Глава 14
Тори выскочила на берег раньше отца. Ей стало уютно в пуховике, она наконец-то согрелась, но умирала с голода после прогулки в лодке. Внутри все еще кипело возбуждение от первой пойманной ею форели. В семь часов они собирались пойти ужинать в большой дом, но было еще рано.
Тори дождалась, чтобы из ванной послышался шум воды, подняла матрас и достала спрятанный ридер. Она сунула его под куртку и натянула вязаную шапку. На улице задержались сумерки, дул холодный ветер. Тори дошла до причала, где на бельведере над водой стояла скамейка. Засветились маленькие фонарики на ножках, работавшие на солнечных батареях и расставленные на лужайке вокруг бельведера. Место было защищенным от ветра, и тут она могла немного почитать без помех.
Тори устроилась на скамье, включила электронную книгу. Страница, на которой Тори закончила чтение, заполнила экран. На холмах подали голос койоты. Она начала читать. Сумерки не мешали, потому что экран светился.
«Она убедила маньяка в том, что ребенок от него.
Это не помешало ему насиловать ее, но он перестал ее избивать. Она поняла, что у него тоже есть слабое место: он хотел увидеть, как будет расти «его» ребенок. Его интересовало собственное потомство. Он дорожил ее беременностью, а это значило, что у Сары появилось оружие.
Она начала думать, что он, возможно, оставит ее в живых. По крайней мере, до рождения ребенка. Это питало ее надежду, ее веру в то, что она выберется.
Но однажды мрачным утром, когда все как будто застыло в глубоком зимнем молчании, маньяк вошел к ней в сарай и сказал ей, что его отец никогда не разрешал убивать беременную олениху. А он всегда хотел поохотиться на беременную олениху и убить ее. Так он сказал. Чтобы выпотрошить ее, вонзить нож ей в живот, распороть его и увидеть, как копытца олененка появятся из плодного мешка.
И тогда она поняла, почему он перестал избивать ее и почему позволял расти ребенку…»
Негромко ухнула сова.
Тори подняла глаза.
Ветер гнал по лужайке шуршащие листья. Шептались камыши. Наступающая темнота становилась пугающей, вещи приобретали странные очертания. Тори нагнулась над экраном. Но когда она возобновила чтение, на берегу материализовался мужчина с удочкой. Тори вздрогнула от испуга.
Он остановился у воды прямо под ней и забросил удочку, развернув леску вытянутыми овалами. На нем были болотные сапоги и рыбацкий жилет поверх куртки. Бейсболка скрывала лицо.
Словно почувствовав взгляд Тори, рыбак посмотрел вверх.
Она напряглась.
Память подсказала Тори слова, которые она недавно прочла.
«Он снова забросил удочку и позволил приманке дрейфовать, когда почувствовал чужое присутствие. Ощутил, что за ним наблюдают… Он медленно перевел взгляд через плечо. Примерно в пятидесяти ярдах от него в воде стоял мужчина. Он не издал ни единого звука и как будто материализовался из лесной чащи…»
– Прости, я не хотел тебя напугать, – сказал мужчина, подходя по берегу чуть ближе к бельведеру. Тори все еще не видела ни его лица, ни его глаз.
– Интересное чтение? – Он кивком указал на электронную книгу в ее руке.
– Ну… да. – Тори посмотрела на свой домик. С бельведера его не было видно. В горах завыл волк. От этого по коже побежали мурашки. Тори хотела уйти, но мужчина повернулся спиной, перестав обращать на нее внимание, и занялся своей леской. Девочка какое-то время наблюдала за ним. Он забрасывал удочку даже лучше, чем Оливия. Это напоминало балет. Так красивы были круги лески и капли воды, сверкавшие в сумерках, словно бриллианты.
Тори была заинтригована, она забыла о своем страхе, спустилась вниз по узким ступенькам бельведера и подошла чуть ближе к воде, крепко сжимая в руке ридер. Мужчина чуть отодвинулся от нее, уходя дальше по берегу, ближе к деревьям, где снова забросил удочку. Он ждал и наблюдал за приманкой на поверхности воды, его руки не двигались. Снова негромко ухнула сова.
– Я видел тебя в лодке. Ты поймала рыбу, – заговорил рыбак. – Я был на своем понтоне, чуть дальше. Во всяком случае, я думаю, что это была ты.
– Оливия, наш инструктор, поймала рыбу, я только вытащила ее.
– Что ж, вытащить рыбу – это так же сложно, как и поймать ее на крючок.
Он поднял удилище, и леска натянулась. Конец удилища резко согнулся. У Тори сильнее забилось сердце. Она подошла еще ближе, возбуждение забурлило в ней, когда она вспомнила свои собственные ощущения. Из воды выскочила огромная форель и с громким плеском шлепнулась обратно.
– Крупная рыба! – подала голос Тори. – Боец.
Мужчина не произнес ни слова, играя с рыбой. Он отпустил ее поплавать, позволил нырнуть глубже, разрешил подумать, что она в безопасности. Наконец рыба устала, и он вытащил ее. Она лишь слабо трепыхалась.
– Так просто, – пробормотала Тори, не веря своим глазам. – Вы только забросили приманку, и – бам! – рыба поймана.
– Время суток помогает. – Рыболов указал на воду. – Видишь этих насекомых над самой водой? Присмотрись, за ними охотятся летучие мыши.
Тори моргнула, глядя в темноту. Она даже не поняла, что там были летучие мыши. Они напоминали ласточек.
– Это говорит еще и о том, что надвигается холод. Плохая погода.
Мужчина сунул руку в карман, достал серебристый мультитул и ударил форель по голове.
Тори в ужасе смотрела на переставшую шевелиться рыбу.
– Вы убили ее, – прошептала она.
– Точно. Это мой ужин. – Незнакомец сунул пальцы в жабры и вытащил форель из воды. – Человеку нужна еда.
Тори сглотнула.
– Так это твой отец был в лодке вместе с тобой и Оливией? – спросил рыбак.
– Ага.
– Вы часто приезжаете сюда на рыбалку? И всегда обращаетесь к одному и тому же инструктору? Вы хорошо ее знаете? – Задавая вопросы один за другим, он пристально смотрел на Тори, но в темноте она не могла толком рассмотреть его лицо и глаза, прятавшиеся под козырьком бейсболки.
Тори занервничала. Неожиданно стало совсем темно. Она посмотрела вверх, на домик. Оттуда ее не было видно.
– Я подумал, может, мне тоже ее нанять. – Мужчина как будто объяснил причину своих вопросов.
– Мы сюда приехали впервые, – ответила Тори, – и впервые были с Оливией на рыбалке. Моя мама умерла в апреле, а мой папа только что вышел на пенсию, поэтому привез меня сюда. А еще я в школе сожгла учебники одной девочки. – Слова сами сорвались у нее с языка.
Рыбак как будто оживился.
– Соболезную. Это ужасно – так рано потерять мать.
У Тори защипало глаза. Она отвела взгляд. Глупые слезы были всегда так близко, стоило только подумать о матери.
– Не позволяй этому мучить тебя, – негромко заговорил мужчина, голос у него был низким и успокаивающим. – Мне понятно желание причинить кому-нибудь боль, когда тебе самому больно.
Она посмотрела на него.
– А почему бы тебе завтра не прийти к нам в кемпинг, в гости ко мне и моей жене? Я собираюсь закоптить половину этой форели. Ты когда-нибудь пробовала копченую форель?
Тори покачала головой.
– Тогда я тебя угощу. Если ты к нам придешь. – Он медленно улыбнулся, в угасающем свете сверкнули зубы. Мужчина нагнулся, чтобы положить форель в плетеную корзину для рыбы, которую Тори заметила только что. – И чем занимался твой отец? До выхода на пенсию? – поинтересовался рыболов, закрывая крышку корзины.
– Он был копом.
Его голова резко дернулась.
– Конная полиция? Или другие силы?
– Конная полиция. В Ванкувере. Он служил в отделе расследования убийств. А до этого работал в Форт-Тэпли, где я родилась. Еще раньше он был штабным сержантом в Уотт-Лейк.
Что-то изменилось в воздухе. Взгляд незнакомца, казалось, пронзал ее насквозь. Налетел ветер.
Тори вдруг стало холодно.
– Тори!
Папа… Она вздрогнула и быстро спрятала электронную книгу под куртку.
– Тори, где ты?
Отец вышел из-за бельведера и пошел по берегу, тяжело дыша.
– Господи, Тори, как же ты меня напугала… Какого черта ты здесь делаешь?
– Я смотрела, как мужчина удил рыбу.
– Какой мужчина?
Тори обернулась. На берегу никого не было. Только тени, раскачивающиеся на ветру ветки и рябь на воде в том месте, где он стоял. Ее отец начал вглядываться в темноту.
Бом, бом, бом! Взлетела утка, где-то закрякала гагара. Под порывами ветра зашептались на берегу листья.
Отец схватил Тори за руку.
– Идем. Это сигнал к ужину. Представляешь, они до сих пор делают это в ковбойском стиле.
Гейдж пошел по берегу широким шагом, крепко вцепившись пальцами в руку дочери.
– Ой! – Она выдернула руку. – Ты делаешь мне больно.
– Кто был тот мужчина? – сурово спросил отец.
– Не знаю. Просто рыбак. Из кемпинга.
Он резко остановился.
– Ты с ним говорила?
Тори промолчала.
– Что он сказал тебе, Тори?
– Ничего. Он видел, как я поймала рыбу. Спрашивал о тебе и Оливии.
Гейдж насторожился. Она почувствовала, как от него волнами исходит темная, странная энергия. На его лице отразился свет солнечных фонариков, и Тори поняла, что отец вспотел. Что-то было не так. Папа явно испугался, запаниковал.
– Ты ведь не сказала ему, как тебя зовут и все такое?
– Нет.
– Не смей больше приближаться к нему, слышишь меня? Вообще больше ни к кому здесь не подходи.
– Почему?
– Просто не надо.
– Я не понимаю, в чем проблема! Он мне показался милым.
– Приманка тоже кажется рыбе приятной, Тори. И посмотри, что происходит с рыбой. Мы здесь никого не знаем. Это уединенное место. Вокруг нас – леса на многие мили. Охотники с ружьями. Всякое может случиться.
– Ты говоришь так только потому, что ты коп, потому что считаешь, будто все затевают нечто страшное, а меня от этого тошнит!
– Просто я видел, на что способны люди. Тебе нужно быть осторожнее. С хорошими людьми могут произойти ужасные, ужасные вещи.
Тори подумала о несчастной женщине в сарае из романа матери. Но это была всего лишь история. Вымысел. Хотя мама всегда брала сюжеты из газетных статей. Об этом писали критики. Что-то темное, холодное, маячившее на краю сознания, придвинулось ближе.
– Идем.
Отец повел Тори по тропинке, ведущей к большому дому, чьи окна сияли в темноте желтым теплым светом. Но он сделал всего лишь пару шагов, потом ахнул, согнулся пополам и прижал руку к виску.
– Папа? Что случилось?
Он открыл рот, как будто пытаясь что-то сказать. Но ничего не получилось.
Тори вцепилась в его рукав.
– Папочка, пожалуйста, скажи мне, что происходит.
Отец помахал рукой, пытаясь заставить язык работать.
– Я… в порядке. – Гейджу явно не хватало воздуха. – Ничего страшного, дорогая, это… пустяки.
Он медленно выпрямился, слегка покачнулся и ухватился за ее плечо, чтобы устоять на ногах. Ее замечательный папа тяжело оперся на дочь, ища в ней опору.
– Я… в порядке. Просто… очень устал.
Он выдавил улыбку, сделал несколько глубоких вздохов и попытался снова двинуться в путь. Но Тори ухватила его за рукав и остановила.
– Ты болен? – прямо спросила она.
Отец долго смотрел на нее. В деревьях у них над головами заухала сова.
– Тори, любовь моя. – Он нагнулся и убрал с лица дочери прядь длинных волос. – Все будет в порядке, только…
– Я слышала твой разговор с тетей Луизой, – призналась Тори. – Ты сказал ей, что слишком молод для выхода на пенсию. А она ответила, что в любой день может что-то случиться, поэтому мне придется поехать к ним на восток и пожить у них. Приезд на это ранчо никак не был связан с тем, что я натворила в школе, верно? Все дело в том, что ты болен и хочешь провести время со мной. Ты умираешь? Ты тоже меня бросаешь?
Гейдж негромко выругался и перевел взгляд на огни большого дома, как будто они могли помочь ему избежать разговора, к которому он не был готов. Но он оказался в ловушке, в темноте.
– Да, – наконец сказал он. – Я болен.
У Тори задрожали губы.
– Что с тобой?
– У меня рак.
– Рак?
Он взял дочку за руку и повел к скамье, стоявшей возле тропинки. Сел сам, привлек к себе Тори, заглянул ей в глаза. В неярком свете солнечных фонариков его глаза казались черными дырами, лицо осунулось.
Тори чувствовала дым костров, который приносил ветер. Она сосредоточилась на этом запахе, на том, как потрескивали на ветру сухие листья и ветки. Ей захотелось убежать, чтобы не слышать страшную правду.
– В январе прошлого года у меня диагностировали меланому. – Голос отца был низким, спокойным. Он явно был раздавлен. – Все начинается с маленькой родинки на теле, но этот рак может дать метастазы и быстро распространиться на другие части тела, если его вовремя не остановить.
Взгляд Тори остановился на отце, и она спросила:
– Он распространился?
На тропинке раздались шаги. К ним кто-то приближался. Сердце Тори забилось чаще.
– Гейдж? Это вы? – раздался голос Оливии, она подходила к ним со стороны домиков для персонала.
Тори железной хваткой вцепилась в руку отца, ее трясло.
– Скажи мне, – прошипела Тори, в отчаянии стиснув пальцы отца. – Быстро скажи мне, пока она не подошла к нам.
– Когда рак обнаружили, он уже распространился. На лимфатические узлы. На органы. И даже на мой мозг. Там у меня опухоль.
– Что это значит? Ее можно удалить?
Оливия подходила к ним все ближе.
– Да, – быстро ответил отец. – Все будет хорошо, но давай поговорим об этом после ужина, ладно?
– Ты врешь. Если все можно исправить, тогда зачем мне ехать к тете Лу?
Оливия вышла из тени.
– Гейдж, Тори, это вы, ребята?
– Позже, договорились? – прошептал отец. – Я все тебе расскажу.
Тори вырвалась и быстрым шагом направилась к большому дому.
– Тори! – позвал ее Гейдж.
Она стиснула кулаки и зубы и лишь ускорила шаг.
– Привет, Тори! – сказала Оливия.
Девочка сердито толкнула ее, проходя мимо по тропинке.
* * *
– Тори! – Гейдж с трудом поднялся со скамейки, когда между деревьями появилась Оливия.
Она бросилась к нему.
– Что случилось? Вы в порядке?
– Да. Я просто немного задохнулся. Иногда такое случается.
– Я только что видела Тори, она шла по тропинке, – сказала Оливия.
Он крепко прижал руку к губам, его глаза сверкали от сдерживаемых чувств. Когда-то он чувствовал себя сильным, ему все было подвластно. Хороший коп. Хороший защитник своей семьи, которую он хорошо обеспечивал. Он чувствовал себя счастливым. А теперь он еле держится, стал похож на тряпичный мяч. Внутри он чувствовал себя напуганным, маленьким мальчиком с фермы в Альберте, каким был пятьдесят шесть лет тому назад. Все эти годы он вытаскивал себя из прерий, он стал офицером полиции, опытным детективом, расследовал убийства, руководил отделением, и все заканчивается вот так? Конец. Как справиться с этим, когда ты видишь, что этот Конец надвигается на тебя, словно товарный поезд?
Мелоди помогла бы ему все спланировать. Они обсудили бы, как с этим справиться, выработали бы стратегию. И Тори осталась бы с матерью. Мелоди не должна была умирать первой.
Оливия осторожно коснулась его руки.
– Хотите поговорить, Гейдж?
Он едва сдержался, чтобы не расколоться, не рассказать ей обо всем. За этой женщиной он издалека следил все эти годы, с того дня, как ее нашли на той лесовозной дороге. Полуголую, в бреду. Она была бойцом. Эта женщина знала, что такое боль, и понимала, что такое травма. Она была так тесно связана с его собственным прошлым, а теперь еще и с будущим. Желание поделиться с ней, немедленно признаться во всем было неожиданно сильным и поглощающим.
– Я могу вам чем-то помочь?
Гейдж встретился с ней взглядом. Красивые глаза. Даже в темноте он ощущал ее красоту, внутреннюю и внешнюю.
– То, что вы сегодня сделали для Тори… это неоценимо. Спасибо.
Его искренность и серьезность, казалось, пригвоздили Оливию к месту. Она не отвела своего взгляда.
– После смерти матери в ней появилась агрессия, и это меня по-настоящему беспокоило. Но то, как вы с ней обращались, как вышли из ситуации со стрекозой, то, что она решила в конце концов выпустить рыбу… – Голос Гейджа задрожал от эмоций и прервался. Бертон смутился.
– Всегда пожалуйста, – негромко ответила Оливия.
Она взяла Гейджа под руку.
– Идемте. Я завтра покажу ей, как вязать мушку в форме стрекозы. Или, возможно, ей захочется помочь Эйсу находить оставленные предметы. Мне показалось, они друг другу понравились, – с улыбкой сказала Оливия.
У Гейджа дрогнуло сердце. В этом мире еще была любовь для Тори. У его дочери будет возможность двигаться дальше.
«Ты все сделал правильно, Гейдж, привезя ее сюда. Решив довести дело до конца…»
В кустах хрустнула ветка. Гейдж и Оливия застыли. Прислушались. Должно быть, кошка пробежала в темноте.
* * *
Коул поставил ноутбук на зарядку. В библиотеке царил полумрак, свет шел только от огня в камине и от единственной лампы с абажуром из шкуры. Коулу не терпелось зарядить компьютер, чтобы закончить поиск материалов по убийствам в Уотт-Лейк и больше узнать об Оливии.
Он подошел к большому панорамному окну библиотеки, глубоко засунул руки в карманы, задумался, всматриваясь в сгущавшиеся сумерки.
Звон старинного металлического треугольника, созывавшего гостей к ужину, вернул Коула в прошлое, в то время, когда Джимми был жив. Тогда им обоим позволяли работать вместе с ковбоями, и к вечеру мальчишки были голодными, словно волчата. Им разрешали ужинать вместе со взрослыми ковбоями, и это доставляло особое удовольствие. В то время Коул мечтал пасти скот, работать на этом ранчо вместе с отцом и братом. Его охватила ностальгия.
Коул ненадолго задумался о возможности выбора и о том, смог бы он на самом деле работать на ранчо, если бы захотел. Губы дрогнули в кривой улыбке. От него не ускользнула ирония происходящего. Теперь, когда он обдумывал мысль о том, чтобы остаться, земля отходила Оливии.
Женщине, которая когда-то была Сарой Бейкер и которая сумела выжить.
«Вы не из тех, кто выживает. Вам это известно? Вы ни хрена не знаете о выживании…»
Да, теперь ему стало понятно, почему она так сказала, теперь он знал, кто она такая.
Все остальное в ней тоже приобрело смысл. Шрамы. Неприятие прикосновений. Ее возвращения в прошлое и то, почему новости об убийстве у реки Биркенхед спровоцировали их. Мысли вернулись к словам отца о том, как ранчо Броукен-Бар помогло исцелить ее. Коул задумался о том, что произошло с ее мужем Этаном, с ее семьей. Может быть, она так тщательно вычеркнула свое прошлое, пытаясь уничтожить любое напоминание о пережитых мучениях? Или для того, чтобы забыть, ей нужно было исключить из жизни все, чтобы было связано с Уотт-Лейк? Коул понимал это желание забыть. Он сам уехал с этого ранчо и из этого дома, чтобы стереть плохие воспоминания. Хотя их нельзя сравнить с тем, что пришлось пережить Оливии. В сравнении его проблемы казались почти банальными.
За окном уже почти стемнело, маленькие солнечные фонарики слабо освещали тропинки между деревьями. Вглядываясь в темноту, он вдруг понял, почему с такой готовностью согласился продать ранчо, когда Джейн это предложила. Потому что это место все еще не давало ему покоя, и продажа стала бы способом избавиться от плохих воспоминаний, показать нос отцу.
Но что-то начало совсем незаметно меняться. Коул вспомнил и хорошие времена, а не только плохие. И эти хорошие времена были основными, сформировавшими его характер, тем, что он сам о себе забыл. И теперь, когда он оказался на перепутье, дорога жизни привела его обратно в Броукен-Бар. И это выглядело почти как знак.
Да, ранчо пришло в упадок. Да, оно потребует усилий и серьезных капиталовложений, если попытаться вернуть на ранчо скот. Но возможность начать новую главу манила Коула.
К чему еще он мог вернуться в этот момент? Если муза когда-нибудь снова схватит его за шиворот, он сможет писать и в Броукен-Бар.
Мысли вернулись к Оливии, и Коул негромко фыркнул. Если он захочет остаться на ранчо, то это будет возможно только с ее согласия. Этим местом управлять ей. Тогда почему его это совершенно не волнует? Потому что она этого заслуживает, вот потому, черт побери.
Изображение с экрана монитора заполнило его мозг. Фотография Сары Бейкер, сделанная незадолго до ее исчезновения двенадцать лет назад. Та самая, которую использовали для плакатов «Ушла из дома и не вернулась».
Те же каштановые, красиво подстриженные волосы, пухлые губы. Глаза цвета мха. Но на том снимке она была простодушной молодой женщиной, которой жизнь обещала многое. У нее были надежды. Смелые мечты. До того как ее похитили, искалечили, изнасиловали, избили.
По коже побежали мурашки, когда Коул вспомнил о шраме вокруг ее шеи.
«Ее нашли с обтрепавшейся веревкой, крепко завязанной вокруг шеи, и с обмороженными ступнями…»
Последняя жертва. Единственная выжившая. Та, которая отчаянно сражалась, чтобы убежать от маньяка и передать его в руки правосудия. Но какой ценой? Ценой жизни в Уотт-Лейк? Ценой потери мужа и семьи?
В какой страшный момент она попыталась убить себя?
«Она была словно срезанный цветок, когда приехала. Это место излечило ее. Шрамы на ее руках были такими красными и воспаленными, сейчас они начали бледнеть…»
Коул посмотрел на часы. Нужно спуститься вниз, к ужину. Ноутбук подождет. Коул не станет говорить с Оливией о том, что узнал. Он хотел, чтобы она сама рассказала ему правду. У него появилась новая цель: завоевать доверие Оливии, пусть она почувствует себя в безопасности и сама поделится с ним своим прошлым.
Он уже собирался покинуть свой наблюдательный пост у окна, когда его внимание привлекло движение среди деревьев. Из теней вышла пара и направилась к освещенному крыльцу, отбрасывавшему свет на лужайку. Оливия и Бертон. Она держала его под руку, они склонили друг к другу головы и о чем-то разговаривали. Коул напрягся.
Он смотрел на них, и в нем разгоралось любопытство с примесью ревности. Но прежде чем он начал это обдумывать, зазвонил телефон на длинном низком столике перед окном.
Не сводя глаз со сцены внизу, Коул протянулся руку и снял трубку.
– Ранчо Броукен-Бар.
– Коул? Это я, Джейн. Тебе известно, сколько времени я пытаюсь до тебя дозвониться? Что, ради всего святого, у вас происходит?
Он снова посмотрел на часы. В Лондоне было возмутительно рано.
– Джейн? Какого…
– Я узнала новости. – Сестра перешла на визг. – Почему ты мне сразу не позвонил?
– Я собирался. Я…
– Я же говорила тебе, чтобы ты остерегался этой женщины. Я предупреждала тебя, что она им манипулирует, оказывает ненужное влияние. Это чревато уголовными обвинениями, ты об этом знаешь? Эксплуатация старого и больного человека. И теперь он оставляет ей все это проклятое ранчо? Ты обязан что-то сделать. Ты обязан от нее избавиться.
Коул медленно вздохнул, его взгляд не отрывался от пары, беседовавшей под окном в тени деревьев.
– Откуда ты об этом узнала, Джейн?
– Мне позвонил Клейтон Форбс. Он предложил нам разобраться с этим до папиной смерти, чтобы отец согласился изменить завещание. Потому что если мы этого не сделаем, то потратим целое состояние на длительные судебные тяжбы с этой женщиной. Мы можем навечно застрять в суде.
– Откуда Форбс узнал о том, что папа изменил завещание? – спокойно поинтересовался Коул. Он подался вперед, глядя, как Оливия и Бертон подошли к крыльцу и скрылись под навесом. Коула охватили сомнения, появившиеся вместе с желанием защитить. Его чувства к Оливии становились все сложнее. Он снова вспомнил о газете и приманке, которые Бертон оставил в офисе. Случай приобрел зловещую окраску в свете того, что Коул теперь знал об Оливии.
– Я не знаю, откуда он узнал. Думаю, ему сказал один из служащих.
Коул неожиданно вспомнил слова Адели, стоявшей в чулане под лестницей.
«Ты должен найти способ избавиться от нее…»
Мысли перескочили на то, что экономка сказала чуть позже, передавая ему ключи от «Доджа».
«Продажа ранчо принесет большую выгоду всему району… Ходят разговоры о новом проекте. Это всего лишь предложение, но здесь будут дорогостоящие участки земли и коммерческие предприятия. Появятся рабочие места, туристов будет больше…»
В душе Коула зародились подозрения. Адель стояла на пороге библиотеки с подносом в руках. Она слышала, как отец сказал, что оставляет все ранчо Оливии.
– Это не имеет никакого отношения к Форбсу, Джейн. Это не его дело.
– Еще как имеет. И к нам тоже. Если мы не унаследуем собственность, то продажа не состоится. Не будет финансирования нового строительства… Как и аванса, впрочем. Ты понимаешь, какая серьезная сделка поставлена на карту?
Пальцы Коула сжали телефонную трубку.
– Форбс ищет финансирование для еще не состоявшейся сделки?
– В его распоряжении наше письмо, в котором мы согласились вести добровольные переговоры о продаже. Это можно представить в банке как гарантию. Господи, Коул, ты не принимаешь это всерьез? Ты хотя бы понимаешь, насколько это серьезно? Ты представляешь, сколько денег мы сможем на этом заработать?
– Может быть, я больше не хочу продавать ранчо, Джейн.
Мертвая, оглушительная тишина.
– Коул? – Голос сестрицы дрогнул. Джейн откашлялась. – Ты все портишь.
– Я не спешу. Мне некуда ехать на данный момент.
Опять молчание.
Когда сестра заговорила снова, ее голос изменился.
– Ты подписал тот документ. Мы оба его подписали. У меня есть знакомые юристы и в Британии, и в Канаде. Это обещание.
Коул выругался про себя. Ему нужно поговорить с Форбсом и с адвокатом, выяснить, как выкрутиться из этой ситуации.
– Послушай меня. Если ты сейчас попытаешься соскочить, я подам на тебя в суд. Мы с Клейтоном оба это сделаем. Мы опротестуем в суде законность папиного нового завещания. Клейтон устроит тебе и Оливии судебный кошмар. Процесс разорит вас обоих. Обещаю тебе.
– Боже, Джейн, ты только послушай себя.
– Вот только не надо меня учить. Нам с Тодди очень нужны эти деньги. Я… Это долгая история. Нам необходимо это наследство. А вот тебе ранчо совершенно ни к чему. Ты никогда не хотел иметь с ним ничего общего.
Коул подумал об Адели и ее муже с ничтожной пенсией по инвалидности. Джейн нужны деньги. Клейтон Форбс по горло увяз в авансовом финансировании. А городу Клинтону и окрестностям обещаны рабочие места и туристы.
Мечты скольких людей зависят от продажи Броукен-Бар и обещанного нового строительства?
Коул подумал об Оливии.
– Мне нужно позвонить. До свидания, Джейн. – Он повесил трубку.
Теперь Коул был готов провести свою границу на песке. Что бы его отец ни сделал с этим ранчо, Форбсу оно не достанется. Только не при жизни Коула. Это было делом принципа. Раньше Коулу было плевать. Теперь ему не все равно. Это ранчо относилось к Резерву сельскохозяйственных земель. По закону, на нем можно было заниматься только фермерством. Строительство невозможно без разрешения правительства. И Коулу вдруг стала нестерпима мысль о том, что ранчо распродадут по кускам.
Возможно, все дело в его давнишней неприязни к Форбсу. Или в Оливии. Коул пока ни черта не понимал, но в нем зажегся прежний огонь. И это ощущение ему понравилось.
В ноутбуке, стоявшем на зарядке, Коул нашел домашний телефон Клейтона Форбса и набрал его. Звонок сразу переключился на голосовую почту.
Коул оставил сообщение:
– Форбс, это Коул Макдона. Я вернулся в Броукен-Бар. Наша сделка не состоится. Нам нужно поговорить.
Почти сразу после того, как он положил трубку, телефон в библиотеке зазвонил. Это был Форбс.
– Коул! Добро пожаловать домой, приятель. Я слышал…
– Послушай, не стоит сотрясать воздух, сделки не будет. Во всяком случае, с моей стороны. Мне все равно, о чем вы там договорились с Джейн, но, если мне достанется хотя бы часть ранчо, продажи не будет.
– Ладно тебе, Макдона. Не кипятись. Послушай. У меня есть документ, составленный моими юристами. И…
Разговор прервался.
– Алло?
Тишина.
Коул постучал по рычажкам аппарата.
– Форбс, ты меня слышишь?
Телефон «умер».
Коул быстро перешел к телефону в кабинете отца. Гудка тоже не было. Должно быть, что-то случилось с телефонным кабелем. Ветер дул все сильнее, бил ветками по окну библиотеки. Ставня ритмично стучала. Приближался буран, а они потеряли связь с внешним миром. Коул посмотрел в темноту за окном.
Небо окрасил внушающий страх зеленый свет, отражаясь в черной поверхности озера. Северное сияние. Коул замер, заметив человека, свернувшего за угол дома. Впрочем, возможно, это была всего лишь игра света и темноты.
* * *
Юджин перерезал кабели и посмотрел вверх, проверяя, какой кабель идет к спутниковой тарелке. О телефонных кабелях он уже позаботился. Он взял кусачки, висевшие у него на бедре, но замер, услышав, как кто-то вышел из кухни на улицу. Юджин нырнул в тень, дожидаясь, пока кто-то выбросит мусор в бак. Звякнула крышка, потом закрылась дверь кухни. Снова стало темно и тихо. Юджин занялся кабелем. Свет ему не требовался, хватало зеленовато-голубого сияния, расплывавшегося по небу. Это ненадолго. На горизонте нарастала чернота, она приближалась. Тучи несли с собой снег. Нетерпение пробежало по коже как слабый разряд тока.
Юджин взялся за кусачки…
