так поступит, все будет кончено.

Его смерть Оливии никак не поможет.

Взяв себя в руки, он, пригнувшись, вернулся под прикрытие деревьев и тихонько двинулся к обрыву, поросшему облетевшими деревьями.

Спрятавшись в овраге среди сухих осин, ивы, ольхи, Коул в снежных сумерках рассматривал заднюю стену обветшалого строения. Он обнаружил на этой стене одно заколоченное досками окно. По его прикидкам, до дома было метров двести, не меньше. И все равно оставалось большое открытое пространство между ним и лачугой.

С другой стороны поляны раздался жалобный вой Эйса. Он эхом отозвался в лесу, напоминая вой волков. Коул замер, услышав громкий скрип. Неужели открылась дверь домика? С того места, где он стоял, Коул не мог видеть этого.

Он подобрался чуть ближе к краю поляны и лег ничком на снег.

Если все пойдет по плану, Бертон будет ждать в небольшом углублении на другой стороне поляны, неподалеку от лесочка, в котором они привязали Эйса к дереву. Они надеялись, что собачий лай и вой выманит похитителя Оливии из лачуги и приведет его на поляну, где Бертон сможет его застрелить. Коул оставил ему дробовик и патроны, а сам взял револьверы.

Предполагалось, что в тот момент, когда Коул услышит выстрел Бертона, он добежит до лачуги и попытается войти внутрь, чтобы спасти Оливию.

План был так себе. Но других вариантов у них не было. У Коула над верхней губой выступили капельки пота, каждый мускул в его теле был напряжен в ожидании сигнального выстрела.

Шли секунды. Тихо падал снег. Он таял на лице Коула, капал в глаза. Прошло еще немного времени. И еще. В душу Коула вполз страх. Выстрела он так и не услышал.

Снова завыл пес. У Коула встали дыбом волосы на затылке. Что-то пошло не так.

Опираясь на здоровую руку, чтобы не упасть, Оливия встала на колени и проползла столько, сколько ей позволила веревка на шее. И все же, натянув свою привязь, она сумела дотянуться до крошечной дырочки в стене. Оливия посмотрела в нее. Тень Юджина медленно двигалась по направлению к воющей собаке. Голос собаки был похож на голос ее Эйса. Но это было невозможно. Или возможно? Как он мог оказаться тут?

Оливия прищурилась, чтобы следить за тенью Юджина, исчезающей в тихой круговерти снежинок.

Он скрылся из виду.

Стало совсем тихо. Только снег и ничего, кроме снега.

Время тянулось.

Оливия попыталась сглотнуть, задрожала, обнаженная кожа покрылась мурашками. Убийца скоро вернется. Ей надо найти какое-то оружие до его возвращения.

Взгляд заметался по комнате и остановился на помповом ружье, стоявшем возле двери. Правой рукой она с досадой дернула за веревку, которая тянулась от ее шеи к железной перекладине в углу комнаты. Завязано крепко. Проклятье, ей никогда не добраться до ружья на такой привязи. Тяжело дыша, Оливия на четвереньках вернулась в свой угол. Она схватилась за перекладину и начала дергать, надеясь, что та вылетит из стены, но железка была надежно закреплена в бетонном блоке. Оливия порезала руку и только тут заметила, до какой степени перекладина проржавела по краям. Она схватила веревку и принялась перетирать ее об острый край.

Очень медленно веревка начала поддаваться, лохматиться. В ночи раздался выстрел. Оливия застыла с сильно бьющимся сердцем. С потолка посыпалась труха.

Она поспешила вернуться к дырке в стене, выглянула на улицу, пытаясь увидеть, что случилось. Он застрелил собаку или волка? Оливия не увидела ничего, кроме мягкого, кружащегося снега.

Каждой клеточкой своего существа она понимала: если он не убьет ее этим вечером, то на рассвете он устроит на нее охоту. Ни на что другое у него не хватит времени, он вышел из собственной зоны комфорта.

Оливия отползла в свой угол, схватила веревку и начала изо всех сил тереть ее о ржавое железо. Пальцы саднило, из пореза на ладони на веревку текла кровь. Между обнаженными грудями струился пот.

Лопнули еще несколько волокон. Пот заливал Оливии глаза. Дыхание царапало горло. Юджин приближался, она слышала скрип его сапог по сухому снегу, хруст опавших листьев. Оливия удвоила усилия. Она терла все быстрее и быстрее. Боль в теле была оглушающей. Тяжело дыша, Оливия заработала еще яростнее, шум на улице становился все ближе. Почти свободна. Она потянула веревку, но та все еще держалась. Черт. Почти ослепнув от паники, Оливия снова начала перетирать веревку, и та наконец лопнула.

Опираясь на колени и одну руку, таща за собой веревку, Оливия добралась до ружья, стоявшего у двери.

Она схватила оружие, подползла к приоткрытой двери и выглянула на улицу. Он почти дошел до лачуги.

Оливия оперлась левым боком со сломанной рукой на косяк двери, чтобы не упасть. Приложила приклад к плечу, прижалась к нему щекой и согнула палец на спусковом крючке. «Теперь осторожно. У тебя только один выстрел и только одна здоровая рука». Оливия боялась того, что он не умрет, даже если она попадет в него, не остановится и будет продолжать идти, словно монстр из фильма ужасов.

Не сводя глаз с черного силуэта Юджина, на выдохе, она прицелилась и осторожно нажала на спусковой крючок.

Клик.

Сердце упало.

Ружье не было заряжено.

В отчаянии она снова и снова нажимала на спусковой крючок.

Ничего.

В животе костром запылала паника. Понятно, почему он оставил ружье.

Если она попытается выскочить из двери прямо перед его носом и побежать к лесу, он выстрелит. Если он промахнется, ей удастся убежать, так как он ранен. Но с такого расстояния он никогда не промахнется. Он опытный охотник с верным глазом. И у него заряды двенадцатого калибра. Ими можно остановить нападающего гризли. Она не сделает и пары шагов, когда получит дыру в легких.

На мгновение паника почти полностью затуманила мозг, начала наваливаться чернота. Оливия почувствовала, что теряет сознание.

Она заставила себя сосредоточиться и медленно поднялась на ноги, когда его фигура появилась в мерцающем золотом свете, падающем из приоткрытой двери. Оливия прижалась спиной к стене и встала за дверью.

Обеими руками, здоровой и сломанной, сцепив зубы от боли, она подняла ружье высоко над головой и ждала. Ее трясло, во рту пересохло.

У Коула отлегло от сердца, когда он услышал выстрел. Он вскочил и побежал через поляну к задней стене лачуги с заколоченным окном.

Коул пригнулся у стены, сердце громко стучало в груди, когда он попытался заглянуть в щелку. Ему нужно было убедиться в том, что Гейдж действительно застрелил похитителя и того нет в лачуге. Но под таким углом он видел только маленький огонь в середине комнаты. Потом Коул услышал какой-то шум. Какой-то скрежет.

Коул собрался было двигаться дальше, когда услышал еще какой-то звук в пелене снегопада. Слабый кашель. Коул застыл, прислушался, дыхание клубилось вокруг его лица. Послышался новый приступ кашля. Коулу показалось, что звук шел со стороны фасада.

Потом до него донеслось похрустывание листьев под тонким покрывалом снега.

Шаги. У Коула свело желудок.

Бертон?

Но внезапно появилось плохое предчувствие.

Коул с револьвером наготове тихонько прокрался вдоль задней стены лачуги и обогнул угол.

Тело Юджина мгновенно напряглось, как только он заметил, что Оливии нет в углу. Но стоило ему войти в лачугу, она опустила ружье ему на голову.

Удар отозвался в ее руках, плечах, шее, зубах. Даже сломанный нос отреагировал на него.

Юджин замер на месте, как будто от удара электрическим током, потом медленно повернулся лицом к ней.

Оливия затаила дыхание, когда встретилась взглядом с его светло-янтарными глазами.

Все происходило словно при замедленной съемке. В мерцающем свете огня она различала каждую деталь, каждый нюанс в лице Юджина, а убийца смотрел ей в глаза. Оливия как будто застряла во времени, которое раскручивалось в обратную сторону, унося ее в сарай в долине Беа-Кло, где он держал ее и насиловал двенадцать лет назад.

В груди нарастало тихое отчаяние.

Все кончено. Все потеряно.

Юджин открыл рот, улыбнулся, но внезапно покачнулся. В этот момент Оливия перехватила ружье, как бейсбольную биту. Со всей оставшейся силой, охваченная желанием жить, она размахнулась и ударила его сбоку по скуле. Оливия услышала, почувствовала, как хрустнула кость.

Она ощутила горечь желчи во рту, когда Юджин дернулся, в его глазах застыло удивление, и он упал назад. Он с громким стуком рухнул на пол. Он пытался нашарить хоть что-то, чтобы ухватиться. Но рука попала в огонь.

Из его груди вырвался вопль боли. Юджин вскочил на ноги и ринулся на Оливию. Он всем телом припечатал ее к стене. Боль пронзила ее голову, ребра. Его крупные руки, словно тиски, сжались вокруг ее шеи, отрывая Оливию от пола. Она не могла дышать. Глаза выкатились. Первым ее порывом было схватить его за пальцы и попытаться разжать их, не дать сломать шею. Но Оливия заставила себя сосредоточиться и попробовала выхватить нож, который, как она помнила, висел в чехле у него на бедре.

Юджин прижался к ней всем телом и сильнее сдавил шею. Перед глазами появилась красная пелена. Сознание ускользало, но Оливия ощутила, что его пенис стал твердым и толкался между ее бедрами в том месте, где была расстегнута «молния» на джинсах. И Оливия сразу вспомнила ощущение его потного голого тела на своем теле, когда его член проникал в нее все глубже. От ярости у нее просветлело в голове. Пальцы коснулись знакомой рукоятки ножа у него на бедре. Оливия вырвала нож из чехла и вонзила его глубоко в бок Юджина, на этот раз направляя нож вверх, к печени. Он застыл, его пальцы слегка разжались. К ней вернулась четкость зрения. Она вытащила лезвие и снова вонзила его. И еще раз. И еще.

Он охнул. Руки повисли вдоль тела. Он сделал шаг назад, взгляд его хищных глаз не отрывался от нее, черты лица исказились от изумления.

Когда Юджин приложил руки к ране на боку, из которой хлестала кровь, Оливия бросилась на него с ножом, крепко зажав его в кулаке. Ее охватило безумное желание выжить любой ценой, навсегда избавиться от него, и она вонзила нож ему в грудь.

Сталь зацепила ребро, рука завибрировала. Оливия вытащила нож из его тела, лезвие блестело от крови. Он рухнул на пол, ударившись головой о камни очага. Пламя коснулось его головы, и комната наполнилась запахом горящих человеческих волос. Оливия рухнула на него и, рыча, ничего не соображая, принялась наносить удары ножом в грудь, в шею, в живот, в лицо. Она смутно понимала, что вокруг кровь. Много крови, горячей и скользкой, на ее руках, лице, обнаженной груди, в ее волосах. Она чувствовала во рту вкус его крови.

Его светло-янтарные глаза смотрели на нее, но уже ничего не видели. Тело обмякло, голова дергалась при каждом новом свирепом ударе ее ножа. Как будто в тумане она услышала свое имя.

Она почувствовала крупные руки на своих плечах, кто-то схватил ее за запястье той руки, в которой был нож. Кто-то пытался остановить ее, оторвать от этого ублюдка.

Оливия отбивалась. Раздался выстрел.

Она застыла, вся дрожа.

И какое-то время не могла понять, что она видит, что она только что сделала. Оливия повернулась и подняла глаза.