Часть третья

Ну что, теперь моя очередь, да?

Вот и ладно. Хорошо.

Будем делать это, как на встрече Анонимных Алкоголиков, ты ведь не против?

Я не собираюсь искать оправдания, но мне на самом деле было нелегко расти. Два моих ужасных брата были старше меня. Два – младше. Сестра умерла, когда ей было всего восемь. Мои мать и отец были неумолимы по отношению к детям. Полагали, что ребенок должен быть взрослым во всех отношениях, за исключением того, чтобы иметь мнение, которое можно было бы назвать его собственным. И были не такими уж и религиозными, что было необычным в те времена и в тех местах. Посещение церкви по воскресеньям было отличной возможностью узнать, что дети всех остальных родителей добивались гораздо больших успехов, чем их собственные. В Библии есть хорошие цитаты, которые могли быть использованы, чтобы тут и там сеять семя ужаса. Все мы верили в ад и в небеса, даже если не верили ни во что другое иное. И знали, что сексом могут заниматься только отвратительные люди, состоят они в браке или нет. Мы никогда не спрашивали о нашем происхождении, представляя себя своего рода целомудренной общиной за кирпичной стеной. Ведь у моих отца и матери были отдельные спальни.

Наша семья жила в стоявшем на холме коттедже с десятью спальнями. Вокруг паслись овцы. До школы было полторы мили. Под гору туда, в гору обратно. Мои родители иногда брали в дом сирот, оказавшихся в бедственном положении. Они – целые оравы родных братьев и сестер – прибывали к нам сонные, в первые часы после полуночи или ранним утром. Размещали приехавших в общей спальне на чердаке. Мы называли ее сиротской комнатой еще долго после того, как сирот в ней не осталось. Что ж, не могли ведь все они быть плохими. Но в целом, да, именно такими они и были.

Мы были известны как высокоинтеллектуальная семья. Ты видел такие семьи? Наверное, да. Повсюду фортепьяно. Книг немыслимо много. Признавалась только отметка A. Если получал любую другую, значит, провалил экзамен или тест. Мы только об этом и говорили – об успеваемости. Отец был учителем математики. Мать – автором книг об историях болезней. Мы, их дети, ходили в лучшие школы и работали тяжелее остальных учеников. Получали все награды и все медали, все стипендии и все призы, даже памятные подарки. Я клянусь, что ни для кого другого не оставалось ни крошки.

Ну, я была достаточно умна, чтобы не отставать от других. В этом не было никаких сомнений. Но я находилась в невыгодном положении из-за того, что была (a) средним ребенком, (b) девочкой, и (c) не умершей девочкой.

Это та, кем я не была.

Микаэла была более красивой и более цветущей, чем я. Более элегантной и более покладистой, чем я. И, естественно, более умной и более талантливой. Но и намного менее живой, чем я. Возможно, ты думаешь, что это должно было сделать меня еще более драгоценной для моих матери и отца. Ну, по крайней мере у нас еще есть наша очаровательная, славная Ноэль.

Но нет.

Микаэла умерла от рака. Все мы думали, что у нее простуда. Мы ошибались.

Так или иначе, в живых осталась я. Менее красивая, менее умная, гораздо менее мертвая – и с четырьмя кошмарными братьями, а также с мамой и папой, которые детей осуждали больше, чем любили.

У меня все получилось хорошо. Я поступила в Тринити-колледж. Получила докторскую степень по математике. Вскоре после этого переехала в Лондон, и было приятно некоторое время просто побыть умной Ноэль, а не только одной из Доннелли. Я попробовала себя в финансовом секторе, думая, что хочу быть очень богатой, обладать спортивным автомобилем и купить квартиру с балконом. Но на самом деле все такое было мне несвойственно, и все это знали, поэтому я уехала прежде, чем заработала кое-какие деньги. Хватило на мотороллер. Что уж говорить об автомобиле!

Знаешь, теперь, когда я оглядываюсь назад, то удивляюсь себе, и это на самом деле так. Я была молода и простодушна, никого не знала – и вот оказалась в столице, кипящей радостями жизни. У меня была комната в квартире в Холанд Парке. Кто бы мог подумать, что из всех возможных мест я выберу для жилья именно это! Тогда я и понятия не имела, как высоко взлетела, – ведь поселилась в таком шикарном районе. Я думала, что все, кто приезжает в Лондон из Ирландии, живут в подобных местах. Я не ведала, что существуют такие районы, как Уолтемстоу. Я была милой, остроумный и забавной. У меня была внешность модели – ну, почти. Лицо без косметики, маленькая грудь, ноги от шеи, лохматая грива и огромные влажные глаза. Впрочем, никто никогда не говорил мне, что я прелестна. Ни разу. Я и вправду не знаю почему.

Я устроилась на работу в шикарный журнал. Целых три года трудилась в финансовом отделе и была буквально невидимкой. Затем меня уволили по сокращению штатов, и мне пришлось отказаться от своей маленькой комнаты в прекрасном Холанд Парке и попрощаться с широким выбором органических продуктов – а в то время мало кто знал значение слова органический. Мне пришлось забыть о продовольственном магазине, где продавали крем-суп из лобстера в жестяных банках. И о парке с оранжереей и беседками. Тогда-то я и обнаружила, что существует Уолтемстоу – район с почтовым индексом E17, с небольшими коричневыми зданиями, утомительными прачечными самообслуживания, закрытыми офисами, таксопарком и заколоченными окнами.

И я решила переквалифицироваться в учителя.

Не знаю, что дернуло меня. Я уже убедилась, что у меня нет ни харизмы, ни обаяния, что я неспособна привлечь к себе хоть какое-то внимание. Но почему-то думала, что легко смогу увлечь основами алгебры три десятка подростков и на моих уроках они будут сидеть разинув рот.

Итак, я получила диплом учителя, но никогда не преподавала в своем собственном классе. Я потеряла самообладание. Меня покинула решимость. Меня тошнило только от одной мысли о школе. И когда мне стукнуло тридцать, я поместила объявление в местной газете и начала давать частные уроки. Я была очень хороша, и мамы, любительницы готовить смузи, раззвонили об этом всем своим знакомым. Меня передавали из рук в руки с наилучшими рекомендациями, какие бывают только в многозвездочных ресторанах, и я заработала достаточно, чтобы переехать из маленькой комнаты в небольшой домик в Уолтемстоу, а затем купила дом в Страуд Грин, где здания были больше, хоть и не намного. Ну с этим-то я ничего не могла поделать. Так было в течение долгого времени. И – я не упоминала? – я все еще оставалась девственницей.

Нет, серьезно, девственницей.

Когда мне было четырнадцать лет, у меня в Ирландии целый год был бойфренд Тони. Так что мы много целовались, и я думала, что остальное придет позже. Но этого остального он так никогда и не сделал.

Однажды я прочитала в TES об одной книге. Она была предназначена для тех, кому кажется, будто они не могут разобраться в математике. Поверь, мир полон таких людей. Но я их не понимаю. Очень стараюсь, но не могу. Они умеют, скажем, войти в комнату, полную людей, и найти тему для разговора, но почему-то не могут понять, как работают числа. Это мне кажется бессмыслицей. Как бы то ни было, теперь я не могу вспомнить, как называлась та книга. Кажется, «Плохо с математикой?». Да, именно так. «Плохо с математикой?». В общем, я купила ее и прочитала. Она открыла мне глаза на вещи, о каких я никогда не думала. Более того, заставила меня смеяться. Обычно я не читаю книг. И эту-то прочитала только потому, что она была упомянута в TES. И, конечно, я никак не ожидала, что в книге о математике может оказаться столько юмора. Но в ней он был, юмор. Целая уйма. А еще на внутренней стороне обложки – фотография красивого мужчины с улыбчивым лицом и копной темных волос.

Это была твоя фотография.

Я никогда не была фанаткой, пока не прочитала твою книгу. Были сериалы, которыми я наслаждалась. Например, Бруксайд был моим любимым. Я досмотрела его до последнего эпизода. И всегда у меня повышался тонус, если по радио звучали песни Take That, хотя в целом я больше была поклонницей классической музыки. И, конечно, за все эти годы у меня было множество влюбленностей. Но в этот раз все было по-другому.

Ты был другим.

Помнишь, когда мы впервые встретились? Я знаю, что помнишь. Ты подписывал книги у стенда своего издателя на Образовательном Шоу в NEC. Я хожу туда каждый год. Репетиторство – мир одиноких, и необходимо время от времени выходить в свет, чтобы получить помощь и понять, что представляют собой другие люди, чем они живут. Раз уж общаешься с мамочками северного Лондона, нельзя отставать от жизни. Всегда нужно быть на высоте.

Но в этот раз я оказалась на том шоу главным образом потому, что знала – ты собирался приехать туда. Я приложила особые усилия: надела юбку и колготки, накрасила губы помадой цвета яблок в карамели. Этот цвет воспламенил мои волосы и заставил сиять мои голубые глаза. Мне был сорок один год. Осень моей юности. Боже, фактически зима. И да, я все еще была девственницей.

Ты восседал на высоком табурете за высоким столом, и перед тобой лежала маленькая стопка твоих книг. Не было никакой очереди. На стене позади тебя висело маленькое объявление, в котором говорилось: Флойд Данн – автор книги «Плохо с математикой?» будет подписывать экземпляры своей книги сегодня с 13.00 до 15.00. Рядом – фотография, та самая, из твоей книги, на которую я смотрела не отрываясь в течение нескольких часов, запоминая, как твои волосы лежат вокруг ушей. И как линия твоего рта изогнута в попытке серьезной улыбки.

Мой взгляд сместился от фотографии на тебя и назад к фотографии. Ты был более худым, чем я предполагала. Вероятно, я даже ожидала увидеть небольшой животик. Не знаю почему.

Ты сидел неподвижно, но едва я подошла к столу, как ты ожил, будто кто-то повернул твой выключатель, и произнес:

– Привет!

Ты так и не понял, как сильно я нервничала. Впрочем, ты ни за что не догадался бы. Я держалась спокойно, изображая невозмутимость. Делала вид, что ничего особенно не происходит. Ни одна эмоция не прорвалась сквозь мою железную броню.

– Привет, – ответила я, изо всей силы вцепившись в свой экземпляр твоей книги с загнутыми уголками страниц, уже довольно потрепанной. – У меня есть собственный экземпляр. Вы не возражали бы подписать именно его?

Я протянула книгу тебе, и ты улыбнулся той самой улыбкой. Той, настоящей. Той, которая превращает твои глаза в фейерверк, бабахающий прямо – бум-бум-бум – в мою душу.

– Ну, такие экземпляры я люблю больше других.

Я могла сказать тебе, что прочитала ее тридцать раз, и пока читала, она за одну неделю заставила меня смеяться больше, чем до того я смеялась в течение целого года. Могла признаться, что в восторге от тебя. Но ничего такого я не сказала. Мне хотелось, чтобы ты смотрел на меня как на равную себе. Поэтому я просто произнесла:

– Это очень полезный инструмент. Я даю частные уроки как репетитор по математике.

– Ну, – ответил ты, – я очень рад слышать это. – Потом взял у меня книгу и задержал ручку над титульным листом. – Это для вас?

– Да. Пожалуйста. Ноэль.

– Ноэль, – повторил ты. – Прекрасное имя. Вы действительно родились на Рождество?

– Да. Двадцать четвертого декабря.

– Лучший рождественский подарок из всех, так ведь? Лучше не бывает.

– Нет, – ответила я, – видимо, нет. Похоже, я разрушила Рождество для всех.

И ты засмеялся. Я не представляла себе, что ты умеешь смеяться. На фотографии ты выглядел так, будто мог бы лишь слегка хихикнуть, если даже защекотать тебя до предела. Но у тебя оказался настоящий раскатистый смех. Твой рот широко открылся, голова откинулась назад, и из горла вырвались громовые раскаты. Мне очень понравился твой смех.

Ты написал что-то после моего имени. Я хотела посмотреть, но не желала выглядеть так, будто мне это весьма интересно.

– Вы американец, – сказала я.

– До некоторой степени. А вы ирландка?

– Да. В максимально возможной степени.

Тебе понравилась моя маленькая шутка, и ты опять засмеялся. Мне казалось, кто-то массирует внутреннюю часть моего живота руками в бархатных перчатках.

– Откуда вы?

– Из графства Уиклоу. Где живут все овцы. Это недалеко от Дублина, – ответила я.

Ты засмеялся в третий раз, и это придало мне столько смелости, сколько я никогда прежде не ощущала в своей жизни. Я оглянулась, чтобы проверить, не собралась ли очередь, пока мы говорили. Но нет. Ты весь все еще был для меня.

– Завтра вы снова будете здесь? – спросила я.

– Нет. У меня обратный билет в Лондон. Самолет… – ты посмотрел на свои часы, – приблизительно через два часа. Совсем скоро я начну сворачиваться.

– Вы подписали много книг?

– О, да, сотни и сотни. – Ты нащелкнул колпачок твоей ручки и подарил мне легкую улыбку. – Шучу, – сказал ты. – Около двадцати.

– Вы проделали долгий путь сюда, чтобы подписать двадцать книг.

– Склонен согласиться с вами.

Ты сунул ручку в карман пиджака и отвернулся от меня. Вероятно, искал, кто бы подбросил тебя до аэропорта.

– Ну, – сказала я. – Значит, пора. Надеюсь, вы благополучно вернетесь в Лондон. В каких краях вы живете?

– В Северном Лондоне.

– О. – Мое притворство было достойно Оскара. – Ну и ну! Я тоже.

– О! И где конкретно?

– Страуд Грин.

– Надо же! Я тоже.

– Как? Вы живете в Страуд Грин?

Наверное, я никогда бы не поверила, что такое возможно.

– Да! Лэтимер Роуд. Знаете, где это?

– Да. – Радость лучилась из моих глаз и даже из ушей. – Конечно, знаю. Я живу всего в нескольких кварталах оттуда.

– Так-так-так. Значит, возможно, наши пути опять пересекутся?

– Да, – ответила я, будто это было всего лишь забавное совпадение, а не кульминация всех моих надежд и земных мечтаний. – Может, и пересекутся.

Через пару недель наши пути пересеклись.