Глава 4
Человеческий эксперимент

В результате независимой, но во многом параллельной эволюции популяций на каждом континенте человеческий вид разделился на расы. Однако исследовать эволюционный процесс оказывается нелегко, если на тему рас налагается табу или их существование полностью отрицается.

В целях безопасности многие ученые делают реверансы в сторону представления о мультикультурализме, намекая, что человеческих рас не существует. «Раса: научный миф и его развенчание» (Race? Debunking a Scientific Myth) – таково название недавно вышедшей книги, написанной двумя специалистами по физической антропологии; правда, текст ее не столь конкретен. «Концепция расы не имеет генетических или научных обоснований», – пишет Крейг Вентер, который чуть ли не первым расшифровал человеческий геном, но, насколько известно, не является специалистом в области популяционной генетики.

По мнению Джареда Даймонда, только те, кто способен считать Землю плоской, верят в то, что человеческие расы существуют. «Реальность человеческих рас – еще одна расхожая “истина”, которой суждено кануть в Лету вслед за плоской Землей», – заявляет он. Для примера более изощренной позиции разберем следующее утверждение, которое, казалось бы, говорит о том же: «Становится все очевиднее, что нет никакой научной основы для определения границ этнической или расовой принадлежности», – пишет Фрэнсис Коллинз, руководитель проекта «Геном человека», в обзоре его результатов. Такие формулировки обычно используются биологами, чтобы дать понять, что они разделяют общепринятую в политике точку зрения о несуществовании рас. Однако на деле это лишь словесные уловки. Если между расами появляется четкая граница, она разделяет уже не расы, а отдельные виды. То есть заявление, что между расами нет четких границ, равноценно тому, что не бывает квадратных кругов.

Немногие биологи начали соглашаться, что человеческие расы существуют, но спешат подчеркнуть, что этот факт не слишком много значит. Расы существуют, но значение их «невелико», говорит эволюционный биолог Джерри Койн. Какая досада: природа устроила настолько масштабный 50-тысячелетний эволюционный эксперимент, создав интереснейшие вариации на тему человека, и все только для того, чтобы эволюционные биологи выразили разочарование ее усилиями.

Из высказываний биологов, умышленно запутывающих расовый вопрос, социологи сделали некорректный вывод, что у расы нет биологической основы, и все больше предпочитают считать расы всего лишь социальным конструктом. Как же мир академической науки умудрился дойти до столь далекого от реальности и фактов взгляда на расы?

Политически мотивированный перекос научных взглядов можно проследить вплоть до последовательной кампании, начатой в 1950-х гг. антропологом Эшли Монтегю, желавшим табуировать слово «раса», по крайней мере в отношении людей. Монтегю был евреем и вырос в лондонском районе Ист-Энд, где сталкивался с весьма ощутимым антисемитизмом. Он специализировался на социальной антропологии в Лондоне и Нью-Йорке, где учился у Франца Боаса, сторонника расового равенства и представления, что человеческое поведение определяется исключительно культурой. Монтегю начал продвигать идеи Боаса с бóльшим рвением, чем их автор. Он фанатично считал идею расы порочной. «Раса – это ведьмовство, демонология нашего времени, средство, которым мы заклинаем и изгоняем воображаемые демонические силы вокруг нас, – писал он. – Это современный миф, самый опасный миф человечества, первородный грех Америки».

В послевоенные годы, когда ужасы холокоста давили на умы людей, взгляды Монтегю получили широкое признание. Особенно заметно они проявились в Декларации о расе ЮНЕСКО, впервые увидевшей свет в 1950 г. и имевшей большое значение. В работе над ее проектом участвовал сам Монтегю. Он полагал, что империализм, расизм и антисемитизм основываются на идее расы и их можно пошатнуть и разрушить, доказав, что рас не существует. Как бы ни были симпатичны мотивы Монтегю, но все же думать, будто зло можно уничтожить, запретив слова, на которых строятся его концепции, – это большое упрощение. Однако целью Монтегю было устранение слова, и он добился в этом поразительного успеха.

«Само слово “раса” – расистское», – писал он в своей книге «Самый опасный миф человека: ложность расы» (Man’s Most Dangerous Myth: The Fallacy of Race). Многие ученые, хорошо разбиравшиеся в человеческих расах, перестали пользоваться этим термином из опасения навлечь на себя обвинения в расизме. В опросе, проведенном в 1987 г., 50% специалистов по физической антропологии (исследователей, имеющих дело с человеческими костями) согласились с тем, что человеческие расы существуют, а среди социальных антропологов (имеющих дело с людьми) – только 29%.

Физические антропологи, лучше всех знакомые с расами, проводят, по сути, судебно-медицинские экспертизы. Человеческие черепа по форме делятся на три отчетливых типа, отражающих степень наследования их обладателями признаков трех основных рас: европеоидной, восточноазиатской и африканской. У африканских черепов более округлые глазницы и носовая полость, челюсти сильнее выдаются вперед, а у представителей европеоидной и восточноазиатской рас лица больше уплощенные. У европеоидов черепа удлиненные, с крупной нижнечелюстной костью и грушевидным носовым отверстием. Восточноазиатские черепа обычно короткие и округлые, с широкими скуловыми костями. Есть и другие особенности, характерные для трех типов черепов. Как это часто случается, нет одной-единственной черты, которой достаточно, чтобы отнести череп к конкретному расовому типу, скорее каждый признак более широко распространен у представителей одной расы, чем у других, и комбинация этих черт как раз и дает возможность идентификации.

Сделав небольшое количество обмеров, физические антропологи могут назвать полиции расовую принадлежность обладателя черепа с точностью более чем 80%. Такая способность вызывает душевные терзания у тех, кого Монтегю убедил, что нельзя подтвердить существование человеческих рас. Как удается так точно определять расу обладателя черепа, если рас не существует? «Судебно-медицинские антропологи ставят печать одобрения на традиционной и ненаучной концепции расы всякий раз, как мы выносим такие заключения. И это проблема, простого решения для которой я не вижу», – написал один физический антрополог. По его мнению, следовало бы напустить туману, но сохранить концепцию рас, придумав эвфемизм для самого слова «раса», например «происхождение». Так поступили многие исследователи, которые, сохранив необходимую концепцию расы, ссылаются на нее в печати безликими формулировками типа «популяционной структуры» или «популяционной стратификации». Что касается реальных элементов ДНК, используемых сейчас биологами, чтобы отнести человека к какой-либо расе или расам, если он смешанного происхождения, то они осмотрительно названы «информационными маркерами происхождения».

Расы – это этап на пути, посредством которого эволюция создает новые виды. Окружающая среда постоянно меняется, и организмы погибнут, если не сумеют адаптироваться. В ходе адаптации будут возникать различные вариации вида в тех условиях, где этот вид столкнется с неодинаковыми трудностями. Эти вариации, или расы, изменчивы, а не постоянны. Если давление отбора, их породившее, прекратится, они снова сольются в общем генном пуле. Или если раса будет вынуждена перестать скрещиваться с соседями из-за появления какого-либо препятствия для размножения, они в итоге могут превратиться в отдельные виды.

Люди не стали исключением в этом процессе. Если дифференциация человека продолжилась бы с той же скоростью, как в предыдущие 50 000 лет, то одна или больше современных рас могли бы в отдаленном будущем эволюционировать в отдельный вид. Но теперь силы дифференциации, по-видимому, повернули вспять, поскольку растет количество миграций, путешествий и межэтнических браков.

Расы развиваются внутри вида и легко сливаются с ним обратно. Все человеческие расы, насколько известно, имеют одинаковый набор генов. Но каждый ген существует в нескольких вариантах, или альтернативных формах, известных генетикам как аллели. Можно было бы предположить, что расы отличаются тем, что обладают разными аллелями многих генов. Но, хотя небольшое количество таких характерных для расы аллелей действительно существует, в своей основе раса опирается главным образом на нечто еще более тонкое – различия в относительной распространенности, или частоте, аллелей. Разница в частоте аллелей, суммированная по всем генам, и является основным источником расовых различий.

Причина такого положения дел заключается в том, что для формирования отдельных признаков гены работают совместно. На рост человека влияют по меньшей мере 50 генов, и у каждого есть несколько аллелей, способствующих увеличению роста, и несколько – уменьшающих его. Так что представители одной расы могут быть выше представителей другой просто потому, что благоприятствующие высокому росту аллели представлены в популяции с более высокой частотой, что повышает шансы каждого члена популяции их унаследовать.

Частота каждого аллеля любого гена изменяется от одного поколения к другому и зависит от случайности: аллель какого родителя наследуется и благоприятствует ли этому аллелю естественный отбор. Расы, таким образом, весьма динамичны, поскольку частота аллелей генов, от которой они зависят, все время меняется. Хорошее описание этого процесса предложил историк Уинтроп Джордан в своей работе об исторических корнях расизма в США. «Теперь очевидно, – пишет он, – что человечество представляет собой один биологический вид; что расы не являются ни дискретными, ни стабильными общностями, но, напротив, пластичными, изменчивыми, интегральными частями целого, которое само изменяется. Более того, ясно, что расы лучше изучать как продукты некоего процесса; и, наконец, что расовые различия связаны с относительной частотой генов и признаков, а не с абсолютными и взаимоисключающими качествами».

Расы возникают как часть процесса эволюционных изменений. На уровне генома движущей силой эволюции служат мутации. Мутации вносят новшества в последовательности блоков ДНК, несущих наследственную информацию. Затем новые последовательности подвергаются воздействию эволюционных процессов естественного отбора, генетического дрейфа и миграции, в результате чего отсеиваются, становятся более распространенными или игнорируются.

Химические блоки, из которых состоит ДНК, живут долго, но не вечно. Время от времени такой блок разрушается из-за спонтанного распада или воздействия радиации. В каждой живой клетке репаративные ферменты постоянно патрулируют нити ДНК в обе стороны, исправляя последовательность химических блоков, или оснований, как их называют химики. Четыре основания называют кратко: А (аденин), Т (тимин), G (гуанин) и С (цитозин). Молекула ДНК состоит из двух нитей, обвивающих друг друга и образующих двойную спираль, где каждое основание одной из нитей непрочно связано со стоящим напротив нуклеотидом второй. Система этих поперечных связей диктует, что если в одной нити стоит А, то в другой на том же месте будет Т и аналогичной парой являются G и C. Если основание напротив Т отсутствует, то репаративные ферменты понимают, что туда нужно вставить А. Если пары нет у C, то ферменты вставят G. Такая система поразительно эффективна, но все же не идеальна. Иногда корректирующая система вставляет не тот нуклеотид, и такие «опечатки» называются мутациями. Когда мутации происходят в половых клетках – яйцеклетках или сперматозоидах, они становятся эволюционно значимыми, поскольку могут передаться следующему поколению.

Другие мутации возникают из-за ошибок копирования, происходящих в процессе работы клетки с ДНК. Все эти типы мутаций служат исходным материалом естественного отбора – второй движущей силы эволюции. Большинство мутаций затрагивают только обширные участки ДНК, расположенные между генами, и не имеют особого значения. Информация, определяющая строение белков и других рабочих элементов клетки, кодируется именно последовательностью оснований в генах. Эта кодирующая ДНК, как ее называют, занимает меньше 2% человеческого генома. Мутации, сильно не изменяющие кодирующую ДНК или соседние промоторные участки ДНК, которые активируют кодирующую ДНК, обычно не оказывают никакого влияния на организм. Естественному отбору незачем беспокоиться о них, и поэтому генетики называют их нейтральными мутациями.

Большинство мутаций, меняющих последовательность нуклеотидов, ослабляют или даже полностью нарушают функционирование белка, кодируемого данным геном. Такие мутации вредны, и их необходимо устранять. Деятельность естественного отбора по избавлению генома от вредных мутаций генетики называют очищающим отбором. Носитель вредной мутации не выживает либо оставляет мало потомства – или не оставляет совсем.

Очень мало мутаций оказывают благоприятное влияние, и они становятся более распространенными в популяции с каждым последующим поколением, поскольку их удачливые обладатели лучше выживают и размножаются.

Особи с полезными мутациями обладают новым геном, или, точнее, новым аллелем – вариантом старого гена с включенной в него новой мутацией. Именно из-за мутаций и аллелей существует третья движущая сила эволюционных изменений, называемая генетическим дрейфом. Каждое поколение – это генетическая лотерея. Ваши отец и мать имеют по две копии каждого гена. Одну каждый из них передает вам. Другая остается на полу генетического монтажного цеха. Предположим, что у какого-то гена в популяции есть только две версии, назовем их «аллель А» и «аллель Б». Также предположим, что 60% нынешней популяции являются носителями аллеля А и 40% – аллеля Б. В следующем поколении эта пропорция может измениться, так как более частая передача аллеля А детям по сравнению с аллелем Б – это чистая случайность.

Если проследить судьбу аллеля А в поколениях, то окажется, что он варьирует по частоте в популяции произвольно, от 60% в одном поколении до 67% в следующем, дальше 58%, 33% и так далее. Но такое блуждание не может продолжаться вечно, потому что рано или поздно аллельная частота достигнет одного из двух показателей: 0% или 100%. Если частота падает до нуля, то аллель А навсегда исчезает из данной популяции. Если она достигает 100%, то выпадает аллель Б, а аллель А становится единственной, или постоянной, формой этого гена, по крайней мере до тех пор, пока не появится новая, еще более полезная мутация. Такая флуктуация частоты – случайный процесс, называемый генетическим дрейфом, и, когда блуждания заканчиваются на том, что аллель А достигает 100% частоты, генетики говорят, что он зафиксировался, или закрепился. Это означает, что остался единственный – оптимальный – вариант.

Важной частью генома, перешедшей в фиксированное состояние, является ДНК вырабатывающих энергию митохондрий – бывших бактерий, которые давным-давно были захвачены и подчинены предком всех животных и растительных клеток. Митохондрии – мелкие органеллы, имеющиеся внутри каждой клетки, – передаются по наследству через яйцеклетку и переходят от матери к детям. На одной из ранних стадий эволюции современного человека митохондриальная ДНК некой женщины зафиксировалась, вытеснив все другие версии митохондриальной ДНК.

Такая же победа по принципу «победитель получает все» была одержана специфическим вариантом Y-хромосомы, которая есть только у мужчин, потому что несет ген, задающий мужской пол. В то время когда человеческая популяция была очень мала, частота Y-хромосомы одного индивида стала повышаться, пока этот вариант не остался единственным. Как описывается ниже, генетическое наследие митохондриальной Евы и Y-хромосомного Адама оказалось чрезвычайно полезным для прослеживания миграций их потомков по земному шару.

Эти взлеты и падения аллелей зависят от слепого случая, который решает, какие из них будут отброшены, а какие перейдут к следующему поколению. И происходит это, когда образуются яйцеклетка и сперматозоиды. Генетический дрейф может быть мощной силой, формирующей популяции, особенно небольшие, где дрейф генов в сторону выпадения или фиксации может происходить за считаные поколения.

Еще одна сила, влияющая на генофонд вида, – это миграции. Пока популяция остается единой и ее члены свободно скрещиваются, все черпают гены из общего генофонда, в котором каждый ген существует во многих версиях-аллелях. Однако индивид может нести максимум два аллеля любого гена, по одному от каждого родителя. Значит, если группа индивидов отделяется от основной популяции, она унесет с собой лишь некоторые аллели из общего пула, потеряв таким образом часть доступного генетического наследия.

Мутации, дрейф генов и естественный отбор – это неослабевающие силы, толкающие паровоз эволюции всегда вперед. Даже если популяция обитает на одном и том же месте и ее фенотип, или физические характеристики, остается тем же, ее генотип, или наследственная информация, постоянно пребывает в движении, и, словно Черная Королева из «Алисы в Зазеркалье», бежит, чтобы остаться на месте.

Популяция может оставаться более или менее постоянной, если скрещивание в ней происходит свободно и каждый индивид черпает из одного и того же пула аллелей. Если возникает какое-либо препятствие для скрещивания, такое как река, разделившая особей, то популяции на обоих берегах станут немного отличаться друг от друга вследствие генетического дрейфа. Они сделают первый шаг к тому, чтобы стать отдельными подвидами, или расами, и продолжат накапливать небольшие различия. В итоге одно из этих небольших различий, возможно смещение времени брачного сезона или изменение половых предпочтений, создаст репродуктивный барьер между двумя подвидами. Как только особи этих двух популяций перестают свободно скрещиваться, подвиды уже готовы стать отдельными видами.

Рассмотрим, как этот механизм дифференциации – постепенного разделения вида на расы – должен был действовать на людей. Тех, кто когда-то покинул Африку, по-видимому, насчитывалось несколько сотен человек, и они составляли одну группу охотников-собирателей. Взяли они с собой лишь часть аллелей предковой популяции, что снизило их генетическое разнообразие. Эти люди распространились по миру посредством отпочкования популяций. Когда группа становилась слишком большой для ресурсов данной местности, она делилась, и одна часть оставалась на месте, а другая перемещалась на несколько миль вдоль берега или вверх по реке – этот процесс и дальше уменьшал разнообразие в каждой отделившейся популяции.

Поскольку современный человек 50-тысячелетней давности был тропическим видом, то первые люди, покинувшие Африку, вероятно, пересекли южную оконечность Красного моря и держались примерно на той же широте, продвигаясь вдоль побережья, пока не добрались до Сахула – континента, существовавшего в период тогдашнего оледенения и включавшего в себя Австралию, Новую Гвинею и Тасманию. Самые древние известные науке останки современного человека за пределами Африки, возрастом около 46 000 лет, найдены близ озера Мунго в Австралии.

Исход современных людей из Африки произошел в то время, когда до конца плейстоценового ледникового периода оставалось еще 40 000 лет. По-видимому, первоначально группы охотников-собирателей распределялись в основном по полосе тропического климата, от северо-восточной части Африки до Индии и Австралии. Если судить по поведению современных охотников-собирателей, эти небольшие группы носили территориальный характер и были агрессивны по отношению к соседям. Чтобы разойтись и найти новые территории, они начали двигаться на север, в холодные леса и степи Европы и Восточной Азии.

В этих небольших изолированных группах давление эволюционного отбора, способствующее изменениям, вероятно, было интенсивным. Те, кто мигрировал на восток, сталкивались с новыми природными условиями. Живя охотой и собирательством, они были вынуждены переучиваться, чтобы выжить в каждом новом хабитате. Группам, двинувшимся на север, приходилось адаптироваться к совершенно иному климату и развивать новые технологии, такие как изготовление более плотно прилегающей к телу одежды и запасание пищи на зимние месяцы.

Единый генофонд, который существовал в небольшой группе, вышедшей из Африки, раскололся на многие разные пулы. Обширная территория, где теперь расселились люди, – от Южной Африки до Европы, Сибири и Австралии – препятствовала сколько-нибудь значительному движению генов между группами. Каждая маленькая популяция начала аккумулировать собственный набор мутаций в придачу к унаследованным от общей предковой популяции. И в каждой популяции силы естественного отбора и дрейфа действовали независимо, делая какие-то из этих мутаций более распространенными и отсеивая другие.

Если бы обмен брачными партнерами во всей человеческой популяции, расселявшейся по миру, происходил свободно, то расы никогда бы не образовались. Но дело обстояло иначе: люди, распространяясь по Земле, в то же время разбивались на небольшие племенные группы. Смешение генов между этими маленькими популяциями, вероятно, было очень ограниченным. Даже если бы география не создавала труднопреодолимых барьеров, большинство держащихся за свои территории групп охотников-собирателей враждебно относились к иноплеменникам. Путешествовать было опасно. Война, по-видимому, не прекращалась никогда, если судить по поведению охотников-собирателей того времени. Другим подтверждением постоянных военных действий является медленный рост ранней человеческой популяции: он оставался намного ниже естественного уровня рождаемости и, возможно, косвенно указывает на постоянные потери людей в сражениях.

Когда вся доступная территория оказалась занята, подавляющее большинство людей стали жить и умирать в той же местности, где родились. Тот факт, что люди до современной эпохи были практически заперты в своих родных краях, является одним из сюрпризов, преподнесенных геномом. К такому выводу приводят несколько наборов данных. Все мужчины являются носителями одной и той же исходной Y-хромосомы, которая, как говорилось выше, стала общераспространенной на ранней стадии эволюции современного человека. Но в Y-хромосоме начали накапливаться мутации, и каждая мутация дает на родословном древе человечества точку разветвления между мужчинами, у которых такая мутация есть и у которых ее нет. Корень этого древа уходит в Африку, а ветви распространяются по миру таким образом, что соответствуют путям миграции людей. Между ветвями не очень много пересечений, и это показывает, что мир заполнялся людьми в определенном порядке, а когда заполнился, люди остались там, куда пришли.

Такую же историю путей миграции женщин поведала митохондриальная ДНК. В последние годы генетики смогли исследовать популяции с помощью приборов, называемых генными чипами (или биочипами), которые берут образец всего генома и позволяют получить значительно более детальную картину. Генные чипы – это микроматрицы из коротких участков ДНК, выбранных для распознавания полумиллиона участков человеческого генома, где последовательность оснований часто варьирует. (Варьирующие участки генома, называемые однонуклеотидным полиморфизмом – ОНП, или «снипами», показывают, на каких участках между людьми есть различия; те участки генома, в которых у всех стоит одинаковый блок ДНК, неинформативны.) Поскольку два фрагмента ДНК образуют химическую связь, если последовательности оснований в них полностью комплементарны друг другу, каждый короткий фрагмент ДНК на генном чипе, по сути, опрашивает изучаемый геном, говоря: «У тебя есть в этом участке А или нет?» Таким образом можно просканировать весь геном и проверить последовательности нуклеотидов в участках, которые, как уже известно, различаются у разных популяций.

Используя 500 000-сниповый чип, исследователи из Стэнфордского университета нашли тесную взаимосвязь между генетикой и географическим происхождением европеоидов. Так, 90% людей проживают в радиусе 700 км (435 миль) от того места, где родились, а 50% – в пределах 300 км (193 мили). Европеоиды довольно однородны в генетическом плане, и потому удивительно, что среди них существует достаточное количество генетических различий, чтобы так точно судить о происхождении человека.

Другая группа исследователей рассмотрела европейцев, живущих в изолированных районах и вряд ли много переезжавших. Одним таким местом стал шотландский остров, другим – хорватская деревня, третьим – долина в Италии. Из исследования исключили всех, у кого обе бабушки и оба дедушки не жили в этой же местности. При таких условиях исследователи обнаружили, что могут определить родную деревню человека с точностью до 8-30 км (5-19 миль).

Результат показывает, что человеческие популяции мира в каждом географическом регионе очень тонко структурированы в плане генетики, и каждые несколько миль дают ощутимые изменения в человеческом геноме. Такая ситуация сложилась потому, что еще несколько десятилетий назад люди выбирали брачных партнеров очень близко от того места, где родились. Столь высокая степень местных браков, «вероятно, была нормой в сельской Европе в связи с отсутствием транспорта или экономических возможностей», заключают исследователи.

Вероятную модель первичного заселения мира за пределами Африки представляет собой остров Новая Гвинея. На заросшей густыми лесами территории обитают люди, которые, когда их обнаружили европейцы, пользовались орудиями и технологиями каменного века, а также вели нескончаемые междоусобные войны. Группы разделены территориально и культурно. Через каждые 5-10 миль местные жители говорят на другом языке; остров является родиной 1200 языков – одной пятой всего языкового разнообразия мира. Язык рассматривается как знак племенной принадлежности и намеренно сохраняется настолько непохожим на соседние, насколько это возможно. До того как колониальная администрация пресекла такие войны, большинство новогвинейцев не могли без риска для жизни выехать за пределы родной долины.

В глобальных масштабах дробление исходной популяции людей на многочисленные небольшие группы – некоторые, возможно, были так же малы, как новогвинейские, – создало ситуацию, идеальную для генетического дрейфа, который особенно мощно проявляется в малых популяциях. Судя по всему, междоусобные войны и языковые барьеры жестко ограничивали передвижения и браки вне племенной системы, таким образом препятствуя смешению генов и повышая влияние генетического дрейфа. Все эти силы – разделенность, генетический дрейф и ответ естественного отбора на местный климата и географию, действуя совокупно, толкали человеческие популяции каждого континента по разным эволюционным путям; это был первый шаг к тому, чтобы стать различными субпопуляциями, или расами.

Группы, двигавшиеся на север из экваториальной зоны первоначальной миграции, должны были сталкиваться с особенно жестким давлением. Последнее оледенение закончилось не раньше 10 000 лет назад. Первым современным людям, которые мигрировали на север, приходилось адаптироваться к условиям, сильно отличающимся от их тропической родины. Климат был намного холоднее, сезонные перепады погоды более резко выражены, и сохранить тепло и найти пропитание в зимние месяцы оказывалось чрезвычайно трудной задачей.

Если такие препятствия людей не обескураживали, то при движении на север они сталкивались и с вооруженным сопротивлением. Более ранняя волна человеческой миграции из Африки прокатилась примерно за 500 000 лет до того, и теперь ее потомки населяли Евразийский континент. Этими людьми, которых называют архаичными, чтобы отличать от современных людей, были неандертальцы в Европе и Homo erectus, «человек прямоходящий», в Восточной Азии. И те и другие исчезли примерно в то же время, когда современные люди пришли на их территории. Археологическая летопись ясно показывает, что территория стоянок неандертальцев беспрерывно сокращалась, а современных людей – расширялась; это подразумевает, что современные люди уничтожили неандертальцев. Летопись Восточной Азии пока недостаточно подробна, чтобы разобраться в судьбе Homo erectus, но велика вероятность, что этот вид постигла та же учесть.

Таким образом, полный спектр видов эволюционного давления действовал на человеческие популяции, распространявшиеся из Африки во все регионы и климаты мира. Эти силы вынуждали географически разделенные популяции дифференцироваться генетически, образуя разновидности людей, которые яснее всего можно увидеть сейчас в пяти континентальных расах. Это африканцы, австралийские аборигены, кавказоиды (европейцы, жители Ближнего Востока и Индийского субконтинента), восточные азиаты (китайцы, японцы и корейцы) и коренные американцы.

Термина «кавказоиды» некоторые антропологи избегают, поскольку Блуменбах, который его ввел, полагал, будто кавказцы – самые красивые люди на Земле. Но Блуменбах, как говорилось ранее, не считал, что кавказоидная раса превосходит остальные. Поскольку нет никакого другого слова, которым можно обозначить эту важную группу популяций, многие генетики все же пользуются этим термином.

Разгадку основных перемещений популяций после Африки дает цвет кожи людей, который эволюционировал до темного в экваториальных широтах и светлого – в северных. Если бы нам удалось посмотреть на население Земли 25 000 лет назад, то, возможно, было бы намного легче проследить процесс его дифференциации. Земледелие еще не изобрели, и рост населения пока не слишком подорвал социальную структуру небольших охотничье-собирательских групп. Тот, кто облетел бы планету, увидел бы темнокожих людей, населяющих экваториальный пояс, светлокожих в высоких северных широтах, а между ними – плавный переход в степени смуглости.

Что же нарушило такую картину связи между цветом кожи и географической широтой? Приблизительно 25 000 лет назад плейстоценовое оледенение приближалось к концу, но еще не завершилось полностью. Ледники продвинутся на юг еще один раз, вызвав период особенного похолодания, известный как «последний ледниковый максимум». На 5000 лет или около того бóльшая часть Европы и севера Сибири стали непригодными для жизни. Светлокожие люди, жившие в северных широтах, не ждали, пока их погребут льды. Они откочевывали на юг впереди наступающих ледников и в процессе продвижения вытеснили или, возможно, уничтожили более темнокожих людей, обитавших там. Южане вряд ли обрадовались вторжению на их территории и наверняка защищались до последнего. Но северяне, вероятно, были лучше адаптированы генетически и культурно к жизни в условиях сильного холода, шедшего вместе с ними на юг. Двигаясь впереди ледников, они могли находить холод окружающей среды для себя вполне приемлемым, но для вытесняемых ими южных людей он был невыносим.

В Европе отступающие северяне нашли убежище от холода в Испании и на юге Франции. Когда около 20 000 лет назад ледники начали отступать, то Европу и Азию заселили заново бывшие северяне, которые пережили последний ледниковый максимум в южных рефугиумах, отобранных у предыдущих обитателей. Таким образом, и Азия, и Европа оказались заняты светлокожими людьми, потомками тех, кто раньше жил в высоких широтах.

Еще два континента попали в руки светлокожих северян около 15 000 лет назад, когда климат стал достаточно теплым, чтобы восточные азиаты, обитавшие в Сибири, заселили Берингию – ныне ушедший под воду массив суши, когда-то соединявший Сибирь с Аляской. Вероятно, по мере повышения уровня океана некоторые из жителей Берингии перешли на Аляску. Оттуда, когда ледниковые щиты растаяли, открыв коридор, люди стали мигрировать на юг и заселили оба американских континента – Северный и Южный.

Кроме этого, 15 000 лет назад начался другой процесс, обозначивший важную ступень в эволюции человеческой социальной структуры, – возникновение первых в мире постоянных поселений. Они появились по отдельности в Европе, Восточной Азии и Новом Свете. На протяжении предыдущих 185 000 лет, с тех самых пор, когда первый современный человек обнаруживается в археологической летописи, люди жили как охотники и собиратели. Теперь они впервые смогли перейти к оседлости, то есть к жизни в рамках постоянных сообществ со строительством жилища и накоплением имущества.

Решение обосноваться на одном месте никак не могло быть простым или исключительно произвольным, иначе это произошло бы на много тысячелетий раньше. Скорее всего, требовались изменения в социальном поведении – генетические преобразования, снизившие уровень агрессивности, обычный для охотничье-собирательских групп. Ископаемые останки свидетельствуют о том, что в период, предшествующий оседлости, шло постепенное облегчение и утончение человеческого скелета – процесс, в физической антропологии называемый «грацилизацией». Грацилизация обычно происходит в скелетах одомашниваемых диких животных. По-видимому, люди подверглись такому же облегчению костной структуры и по той же причине – потому что становились менее агрессивными. Подобно одомашненным животным, люди избавились от части костной массы, так как избыточная агрессивность больше не давала тех же преимуществ для выживания, и большинство воинственных индивидов, вероятно, были убиты или изгнаны. Этот коренной переворот в социальном поведении был необходимой предпосылкой оседлой жизни большими сообществами и умения ладить с людьми, не являющимися близкими родственниками.

Первые оседлые сообщества мы наблюдаем на Ближнем Востоке – их относят к натуфийской культуре, появившейся в археологической летописи примерно 15 000 лет назад. Через несколько тысяч лет после первых поселений натуфийцам удалось изобрести земледелие, отчасти непреднамеренно, поскольку в процессе сбора диких злаков автоматически отбирались разновидности, более подходящие для земледелия. Когда ближе к концу плейстоценового оледенения, около 10 000 лет назад, климат стал теплее, появились первичные системы земледелия, построенные в основном вокруг пшеницы и ячменя на Ближнем Востоке и на просе, а потом рисе – в Китае. С обретением новых и более обильных источников пропитания население начало расти, и новые земледельцы стали расширять свои территории. С увеличением населения усиливались стратификация и имущественное неравенство в сообществе, а также междоусобицы. Человеческое социальное поведение вынужденно адаптировалось к последовательным преобразованиям, поскольку оседлые племена превращались сначала в вождества, а они, в свою очередь, в архаические государства и далее – в империи.

Такое увеличение населения значительно изменило картину распространения человечества по миру. Лингвисты предпочитают выделять так называемые мозаичные и протяженные языковые ареалы. Новая Гвинея – мозаичная зона, где на большом острове сосуществуют 1200 языков. США, наоборот, протяженный языковой ареал, поскольку там говорят на одном языке от океана до океана с тех пор, как англоязычные колонизаторы завоевали коренное население с их мозаичной зоной, состоявшей из множества языков. Во многом такой же процесс, по-видимому, происходил в течение последних 50 000 лет, на протяжении которых мозаичные и протяженные языковые зоны циклически сменяли друг друга.

Когда мир за пределами Африки был впервые заселен, он, вероятно, оказался раздроблен, подобно мозаичной лингвистической зоне Новой Гвинеи, на многие тысячи территорий, каждую из которых занимало одно племя. По-видимому, с течением времени язык каждого племени становился более уникальным и менее похожим на соседние и генетика каждого племени также приобретала все большее своеобразие. В каждом небольшом племени наблюдался дрейф в частоте разных аллелей, приводивший либо к фиксации, либо к исчезновению.

Почему же тогда население мира не более разнообразно, чем оно есть? Потому что большинство этих мелких племен было уничтожено или поглощено крупными племенами по мере того, как протяженные языковые ареалы, благодаря демографическому росту или завоеваниям, прокатывались, словно волны, по обширным мозаичным территориям. К примеру, в Европе люди, принеся новую технологию земледелия из Анатолии – местности, сейчас входящей в состав Турции, создали протяженную языковую зону, одолев существовавшие там популяции охотников-собирателей, частично путем завоеваний, частично при помощи межплеменных браков.

На Дальнем Востоке земледельцы тоже начали расширять свои территории, уничтожая соседние популяции или поглощая их за счет численного превосходства. Подъем китайской народности хань, ставшей крупнейшей в мире, начался примерно 10 000 лет назад: в это время черепа монголоидного типа впервые появляются в археологической летописи. Демографическое расширение ханьцев происходит до сих пор, и их менее многочисленные соседи, такие как тибетцы или тюрки-уйгуры, постепенно поглощаются ханьской демографической империей. В Африке экспансия племен банту является еще одним примером протяженного языкового ареала, образовавшегося в результате все большего распространения сельскохозяйственного производства. Многие из современных рас и этнических групп, вероятно, были когда-то небольшими племенами, расширившими свою территорию за счет увеличения населения, за которым последовало завоевание и поглощение меньших народностей.

Все эти эволюционные и исторические процессы происходили независимо в популяциях каждого континента, поскольку люди и гены мало перемещались по миру. Многие важные изменения в социальном поведении – переход к оседлой жизни, усложнение общественного устройства от деревень до империй, а также поглощение меньших популяций бóльшими – развивались параллельно на каждом континенте, хотя и в разное время. Первые известные постоянные поселения находились на Ближнем Востоке, следующие – в Китае, Африке и Америке. Разница во времени возникновения, вероятно, зависела от численности населения. Чем плотнее был заселен каждый континент, тем большее давление оказывалось в сторону оседлости и возникновения более крупных общественных групп.

Поскольку нам по большей части неизвестно, какие именно гены лежат в основе социального поведения, невозможно продемонстрировать, как у разных рас происходит параллельная и независимая эволюция таких генов. Но зато уже можно проследить на уровне соответствующих генов, как параллельно развивается другой признак – светлая кожа у восточных азиатов и европеоидов, о котором рассказывается ниже.

Еще до того как первые современные люди отправились за пределы Африки, в их популяции, несомненно, уже наблюдались некоторые деления, хотя в настоящее время они не определены достоверно. Древо митохондриальной ДНК разделилось на три основные ветви, получившие названия L1, L2 и L3, и несколько меньших. Бушмены, в том числе племена !хонг-сан из пустыни Калахари, принадлежат в основном к линии L1, а другая группа охотников-собирателей, хадза из Танзании, относится к линии L2.

Люди в небольшой группе, покинувшей Африку около 50 000 лет назад, принадлежали к митохондриальной ветви L3. На какой-то очень ранней стадии, уже вне Африки, возможно в Индии, носители митохондриальной линии L3 разделились на две дочерние ветви, M и N, и в результате все люди за пределами Африки относятся к линиям M или N.

Эти митохондриальные линии четко обозначают раннее разделение между популяциями, оставшимися в Африке и имеющими в основном митохондрии L-типа, и покинувшими Африку носителями множества линий, произошедших от M и N. Но потомки M и N не полностью соответствуют следующему крупному разветвлению между европеоидной расой и восточными азиатами. Дочери линии М обнаруживаются в Восточной Азии и среди коренных жителей Америки, но дочери N распространены в обеих частях Евразийского континента.

Исход из Африки обозначил первое известное нам важное расщепление популяции современных людей – на оставшихся в Африке и ушедших. После расхождения генный пул двух этих популяций перестал быть общим, поскольку географически был сильно разделен. Позже происходили обратные миграции в Африку, но численность пришедших была невелика, чтобы заметно изменить генофонд. Люди в Африке и за ее пределами продолжали эволюционировать, но по-разному, поскольку каждая группа адаптировалась к своим условиям окружающей среды.

Следующее крупное разветвление родословного древа человечества возникло между популяциями, заселявшими две половины Евразийского континента. Те, кто мигрировал на север, стали предками европеоидов на западе и восточных азиатов – на востоке. Датировка этого разделения пока не уточнена, но оно могло произойти уже 30 000 лет назад.

И у представителей европеоидной расы, и у восточных азиатов светлая кожа – это адаптация к жизни в высоких северных широтах. Изначально у приматов светлая кожа: у шимпанзе под шерстью кожа бледная (а лица темные из-за густого загара). Когда наши далекие предки утратили сплошной волосяной покров, – вероятно, потому, что голая кожа способствовала лучшему потоотделению и терморегуляции, – они приобрели темную кожу, чтобы защитить жизненно необходимое химическое соединение, называемое фолиевой кислотой, от разрушения мощными ультрафиолетовыми лучами вблизи экватора. Первые современные люди, мигрировавшие в северные широты, подвергались меньшему ультрафиолетовому облучению, и даже недостаточному, чтобы вырабатывать нужное количество витамина D, для которого требуется ультрафиолет. В силу этого естественный отбор способствовал появлению светлой кожи у людей, живших в высоких северных широтах. Также, возможно, светлая кожа высоко ценилась при выборе сексуального партнера, и в этом случае распространение нужных аллелей ускорялось и половым отбором, и необходимостью синтезировать витамин D. С объективной точки зрения светлая кожа ничуть не более привлекательна, чем любая другая. Если уж на то пошло, она, возможно, даже менее привлекательна, если судить по количеству соляриев. Она могла цениться по субъективным причинам или, учитывая ее связь с выработкой витамина D, потому, что ее обладатели производили более здоровых детей в условиях высоких широт.

Светлая кожа развивалась независимо в европейской и восточноазиатской популяции; это показывает, что они существовали в значительной степени обособленно друг от друга с момента расхождения. Это надежно установленный факт, поскольку светлая кожа у представителей европейской популяции обусловливается по большей части иным набором генов – в сравнении с тем, который дает светлую кожу у восточных азиатов. Независимое, но параллельное появление светлокожести у людей на двух половинах Евразийского континента происходило таким образом, поскольку каждая популяция подвергалась одинаковому давлению – необходимости обеспечивать выработку витамина D в северных широтах. Но естественный отбор работает только с теми аллелями – различными вариантами генов, которые есть в популяции. Очевидно, у европейской и восточноазиатской популяций имелись разные аллели. В этом нет ничего удивительного. Выработка, накапливание и распределение частиц пигмента, придающего цвет коже, – сложный процесс, и есть много способов его подрегулировать, чтобы получился конкретный результат.

У африканцев темная кожа обеспечивается геном, известным как MC1R. По всей Африке обнаруживается одна-единственная версия этого гена, тогда как у европеоидов встречается по меньшей мере 30 аллелей, отличных от африканского варианта, а для восточных азиатов характерны другие. Складывается впечатление, что любые мутации и изменения в африканском аллеле MC1R приводят к более светлой коже, которая вредна в африканских условиях. Носители мутантных аллелей в Африке имеют мало детей или не имеют вовсе, и вариации гена MC1R, которые накапливаются из-за мутаций, постоянно отсеиваются очищающим отбором.

Европеоиды приобрели светлую кожу отчасти потому, что давление очищающего (отрицательного) отбора на их ген MC1R было ослаблено. Но это не единственная причина. У них имеется несколько аллелей, способствующих светлой коже. Один – аллель гена, называемого SLC24A5. Этот ген кодирует крупный белок – цепочку из блоков-аминокислот, в котором на 111-й позиции стоит аминокислота аланин. Это предковая форма гена, и такой аллель обнаруживается почти у всех африканцев и восточных азиатов. Почти у всех европеоидов присутствует аллель, в котором имеется ключевое различие в триплете идущих подряд ДНК-оснований (называемом «кодоном») и который кодирует в данном белке 111-ю позицию аминокислоты. Различные кодоны задают 20 аминокислот, из которых состоят белки. В случае гена SLC24A5 111-й кодон в предковом аллеле – это триплет АСА, кодирующий аминокислоту аланин. У европеоидов первое А в триплете изменилось на G, что дает последовательность GCA, и этот кодон задает аминокислоту, называемую треонин. Одна эта замена аминокислоты меняет функцию белка.

Почти у всех европейцев по две копии (по одной от каждого родителя) треонин-кодирующего аллеля SLC24A5, дающего светлую кожу. У африканцев по две копии аланинового аллеля, делающего кожу темной. Афроамериканцы и афрокарибцы, несущие по одной копии каждого аллеля, имеют промежуточные оттенки кожи.

Кожа восточных азиатов может быть такой же светлой, как европейская, но у них предковая форма гена SLC24A5, делающая кожу темной. Чтобы осветлить кожу восточных азиатов, естественный отбор нашел другой путь.

Также известно несколько других различий между европеоидами и восточными азиатами, свидетельствующих о древности разделения этих популяций. Одно из них – бóльшая толщина волос у восточноазиатов. У африканцев и европеоидов, обладателей более тонких волос, имеется одинаковая версия гена, обозначаемого EDAR. У восточных азиатов широко распространен другой аллель, встречающийся у 95% китайцев-ханьцев, у примерно 70% японцев и жителей Таиланда и у 60-80% коренных американцев. В 370-м кодоне этого гена Т мутировал в С, в результате чего кодируемой аминокислотой оказался аланин, а не валин. Из-за замены валина (кратко обозначается V или Val) на аланин (A, Ala) в 370-м кодоне аллель называется EDAR-V370A.

У восточных азиатов, имеющих аллель EDAR-V370A, толстые и блестящие волосы. Но корреляция – это еще не доказательство, а как можно удостовериться, что EDAR-V370A действительно является причиной толстых волосяных стержней у восточных азиатов? Исследователи, пожелавшие это доказать, недавно вывели линию мышей, у которых ген EDAR был трансформирован в восточноазиатскую форму. Они обнаружили, что шерсть у мышей стала более плотной, и тем подтвердили, что данный аллель является причиной толстых волос у восточных азиатов, но также они заметили два других любопытных изменения.

Во-первых, у мышей на подушечках лап стало больше эккринных потовых желез, чем обычно. Потовые железы бывают двух типов: эккринные, которые выделяют воду для охлаждения тела посредством испарения, и апокринные, секретирующие белки и гормоны. Изучив китайское население, исследователи обнаружили, что EDAR-V370A и у людей вызывает увеличение количества эккринных потовых желез – прежде этот факт был неизвестен.

Также у выведенных мышей молочные железы оказались меньше, чем обычно. Это показывает, что аллель EDAR-V370A, вероятно, служит причиной того, почему у восточноазиатских женщин грудь меньше, чем у африканок и европеек.

Четвертый возможный эффект EDAR-V370A – то, что он обусловливает у восточных азиатов характерную форму зубов: их резцы выглядят сзади лопатовидными. Чтобы прояснить этот вопрос, мыши оказались не так полезны, поскольку их зубы сильно отличаются от человеческих.

Может показаться удивительным, что один-единственный ген способен приводить к стольким значительным эффектам. EDAR оказывает такое серьезное воздействие на тело, поскольку включается на ранней стадии эмбрионального развития и участвует в формировании кожи, зубов, волос и молочных желез.

Факт, что аллель EDAR-V370A влияет на такое количество признаков у восточных азиатов, поднимает интригующий вопрос: какой именно из них был целью естественного отбора, сделавшего данный аллель таким распространенным? Одна возможность заключается в том, что толстые густые волосы и небольшая грудь вызывали восхищение азиатских мужчин или что толстые густые волосы были привлекательны для обоих полов. И в том и в другом случае эти черты могли выступать как факторы полового отбора – особенно действенной формы естественного отбора.

Другая возможность: причиной и движущей силой распространения EDAR-V370A были потовые железы. Обычно считается, что восточные азиаты эволюционировали в условиях холодного климата из-за некоторых черт, таких как узкие ноздри и жировая складка на веке, которая, по-видимому, полезна для сохранения тепла. Но исследователи рассчитали, что такой вариант гена EDAR возник около 35 000 лет назад, а в то время Центральный Китай был жаркой и влажной местностью.

Третья возможность – что многие или все эффекты EDAR-V370A давали преимущества то в одно, то в другое время и естественный отбор благоприятствовал каждому по очереди. Эффекты, польза которых менее очевидна (форма зубов), шли заодно с признаками, оказавшимися полезными с точки зрения естественного отбора.

EDAR-V370A объясняет значительную часть, но не все физиологические различия между восточными азиатами и прочими расами. Другая черта, отличающая большинство восточных азиатов, связана с ушной серой. Эта субстанция бывает двух типов: влажная и сухая. Какой из двух типов серы будет у человека, определяют два аллеля гена ABCC11. Аллель, обусловливающий сухую ушную серу, очень широко распространен в Восточной Азии. Среди северных ханьцев и корейцев 100% людей являются носителями аллеля, отвечающего за сухую серу. Этот показатель снижается до 85% у южных ханьцев и до 87% в Японии.

Почти все европеоиды и африканцы имеют аллель гена ABCC11, дающий влажную ушную серу. Такая резкая дифференциация этих двух аллелей подразумевает сильное давление отбора. Но функция ушной серы, как и липкой полоски от мух, заключается лишь в том, чтобы не давать насекомым заползать в уши. Кажется маловероятным, чтобы столь незначительное преимущество оказалось таким важным для выживания. Но выяснилось, что эти два аллеля ABCC11 также участвуют в развитии апокринных потовых желез.

В отличие от уже упомянутых эккринных потовых желез, располагающихся по всему телу и выделяющих просто воду, апокринные железы у людей после рождения имеются только под мышками, в коже сосков, на веках и других особых местах. Они выделяют немного маслянистый секрет, а назначение ушных желез – секретировать ушную серу. Секрет апокринных желез сам по себе не имеет запаха, но начинает пахнуть по мере разложения его бактериями, живущими на всей поверхности кожи.

Восточные азиаты с аллелем сухой ушной серы производят меньше секрета апокринных желез, и в результате их пот пахнет слабее. Для людей, проводящих много месяцев в ограниченном пространстве, чтобы спастись от холода, отсутствие запаха тела, вероятно, было привлекательной чертой, по которой мог идти половой отбор.

Еще одна характерная черта восточных азиатов – это форма черепа, называемая физическими антропологами монголоидной. У монголоидных черепов тонкие черты, широкая голова и уплощенная лицевая часть. Также они отличаются специфической зубной системой. У африканцев и европеоидов одинаковый, характерный для человеческого вида тип зубов, который, по-видимому, является предковым. На Востоке возникла новая форма зубов, названная сундадонтией в честь Сунды, материка времен ледникового периода, распавшегося после подъема уровня моря на Малайзию и острова Индонезии. Жители Юго-Восточной Азии и произошедшие от них популяции Полинезии – сундадонты. Около 30 000 лет назад появилась разновидность сундадонтии, получившая название синодонтия, для нее характерна лопатовидная форма верхних резцов, а также дополнительные корни у некоторых коренных зубов. Северные китайцы, японцы и коренные американцы, произошедшие от сибирских популяций, все являются синодонтами.

Ученые, руководствующиеся политическими мотивами, нередко заявляют, что отчетливо различающихся человеческих рас не существует, желая намекнуть, не говоря прямо, что нет и самих рас. Тем не менее одним доводом в пользу существования рас, пусть и не различающихся четко, может служить то, что характерные для расы черты зачастую распределяются по градиенту. Почти у всех северных китайцев синодонтные зубы, но чем ближе к югу Китая и Юго-Восточной Азии, тем больше становится доля сундадонтов и тем меньше синодонтов. Аллель сухой ушной серы почти универсален на севере Китая, но уступает место «влажному» аллелю по мере движения на юг. У большинства восточных азиатов есть ген сухой ушной серы, но не у всех. Большинство, но не все – носители аллеля EDAR-V370A.

Все эти различия являются вариациями, наложенными на общую тему человека. Даже небольшие отличия во внешности могут иметь огромное социальное значение, учитывая сильную склонность людей к различению «своих» и «чужих». Как и небольшие вариации в языке, называемые диалектами, варианты цвета кожи или волос могут служить признаком, на основании которого группа отличает себя от соседних. Если между группами, находящимися по обе стороны такой различительной линии, прекратятся браки, то будут накапливаться новые различия, подталкивающие человеческие популяции к дифференциации и уводящие от смешения в единый генетический пул.

Те, кто утверждают, что человеческих рас не существует, любят указывать на множество взаимно противоречащих классификаций, в которых выделяется от 3 до 60 рас. Но отсутствие согласия в этом вопросе не означает, что рас не существует вовсе. Не определено только, как их выделять. Как и у любого вида, разделяющегося в процессе эволюции на географически обусловленные подвиды, между соседствующими расами обычно есть непрерывный переход из-за обмена генами. Поскольку нет четкой разграничительной линии, нет и отчетливо различающихся рас – такова сама природа разнообразия в пределах вида. Тем не менее полезные разграничения сделать можно.

Первый шаг к объяснению человеческой изменчивости и возникновения рас – это проследить историческую последовательность основных дроблений популяций. Как говорилось выше, первое такое расщепление произошло, когда небольшая группа людей вышла с северо-запада Африки около 50 000 лет назад и заселила весь остальной мир. Таким образом, первое важное разделение человеческой популяции – на африканцев и неафриканцев. («Африканцы» здесь означает людей, живущих к югу от Сахары, потому что к северу от нее живут преимущественно люди европеоидной расы.) Среди неафриканцев произошло раннее расщепление, особенности которого еще недостаточно изучены, – разделение на европеоидов и восточных азиатов. Это дает тройное ветвление человеческой популяции, хорошо соответствующее трем расовым группам, которые любой может определить с первого взгляда: африканцам, восточным азиатам и европеоидам. Тот факт, что других людей, может быть, не так легко классифицировать, не влияет на достоверность этих трех базовых категорий.

Первая миграция из Африки, давшая начало и европеоидам, и восточным азиатам, в итоге добралась до Сахула, континента ледникового периода, который впоследствии в результате подъема уровня океана разделился на три массива суши: Австралию, Новую Гвинею и Тасманию. Австралийские аборигены, как ни странно, оказались расой, не похожей ни на одну другую. В их геноме и в геноме их родственников с Новой Гвинеи нет никаких следов смешения с другими расами вплоть до исторического времени. Это означает, что, когда Сахул погрузился в океан, около 46 000 лет назад, его жители отбивали все последующие волны миграции – вплоть до прибытия европейцев в XVIII в. Австралийских аборигенов можно обоснованно считать расой, пусть и меньшей с точки зрения размера популяции, из-за их своеобразия, древности и того факта, что они населяют целый континент.

Американские индейцы, коренные жители Северной и Южной Америки, также могут считаться отдельной расой. Их предков из Сибири, которые впервые перешли на Аляску примерно 15 000 лет назад, связывали близкие родственные отношения с восточными азиатами, но с тех пор американские индейцы значительно изменились и стали отличаться от них.

Следовательно, практический способ классификации человеческих разновидностей – это выделение пяти рас на основании континента происхождения. Это три главные расы: африканская, восточноазиатская и европейская – и еще две группы, занимавшие целые континенты: коренные американцы и австралийские аборигены (в том числе жители Новой Гвинеи – острова, который был единым целым с Австралией до конца последнего ледникового максимума).

На границах территорий, где расы встречаются, часто образуются смешанные, или метисные, популяции, как их называют генетики. Например, палестинцы, сомалийцы и эфиопы – это метисы африканской и европейской популяций. Уйгуры из Северо-Западного Китая и хазарейцы из Афганистана – европейской и восточноазиатской. Афроамериканцы – смесь между африканцами и в основном европеоидами.

Внутри каждой континентальной расы есть меньшие группы; чтобы избежать терминов «субрасы» или «субпопуляции», которые могут показаться намеками на их принижение, к ним можно применить понятие «этнические группы». Следовательно, финны, исландцы, евреи и другие группы с легко распознаваемой генетикой – это этнические группы в пределах европеоидной (кавказоидной) расы.

Такая система, выделяющая из всего человеческого разнообразия пять континентальных рас, до некоторой степени произвольна. Но у нее есть практический смысл. Три основные расы легко распознать. Пятеричное разделение соответствует известным событиям в истории человеческих популяций. И самое главное, что разделение по континентам обосновано генетически.