Урок 7
Власть и ответственность – это кандалы, надетые добровольно
Они еще не замерзли, и это, пожалуй, первое, о чем подумала Стефания, разлепив глаза. Холодное, но яркое солнце щекотало веки, и она инстинктивно прикрыла их ладонью.
– Эй! Эй, есть кто еще живой? Ау!
Стефания узнала раздражающе громкий голос Рене, он не давал рухнуть обратно в блаженную темноту. Она пошевелилась и почувствовала, как еще глубже погружается в мягкий ковер свежевыпавшего снега. Именно этот момент холод выбрал, чтобы добраться до нее, впиться в тело под одеждой, обжечь лицо.
Кто-то навис над ней и, схватив за воротник куртки, потянул вверх.
– Ребят, я нашел принцессу! – оповестил Варма и отпустил воротник. Стефания пошатнулась, ощутив внезапный приступ слабости, и Вильям снова схватил ее, придерживая. – Жить будешь? Посмотри на меня. На меня!
– Герман… Где Герман? – Язык распух и едва ворочался. Отвратительная беспомощность никак не желала отпускать. Стефания вцепилась в плечо Вильяма и старательно перебирала ногами, сапоги вязли в снегу, как в трясине.
– В порядке, не волнуйся. Вон он, наш герой. Эй, Герман!
Стефания разлепила тяжелые веки и увидела его, спешащего к ним с другой стороны. На Германе не было лица, но гораздо сильнее Стефанию встревожил его взгляд, потухший и какой-то отстраненный.
– Хорошо, – выдохнул он и вяло улыбнулся. – Ты в порядке?
Стефания кивнула.
– А ты? С тобой все хорошо?
– Потом поболтаете, – прервал их Вильям. – Давайте греться, пока не околели.
Стефания увидела костер, который разводила Ситри. Пламя было самым обычным, немагическим, пахло наскоро подсушенными дровами и дымом. И теплом.
– Кого еще нет? – спросил Рене. Он только что вернулся с разведки, и Стефания, подняв голову, увидела, что храма на холме больше нет. Все, что от него осталось, это груда камней и торчащие из земли остатки стен. Храм походил на гнилой зуб с неровными краями, темный, больной и ненужный.
– Я, Ситри и Стефания, – принялся загибать пальцы Рене. – Первопоточник. Нет только красавчика.
Герман стоял рядом со Стефанией, но ей казалось, что это не он, а только его тень. Однако слова Рене его растормошили.
– Нет Берта? Что это значит? Вы хорошо искали?
– У нас было не очень много времени на это, – ответил Варма. – Мы очнулись уже утром, раскиданные по округе…
– Как шишки после урагана, – подсказал Рене.
– Как шишки, ага. Пока выкопались, нашли друг друга, развели огонь. Мы не завершили ритуал, храм обрушился, Альберт пропал. – Варма нахмурился. – Ситуация критическая.
– И мы с вами, товарищи, в полной… – начал Рене, но резко замолчал. – Погодите-ка.
Он надвинул на глаза гогглы, которые носил поверх теплой вязаной шапки. Артефакт позволял ему видеть магию без концентрации внимания и затрат энергии. Один раз они уже помогли отыскать Альберта, хотелось верить, что помогут и сейчас.
– Дай мне. – Герман требовательно протянул руку. – Я знаю, как найти Альберта.
Рене покачал головой:
– Ты сам не свой, так что, извини, я лучше сам.
И он побежал к руинам.
– Я с ним, – распорядился Вильям. – Ситри, пойдешь с нами, Стефания и отмороженный, сидите и грейтесь.
Герман не стал спорить и снова закутался в одеяло. Стефания подошла и села рядом с ним.
– Он найдется, – тихо сказала она, воспользовавшись тем, что их оставили одних. – Белая волчица не позволит никому умереть.
– Даже Леннарду?
И Стефания поняла, что его гложет. Или ей казалось, что она поняла.
– Ты думаешь, он выжил и вернется, чтобы нас добить? Тебя это беспокоит?
В его карих глазах читалось какое-то странное чувство, которое Стефания не могла распознать. Это отвлекало ее от своих собственных переживаний. Никто не видел тела Леннарда Огюстоса, а это значит, что ее месть еще не завершена.
Стефания тронула парня за локоть, но он не ответил на неловкую нежность, лишь ниже опустил голову. Мокрые от снега кудри перепутались и липли к лицу.
– Мы не справились, – наконец сказал он. – Я обещал тебе помочь, но не смог. Я только… только доказал самому себе, что могу быть чудовищем.
Так вот в чем его проблема! Стефании захотелось рассмеяться, она прижала ладонь к губам, борясь с неуместным порывом, но смех все равно прорвался, и она расхохоталась. Прозрачный морозный воздух далеко разнес звук ее смеха.
– Что с тобой? – удивленно спросил Герман.
– Я… ой, прости. – Она уткнулась лбом ему в плечо и вдруг поняла, что уже не смеется, а плачет. – Разве мы не отлично подходим друг другу, Герман? Я сейчас жалею об одном. Что не смогла убить Леннарда, и его грязная кровь не испачкала мои руки. Кто из нас, по-твоему, большее чудовище?
Он, с трудом высвободив руку, погладил ее по спине.
Стефания почти смогла. Секира пела в руках, предчувствуя долгожданную жертву, но все пошло прахом. Почему? Ее богиня не позволила крови пролиться в этот раз. А будет ли следующий? И сможет ли Стефания снова быть такой же беспощадной, как за секунды до того, как замахнуться для решающего удара?
Быть может, тогда ей суждено было не убить, а спасти. Спасти своего любимого.
– В любом случае, – сказала она, – Белая волчица признала меня. Теперь нужно вернуть себе замок и сообщить всем, что Стефания Ирмелин жива.
Со стороны леса послышались голоса друзей. Альберт прихрамывал, но в целом выглядел невредимым, только на виске багровела свежая ссадина. Ребята принесли с собой еще хвороста, подкинули в костер и снова разбрелись в поисках погибших во время обвала. Они надеялись найти тела Леннарда и Михеля. Нашли только последнего. Герман не захотел на него смотреть и остался у огня.
А потом они собрались и отправились к замку. Стефания втянула носом морозный воздух родины и прижала ладонь к груди. Даже сквозь теплую куртку ощущалось частое биение.
Она вернулась домой.
Через полчаса повалил снег, крупные белые хлопья, и идущая рядом Ситри накинула капюшон, а вот Стефания, напротив, его сняла. В затылок дохнуло холодом, ветер быстро прогнал остатки тепла. Вскоре на вершине холма показались острые очертания замка, дорога пошла вверх, змеясь по склону. Стефания узнавала родные места так, будто не видела их долгие годы. Впрочем, для нее лично прошло очень много времени. Целая вечность, никак не меньше. Она не знала, что ждало ее за высокими замковыми воротами, но стремилась к ним, как бабочка к огню. И это было странно, ведь она не раз представляла себе свое возвращение, но на самом деле ужасно его боялась. Как будто само это место навсегда запомнило ее предательство.
Эмилия умерла, а ее сестра пусть глубоко в душе, но желала ей этого, наверное, всю свою жизнь. И это было отвратительно, совершенно мерзко. Стефания ненавидела ту себя, что метила на место наследной принцессы. И теперь трон сам шел к ней в руки, и не было ни единой возможности его избежать. Он нависал над ней, как топор палача.
Стефания больше не хотела быть принцессой. Она хотела быть свободной.
– Будь осторожна, – напомнил Герман и вместе с Вильямом догнал ее и остановил. – Дальше мы пойдем впереди. Кто знает, какие сюрпризы мог оставить для нас Леннард Огюстос.
Стефания обернулась и увидела, что друзья уже взяли в кольцо.
– Спасибо, – она кивнула, – за вашу заботу.
Перестроившись, они продолжили путь. Ворота не были заперты, и двое человек с трудом, но смогли их отворить. Стефания ступила в замковый двор. Снег превратился в метель, белый рой залеплял глаза, лез в рот, не давал дышать. Стефания заслонилась рукой и как наяву увидела сестру. Эмилия стояла перед ней в своем любимом белом платье и плаще, подбитом горностаевым мехом. Стояла и улыбалась.
– Сестра?… – Стефания протянула руку, сделала шаг вперед, но пальцы схватили лишь горсть снежинок.
– Стефания. – Ситри мгновенно оказалась рядом и взяла за локоть. – Не отходи далеко.
Стефания снова покорно кивнула. Видение растворилось в завывании ветра и танце вьюги.
Двор преодолели без происшествий, добрались до массивного крыльца, и перед Стефанией открыли двери в замок. Изнутри повеяло сыростью. Что Леннард сделал с ее домом? Стефания решительно обошла своих сопровождающих и первой перешагнула порог. Видение прошлого отступило, оставив после себя терпкий вкус разочарования и досады. Стефания была такой глупой, что поверила чужому человеку, уже раз обманувшему, а от родной сестры отвернулась.
– Куда теперь, ваше высочество? – спросил Рене. Стефания сделала над собой усилие и, выпрямившись, ответила:
– В тронный зал.
После этого сразу стало легче, и холодный застывший воздух старого замка перестал колоть легкие. Стефания стремительно пересекла просторный холл, на ходу отдавая распоряжения:
– Найти слуг, все не могли сбежать. Кто-то наверняка остался. Велите им заняться каминами в главном зале и большой трапезной. Одного направьте ко мне, я дам личные распоряжения насчет спальных мест.
– Эй, ты что-то увлеклась! – возмутился Рене. – Вы гляньте на нее, какая цаца!
Ему что-то сказали, он продолжил ворчать, но уже тише. Стефания без остановок поднялась по пыльной лестнице и направилась прямиком в святая святых замка королей Виндштейна – тронный зал. За стенами бушевала вьюга, ветер с силой бился в высокие узкие окна, где-то наверху, под самой крышей, свистело и завывало, на голову падали снежинки. Стоит посмотреть, что с крышей, явно есть какие-то проблемы. И узнать, как дела с кухней, есть ли провизия. А еще нужны свидетели ее коронации, пусть даже это будет простой поваренок или судомойка. Нужно сделать так много.
Стефания замерла перед огромными дубовыми створками с гербами Виндштейна на каждой из них. Она кивнула, и два солдата открыли перед ней двери, заскрипевшие от натуги. В лицо дохнуло затхлостью, и Стефания поморщилась. В душе снова закипал гнев, который она, казалось, уже отпустила. Леннард ответит за то, что превратил ее дом в пустую развалину. Она могла отказаться от мести за себя, но не за свой дом. Только сейчас, на пороге покрытого пылью тронного зала, она поняла, как сильно скучала.
– Я вернулась, мама, папа, – прошептала она. – Простите меня.
С гордо поднятой головой она прошла к двум строгим дубовым тронам, перед которыми был установлен плоский круглый камень, называемый Королевским. В его середине было выдолблено углубление, но едва ли руками людей. В нем всегда была вода, темная матовая поверхность, не отражающая ничего и никого, кроме истинного короля или королевы. Стефания не рискнула заглянуть в него, пока еще рано.
– Стефания.
В зал вошел Герман, а с ним пожилая женщина в национальном платье с вышивкой по подолу. Стефании понадобилось всего несколько секунд, чтобы вспомнить ее лицо. Любимая кухарка отца, Марта.
– Ваше высочество! – она бухнулась на колени и почти прижалась грудью к полу. – Вы живы, принцесса! Какое счастье!
– Ты узнаешь меня? – спросила Стефания.
– Конечно, ваше высочество! – Кухарка подняла заплаканное красное лицо. – Вы принцесса Стефания.
Стефания вздрогнула. Ей казалось, что все видят только Эмилию, даже в ней, в ее сестре, только одну наследную принцессу Эмилию. Стефания, сама того порой не замечая, с детства взращивала в себе зависть к близнецу. И вот во что все вылилось.
– Встань, – велела она, и голос не дрогнул, отдавая приказ. – Ты засвидетельствуешь восхождение на трон новой королевы Виндштейна.
Все завертелось, закружилось, как будто ее слова запустили какой-то сложный механизм. Марта привела еще работников, которые укрывались в замке в надежде на лучшие дни. Они принялись драить и украшать тронный зал, пока Стефания отправилась в свои прежние покои. Каждый шаг рождал в памяти обрывки воспоминаний, которые ранили, даже если были полны радости и света. Возле двери она остановилась, и Ситри, не спрашивая разрешения, распахнула ее перед Стефанией.
– Жалости к себе не нужно бояться, – сказала она, отходя в сторону. – Мы сестры по несчастью, я понимаю твои чувства. Войди в свой старый мир и сделай его новым.
Такие родные голубые глаза Ситри пристально смотрели на Стефанию, и она нашла в себе силы переступить порог.
«Она от меня без ума, так что проблем не будет. Передайте в Ландри, чтобы приступали к нашему плану».
– Леннард виновен в том, что случилось с Альбертом, – сказала Стефания и, подойдя к окну, толкнула створки. В спальню ворвался холодный колючий воздух и целое облако снежинок. – Он отдал приказ.
– Кому?
– Этого я не помню, – призналась Стефания. – Нужно рассказать Герману, позовешь его? Я пока переоденусь.
Она открыла дверь в гардеробную. Ее платья все еще висели тут нетронутые. Наверное, Леннард даже счел это забавным, оставить все как было. Но подходящего платья для коронации тут не было, могло найтись в гардеробе Эмилии, однако Стефания уже решила – она не зависит от сестры, родителей, общественного мнения. Она это она, какая есть. Другой у Виндштейна не осталось.
– Вот это подойдет, – сказала она и сняла платье с вешалки.
– Потом скажем, – решила Ситри. – Давай лучше я тебе помогу. Не пристало без пяти минут королеве одеваться и причесываться самой.
Ситри помогла ей одеться. Холод из открытого окна кусал обнаженную кожу, но Стефании это даже нравилось, бодрило. Как будто кто-то из тех, кто ушел, подталкивал ее.
«Иди, – выл ветер за стенами замка. – Иди и не бойся».
Темно-синее платье из тяжелого бархата, с квадратным вырезом и широкими длинными рукавами. Талию обнимал широкий пояс, сплетенный из золотых шнуров, подол спускался до самого пола. Стефания распустила волосы, и они темной волной рассыпались по спине.
– Что мне сделать с ними? – спросила Ситри.
– Ничего. Я готова. Можем возвращаться в тронный зал.
Стефания повернулась лицом к зеркалу и расправила плечи. Королевская осанка – начало ее новой жизни и самое простое из того, что в ней будет.
В тронном зале уже закончили приготовления, Марта и две ее помощницы заняли свои места свидетелей коронации. Ситри следовала за Стефанией как тень и встала за ее плечом возле Королевского камня. Стефания глядела на два трона на возвышении перед собой, один из них скоро станет ее.
– Смотри на меня, Эмилия, – еле слышно сказала Стефания и склонилась над камнем.
Черное блюдце водной глади показало ей растерянное заплаканное лицо с распухшим носом. На волосах светлели хлопья не то снега, не то пепла. Стефания поднесла к лицу ладонь, и пальцы ее были измазаны в крови.
– Что ты видишь? – не удержался Герман. Стефания не ответила, продолжая смотреть на ту себя, которую Королевский камень разглядел внутри ее души. Несчастную, сломленную, размазанную по подошве вражеского сапога. Не такой Стефания хотела видеть будущую королеву, не такой ее ждало опустошенное королевство.
Одинокая слезинка сорвалась с ресниц и упала в воду, от нее разбежались круги, стирая отражение. Стефания вцепилась в каменные бортики до скрипа ногтей. Губы дрожали, но никто не видел этого за завесой распущенных волос.
– Смотри на меня, Эмилия, – повторила она сквозь зубы. – Я такая же, как ты, я не хуже тебя. Мы равны.
Слезы высохли на глазах, и из глубины на Стефанию смотрела королева. Да, вне всякого сомнения.
– Камень принял ее, – шепнула Марта, и эта фраза обошла зал. – Камень принял ее… принял ее. Камень принял ее!
Стефания, не жалея длинных рукавов, погрузила руки в воду и достала оттуда простой стальной обруч и надела на голову. Корона обхватила ее как родная, самую малость холодя лоб. Стефания потрогала ее, и внезапно все в тронном зале одновременно опустились на колени, даже Герман.
– Мы приветствуем вас, королева, – сказала Марта, и Стефания поднялась по ступеням и встала спиной к трону.
– Я, Стефания Ирмелин, королева Виндштейнская, приказываю всем моим воинам вернуться в замок.
Корона отозвалась на повеление легким холодком, и где-то за пределами замка сотни выживших из королевской армии почувствовали ее зов. Отныне каждый в Виндштейне знал, что королева заняла трон.
Стефания вмиг ощутила себя смертельно уставшей, ноги задрожали от волнения, в горле пересохло. Она чувствовала, как новая ноша легла на ее плечи, и она придавливала к земле. Стефании нужен был кто-то рядом сейчас, кто-то, на кого можно было бы опереться. Ей нужен был Герман.
– Если это все, то тебе стоит отдохнуть, – безошибочно угадала Ситри, подойдя ближе. Стефания кивнула, но с места не тронулась.
– Еще минуту, – попросила она. – Я сейчас.
Сиденье трона оказалось твердым, на нем долго не просидишь. Стефания положила руки на подлокотники и прикрыла глаза, воскрешая в памяти образы, которые так боялась забыть. Вот отец принимает крестьян, его фигура будто вырезана из камня. А рядом мама, такая сильная и такая красивая женщина, с любовью смотрит на своих подданных. Стефании предстояло стать такой же, как она, или даже лучше ее. Кровь предков заставляла сердце биться быстрее, прогоняла холод, который в нем поселился. Люди никогда не остаются одни, если им есть кого помнить.
Уже к вечеру в замок начали стягиваться люди, изможденные, но не потерявшие надежды. Стефания приказала не закрывать ворота всю ночь, организовала караул из тех, кто прибыл первым. Ей и самой было некогда спать, она лично встречала своих людей, контролировала работу кухни, где женщины почти из ничего готовили горячую еду для вновь приходящих. Холодок короны ни на миг не давал ей забыть, кто она теперь и что должна делать.
Только через час ей удалось осуществить свое желание и поговорить с Германом. За этот час она раздала столько приказов и приняла столько решений, сколько не принимала за всю свою прежнюю жизнь. Но вот наконец зал опустел, и она спустилась по ступеням с тронного возвышения.
– Я выглядела убедительно? – спросила она, принимая руку Германа, помогающего ей удержаться на ногах, которые подкашивались от пережитого стресса.
– Еще есть чему поучиться, – ответил он. – Но начало хорошее.
Он улыбнулся ей, и Стефания впервые за минувшие сутки почувствовала, как становится легче. Стефания понимала, что для нее нет обратного пути, поэтому особенно ясно осознала свои истинные чувства. К друзьям, которым регулярно трепала нервы, к Ситри, без которой было так пусто, что хоть вой. К Герману, который незаметно стал для нее всем.
– Если тебе грустно, поплачь, королева, – сказал он. – Я побуду с тобой.
– Нет, мне не грустно. – Стефания покачала головой. – Мне некогда грустить. Пойдем, я должна убедиться, что на кухне все в порядке и припасов хватит, чтобы накормить всех.
Стефания обернулась на свой трон, и на долю секунды ей показалось, что кто-то невидимый обнял ее сзади за плечи.
– У меня впереди много дел. – Она отвернулась и взяла Германа за руку.
– Ты справишься, – подбодрил он, но Стефания все равно видела, как ему грустно.
– Вот и мой дом, Герман, – сказала она. – Я давно мечтала тебе его показать.
Герман не отводил от нее взгляда, и она отмечала все новые детали его незаметного преображения. Как будто после ее коронации из его глаз ушла улыбка.
– Нас ждут, поговорим позже, – сказал он и повел ее к выходу.
– Ваше величество, – в коридоре к ним сразу подбежала Марта. – Из деревни пришли люди. Впустить их?
– Конечно. – Стефания кивнула своей помощнице и, повернувшись к Герману, сказала: – Я буду занята некоторое время. Марта покажет, где можно расположиться на ночь. Увидимся позже.
Позже. Увидимся позже…
Позже наступило на закате, когда багровый шар солнца спускался по небу, окрашенному в лиловые, розовые и фиолетовые цвета. Заснеженные шапки гор вдалеке сверкали, отражая этот свет, и казалось, будто они горят огнем. Герман ждал Стефанию во внутреннем дворе, зябко переступая с ноги на ногу. Ветер утих, снегопад тоже, но мороз только крепчал, и Герман недоумевал, почему девушка выбрала для встречи такое странное место.
– Прости, пришлось задержаться, – извинилась она, появляясь из-за стеклянных от мороза деревьев. На ней было то же платье, что и днем, только сверху накинута легкая короткая шубка из белого меха.
– Тебе не холодно? – обеспокоенно спросил Герман, беря в руки ее холодные пальцы. – Давай вернемся в тепло.
Стефания покачала головой и повела его за собой в глубину парка, разбитого ближе к крепостной стене. Снег хрустел под ногами, Герман пытался угадать, что хотела показать ему Стефания, а она сохраняла интригующее молчание. Наконец деревья расступились, и Герман увидел семейное кладбище королей и королев Виндштейна. Небольшое святилище, состоящее из гранитного валуна с выбитыми на нем именами, одними из многих, каменной женской фигуры и сидящей у ее ног волчицы.
– Здесь нет праха ни моих родителей, ни сестры, – тихо сказала Стефания. – Их пепел развеяли со скалы, и они стали ветром, который гуляет среди горных вершин. Их имена привязаны к земле, и только они. Герман, – она повернулась к нему, – я хочу, чтобы они видели тебя оттуда, где они сейчас находятся.
И словно в ответ на ее слова порыв ветра взметнул ей волосы и послал Герману в лицо горсть снега.
– Тогда пусть они заодно услышат кое-что очень важное, – сказал он серьезно. – Я люблю тебя, Стефания. Я больше не хочу сомневаться и идти на попятный.
Она шагнула к нему навстречу, и солнце скрылось, оставляя их наедине друг с другом. Еще пару часов назад Герман чувствовал себя самым несчастным человеком всех миров. Он своими глазами видел, как его любовь стала для него окончательно и бесповоротно недостижимой, как будто железный обруч на ее голове превратился в щит, сквозь который ему не пробиться. Наедине в тронном зале Стефания искала его поддержки, а он мог думать только о том, как ему жить дальше.
А сейчас понял как. Ради нее.
У Стефании были очень холодные руки. Спустя четверть часа, когда они с Германом пришли в ее спальню, скрываясь от охранников, как парочка влюбленных подростков, ее пальцы совсем заледенели. Герман помог ей справиться с завязками легкой шубки, и та полетела в сторону, белой мягкой шкуркой ложась на спинку кресла.
Волосы Стефании растрепались и намокли от растаявшего инея, и она неловко убирала их с раскрасневшегося лица. Горели свечи и огонь в камине, загодя разведенный служанкой. Тьма за окном казалась беспросветной, словно мира за пределами этой комнаты не существовало.
Но они в нем и не нуждались.
Поцелуи были совсем другими, не как всегда, и Герман тонул в их всепоглощающей нежности. Волны жара блуждали по телу, учащали дыхание, заставляли сердце биться быстрее. Стефания стояла так близко, пахла так сладко. Была такой нужной и такой родной, что кружилась голова.
– Герман, – шептала она, словно в полубреду. – Герман…
Он гладил ее плечи, путался пальцами в густых длинных волосах. Она горячо дышала ему в шею, и ее губы задевали чувствительную кожу. Внутри что-то напряженно натянулось и вибрировало, как звенящая струна. Герман не знал названия этому чувству, что сжигало его изнутри и делало каждый глоток воздуха горячим и иссушающим. Герману нечем было дышать, и Стефания делилась с ним своим дыханием с каждым новым жадным поцелуем. Их обоих окутывало шелковое покрывало почти осязаемой трепетной нежности с легким привкусом страха и предвкушения. Герман почти растворялся в этих чувствах – своих и Стефании, сейчас слившихся воедино. В какой-то момент он перестал их разделять и погрузился в терпко пахнущее облако желания, одного на двоих.
Стефания не собиралась отступать. Ее платье тяжелой парчовой волной соскользнуло с плеч и упало на пол. Она перешагнула его, и трепетный свет камина охватил стройное тело, едва скрытое белой сорочкой, грудь часто вздымалась, туго обтянутая тонкой тканью. Белое на белом, и водопад темных волос на нем.
– Я люблю тебя, – сказала Стефания и взялась за бретельку.
Герман опередил ее, перехватил за запястье и, отведя ее руку в сторону, поцеловал плечо. Стефания тихонько охнула, смущенно отворачиваясь, и Герман сам сдвинул бретели. Сорочка с шелестом заскользила по обнаженной коже. Герман не чувствовал своего тела, но ее – всем своим существом. Стефания стояла перед ним такая беззащитная, красивая, любимая. И Герман желал ее, как никогда и никого не желал.
В неверном дрожащем свете среди пляшущих по стенам теней они оба были словно и не они вовсе. Сами как два языка огня, сплетающиеся в жарком танце. Одно дыхание, одно бешено колотящееся сердце на двоих, жар обнаженной кожи и прикосновение сухих горячих губ. Герман слышал сквозь шелест простыней неразборчивый хриплый шепот. Стефания повторяла его имя, и ее волнующий голос все сильнее погружал его в неизведанный мир собственных глубоко спрятанных чувств.
Он ощущал ее всей кожей, каждый изгиб юного женственного тела, находил губами каждую родинку, каждый мелкий шрам. Это все принадлежало ему, он и владел, и подчинялся.
И это было прекрасно.
Корона лежала на кресле, забытая до утра. Герман целовал не королеву, а женщину. Свою женщину.
Стефания еще спала, когда Герман проснулся и открыл глаза. За окном едва-едва занимался рассвет, по стеклу растекались морозные узоры, и сквозь проталинку в самом центре виднелось серое предрассветное небо, готовое вот-вот окраситься в розовые цвета зари. Герман повернул голову и обнаружил, что девушка лежит к нему спиной, тесно прижавшись и устроив голову на сгибе его локтя. Это ощущение приятной теплой тяжести и начинающегося онемения в руке его, похоже, и разбудило. Стефания же дышала размеренно и глубоко, спутавшиеся волосы щекотали Германа, одеяло приоткрывало белоснежное плечо и краешек спины.
Герман вдруг почувствовал стыд за то, что произошло между ними вот так, почти случайно. Все должно было быть по-другому, он хотел, чтобы Стефания запомнила эту ночь как что-то волшебное, замечательное. Он вздохнул и осторожно вытащил руку.
С другой стороны, какая разница? Что было, то было.
Стефания пошевелилась, медленно перевернулась с боку на бок и, оказавшись лицом к Герману, открыла сонные глаза.
– Ммм… – промычала она неразборчиво. – Доброе утро.
Желтый лучик упал на ее щеку, пробившись сквозь узоры на окне, и девушка поморщилась.
– Доброе утро, – сказал Герман. Больше добавить было вроде нечего, и он замолчал.
Стефания потянулась, выскальзывая из теплого плена одеяла, и прижалась к его плечу мягкой грудью.
– Что бы ты себе ни придумал, я не девушка в беде и не соблазненная красавица.
– Я знаю.
– Тогда почему ты так на меня смотришь?
Герман не знал, что она увидела в его взгляде, а спросить не решился. Ее белые гладкие плечи будто светились изнутри жемчужным сиянием, Герман хорошо чувствовал сонный жар, исходящий от ее обнаженного тела, запах ее волос. Все это было до удивления естественно, так, как оно и должно было быть давно. Он приподнял краешек одеяла, приглашая Стефанию прижаться крепче, и накрыл их обоих, сохраняя тепло. Огонь в камине успел погаснуть, и комната быстро остывала. Стефания устроила голову у Германа на груди и обняла его за пояс горячими руками.
– И все-таки я до сих пор не могу понять, – начала она издалека, – почему ты меня полюбил? Именно меня? Когда вокруг столько других, хороших девушек. Без проблем, бывших мужей и смертельных проклятий. Мягких, добрых, милых девушек. Скажи, Герман? В чем секрет?
Она чуть приподнялась, заглядывая ему в лицо, и длинные пряди защекотали кожу.
Сейчас от девушки шли ровные и чистые эмоции, светлые, как морозное небо. Она была спокойна, расслаблена, где-то на дне улавливались отголоски пряной страсти и жгучего желания под легкой пенкой из персиковой нежности. Ощущать это было приятно.
– И ты думаешь о такой ерунде? – спросил он.
– Это для тебя ерунда, – капризно протянула она. – Ответь на вопрос.
Герману не хотелось копаться в причинах – это только бы все испортило, но Стефания смотрела ему в глаза, не позволяя улизнуть от ответа.
– Когда вас поселили к нам, я был очень зол и очень недоволен, – нехотя сказал Герман. – Я только тогда осознал, как сильно привязан к своему брату, пусть он об этом и не догадывался. Нам как будто дали второй шанс, и тут вы. И твой эмоциональный фон всегда как бушующий шторм, это… это раздражало.
– Ты чувствовал все мои эмоции?
– От них не получалось отгородиться, – оправдался Герман, и это было чистой правдой. – Даже во сне я знал, что рядом тебе снятся кошмары. Это так, словно меня тянуло к тебе против воли. Я испытывал подобное лишь к одному человеку.
Он даже не закончил, а от Стефании уже потянулись тоненькие ростки ревности.
– И кто же это? – спросила она, когда пауза уж слишком затянулась.
– Альберт.
– Серьезно? – Она забавно фыркнула. – Я похожа на Берта?
Герман напомнил ей про их брачную связь, и Стефания, кажется, поняла, что он имел в виду.
– Извини, – шепнула она и легко поцеловала в плечо. – Я не подумала.
– Теперь мы имеем все основания ревновать друг друга, – пошутил Герман.
– У меня они всегда были. Ты же, наверное, даже не осознаешь, какой ты хороший, – укорила его Стефания и глубоко вздохнула. Герман с пугающей четкостью ощутил этот вздох, и по телу прошлась волнительная дрожь. Им стоило сначала одеться и привести себя в порядок, а потом разговаривать, Герман боялся попросту потерять нить беседы, когда Стефания невольно жалась к нему, вздыхая или устраиваясь поудобнее.
Такого он никогда не испытывал и надеялся больше никогда не испытать ни с кем, кроме Стефании.
– А что дальше? – напомнила она. – Когда ты понял причину?
– Я полюбил тебя такой, какая ты есть, – ответил Герман, не задумываясь. – Тебе не нужно в этом сомневаться, я говорю правду. И ты бываешь несносной, с этим трудно поспорить, иногда ты и правда меня раздражала, особенно поначалу, но нельзя вот так просто взять и убрать из человека все дурное, чтобы полюбить сухой остаток. Это невозможно. Ты нужна мне вся, полностью.
Может быть, Стефания была права, затеяв этот разговор, может, для него сейчас самое подходящее время. В быстро тающих предрассветных сумерках гораздо легче открывать душу, а то, что там накопилось, с радостью рвалось наружу. Пожалуй, что Герман испытывал облегчение.
– Ты тоже мне нужен, – выдохнула Стефания, пряча лицо, и облако темных волос скрыло ее от Германа. – Я не хочу, чтобы это время заканчивалось…
