ЭПИЛОГ
«Доблесть Энгины Чандры» срывается с плоскости эклиптики и направляется в глубокий космос. Корабль уже летит быстрее, чем может представить человек, но даже это слишком медленно, по межзвездным стандартам. На полной мощности он достигает лишь доли околосветовой скорости, с которой сюда направлялись баржи колонистов сто лет назад. «Чандра» не предназначен для полетов в глубоком космосе; его строили не для этого. Но у него навигационные системы «Нуханович», и рано или поздно он доберется до своей цели.
Здесь, в виртуальности, связь с внешним миром исчезает. Подрядчики Роспиноджи потрудились на совесть. У нас тут побережье – исхлестанный ветрами и волнами известняк, сползающий к самой кромке воды и похожий на наслоения оплавленного воска у основания свечи. Террасы залиты до того ослепительным солнечным светом, что на них невозможно смотреть без темных очков, а блики на поверхности моря сливаются в одно сплошное сияние. Прямо с берега можно шагнуть в пятиметровую глубину кристально-чистой воды, в прохладу, которая смывает с кожи пот, точно старую одежду сбрасываешь. Разноцветные рыбешки снуют среди кораллов, что причудливыми крепостями возвышаются над бледным песком.
У нас тут дом – просторный и старый, спрятавшийся между холмами и похожий на за́мок, с которого кто-то срезал верхушку. Эту плоскую крышу, окруженную с трех сторон балюстрадой, украшают выложенные мозаикой патио. Задняя дверь дома ведет прямо к холмам. Внутри достаточно места, чтобы каждый из нас мог уединиться, а вместе провести время можно в кухне и столовой. В доме часто слышится музыка – ненавязчивая классическая гитара с Адорасьона или поп из Латимер-сити. Большая часть стен занята книжными полками.
Днем температура поднимается настолько, чтобы возникло желание залезть после завтрака на пару часов в море. По вечерам становится прохладно, надо надевать легкий свитер или куртку, чтобы посидеть на крыше, глядя на звезды, как мы все любим. Ночное небо отличается от того, что в тот же момент видно из кабины пилота на «Доблести Энгины Чандры» – один из техников рассказал мне, что формат сконструирован на основе оригинала из земных архивов. Никому из нас до этого нет особенного дела.
Не худшая жизнь после смерти. Может, не дотягивает до стандартов, какого-нибудь Хэнда, например, доступ недостаточно ограничен, – но так ведь и разрабатывали его простые смертные. И она всяко лучше той жизни после смерти, где заперт сейчас мертвый экипаж «Тани Вардани». Если, как утверждает Амели Вонгсават, «Чандра» из-за опустевших палуб и коридоров похож на корабль-призрак, он все равно куда безобиднее того, что оставили нам марсиане по ту сторону портала. Если я и призрак, обитающий в стенах линкора и со скоростью электрона ползающий по его электроцепям, то у меня жалоб нет.
Но время от времени по вечерам, окидывая взглядом деревянный стол, уставленный опустевшими бутылками и трубками, я жалею о том, что здесь сидят не все. Особенно я скучаю по Крукшенк. Депре, Сунь и Вонгсават – отличная компания, но у них нет той грубоватой жизнерадостности лаймонки, которой она орудовала в разговорах, как дубиной. И, разумеется, в отличие от нее никто из них не хочет заняться со мной сексом.
Сутьяди тоже нет с нами. Только его стек я не уничтожил в Дангреке. Перед вылетом с Участка 27 мы попробовали его загрузить, и перед нами предстал безумец. Мы стояли вокруг него в прохладном, отделанном мрамором дворике виртуала, а он не узнавал никого. Он кричал, что-то неразборчиво лепетал, пускал слюни и испуганно сжимался, когда кто-нибудь пытался до него дотронуться. В конце концов мы его отключили, после чего удалили и тот вирт, теперь он вызывал у всех самые безрадостные ассоциации.
Сунь что-то пробормотала насчет психохирургии. В моей голове живо воспоминание о клиновском сержанте-подрывнике, которого слишком часто переоблачали, так что я настроен не слишком оптимистично. Но к услугам Сутьяди будет вся психохирургия Латимера. Я плачу.
Сутьяди.
Крукшенк.
Хансен.
Цзян.
Кому-то может показаться, что мы легко отделались.
Иногда, сидя под ночным небом в компании Люка Депре и бутылки виски, я почти что согласен с этим.
* * *
Время от времени Вонгсават исчезает. За ней в антикварном аэроджипе с мягкой крышей приезжает конструкт в строгом костюме, стилизованный под бюрократа периода первопоселенцев Дома Хань. К вящему веселью всех присутствующих, он тщательно пристегивает ее ремнями безопасности, после чего они отправляются к холмам, расположенным за домом. Как правило, она отсутствует не больше получаса.
Разумеется, в пересчете на реальное время это пара дней. Спецы Роспиноджи замедлили для нас бортовой вирт, насколько могли. Наверное, такой заказ у них был впервые: обычно клиенты хотят разогнать виртуальное время в десятки или сотни раз по отношению к реальному. Но им не нужно пересидеть одиннадцать лет в полной праздности. Мы проживем перелет в сто раз быстрее, чем в реальности. Недели на мостике «Чандры» для нас проходят за часы. Мы окажемся в системе Латимера к концу месяца.
Проще на самом деле было бы провести все это время во сне, но Каррера знал человеческую природу не хуже прочих стервятников, слетевшихся к парализованноой туше Санкции IV. Как и все суда, на которых потенциально можно сбежать из зоны военных действий, линкор оснащен одной-единственной аварийной криокапсулой для пилота. Притом и капсула-то не из лучших: когда Вонгсават выходит в реальность, то дольше всего возится с разморозкой и повторной заморозкой из-за переусложненных криосистем. Бюрократ Дома Хань – это изощренная шутка, придуманная Сунь Липин и записанная в формат после одного вечера, когда Вонгсават, вернувшись в очередной раз, кляла на чем свет стоит тупость криокапсульного процессора.
Вонгсават, конечно, преувеличивает – человеку, жизнь которого в основных аспектах настолько близка к идеальной, свойственно раздражаться из-за мелких пустяков. Как правило, она успевает вернуться прежде, чем остынет ее кофе, а все системные проверки пока что оказывались чистой перестраховкой. Навигационные системы «Нуханович». Как однажды сказала Сунь на борту марсианского корабля, – лучше не бывает.
Я напомнил ей об этих словах пару дней назад, когда мы качались на волнах аквамаринового моря неподалеку от мыса, щурясь от солнца. Она почти забыла, что когда-то их произнесла. Все, что произошло на Санкции IV, уже начинает казаться бесконечно далеким. В жизни после смерти, похоже, теряется чувство времени, а может быть, пропадает желание его чувствовать. Любой из нас может заглянуть в базу данных формата и узнать, сколько мы уже в нем провели и когда прибудем в место назначения, но, судя по всему, никому не хочется. Предпочитаем неопределенность. Мы знаем, что на Санкции IV успели пройти годы, но сколько именно – кажется неважным, да и, наверное, не только кажется. Возможно, война уже подошла к концу, началась борьба за мир. А может, и нет. Трудно заставить себя проявить хоть какой-то интерес. События мира живущих нас не касаются.
По большей части.
Иногда я думаю о том, что сейчас делает Таня Вардани. Гадаю, не на марсианском ли она дредноуте, не склоняет ли над глифами усталое и сосредоточенное лицо новой оболочки? Гадаю, сколько еще таких дредноутов кружит там, периодически пересекаясь со своими древними врагами и уплывая обратно в ночь, предоставляя машинам залечить раны и подготовить корабль к следующей атаке. Гадаю, с чем еще нам доведется столкнуться в этих густонаселенных небесах, когда мы перенесем свои поиски туда. А изредка думаю о том, что марсина вообще там делали. За что сражались возле ничем не примечательной мелкой звезды, и стоило ли оно того в итоге, по их мнению.
А еще реже я думаю о том, что буду делать, когда мы доберемся до Латимера, но все детали кажутся нереальными. Куэллисты будут ждать рапорта. Они захотят узнать, почему я не смог использовать Кемпа в соответствии с их стратегическими планами на сектор Латимера, почему перешел на другую сторону в критический момент и – хуже всего – почему все бросил, а ситуация не улучшилась по сравнению с тем, какой была до того, как меня отправили в Санкцию пробоем. Наверное, они рассчитывали на другое, когда нанимали меня.
Что-нибудь придумаю.
Оболочки у меня сейчас нет, но это мелочи. Зато есть десять миллионов ооновских долларов в банках Латимера; есть небольшая команда закаленных в боях солдат спецподразделений, а один из них может похвастаться кровными связями с выдающейся военной династией Латимера. Найти психохирурга для Сутьяди. Слетать на Лаймонское нагорье и сообщить семье Иветты Крукшенк о ее смерти, пусть это и будет трудно. А еще наведаться к поросшим серебристой травой руинам Инненина и попытаться услышать отголоски того, что я нашел на борту «Тани Вардани».
Вот чем я собираюсь заняться в первую очередь, когда вернусь из мертвых. Если у кого-то с этим проблемы, пусть встают в очередь.
В какой-то мере мне уже не терпится, чтобы этот месяц побыстрее закончился.
Ну ее к чертям, эту вашу жизнь после смерти.
