Глава 10
– Что ее так огорчило? – спросил Майрон.
– Кроме того, что ты оставляешь ей ранчо, и того, что я повел себя как подонок? Думаю, эта история об убийстве. – Коул нахмурился, глядя на закрытую дверь, через которую Оливия только что так странно вышла. – Новость сообщили по телевидению, когда мы были внизу. Когда Оливия увидела это, ей как будто выстрелили в грудь двенадцатым калибром. Она рухнула на пол.
– Какое убийство?
– Два подростка нашли обнаженное тело женщины, повешенное за шею на дереве. Ее выпотрошили, словно оленя. Внутренности наружу, глаза вырезаны.
Майрон внимательно смотрел на сына, на его лице появилось выражение тревоги.
– Известно, кто это сделал?
– Копы почти ничего не говорят. Но в газете есть статья, связывающая это убийство с убийством в Уотт-Лейк десятилетней давности.
Глаза Майрона сузились, он явно волновался.
– А в пакете? Что было в пакете, который она держала в руках?
– Искусственная приманка для рыбы. Кто-то оставил это внутри газеты. На газете было написано ее имя.
– Иди, – негромко, настойчиво попросил Майрон. – Иди за ней.
Он резко покатил свое кресло к двери, как будто хотел встать и сам побежать за Оливией, если бы ноги повиновались ему.
– Не оставляй ее одну. – Глаза старика расширились. – Она однажды уже пыталась покончить с собой, и это случилось незадолго до того, как она появилась здесь. Когда она приехала в Броукен-Бар, шрамы были совсем свежими и багровыми. Эта новость явно имеет какое-то отношение к ее прошлому. Она ей о чем-то напомнила.
Коул замешкался, потом быстро вышел в коридор, перегнулся через перила лестницы.
– Оливия! – позвал он.
Хлопнула входная дверь.
Коул побежал вниз по лестнице следом за Оливией.
– Ты только не дави на нее слишком, ты ее напугаешь! Она в этом смысле совершенная дикарка! – крикнул ему отец с площадки лестницы.
* * *
«Проклятье. Проклятье. Проклятье».
Оливия вылетела на лужайку, сжимая в кулаке газету и приманку. Ей хотелось только одного: добраться до своего домика, и как можно быстрее, а потом закрыть дверь, отгородиться от мира, от жутких ночных кошмаров. Это желание гнало ее в ольховую рощу. Когда она оказалась там, деревья со светлыми стволами вдруг показались ей зловещими. Ветер дул сильнее, и листья злословили и насмехались над ней. Они касались ее кожи своими сухими и острыми краями.
Оливия изо всех сил старалась похоронить ту женщину, которой она когда-то была, запереть наивную, глупую жертву, эту Сару Бейкер, в подвале своей души и выбросить ключи. Она сражалась за новую себя, за эту новую жизнь.
И вот теперь странные совпадения открыли замки, заставляя ее снова заглянуть в страшную пропасть прошлого.
У Оливии щипало глаза. Мышцы напряглись. «Будь оно все проклято».
Нет, это всего лишь совпадение. Должно быть совпадением. Потому что он мертв.
Убийца из Уотт-Лейк превратился в пепел.
Журналист из газеты «Провинция» всего лишь хотел создать сенсацию, отыскивая сходство. Убийство на реке Биркенхед не имело никакого отношения к Себастьяну Джорджу. Это просто невозможно. А если и были какие-то совпадения в расположении тела, то это работа имитатора. Какой-то псих, вдохновившийся «подвигами» серийного убийцы.
А следы, параллельные ее следам, на тропе сегодня утром? Всего лишь рыболов, охотник или турист, шедший по своим делам. Шарф из Аризоны, который она нашла поверх собственных следов, могло занести ветром. Его просто потеряла какая-нибудь женщина, гулявшая на рассвете. Корзинка с дикой черникой у ее двери? Но ведь она так и не спросила об этом Неллу. Возможно, девочка просто поблагодарила ее за помощь с домашним заданием.
Ее мозг просто проводит глупые параллели. Ветер подул сильнее, снова осыпав ее и Эйса дождем из мелких сухих листьев. Оливия глубоко, судорожно вздохнула, идя по сужающейся тропинке, петляющей между деревьями. Просто время года такое. Пряные ароматы осени, надвигающийся снег, крики гусей, улетающих на юг, эхо выстрелов, сезон охоты на оленей, ощущение того, что зима зажимает природу в кулаке. Это время всегда было для нее непростым.
Запахи, образы – все это может воскресить воспоминания. Психотерапевт говорил ей об этом.
«Пришло время… Пришло время для охоты, Сара…»
Она крепче сжала газету, стараясь не слышать его голос.
«Хищник… Отличное название…»
Так почему же кто-то оставил копию той самой мушки рядом со статьей об убийствах в Уотт-Лейк? В газете, на которой было ее имя? В груди снова возник страх. Горло сдавило. Она пошла быстрее.
За спиной она услышала топот шагов. Быстрых шагов. Кто-то бежал – гнался за ней.
Паника возникла мгновенно. Желание убежать победило рассудок. Оливия бросилась в лес. Она бежала, ничего не видя, не по тропинкам, а между деревьями, уворачиваясь от веток, спотыкаясь о корни, тяжело дыша. Краем сознания она понимала, что где-то свирепо лает собака. Сучья, ветки трещали. Шаги стали ближе. Тяжелое дыхание у нее за спиной…
Ей нужно спрятаться, найти медвежью берлогу. Кожа намокла от пота. Шаги сзади стали громче, быстрее. Он схватил Оливию за руку, развернул к себе. Она вырвалась и тут же бросила газету. Охотничий нож мгновенно оказался у нее в руке. Она крепко держала рукоятку, подняв лезвие ножа кверху, готовая ударить в печень, под ребра. Оливия чуть согнула колени и медленно водила ножом, угрожая ему. Пот заливал глаза. Сердце стучало так громко, что она не слышала ничего, кроме биения крови о барабанную перепонку.
Глаза Себастьяна пронзили ее. Он улыбался. Его блестящие черные кудри раздувал ветер. Он подошел ближе, еще ближе…
«Игра начинается только тогда, когда оба знают, что они играют, Сара, моя сладкая… Добыча должна знать, что на нее охотятся…»
– Не двигайся, – прорычала Оливия сквозь зубы. – Еще один шаг, и я распорю тебе горло.
Он остановился. Медленно поднял обе руки вверх.
– Оливия, – негромко сказал он, – приди в себя. Это я, Коул. Коул Макдона. Сын Майрона. Ты в безопасности. Все в порядке. Оливия? Ты меня слышишь?
Оливия.
Ее имя.
Новое имя.
Не Сара.
– Все в порядке, – повторил он. – Иди ко мне.
Зрение вернулось, из отдельных точек стали формироваться предметы, превращаясь в более крупную реальную картинку. Она в шоке смотрела на Коула. Эйс озадаченно взвизгивал у его ног. Она ничего не понимала. И вдруг ее отчаянно затрясло. По телу проходили волны дрожи из-за того, что она вернулась из одной реальности в другую.
– Послушай, отдай мне этот нож. – Коул протянул к ней руку.
Оливия окончательно еще не пришла в себя. Она сглотнула, сделала шаг назад и убрала нож в ножны. Отступила еще на шаг, вытерла верхнюю губу тыльной стороной ладони и налетела спиной на ствол дерева. Паника нокаутировала ее. Мозг отказывался работать. Оливия изо всех сил боролась с желанием убежать, пыталась остаться в настоящем. Но страх мучил ее – она снова теряла рассудок. Как раньше.
– Сосредоточься. – Голос Коула был низким, сиплым. Темно-серые глаза смотрели пристально, они были полны тревоги.
Коул подошел ближе. Сердце Оливии забилось еще чаще, желание сбежать почти ослепляло. Она не могла дышать.
Он поднял руки и твердо положил их ей на плечи. Крупные успокаивающие ладони. Он удерживал ее на месте. Каким-то краем сознания Оливия приняла исходящее от него тепло. Надежность. Безопасность. Появилось ощущение защищенности.
Коул провел ладонями по ее рукам и взял ее пальцы в свои, потом медленно притянул к себе. Он обнял Оливию и крепко прижал к себе ее дрожащее тело. Так крепко, что она не могла пошевелиться. Так крепко, что она не могла отбиваться.
Он погладил ее по волосам. От нахлынувших эмоций у нее защипало глаза. Его запах заполнил ее чувства. Твердость и жар его тела, жесткая щетина пробудили в ней то, что она считала давно умершим. Оливия попыталась противостоять своему желанию, попыталась окоченеть. Но от его заботы, от его успокаивающих прикосновений отчаяние взорвалось в ее груди. Это была потребность в том, чтобы ее обнимал другой человек, чтобы он дорожил ею. Любил. Просто принимал.
Оливия боролась с этими новыми чувствами, потому что они влекли за собой новые страхи. Но у нее не получалось. Уголек загорелся и глубоко прожег ее.
Коул держал ее до тех пор, пока дыхание не замедлилось и не выровнялось, пока ее мышцы не расслабились. Тогда он взял лицо Оливии в ладони и заставил посмотреть ему в глаза. Его рот был так близко. На шее часто билась жилка.
Оливия подняла на него глаза. Красивый мужчина. Мужчина из диких мест. Он заставлял ее чувствовать, и она не знала, что́ пугало ее сильнее.
– Ты вспомнила прошлое, – негромко заговорил он. – Расскажи мне, Оливия, что происходит.
Ее взгляд метнулся в сторону, она искала способ не отвечать на вопросы, убежать от всего. Она сглотнула.
– Я знаю, что такое посттравматический синдром. – Коул немного помолчал. – Тебе нечего стыдиться. Это всегда повторяют солдатам. Нечего стыдиться. Незачем пытаться его скрыть.
Стыд.
Откуда ему знать всю глубину того стыда, который она испытывала из-за того, что была жертвой насильника Себастьяна? Что она привлекла его. Что попалась на его удочку. Что сочла его красивым, очаровательным. Милым.
Оливию охватило смущение. Откуда ему знать, какой запятнанной, грязной и в высшей степени униженной она чувствовала себя из-за отношения собственного мужа? Отца и матери. Окружающих. Она стала «другой». Испачканной. Чем-то таким, что люди прячут в шкафу или выбрасывают, чтобы не сталкиваться с темными сторонами, с собственной слабостью и собственными страхами.
Коул нагнулся, подобрал газету и приманку. Оливия, должно быть, бросила их, когда доставала нож.
Коул протянул их ей. С пересохшим ртом она взяла у него газету и пакет.
– Ты расскажешь мне, что происходит?
Оливия снова отвела глаза, потом все же встретилась с ним взглядом. Решимость крепла, обвивая ее колючей проволокой. Коул подобрался слишком близко к ее душе. Он знал и видел слишком много. А она не могла открыться больше. Она не могла быть Сарой Бейкер в его глазах, в глазах любого другого человека.
– Я скажу тебе, что происходит. – Она указала в направлении большого дома. – Твой отец заставляет меня ввязаться в схватку с тобой и твоей сестрой, и как бы сильно я ни любила старого барсука, как бы я ни хотела, чтобы он ушел с миром, этого я не хочу. Я отказываюсь иметь дело с его наследством.
– Оливия. – Коул говорил спокойно, пригвождая ее взглядом, называя по имени, чтобы сломить ее. И это ей очень не нравилось. Его она тоже ненавидела. За то, что он заставил ее захотеть то, чего она не могла получить, не открыв всей правды. Не обнажив свои шрамы, свое прошлое, свое унижение. Не став снова жертвой, которой была.
– Прошу прощения за то, что я сказал. Это было глупо. Невозможно остановить Майрона, когда ему вожжа под хвост попала. Нужно просто подчиниться. Поверь мне, я говорю по собственному опыту. Поверь.
«Поверь».
Она даже не знала, как это – верить. Больше не знала.
– И потом, дело ведь не в завещании. Расскажешь мне, что действительно случилось? Это из-за истории в новостях? Из-за приманки?
Оливия поджала губы, отвернулась. Сердце билось о ребра с такой силой, что она боялась, как бы оно не выскочило.
– Ничего не случилось. – Слова прозвучали вяло. Но у нее не было сил искать что-то более убедительное. Ей просто нужно было уйти с орбиты Коула, которая затягивала ее. – Я в порядке.
Она развернулась, как деревянная кукла, и вернулась на тропинку, крепко сжимая газету. Эйс пошел за ней.
– Не обращайся со мной как с дураком, Оливия! – крикнул Коул ей вслед. – Ты путаешь проблемы.
Она продолжала идти.
– Не смей сбрасывать меня со счетов. За кого ты меня принимаешь? За никчемный кусок дерьма? За дурака, который не сумел сохранить собственную семью? Как ты меня назвала – самовлюбленным идиотом?
Оливия остановилась, но не повернулась к нему.
– Это убийство расстроило тебя. – Коул прошел к ней. – Оно пробудило посттравматический синдром. Чем мы можем тебе помочь? Ты попала в беду?
– Нет. – Она отказывалась поворачиваться. – Я не попала в беду.
«Он мертв. Со мной все будет в порядке».
– Оливия!
Зашумел ветер.
Коул ждал.
Она облизала губы. Лучше уехать из Броукен-Бар, чем открыть им свое прошлое. И сделать это нужно до того, как средства массовой информации снова поднимут шум из-за нового убийцы. До того как люди начнут смотреть на нее по-старому. Она не будет – не может – рассказывать об этом. Это разрушит все, что она создала. И если ради этого нужно оттолкнуть от себя Коула, пусть так и будет.
– Я в порядке. – Оливия снова направилась к узкой тропинке. Верный Эйс не отставал от нее. – И не трудись ходить за мной, – бросила она через плечо. – Потому что это тебя не касается, понятно? Если твой отец добьется своего, то я немедленно соберу вещи и уеду отсюда.
Слава богу, он остался на месте.
Оливия ускорила шаг, листья похрустывали под ее сапогами. Она пришла в ужас, осознав, что щеки у нее мокрые от внезапно хлынувших слез. Она не плакала много лет. Она высохла и умерла, превратилась в пустую скорлупу. Но Коулу удалось что-то пробудить в ней. Эмоции. Желания. Потребность в человеческом прикосновении. Это убивало ее, потому что причиняло боль. Ей было чертовски больно. Ведь она не могла это получить.
* * *
Коул ворвался в библиотеку. Отец сидел у камина со стаканом шотландского виски в руке. Пузырек с таблетками стоял на столике возле его кресла, рядом – бутылка виски.
– Мне потребовалось кое-что покрепче, чем чай миссис Каррик, – сказал отец, кладя в рот еще две таблетки и запивая щедрым глотком спиртного.
Коул уставился на бутылку виски. Он бы и сам был не прочь пропустить стаканчик. Вместо этого он подошел к буфету, налил себе чашку чая, взял сэндвич и сел у огня напротив отца.
– Тебе придется рассказать мне о ней. – Коул сразу откусил половину сэндвича.
– Мне нечего особенно рассказывать, сын.
Коула охватил привычный приступ раздражения. Нейронные связи сформировались давным-давно. Он проглотил другую половину сэндвича, проглотил и запил чаем.
– Ты оставляешь это ранчо, наследство семьи Макдона, которое сохранялось с середины девятнадцатого века, и не можешь ничего сказать о женщине, которой ты его оставляешь?
– Ты и Джейн бросили это наследство. Я ничем тебе не обязан…
– О, избавь меня. Дело не во мне и Джейн, и ты это знаешь. Мы говорим об Оливии и о твоих отношениях с ней. Откуда она? Что ты знаешь о ней?
Отец отвернулся, посмотрел на пламя.
Коул одним глотком допил оставшийся чай, поставил чашку. Положив руки на колени, он подался вперед.
– Это убийство… Жестокая вещь. Женщина выпотрошена, глаза вырезаны.
Майрон кивнул.
– Ты думаешь, что Оливия пыталась покончить с собой незадолго до приезда сюда?
Отец сделал еще один большой глоток виски, кивнул, его глаза заслезились от алкоголя и лекарств. Или от чего-то более потаенного.
– Ты тоже видел шрам у нее на шее?
Глаза Майрона расширились.
– Так ты не видел? Рубец похож на удавку. – Коул немного помолчал. – Как будто кожу до мяса стерла веревка или воротник, врезавшийся в шею.
Старик уставился на сына. Молчание затянулось.
– Она всегда носит шейный платок, – наконец сказал Майрон. – Или водолазку. Я ничего не знал.
– Оливия прячет этот шрам. Я увидел его только потому, что мне пришлось снять с нее платок, чтобы облегчить дыхание, когда она упала в обморок.
– Вот дерьмо, – негромко выругался отец и сделал еще глоток виски.
– Что ты помнишь об убийце из Уотт-Лейк? – спросил Коул. – Я помню только то, что он был сексуальным садистом, который соблазнял и похищал женщин на севере, держал их взаперти всю зиму, а весной отпускал и начинал на них охоту. Его поймали в тот момент, когда я служил в армии и был в составе миротворческой миссии в Сьерра-Леоне.
Майрон поджал губы.
– Он охотился на них, убивал, потом вешал жертву, как тушу оленя, чтобы стекла кровь. Вырезал глаза. Держал части тела в морозильнике. Некоторых ел.
– Жертва у реки Биркенхед тоже была повешена за шею, – сказал Коул. – И глаз не было.
– Но убийцу из Уотт-Лейк поймали, – сказал отец. – Они арестовали его и предъявили обвинения. Суд над ним стал главной новостью. Несколько лет назад он умер в тюрьме. Это тоже было в новостях.
Коул выпрямился в кресле, глубоко вздохнул, на него вдруг снова навалилась усталость. Он на мгновение закрыл глаза и тут же снова ощутил в объятиях Оливию. Она сначала сопротивлялась, а потом медленно расслабилась, слившись с его телом так, словно нуждалась в нем. Ему было приятно обнимать. Быть нужным. Чувствовать, что он может кого-то защитить. Не подводить их, как он подвел Холли и Тая.
Проклятье.
Возможно, это именно он нуждался в этом объятии, а не она.
– Ну, что бы там ни было с этой историей об убийстве у реки Биркенхед и этой приманкой для рыбы, – негромко сказал Коул, – они напугали Оливию, заставили ее вспомнить прошлое. Она набросилась на меня с ножом, приняла меня за кого-то другого. Я предполагаю, что она страдает от острого посттравматического синдрома.
– Я знаю, что у нее есть проблемы, Коул, но я ни разу не видел, чтобы у нее случались погружения в прошлое. Ничего похожего на то, что ты описал. Ни разу за все то время, что она провела здесь.
Коул снова подался вперед.
– Но ты забеспокоился, что она снова попытается убить себя. Что она все-таки сказала тебе о своем прошлом и о том, откуда она?
Отец внимательно посмотрел на него, в глазах появилось какое-то странное выражение.
– Оливия тебе нравится, – спокойно констатировал он.
О боже.
– Мне любопытно.
– И все?
– Да, и все. Мне любопытно, потому что ты оставляешь ранчо какой-то женщине со странностями, у которой страшные воспоминания о прошлом и которая пыталась зарезать меня охотничьим ножом. – Коул поднялся с кресла, отнес чашку и тарелку на буфет. – За последние восемь лет о ней можно найти какие-то сведения. А до этого ничего, как будто ее вообще не существовало.
– Ты проверял?
– Да, я проверил. Какая-то незнакомая женщина в полночь звонит мне во Флориду на мобильный телефон и говорит, что мой отец умирает. Разумеется, я постарался выяснить, кто она такая. – Коул замялся. – И потом Джейн просила меня разузнать о ней. Я уже говорил тебе, ее тревожит то, что Оливия может играть с тобой.
Майрон фыркнул.
– Откуда в голову Джейн пришла такая мысль?
– От Форбса.
– А Форбс откуда это взял? Он дрянной человек.
– Судя по всему, Форбса интересует ранчо. И ты оставляешь его Оливии. Догадываюсь, что новость скоро дойдет и до него, и до Джейн, потому что если Оливия останется, то это место продаваться не будет.
Майрон провел языком по зубам.
– Она останется.
– Я бы не был так в этом уверен.
Отец моргнул. Он допил остатки виски, поставил стакан на столик, делая все с осторожной концентрацией опьяневшего человека, который не хочет это показать. Подобное состояние было хорошо знакомо Коулу. Отец повернулся, чтобы посмотреть на пламя. В библиотеке стало тихо. На ветру хлопала ставня. Когда отец заговорил снова, его голос был мрачным и далеким, язык у него слегка заплетался.
– Когда Оливия приехала сюда, я увидел в ней любовь к этой дикой природе, рекам, горам. Все это напоминало страсть Грейс к этому месту. Оливия расцвела здесь, Коул. – Отец говорил с не свойственной ему мягкостью, обращаясь к огню. – Она была словно срезанный цветок, когда приехала. Это место излечило ее. Шрамы на ее руках были такими красными и воспаленными, сейчас они начали бледнеть.
У Коула свело внутренности. Это было для него непривычно. Он был запрограммирован на то, чтобы бросаться в ответ на воинственность отца. Он не знал, что делать с этим проявлением сострадания или с тем фактом, что отец признал свою роль в распаде семьи. Следующий шаг был за ним, но Коул не знал, что делать.
Майрон поднял глаза на сына. Взгляд был далекий, затуманенный.
– Она начала смеяться. Она и эта ее собака… Они нашли свое место здесь, на ранчо. И в моем проклятом сердце. Оливия стала моим другом. Моим единственным другом. И я… – Голос старика прервался. – Прошлой ночью я решил, что если я смогу сделать добро ей, то я одновременно сделаю добро Грейс.
Снова призрак матери.
Опять все было из-за Грейс. Из-за того, что он не хочет отпустить ее. Из-за того, что Коул убил ее и Джимми.
И теперь на краю могилы отец пытался сохранить мечту своей любимой Грейс.
– Да и для тебя это было бы правильно.
Коул удивился:
– Что ты имеешь в виду?
– Оставив ранчо Лив, я даю тебе время увидеть, что это место – именно то, что тебе нужно. Без меня оно могло бы стать чем-то прекрасным. Домом.
Коулу стало жарко. Неловко. Он не знал, что ответить.
Он перевел взгляд на лекарство и бутылку спиртного. Это они говорили. Старику нужно немного поспать, он начал нести чушь.
– Мне нужно идти, – сказал Коул, направляясь к двери. Он собирался взять ноутбук и отыскать историю убийств в Уотт-Лейк, чтобы понять, смогут ли они пролить свет на убийство у реки Биркенхед.
У двери Коул остановился.
– Ты не будешь возражать, если я поставлю свой самолет в старый амбар на восточном поле? Ветер усиливается. Когда начнется буран, самолет должен стоять в безопасном месте.
– Ты прилетел сюда на самолете? У тебя до сих пор «Пайпер Каб»?
– Ага.
Отец потер усы.
– Амбар… Там никого не было с тех пор, как…
У Коула заныло в животе. Он ждал следующих слов: «С тех пор как двадцать три года назад туда поставили разбитый грузовик».
Но отец их не произнес.
– Возьми мою машину, если она тебе нужна. – Майрон развернул кресло так, чтобы оказаться спиной к сыну. – В гараже стоит черный «Додж». Миссис Каррик даст тебе ключи, они хранятся в офисе. Едва ли машина понадобится мне снова.
Коул смотрел на седой затылок отца, на узловатые, с выступившими венами и усыпанные пигментными пятнами руки на подлокотниках. Потом перевел взгляд на фотографию над камином. Молодой, сильный Макдона позировал на покорившемся пике. Старый Макдона согнулся от возраста и ждал смерти в инвалидном кресле под этой фотографией. Время растянулось и сомкнулось.
«Вы будете таким же, как он…»
Коул не хотел быть таким, как отец. Исполненным горечью, исковерканным. Он цеплялся за свою потерю и свое горе, потому что слишком боялся открыться, попробовать еще раз.
Коул оставил отца в библиотеке и спустился по лестнице, отправившись на поиски экономки с ключами.
* * *
Адель согнулась в темном чулане под лестницей. Дверь была слегка приоткрыта, чтобы впустить немного света. Экономка прижимала к уху мобильный телефон.
– Он собирается оставить все Оливии, – прошептала она. – Все это чертово ранчо. Я говорила тебе, что нельзя доверять этой женщине. Она с самого приезда хотела заполучить землю старика. На днях она рылась в его кабинете, хотя завещание лежало на столе. Я знаю, что в нем. Я его читала. И там об этом ничего нет.
Услышав скрип на лестнице, экономка застыла. Кто-то спускался вниз.
– Нам нужно это остановить, – быстрым шепотом добавила она. – Если Оливия уедет из Броукен-Бар, ранчо отойдет его детям. Ты должен найти способ избавиться от нее.
Неожиданно в темноту ворвался поток света.
– Адель?
Она моргнула, вскинула голову и ударилась о щетку. Череп пронзила боль. В проеме двери черным силуэтом стоял Коул Макдона.
К лицу экономки прилила кровь, сердце забилось чаще. Она нажала на «отбой» и быстро сунула телефон в карман фартука.
