Глава 19
Тори забралась с электронной книгой под одеяло. В домике становилось все холоднее, несмотря на топившуюся в соседней комнате дровяную печку. Под крышей завывал ветер. Но Тори не могла отложить ридер в сторону и заснуть. Она начала читать следующую главу из рукописи матери.
«Водитель грузовика включил противотуманные фары. Туман кружился и стелился среди мрачных хвойных деревьев, стоящих по обеим сторонам крутой лесовозной дороги. Весенний снег все еще лежал на обочинах.
Увидев фигуру в тумане, водитель моргнул. Она появилась прямо перед его грузовиком.
Господи Иисусе. Женщина? Голые ноги, медвежья шкура, спутанные волосы. В руках ружье. Водитель ударил по тормозам. Покрышки лесовоза завизжали, он пошел юзом по направлению к фигуре в тумане. Водитель изо всех сил жал на тормоз, пытался остановить занос, чтобы не вывалить груз и не задавить это существо.
Лесовоз остановился в нескольких дюймах от женщины. У водителя на лбу выступил пот. Женщина повернулась и посмотрела на кабину. У него замерло сердце. Она была бледной, словно привидение, глаза – темные провалы. Кожа испачкана кровью и грязью. На шее веревка. Трусов нет.
Водитель выбрался из кабины и спрыгнул на дорогу. Она вскинула ружье, прицелилась прямо ему в сердце. Водитель поднял руки.
– Эй, все в порядке. Я не причиню тебе вреда.
Она разглядывала его в прицел и не шевелилась.
Водителю стало страшно.
– Пожалуйста, не надо. Я могу тебе помочь?
Она смотрела на него целую вечность. Словно первобытное существо, решающее, бежать или нет. Или убить. Вокруг ее голых ног клубился туман. На ней были ботинки на босу ногу.
И тут до него дошло. Это же та женщина, которая пропала прошлой осенью. Он видел постеры.
– Сара? – спросил он. – Сара Бейкер?
Ее рот приоткрылся. Она опустила ружье и, казалось, зависла в воздухе на несколько секунд, прежде чем бесформенной кучей опуститься на гравий.
Водитель бросился к ней. Пульс слабый, кожа ледяная. От нее воняло. Это была она, женщина из Уотт-Лейк. Он повсюду видел постеры с ее фотографией и сообщение о том, что она пропала. Это было месяцев пять-шесть назад, еще до зимы.
Водитель, со своей больной спиной, все-таки сумел поднять ее и втащить в кабину. Она была закутана в старую, сгнившую медвежью шкуру. Его едва не вырвало от исходящего от женщины запаха. В кабине он снял с нее медвежью шкуру и пришел в ужас. Она была беременна. На грудях, руках, ногах были большие гниющие раны. Он быстро закутал ее в одеяло из набора для оказания первой помощи. Сверху набросил на нее свой пуховик и натянул ей на голову свою вязаную шапку.
Она застонала от боли, когда он снял с нее мокрые ботинки. У него сжалось сердце. Обмороженные пальцы на ногах почернели. Некоторые придется ампутировать.
Ее щиколотки были исцарапаны до крови. Из глубоких порезов сочился гной.
Трясущимися руками водитель взял рацию, вызвал диспетчера.
– Звони 911, – сказал он ему. – Думаю, я нашел ее. Я нашел Сару Бейкер. Ей нужна «Скорая». Я еду прямиком в городскую больницу Уотт-Лейк. Медики могут встретить меня по пути».
Тори сглотнула. За окном завывал ветер. В стекло стучала ветка, как будто кто-то пытался проникнуть внутрь.
* * *
Коул накинул одеяло на плечи Оливии и принес ей чай. Она крепко обхватила горячую кружку. Кожа у Оливии была липкой и холодной, дыхание поверхностное, зрачки расширились. Она все еще пребывала в состоянии шока.
Коул помешал угли в печке, подбросил еще одно полено.
– Сейчас я принесу тебе какие-нибудь носки. – Он ушел обратно в спальню.
В ящиках совсем не осталось ее вещей. Коул нашел носки в одной из собранных сумок. Оливия явно собиралась уехать. И все из-за него. Ему не следовало целовать ее. На него навалились угрызения совести и чувство вины.
Вернувшись в гостиную, он опустился перед Оливией на колени, чтобы растереть ступни и только потом надеть носки. Она заерзала, пытаясь спрятать искалеченные пальцы ног.
– Пожалуйста, не трогай мои ступни, – тихонько попросила Оливия.
Но он взял их в руки и принялся мягко массировать и согревать, не обходя внимание и обрубки пальцев. Он встретился с ней взглядом.
– Тебе нужно согреться. Я привожу кровообращение в норму.
Ее взгляд упал на искалеченные пальцы ног в его руках, и Коул понял, что она почувствовала. Смущение. Стыд.
Коул надел на нее носки.
– У тебя кровь на рубашке, – сказала она. – Я ранила тебя. Прости.
– Это всего лишь неглубокий порез. Все в порядке.
Она смотрела на кровь.
– Выпей чай. Он сладкий, горячий, и ты немного расслабишься, пока адреналин не разбушевался.
Оливия посмотрела ему в глаза и начала пить чай.
У Коула защемило сердце, когда он увидел ее уязвимость. Она предстала перед ним обнаженной, и телом, и душой. Ее физические секреты раскрылись. И это ее убивало.
– Тебе нечего стыдиться, Лив, – прошептал Коул, забирая у нее кружку и ставя ее на маленький столик рядом. – И тебе не надо от меня прятаться. Ты самая сильная и самая красивая женщина из всех, кого я встречал. И это не просто слова.
И впервые после его появления в домике в глазах Оливии появились эмоции, она заплакала.
Коул подвинул стул, сел рядом с ней, нагнулся и почесал Эйса.
– Тебе незачем собирать сумки и уезжать отсюда из-за этого. Ну и из-за меня тоже не стоит этого делать.
Она сглотнула, отвернулась.
– Ты ведь знаешь, кто я такая, верно?
Коул промолчал.
Оливия медленно повернулась, посмотрела ему в глаза.
– Я знаю, что на твоей простыне написано другое имя, не Оливия.
Ему было нужно, чтобы она сама обо всем рассказала. До конца. Коул нутром чувствовал, что это должно произойти именно так, знал, что это будет лучше для нее.
– Я не Сара, – тихо сказала она. – Сара Бейкер – это уже не я.
– Я знаю.
– Я оставила ее в прошлом.
– Бо́льшую ее часть, – негромко отозвался он. – Но ее сильные стороны ты взяла с собой. Ты привезла с собой сюда, в Броукен-Бар, свое умение выживать. И ты кое-чему научила меня. Ты оказалась права. Я ни хрена не знаю о выживании. – Коул улыбнулся.
Оливия смотрела на него.
– Это моя реакция на новости стала для тебя подсказкой, так? Ты пошел и проверил историю об убийце из Уотт-Лейк. Ты узнал о Саре и понял, что я – это она.
– Верно.
– Проклятье, – прошептала Оливия. Она отвернулась и долго смотрела на пламя за стеклянной дверцей маленькой дровяной печки. На улице усилился ветер.
Коул не ответил ей, он просто был с ней рядом, позволяя ей самой делать шаги. И не существовало на свете другого места, где бы ему хотелось быть в эту минуту.
– Я выстроила новую жизнь. Я не хочу, чтобы кто-то знал. – Ее затрясло, это было адреналиновое последствие шока. – Он был здесь. В моем домике. В моей спальне. В моей постели. Откуда он здесь взялся, как он смог вернуться?
– Он не вернулся, Оливия. Себастьян Джордж мертв. Это что-то другое или кто-то другой.
Ее глаза расширились, на лице появилось выражение отчаяния.
– Кто мог это сделать? Зачем?
Она сильнее укуталась в одеяло и потянулась за кружкой с чаем. Сделала глоток, пролив немного на халат. Ее сильно трясло.
– Ягоды шиповника… – Оливия судорожно вздохнула. – Это символ осени. Как дикая черника и крики гусей, улетающих на юг, как запах приближающегося снега. Пора заканчивать охоту…
Голос Оливии прервался. Она помолчала, беря себя в руки.
– Эти слова сказал мне он. Откуда кто-то другой мог обо всем этом узнать: о ягодах шиповника, о чернике и о том, что они значат для меня?
Оливия уставилась в пустоту, в прошлое, в глазах метался страх.
– Он продержал меня всю зиму. Я поняла, что пришла весна, когда дни стали длиннее. Я видела свет через щели в досках сарая. Слышала звон капели и звук просачивающейся в лачугу воды. Чувствовала по запаху леса и земли вокруг сарая. Он держал меня в темноте, и у меня обострился нюх. Когда он приближался, я всегда слышала его запах. Я знаю его запах, я бы узнала его где угодно. Я почувствовала это зловоние на простынях моей постели.
– Это иллюзия, Лив. Он никак не мог здесь оказаться. Он мертв. Кто-то другой сделал это.
Оливия с грохотом опустила кружку на маленький столик возле кресла.
– Кто?! Черт подери, кто? Зачем?!
– Я не знаю, зачем и кто, но знаю вот что: я посмотрел историю убийств в Уотт-Лейк и увидел фото выжившей жертвы. Я узнал тебя мгновенно. Если я это смог, то сможет и любой другой. Думаю, кто-то узнал тебя и теперь использует это, чтобы тебя напугать. Это единственное объяснение.
– А шиповник?
– Наверняка в истории об убийствах найдется упоминание о шиповнике.
В ее глазах промелькнуло сомнение.
– Зачем меня пугать? Что я сделала?
Коул провел рукой по волосам.
– Возможно, виной всему мой отец, который переписал завещание. Если ты будешь управлять ранчо, ясно как божий день, что никакой продажи не будет, как не будет и нового строительства. Кто-то, вероятно, решил тебя запугать, чтобы ты собрала вещи и уехала. Тогда Броукен-Бар перейдет ко мне и Джейн. И здесь начнется строительство.
«А документ, который я подписал, обеспечит продажу…»
Коул ощутил свою вину. Вместе с чувством вины пришло и нетерпение. Утром первым делом ему надо будет увидеться с Форбсом.
Коул вытянул ноги и откинулся на спинку стула, положив руки на колени.
– Насколько я понял из слов моей сестры, в проект большого строительства в Броукен-Бар уже вложены большие деньги. Возможно, для кого-то ставки слишком высоки, и ему просто необходимо, чтобы продажа состоялась. Ты не можешь позволить им выиграть, Лив. Ты не можешь позволить им запугать тебя.
– Кто знает о том, что твой отец изменил завещание? Ведь все это случилось совсем недавно.
– Адель все слышала. Помнишь, она вошла в библиотеку? Она видела и шрам у тебя на шее, и твою реакцию на новости об убийстве у реки Биркенхед. А ты слышала то, что она сказала перед ужином: ее сын занимается вложениями для компании Форбса. Если Адель сообщила Такеру то, о чем узнала, Форбс, возможно, уже знает и о завещании, и о тебе.
Ему в голову вдруг пришло еще более страшное предположение. О завещании знала Джейн. Джейн и Тодд многое поставили на продажу ранчо. Его сестра – это доморощенный Макиавелли, она всегда такой была. Приобретение вещей стало ее способом справиться со смертью матери и жизнью на этом ранчо с ожесточившимся отцом. Джейн вполне могла нанять кого-то, чтобы так поступить с Оливией, и от этой мысли решимость Коула только окрепла. Он почувствовал свою ответственность.
– Послушай, я с этим разберусь, – пообещал он. – Завтра же утром я сразу отправлюсь в Клинтон и поговорю с Форбсом, скажу ему, что ранчо не продается. Я его проинформирую о том, что нужно остановиться и не увеличивать потери. А еще я выясню, кто это сделал. Кто-то ведь должен был пробраться сюда, пока мы все сидели за ужином. Это могла быть Адель…
– Она бы не стала этого делать.
– Думаю, в этом деле экономка слишком много поставила на карту. Ее муж на инвалидности. Работа на ранчо самой Адель под вопросом, так как мой отец умирает. Она вложила в Броукен-Бар всю свою жизнь. Скорее всего, Адель уверена, что имеет право хотя бы на его часть. А ее сыну не поздоровится, если инвестиции не оправдаются. Отчаявшиеся люди способны на страшные поступки. И ты только облегчила им задачу. Ты не заперла дверь.
– Я никогда ее не запираю, потому что я отказываюсь бояться. После сообщения о том, что Себастьян Джордж повесился, я дала себе клятву быть свободной. Здесь я чувствовала себя в безопасности. Это был мой способ выстоять, дать отпор.
Оливия негромко, уничижительно фыркнула.
– Ты только посмотри на меня сейчас. – Она повернула к нему руки ладонями вверх, стерла кровь, засохшую на них. Кровь Коула. На шрамы упал медный отсвет огня. – Я – жалкая жертва посттравматического синдрома, которая теряется во времени.
Она медленно подняла глаза.
– Я едва не убила тебя. Я… я решила, что ты – это он. Я много лет не возвращалась в прошлое. Психотерапевт сказал, что воспоминания могут вернуться и даже усилиться из-за нового стресса или травмирующего происшествия.
Оливия потерла висок, словно ей было больно.
– Но я искренне поверила в то, что с этими воспоминаниями покончено. Пока позавчера утром не почувствовала, что за мной кто-то следит. Прокладывая тропу для Эйса, я увидела следы сапог, параллельные моим. И кто-то бросил там вот этот шарф. – Она кивком указала на мягкий шарф, висевший на крючке у двери. Коул посмотрел на него.
– Вернувшись в то утро к домику, я нашла на крыльце маленькую корзинку с дикой черникой. Именно этими ягодами Себастьян заманил меня к реке. Потом пришло сообщение об убийстве у реки Биркенхед, и страшные воспоминания вернулись.
Оливия сглотнула.
– А потом еще эта газета с искусственной приманкой внутри. «Хищник». Это я придумала такую приманку. И подарила ее Себастьяну… – Ее голос прервался, лицо исказилось от жутких воспоминаний.
Коулу стало нечем дышать.
– Кто еще знал о приманке?
– Только полицейские, приехавшие из Сюррея, которые занимались расследованием убийств, и криминалист, консультант из Оттавы. Они часами расспрашивали меня о том, что произошло, о том, как он пришел в магазин, как преследовал меня, заставляли вспоминать день за днем. Что он сказал и что сделал. Я рассказала им о «Хищнике» и о том, как я подарила приманку Себастьяну. А он вроде как в знак благодарности рассказал мне о том, что у реки много дикой черники.
Оливия покачала головой.
– Черника. Он заманил меня обыкновенной черникой. Потому что я хотела испечь пирог для Этана.
Оливия снова замолчала на несколько долгих секунд. В печи потрескивали и, сгорая, рассыпались искрами дрова.
– Все из-за моей любви к Этану, который так и не смог снова полюбить меня после случившегося. После того что со мной сделал он. – Оливия потерла губы рукой. – Этан даже смотреть на меня не мог.
Коулу стало страшно. Об этой стороне ее стыда он не думал. Собственный муж заставил ее почувствовать себя уродливой. И даже в каком-то смысле ответственной за то, что произошло.
– А как «Хищник» попал к Гейджу Бертону? – негромко поинтересовался он. – Как это произошло?
– Я уже говорила тебе. Он сказал, что получил приманку в подарок в честь выхода на пенсию.
Коул прикусил губу.
– И по чистой случайности он оставил именно эту приманку на странице с упоминанием об убийствах в Уотт-Лейк?
– Это могло быть всего лишь совпадением. Я вот о чем. Как только люди начинают копировать дизайн мушки, она может оказаться где угодно.
Он кивнул. Ему нужно поговорить с Бертоном. Что-то в этом парне Коулу не нравилось. Как сказал отец, Бертон мог оказаться совершенно ни при чем. И весь сценарий придумал Форбс, чтобы напугать Оливию ее собственным прошлым, пригрозить раскрыть ее настоящее имя, заставить уехать из города. Чертов ублюдок.
Но с Бертоном Коул все равно поговорит, как только вернется из Клинтона.
Он протянул руку и убрал прядь волос, упавшую на лицо Оливии. Высыхая, прядь превращалась в мягкую темную спираль. Он спрятал ее за ухо.
– Я докопаюсь до правды, Лив, – негромко пообещал Коул. – Я найду того, кто это сделал. Но ты не можешь им позволить одного: чтобы они победили и прогнали тебя. Ты должна распаковать сумки.
– Я не могу жить здесь, если люди знают, кто я такая. Если, как ты считаешь, Форбсу об этом известно, то скоро весь этот чертов городишко будет в курсе. Я так не могу. Я должна уехать туда, где смогу снова похоронить Сару Бейкер.
– Тогда тебе придется бегать всю жизнь, – вздохнул Коул. – Он – Себастьян – даже после смерти будет иметь над тобой власть.
– И это говорит человек, который бегает всю свою жизнь?
– Я остановился.
Оливия посмотрела ему в глаза.
– Правда. Я действительно хочу здесь остаться, пустить корни. И запомни вот что: ты красивая. Ты сильная. В тебе всего в меру. Тебе не нужно быть чем-то большим или чем-то меньшим.
Ее глаза затуманились от слез, и она смахнула их рукавом халата.
Коул встал.
– Где у тебя чистое постельное белье? Или ты все упаковала?
– Вон в том шкафу. – Она кивком указала на дальнюю стену.
Коул открыл дверцу и взял свежую простыню.
– Что ты делаешь?
– Стелю тебе постель, чтобы ты могла немного поспать, – с улыбкой ответил он.
От ужаса глаза Оливии расширились, взгляд метнулся к двери в спальню. Она открыла рот, чтобы запротестовать. Но Коул приложил два пальца к ее губам, нагнулся и очень нежно поцеловал в лоб.
– Не беспокойся, – прошептал он ей в волосы, – я останусь с тобой до утра.
* * *
Оливия проснулась и с ужасом обнаружила, что ее обнимает мужская рука. Она быстро заморгала в темноте, затаила дыхание, пока полностью не пришла в себя и не поняла, где она находится и что случилось. Она лежала в собственной постели на чистых простынях. Полностью одетый Коул лежал рядом и обнимал ее.
Его нос уткнулся ей в шею возле шрама, согревая теплым дыханием. Руки были крепкими и мускулистыми, и она чувствовала ровное, успокаивающее и мощное биение его сердца.
Оливия очень медленно вздохнула. Невероятное ощущение, когда тебя вот так обнимают. Любят. Не давят на тебя. Принимают. Не поносят из-за жутких увечий на теле.
«В тебе всего в меру…»
* * *
У Тори все плыло перед глазами. Из соседней комнаты доносился громкий и ритмичный храп отца. Но Тори была не в силах отложить электронную книгу.
«Мужчина, сказавший, что его зовут Себастьян Джордж, был арестован после пятнадцатичасового поиска на удаленной ферме в глубине долины Беа-Кло. У Джорджа не оказалось удостоверения личности. Для системы он не существовал. У него были такие же странные янтарные глаза, какие смотрели на штабного сержанта на каменистом берегу Стина-ривер, когда он принял в подарок мушку «Хищник».
Теперь Себастьян Джордж сидел напротив двух следователей в комнате для допросов в Уотт-Лейк.
Через стекло штабной сержант видел, как один из офицеров положил на стол приманку, которую неизвестный рыбак дал сержанту на берегу реки. Сара Бейкер уже сказала, что точно такую же приманку она придумала, связала и отдала Джорджу, когда тот заходил к ней в магазин.
– Вы узнаете приманку? – спросил офицер у Джорджа.
Подозреваемый покачал головой. Глаза у него были пустыми.
– Эту приманку вы отдали рыбаку на берегу Стина-ривер?
Джордж продолжал молчать.
Штабной сержант нагнулся вперед и включил микрофон, соединенный с наушником одного из офицеров в допросной.
– Спроси о книгах в его лачуге.
Офицер нахмурился. Штабной сержант не должен был вмешиваться. Делом об убийстве занялись большие шишки, это было совершенно ясно.
Но офицер все же кивнул головой. Он спросил:
– Расскажите мне о ваших книгах. В вашем доме много серьезной литературы.
Себастьян Джордж молча уставился на офицера. В его глазах не было ни малейшей искорки истинного огня, той интеллектуальности, которую сержант заметил в глазах мужчины у реки.
– Вы, должно быть, любите читать, – предположил офицер.
– Не умею читать, – сказал Джордж.
– Но вы умеете писать, – нажал офицер.
– Не умею писать, – ответил Джордж.
Но ведь в правой глазнице у всех жертв, выкопанных из могил на принадлежащей Джорджу земле, были записки.
– Он лжет! – рявкнул сержант в микрофон. – Надави на него.
Офицер бросил на него гневный, предупреждающий взгляд через стекло и больше ничего спрашивать не стал.
Джордж заявил, что не умеет ни читать, ни писать, хотя полки в его доме были полны качественных книг, включая томики Хемингуэя, Торо, Элджернона Блэквуда, трактат о свободе воли Уильяма Годвина. Книги не были упомянуты в протоколе.
Присяжные так и не узнали о них.
Это показалось мелким несовпадением, о котором лучше забыть на фоне других исчерпывающих улик: ДНК, отпечатки пальцев, отпечатки зубов. Джордж уже признал свою вину по всем пунктам обвинения. Сара Бейкер тоже узнала его во время процедуры опознания. Именно его запечатлела видеокамера, когда он заходил к Саре в магазин спортивных товаров в Уотт-Лейк.
Когда штабной сержант вышел за пределы своих полномочий и спросил об этом упущении, ему напомнили, что Себастьян Джордж был скользким, лживым социопатом, пытавшимся их всех надуть. Дело стало политическим. Нужно было, чтобы обвинение вышло гладким. Этакая победа над преступностью перед следующими федеральными выборами. Чем меньше осложнений в судебном процессе, тем лучше.
Гладкое обвинение было еще и тем конем, на котором начальник группы по расследованию убийств, сержант Хэнк Гонсалес, занимавший такую же должность, что и штабной сержант, помчался к следующему повышению по службе».
Тори оторвалась от книги, по спине пробежал холодок. Гонсалес был начальником ее папы в Сюррее. Теперь он стал помощником комиссара. Сколько ее мать взяла из газетных статей? С сильно бьющимся сердцем она стала читать дальше…
«Но штабной сержант продолжал давить на Гонсалеса. Сержанту опять велели не вмешиваться, придерживаться официальной линии. На этот раз приказ пришел от большого босса из Оттавы. Это чертовски разозлило сержанта и только укрепило его уверенность в том, что полиция схватила не того человека.
Затем пришел приказ о переводе сержанта в далекое отделение в Форт-Тэпли. Его перевели и лишили командной должности из-за явного нарушения субординации.
Но, несмотря на все улики или умозаключения, штабной сержант продолжал считать, что мужчина с берега реки остался на свободе…»
* * *
Ванкувер. Воскресенье, раннее утро.
Накануне Дня благодарения.
На рассвете небо было низким, свинцовым, шел проливной дождь. Это был основной удар непогоды, пришедшей с Тихого океана и устремившейся на север, где дождь превратится в снег. Мэк стоял со стаканом кофе на пороге домашнего кабинета Бертона, борясь с чувством вины за то, что находится тут, в доме Мелоди и Гейджа. Но его старый друг не в себе. Возможно, у него приступы психоза. И он был их единственным подозреваемым в убийстве у реки Биркенхед. У него были и извращенный мотив, и возможность. Нужно было найти его.
– Ты наверняка захочешь на это взглянуть. – Эксперт позвал Мэка к компьютеру Бертона.
Джен Мартинелло тоже подошла, и они оба уставились на экран поверх плеча эксперта.
– Судя по всему, Бертон использовал фейковый аккаунт, чтобы посещать сайты, посвященные усыновлению. Он использовал тэг «Оливия Уэст». Получается, что он притворялся матерью, которая ищет своего ребенка, отданного на усыновление.
– Какого…? – Мэк нагнулся ближе, когда эксперт вывел на экран другую страницу. – Забирай все к нам, – резко сказал Мэк. – И компьютер из офиса его покойной жены тоже.
Якима взял телефон, нажал на кнопку быстрого набора.
– Джерри, ты отследил телефон Бертона?
– Результат отрицательный. Либо он вне зоны действия, либо вытащил из телефона батарею.
Мэк отсоединился, посмотрел на Мартинелло. Но прежде чем он смог сказать хотя бы слово, зазвонил ее телефон.
Она послушала, кивнула, потом повернулась к Якиме:
– Они установили личность жертвы по протезу коленного сустава. Это женщина из США, штат Вашингтон. Ее зовут Мэри Соренсон. Пятьдесят три года. Она и ее муж, Алгор Соренсон, путешествовали по Штатам в трейлере. Они рано вышли на пенсию. Дети давно ничего о них не слышали, с того момента, как фото Мэри Соренсон прислали из Аризоны через сотовый телефон Алгора. Дети не увидели в этом ничего странного. Родители им не звонили неделями, поэтому дети не заявили об их исчезновении.
– Так каким же образом Мэри Соренсон оказалась на дереве у реки Биркенхед по эту сторону границы, выпотрошенной и частично разделанной? И где, черт подери, Алгор Соренсон?
– И где их грузовик и трейлер?
– Мы должны поговорить с пограничной службой.
