Урок 12
Чужие секреты всегда кажутся увлекательнее своих
На Германа вдруг накатила невероятная усталость. Казалось, он только сумел сложить все фрагменты невероятно сложного пазла по имени Стефания, и вновь оказалось, что не хватает деталей. Марк рядом занервничал, сильнее сжимая его плечо.
– Ну не переживай ты так. Она же пока еще жива.
– Пока? – Герман готов уже был вцепиться в Марка и вытрясти из него все, что тот поклялся держать в секрете, как в коридоре послышались шаги. Герман по инерции обернулся, вновь забывая, что повязка полностью лишала его зрения.
– О! Какая удача! – Герман без труда узнал голос Вильяма и насупился. – Привет! Стефания ведь в этой палате лежит? Мне сказали, что сегодня я могу ее навестить.
Марк отпустил его, и Герман вдруг почувствовал себя посреди высокого моста без ограждения. Неверный шаг – и он упадет вниз.
– В этой, но к ней пока точно нельзя, ее осматривает мастер Гош. – Он, казалось, обрадовался появлению Вармы, ведь тот спас его от продолжения неприятного диалога. А Герман подумал, что это несправедливо – разрешить навестить Стефанию только одному Вильяму. А он ведь ей даже не родственник.
Даже не ее парень.
– Жаль. – Вильям вздохнул. – Тогда зайду к Герману. Ребята попросили занести ему гостинцев.
– Вообще-то я здесь, – хмуро встрял Герман.
– И правда! А ослеп вроде ты, а не я, – фыркнул Вильям и вновь обратился к Марку: – Его палата соседняя? Давай отведу, у тебя дел, наверное, полно.
Молочное облако всколыхнулось и потянулось к его локтю, но Герман вдруг, резко отдернул руку. Присутствие Вильяма его раздражало и, стыдно признаться, обижало. Особенно сейчас, когда он беспомощен, как слепой котенок, а меньше всего хотелось в этом прикосновении ощутить презрение и жалость. Те самые чувства, которые люди привыкли испытывать к калекам.
– Про твою гордость я уже наслышан, но она сейчас неуместна.
Герман понял, что со стороны наверняка выглядел очень глупо, и скрепя сердце позволил себе помочь. Но в неожиданно теплом прикосновении он ощутил не жалость, а уважение, совершенно расходящееся с едкими словами Вильяма. Стало невыносимо стыдно.
– Прости, – вздохнул Герман, когда они остановились перед дверью. Вильям хмыкнул:
– За что же?
– Плохо о тебе подумал.
– Я тебя не понимаю. Аккуратнее, порог.
В палате, где Герман провел последнюю неделю, пахло цветами и уже привычно – лекарствами. Солнце било в окно, словно и не ждало со дня на день сезона дождей. Даже с закрытыми глазами Герман ощущал его тепло на щеках и очень жалел, что не может выглянуть на улицу, чтобы запомнить последнее цветение хризантем в парке перед медицинским крылом.
Вильям помог Герману добраться до койки, но сам на кровать не сел. Зашаркал по палате и, видимо, принес табурет.
– Зигги и Фо тебе привет передавали, – начал Вильям. Его словно и не смущала возникшая неловкая пауза. Герман же испытывал внутреннее напряжение и дискомфорт, Вильям запомнился ему другим – заносчивым и немногословным, а теперь был готов болтать без умолку. – Да и приятели твои обивают порог медицинского крыла. Гротт даже обещался всучить им метлы, чтобы не просто так ошивались.
Герман вздохнул. Ребята волновались о нем. Это было приятно.
– Корзинку я на тумбочку поставлю.
– Почему только тебя пустили? – оборвал его Герман.
– А ты кого хотел увидеть? Люси Шерилд? Она тоже на вахте была, это, кстати, она передала цветы. А я… я просто показался им достаточно разумным, чтобы не наговорить глупостей.
– Плохо у тебя получается.
– Просто ты меня не видишь, – серьезно ответил Варма. – Сейчас это твое преимущество. Ты ведь был у Стефании? Как она? Вы вроде неплохо ладите, ты ведь знаешь подробности? Ее слишком долго держат здесь для той незначительной травмы, что она получила.
Герман невольно стиснул кулаки на коленях, молочное пятно в темноте колыхнулось и окрасилось подозрением. Впрочем, видение тут же исчезло, лишая Германа зрительного восприятия. Такое иногда случалось, когда он начинал сильно нервничать.
– Не знаю.
Неожиданно захотелось поделиться страхами и догадками, Вильям бы все понял, даже то, что не было бы произнесено вслух, но тайна принадлежала не ему одному. Герман опустил голову.
– Не хочешь говорить, – догадался Вильям и цокнул языком. – Вы встречаетесь?
Вопрос оказался настолько внезапным, что Герман вздрогнул и невольно подобрался. Щеки защипало от одной только мысли об этом.
– Нет.
– Ну и дурак.
– В каком смысле?
– В прямом. Прими бесплатный совет от друга – не заставляй ее слишком долго ждать.
Похоже, что все, что хотел, Вильям уже сказал. Он поднялся, прошел к окну и закрыл ставни. Стало гораздо тише.
– Простудишься. – Он пересек палату и замер возле выхода. Герман почти видел, как тот обернулся, взявшись рукой за дверной косяк. – Выздоравливай, Герман, нам еще предстоит с тобой немало побороться. До встречи.
Герман просидел в одной позе еще минут двадцать, пытаясь понять, значит ли этот разговор то, что в любви Варма ему не соперник, а потом рухнул на бок и провалился в сон. И снились ему яркие хризантемы под теплым солнечным светом.
Спустя два дня ему позволили снять повязку. От новой, дурно пахнущей и едкой мази щипало веки, но уже к обеду мастер Гош лично удалил ее смоченным в травяном настое тампоном. Герман сидел на койке и ждал, пока доктор закончит заполнять документы на выписку.
– Вещи заберешь у дежурной медсестры. – Гош отложил ручку и крутанулся в кресле. Герман привычно отметил скрип колесиков. – А теперь медленно открой глаза.
– Открыть?
– Могу смело утверждать, что со слухом у тебя пока все в порядке. Открывай глаза, только не торопись, дай себе привыкнуть, если будешь испытывать дискомфорт.
Герман кивнул.
Сначала было немного страшно – ничего не увидеть. Но вот сквозь узкую щелку пробился дневной свет. Герман смахнул с ресниц набежавшие слезы и попробовал еще раз. Сквозь мутную пелену проступили очертания комнаты, светлый прямоугольник окна сбоку, стол, а ближе всего – силуэт мастера Гоша. А Герман уже успел забыть, как внушительно он выглядит с этим правильным, но очень суровым лицом. Впрочем, мелкие детали пока смазывались, к тому же очень быстро глаза защипало и слезы хлынули градом.
– Это нормальная реакция, – прокомментировал Гош и пальцами безжалостно приподнял ему одно веко, светя в глаз тонким фонариком. – Через пять минут повтори попытку, если будет то же самое, выжди еще пять минут. А потом переодевайся в форму и дуй отсюда. Больше тебе здесь делать нечего.
– А Стефания Дидрик?
– Выписалась вчера, – не оборачиваясь, ответил Гош и, закончив записи, протянул Герману тонкую тетрадь. – Отдашь дежурной.
За конторкой скучала студентка-старшекурсница. При виде Германа она расцвела приветливой улыбкой.
– Уже выписываешься? – Она приняла медицинскую карту и убрала в стол. – Здорово! Мастер Гош и мертвого на ноги поставит.
В ее голосе слышалось то же обожание, что изредка проскальзывало в речи Марка. Все студенты-медики и медмаги были в восторге от Гоша.
– Да, уже. Спасибо. – Герман сощурился, глаза все еще болезненно реагировали на свет. – Скажи, пожалуйста, а Альберт Кельвин из отдела для тяжелораненых уже выписался?
Девушка сверилась с записями в журнале.
– Кельвин… Такой хорошенький и белокурый? Да, сегодня с утра, правда, пришлось применить силу. Он никак не желал уходить, все к кому-то рвался. Я не знаю, мне друг рассказывал. А что? Твой знакомый?
– Однокурсник, – отмахнулся Герман и, попрощавшись, покинул медицинское крыло.
Он уходил последним, значит, все уже собрались и ждали только его. Герман ненадолго остановился, с наслаждением подставляя лицо солнышку, которое будто торопилось отдать все тепло до скорого прихода холодов. Его ждали. Это было необычно и очень приятно.
В фойе общежития было все так же темно и прохладно, ступени привели его на третий этаж, из-за двери с табличкой «313» слышались голоса. Герман остановился и подумал, что, кажется, не был тут целую вечность. Достал чистый платок и тщательно промокнул слезы, а то еще подумают, что он растрогался.
– Он скоро придет, сядь ты уже.
– Его надо встретить! Вдруг он споткнется, упадет с лестницы, сломает что-нибудь…
– Разве что стену лбом прошибет, – хмыкнул Рене. – Наш Герман крепче, чем кажется. Утихомирься, красавчик, или я тебя привяжу.
– Ты не понимаешь, он же… он же теперь такой беззащитный! – Берт готов был разрыдаться, и Герман решительно распахнул дверь.
Берт цеплялся за рубаху Рене, рыжий цеплялся за стул, чтобы не упасть под таким напором, Ситри без особого усилия держала Берта за воротник. А Стефания стояла у окна и смотрела на улицу.
– Всем привет, – поздоровался Герман, не сводя с девушки взгляда. Казалось, что она растворяется в ярком свете, хотя на самом деле на глазах просто снова выступили слезы.
– Гера, – за всех констатировал Рене. Берт пару раз растерянно моргнул, а потом выпустил рыжего, и Герман понял, что не успеет уклониться.
– Герма-а-ан! – Юноша рванулся к нему, чудом не оставив в кулаке Ситри свой воротник. – Наконец-то, Герма-а-ан!
Поморщились все, но никто не стал затыкать захлебывающегося в эмоциях Берта. Он сгреб Германа в охапку и поднял над полом. Герман только сдавленно захрипел:
– Поставь. Поставь на место!..
– Герман, я так переживал! Так переживал! – Берт выполнил требование, но зато впился в него как клещ и без предупреждения разразился плачем. – Это все из-за меня, я знаю! Учитель Гротт сказал, что ты обидишься, но поймешь. Ты ведь не обижаешься на меня? Скажи, что не обижаешься!
Герману и слова некуда было вставить. Обняв друга за плечи, он затравленно смотрел на остальных в ожидании поддержки. Только вот Рене сделал вид, что взгляда этого не заметил, а Ситри вообще покраснела и отвернулась. Стефания по-прежнему не реагировала на его появление.
Чего-то такого Герман подсознательно опасался. Но не мог не признавать, что время действительно пришло. Он бросил на Стефанию быстрый взгляд и вздрогнул, когда она сделала то же самое.
– Не пора ли нам уже поговорить начистоту? – Рене, серьезный как никогда подошел к двери и плотно ее закрыл. Берт захлопал мокрыми ресницами, Ситри скрестила руки на груди, всем видом показывая, что готова его поддержать. Стефания подошла к столу и опустила голову. Герман сжал кулаки – или сейчас, или никогда:
– Хорошо. С кого начнем?
– С нас. – Ситри выступила вперед и положила ладонь на стол.
– Ситри!
– Молчите, госпожа. Вы не можете скрывать это вечно, тем более от людей, которые желают помочь. Мы же сами пришли сюда, чтобы найти помощь и защиту. Никто не пойдет за вами, если вы будете лгать.
– С этого места поподробнее, красавицы, – сказал Рене.
Герман вздохнул и коснулся необычно холодной и влажной ладони Стефании. Девушка вздрогнула и кивнула.
– Позвольте мне. – И, получив разрешение, Герман кратко рассказал, что ему известно. О том, что Стефания – объявленная умершей принцесса Виндштейна, Эмилия. А если быть точнее, Стефания – сестра той, кто должна была стать королевой, но умерла от руки Леннарда Огюстоса немного раньше. Лицо Берта вытягивалось по мере приближения рассказа к завершению.
– И как давно ты… знал это? – обиженно протянул он.
– С… некоторых пор, – туманно ответил Герман, и между ними словно натянулась невидимая нить.
– Простите, что прерываю, – снова встрял Рене и нагло сел на край стола, чтобы возвышаться над остальными. Ну, разве что кроме Ситри. – Но что там с помощью и защитой? Мы заделались благородными героями? А почему никто не в курсе?
– А? Чего? – Берт, кажется, снова собрался плакать. – Я не понимаю.
– Ушами хлопать меньше нужно.
– Заткнись, Рене, – оборвал Герман. – Стефании угрожает опасность, и едва ли она минует тех, кто ее окружает. То есть нас с вами. Никто не может припереть к стенке правителя не последнего в Северном секторе мира.
– А мы можем? – хмыкнул Рене. – Опомнись, Герман. Ты же не такой дурак, чтобы бросаться в бой с системой. Слышь, принцесса, а ты от нас больше ничего не скрываешь? Ну так, мало ли.
– Это допрос?
– А если и допрос? – Рене погрозил ей пальцем. – Мы уже столько знаем, что нехорошо оставлять нас в дураках. Я понятно выражаюсь?
– Что, пойдешь и сдашь меня? Если что, награды за мою голову не предлагают.
Герман ударил по столу:
– Прекратите оба! Рене, твои шутки неуместны. А если ты говорил серьезно, то предупреждаю, со мной тебе тоже придется иметь дело. Мы прояснили этот вопрос?
Его речь была вознаграждена благодарным взглядом Стефании. Она вынужденно пояснила:
– Я хочу вернуться в Виндштейн и отомстить за свою семью. И мне нужна помощь.
В повисшей паузе было почти слышно, как все напряженно думали. Пока Рене не рассмеялся:
– Ой, не могу! И что ты сделаешь одна? Или украдешь чью-нибудь армию? А кормить ее чем будешь? Обещаниями сладкой жизни в ваших вечных сугробах?
– Рене.
– Что Рене? – Он ткнул в девушку пальцем. – Где она таких идиотов найдет? Упс…
– Я надеюсь, что вы будете на моей стороне, – тихо проговорила Стефания и опустила голову.
Берт неловко заелозил на стуле и поднял руку:
– Я понял, Фанни хочет, чтобы мы ей помогли. Я согласен.
Герман не стал ему возражать, хотя Альберт просто не представлял, на что подписывается. Зато Рене просто не мог пропустить такие слова мимо ушей. Он крутанулся, разворачиваясь к нему лицом:
– Кста-а-ати. Может, пора покопаться в еще одной корзинке с грязным бельем? Герман, не скажешь ли ты нам наконец, кто такой Альберт? Не думаю, что короткая биографическая справка сильно навредит нашему беспамятному другу.
Ходить вокруг да около не было смысла, и все же прямолинейность Рене заставляла Германа злиться:
– Зачем тебе все это нужно?
– Информация – это сила, тебе ли не знать. – Он подмигнул Герману. – Ладно, мне просто интересно, во что я теперь замешан. И все же мы ждем ответа. Кто такой Альберт?
Герман посмотрел на Альберта и четко произнес:
– Старший из принцев, наследник трона Ландри.
– Вау! Наш красавчик – принц, что ли? Не похож что-то. – Герман недоверчиво покосился в сторону Рене, а тот что-то потыкал на своем коммуникаторе, и в воздухе над запястьем появился прозрачный экран. – Я тут на досуге навел справки. Знакомьтесь – Люциус-старший, король Ландри. На кого похож?
У Германа внутри все похолодело. С полупрозрачного экрана на него смотрел харизматичный мужчина с длинными вьющимися волосами теплого каштанового цвета и карими глазами. Даже улыбка – широкая и добродушная – у них с Германом была одна и та же, если бы Герман чаще улыбался. Присутствующие напряглись.
– Ну знаешь, – прошипел Герман, пытаясь развеять голограмму. – Это уже слишком! Если прикидываешься идиотом, делай это до конца!
Рене сжалился и убрал изображение:
– Совершенно не похож на Альберта. Так кто из вас настоящий принц?
– Берт, – хмуро ответил Герман. Сам виновник дискуссии растерянно хлопал глазами и не решался ничего сказать. – Я не имею никакого отношения к этому человеку.
– Да у вас лицо одно, – усмехнулась Ситри. Стефания напряженно молчала.
– Колись, умник.
Герман молча смотрел на Альберта, а Альберт смотрел на него и ничего не понимал.
Историю своей матери – первой красавицы на деревне – Герман пытался забыть едва ли не со дня своего рождения – мало приятного родиться безотцовщиной, еще хуже – родиться бастардом. Участь их, как правило, была туманной. Дворяне для улучшения рода иногда наведывались к хорошеньким крестьянкам, детей же потом забирали у матерей и воспитывали в благородных семьях, либо как прислугу, либо, что гораздо реже, как своих собственных детей.
Но у Германа совсем другая история. Юный и горячий принц Люциус, улыбчивый и кудрявый, по глупости своей влюбился в хорошенькую девушку, что носила каждый день в летний королевский дом свежие овощи с огорода. Ответные чувства не заставили себя ждать, а итог у их короткого романа, который удалось скрыть от всей деревни, матушка назвала совсем не крестьянским именем – Герман.
К его рождению Люциуса успели женить на какой-то белокурой принцессе, Герман слышал, что бурную свадьбу играли в летнем доме, а матушка, будучи почти на сносях, помогала готовить угощения. Иногда он даже думал, что свою силу впервые испробовал именно тогда, забирая у матери всю боль, отчаяние и страдание, которые она испытывала, помогая любимому мужчине жениться на другой.
После свадьбы принц Люциус переехал в столицу и в деревню не возвращался. Никто не узнавал в Германе отличительных королевских черт, да и не любили его. Деревенские женщины присматривались к нему, выискивая черты своих мужей. Они боялись, что рано или поздно одинокая красавица явится в их дом и заявит свои права. Хотя сам Герман не видел в их страхах совершенно никакой логики.
И всего этого Герман так и не произнес вслух.
– Прошлое моих родителей не имеет ко мне настоящему никакого отношения, – отрезал Герман и повернулся к Берту. – Я скрывал это от тебя лишь потому, что не хотел неприятностей ни для тебя, ни для нас с матерью. Наша дружба и так вызывала слишком много вопросов.
– Значит, ты мой брат? – наконец ожил Альберт и сжал кулаки. Герман вздохнул – тот, кажется, пропустил его оправдания мимо ушей.
– Щас кто-то по лицу схлопочет, – тихо выдала предположение Ситри, но прогадала.
– Я так счастлив! – взвыл Альберт и бросился Герману на шею, обволакивая розовым липким облаком.
– Итак, у нас тут собралась интересная компания, – заключил Рене. – Принц, от которого почему-то захотел избавиться муж принцессы, которую все считают мертвой, и королевский бастард. Хоть книжку пиши. Кстати, как принца на самом деле зовут?
– Альберт Теодор Люциус-младший.
– Что?
Герман вздрогнул и обернулся на голос резко побледневшей Стефании. К слову, после выписки она и без того выглядела не лучшим образом.
– Альберт Теодор Люциус-младший – мой жених. Мы были обручены сразу после того, как Леннард посватался к Эмилии. Но я никогда с ним не виделась, знала только имя.
– Очешуеть можно! – воскликнул Рене, и Герман был готов треснуть ему по башке. – И правда книжку можно писать. Какие еще секреты кроются в этой комнате?
Но никто не спешил ему отвечать. Берт устало рухнул на стул и потер веки. Герман же закрыл глаза, чувствуя, как внутри все покрывается тонкой корочкой льда, как холодеют легкие, как становится тяжело дышать. Стефания разглядывала сцепленные перед собой руки. Герман догадывался, о чем она думала – о том, что поддалась слабости тогда в больнице, позволила себе больше, чем могла позволить, желала забыть. Он стиснул кулаки, глядя прямо на девушку, и так яростно желал, чтобы она наконец посмотрела на него, что Стефания повиновалась. Голубые глаза были слишком холодными для такого необычно солнечного дня и очень грустными.
– Я не откажусь от своих слов, – сказал он, обращаясь только к Стефании, и никому больше. Он с самого начала знал, что все его геройство и эта розовая чушь не более чем иллюзия. – Так и знай.
– Эй, что здесь происходит? – обиженно возмутился Рене и тут же был схвачен за ворот форменного кителя.
– Что, наигрался в дознавателя? – прорычал Герман и с силой тряхнул. – Понравилось вытаскивать на свет чужие тайны? Понравилось, да?
И не в силах сдержать эмоции, занес кулак. Но бить не стал, выдохнул сквозь сцепленные зубы и оттолкнул Рене от себя.
– Не надо, пожалуйста! – Альберт сжал его плечо. – Рене не хотел никого обидеть. И он прав, между нами больше не должно быть никаких секретов. Учитель Гротт сказал, что опасность еще не миновала, так что нам нужно держаться вместе, чтобы защищать друг друга. Ну и что, что я обручен со Стефанией. Я не хочу на ней жениться, не хочу и не буду. И она тоже не хочет выходить за меня замуж. Да, Фанни? Это все ерунда, когда мы со всем разберемся, я всем скажу, что помолвка недействительна.
Стефания застыла столбом посреди комнаты, невидяще глядя перед собой, потом шумно сглотнула и с блестящими глазами поблагодарила, сдержанно, как и подобает принцессе.
– Спасибо, Берт. Когда я вернусь домой и стану королевой, я сама выберу себе мужа, которого полюблю.
И она посмотрела на Германа.
От каких-то ответных слов его спас стук в дверь. Почти сразу в комнату вошел Вильям Варма и с порога объявил:
– Дженаро мертв. Был убит в камере с помощью вложенной в голову ментальной программы. Что за взгляды? Я вообще-то в курсе вашей истории, так что радуйтесь. Будем готовить ответный удар.
