Вся взмокшая от пота, с белым платком вокруг шеи, едва переводя дыхание, она держалась из последних сил. Ноги подкашивались, мышцы устали и болели – таков итог ее пробежки, которую она затеяла, чтобы успокоить свои мысли. Вид квартала, окружавшего клинику, также помог ей прийти в себя. Впервые за долгое время Эмили не захотела заниматься в спортивном зале. Она решила немного пробежаться трусцой на свежем воздухе, а потом, незаметно для себя, припустила во всю мочь по улице Анатоля Франса, идущей вдоль Булонского леса. Эта пробежка ранним утром ее взбодрила. До этого дня занятия спортом, предписанные доктором Сориным, были для нее тягостной обязанностью, однако сейчас, после физкультурной разминки вне стен клиники, ей казалось, что она вернулась к нормальной жизни. Вернулась в мир живых людей. Впервые бег доставлял ей удовольствие, она замечала все: и ритм движения своих ног, и напряжение мышц, ставших сильными и упругими. Наконец она избавилась от страха, который заставлял ее глотать пищу без разбора, а потом извергать ее обратно. Сейчас ее переполняла совершенно новая энергия.

Вот уже несколько недель ее не тошнило, и она питалась правильно. Можно даже сказать, что у нее появился аппетит, который не имеет ничего общего с ее прежней булимией. Контролировать самой свое питание для нее больше не составляло труда. Ей хотелось есть перед завтраком, она успевала проголодаться к обеду и к ужину, кроме того, ей случалось перехватить несколько долек шоколада среди дня, и она не испытывала при этом никакого чувства вины. Она рождалась заново.

Больше всего ей хотелось поделиться своими новыми ощущениями с Сарой. Им необходимо повидаться до встречи с родителями. Перегнувшись через стойку регистратуры, Эмили спросила:

– Вы не знаете, Сара уже здесь?

– Да, только что пришла. Она поднялась на второй этаж.

Эмили бросилась к лестнице, перескакивая через ступеньки, взлетела на второй этаж, помчалась через холл и остановилась в замешательстве: то ли повернуть направо – к подруге, то ли налево, в свою палату – быстренько принять душ.

Нет, сначала Сара.

Она толкнула дверь столовой, ожидая увидеть Сару, но там никого не оказалось. Удивившись, Эмили закрыла дверь и направилась к своей палате, заглянув по дороге в зал заседаний. Сары не было и там. Зато она увидела мадам де Люзиль и мадам Бензимон, которые о чем-то горячо спорили, бурно жестикулируя, перед какой-то таблицей, приколотой к стене. Дефиле приближалось.

Сара была в своей комнате. Девушка полулежала на кровати и с задумчивым видом читала письмо. Услышав, что дверь открылась, она вскочила с кровати.

– Ну, наконец-то!

– Кто первый? – спросила Эмили.

– Давай ты.

– Начинать с начала или с конца?

– Почему это с конца? – улыбнулась Сара.

– Потому что это, возможно, связано с тем, что произойдет сегодня вечером, и я это почувствовала только сейчас, сегодня утром. Посмотри на меня, – сказала Эмили, прохаживаясь взад-вперед, как манекенщица на подиуме. – Фигура – только мечтать, нервы стальные, физическая форма, как у олимпийской чемпионки. Перед тобой новая Эмили, моя дорогая! – пританцовывая и смешно жестикулируя, закончила она.

– Не заставляй меня умирать от любопытства. Расскажи все по порядку, я хочу все знать.

– Значит, так, я пришла к ним, заметь, я не говорю «к нам». Короче, я вышла из такси и впервые взглянула на свой дом как бы издалека. Знаешь, странное чувство. Тотчас вернулся прежний страх. Я почувствовала комок в горле, потому что я опять оказалась в том же положении, что и раньше. Я снова вспомнила все, что было, особенно в последние дни, когда всякий раз, когда я приходила домой, на меня наваливались всякие мысли, переживания, из-за которых я не могла даже поднять головы. Мне даже пришлось сесть на скамейку, чтобы немного поразмыслить. Конечно, проще всего было бы открыть дверь и войти, но этого я как раз сделать не могла. Когда я уходила из дома, я выбросила ключ. Представляешь, мне пришлось звонить в дверь. В мой дом, моим родителям!

– А дальше? – спросила Сара.

– Дальше мне открыл отец. Ничего такого не было, он не бросился меня обнимать. Про себя я ему была благодарна за это. Можешь себе представить, что он пережил за эти несколько месяцев? Его дочь сбегает из дома, бросает учебу, потом попадает в клинику по проблемам питания. Я уверена, что раньше он никогда и не подозревал, что я больна. В коридоре он обнял меня, чуть крепче обычного, и поцеловал в щеку, чуть дольше обычного. Возможно, чтобы я поняла, как он рад моему возвращению. Потом, в разговоре, он стал употреблять такие выражения, которых раньше я никогда у него не слышала. Во-первых, он сказал: «Входи, дочка», потом: «Проходи, Мили», и в конце концов: «Ты идешь, Эмили?» И это был вопрос, а не приказ. Ты не представляешь, какая между этими фразами огромная разница! Я вошла в квартиру, как к незнакомым людям. Разумеется, все было мне знакомо, потому что после моего ухода ничего не изменилось. Но я все видела теперь по-другому, и понемногу ко мне вернулась уверенность. Потом я обрадовалась, что в тот момент не оказалось моего брата. Может быть, они специально его куда-то спровадили. Я обошла весь дом и все-все внимательно осмотрела. Лучше всего было в моей комнате, она выглядела вполне современно, обставлена сдержанно и со вкусом. Знаешь, когда долго живешь в каком-нибудь месте, в конце концов перестаешь замечать, что находится вокруг тебя. Особенно если все это устраивали твои родители. Но в этот раз все было по-другому.

– А как они себя вели?

– Открыто и искренне, они были очень добры. Мать готовила что-то на кухне, а когда услышала, что я вошла в гостиную, бросилась мне навстречу. Больше всего за это время изменился ее взгляд. Не было тех ледяных глаз, которые наводили на меня ужас. Раньше мне казалось, что у нее никогда не бывает никаких эмоций, что она всегда примеривает ко мне или к отцу признания очередного преступника. Но вчера не было ничего похожего. У нее блестели глаза, и она улыбалась по-настоящему. Мне даже показалось, что она готова была расплакаться, однако все же обошлось без слез. «Как дела?» – спросила она таким тоном, что все мое напряжение сразу же исчезло. Я ответила: «Все в порядке» – и сразу же предложила помочь ей на кухне. Там она заявила: «Мы с твоим отцом решили, что сегодня вечером ответим на все твои вопросы, особенно на те, что касаются нас». Признаюсь, такое предупреждение было мне не очень по нраву. Потом она добавила: «Может, именно этого тебе не хватало?» – «Да нет, ничего», – промямлила я. И тут же я почувствовала себя такой виноватой, что передать тебе не могу. Я начала понимать очень многое и вот сейчас думаю: а не причинила ли я им гораздо больше боли, чем они мне? А за столом разговор принял довольно любопытный оборот. Мать сказала, что когда у меня будут свои дети, я пойму, как «трудно отвечать на их детские вопросы, обращаясь при этом с ними как со взрослыми». Тут отец, который до этой минуты был не очень разговорчив, добавил: «Я считаю, что должен сказать тебе правду, Эмили. Я все знал о том, что было у твоей матери. Вот уже довольно давно, как мы словно погрязли в какой-то рутине и перестали уделять друг другу внимание. Мы не только стали равнодушны друг к другу, но, возможно, и к тебе». Ты не представляешь, как неловко мне было это слушать! Публичное самообличение – это не в духе моего отца. Сказать по правде, лучше бы он продолжал говорить в своем обычном покровительственном, не терпящем возражений тоне. Он рассказывал мне о себе как о мужчине, а я не хотела знать его с этой стороны. Беспорядок начинается тогда, когда каждый выходит из своей роли. В конце концов, я никогда не должна была знать, что у моей матери есть любовник. И я никогда не должна была судить ее поступки. Возможно, я просто зациклилась на мысли о том, что не переживу, если узнаю о них, кто они есть на самом деле.

– Может быть. А потом?

– Потом снова заговорила мать: «Знаешь, Эмили, эта история пошла нам на пользу. В самом деле, мы с твоим отцом поняли, наконец, то, что давно уже надо было понять. Мы стали серьезными людьми, чего нельзя было сказать до этого происшествия. Мы поженились, потому что любили друг друга, наш брак продержался гораздо дольше, чем у других, но разрыв происходил постоянно, ежедневно, сантиметр за сантиметром. Я, думая, что больше его не интересую, пыталась сблизиться с тобой. Хотя у тебя совершенно отцовский характер и ты стремилась к самостоятельности. И в результате я осталась совсем одна, одна со своей профессией, к которой никогда не питала особой любви. Та история, о которой тебе стало известно, дала мне возможность почувствовать, что я – живу, она очень помогла мне и еще одному человеку. Одним словом, все это – классическая история скучающей буржуазки, встретившей на своем пути не могу сказать ловеласа, но человека, не упускающего возможности завести роман. Вера в любовь обладает такой же силой, что и в вера в будущее. Ты сам творишь свою историю и рассказываешь о ней так, как она представляется тебе. Надо только, чтобы тот, другой человек, был так же честен с тобой, чтобы не стать игрушкой в его руках. Я никогда не думала, что могу пуститься с кем-нибудь в подобную авантюру. Твой отец оказался по-настоящему благородным человеком, потому что он сумел все понять. И простить». При этих словах отец опустил голову. Вид у него был смущенный и довольный одновременно.

– Ну и вечерок! О чем только вы не переговорили.

– Ну, после этого я просто не могла им не рассказать обо всем, о булимии, о рвоте, о ночном клубе. Ну, почти обо всем, я только умолчала о кокаине и о Патрике Убере. Может, мне тоже следовало проявить широту взглядов, раз уж затеяли большую семейную стирку грязного белья. Самое интересное, что в результате этого кризиса наладились отношения между ними и мной, особенно – между ними обоими. Вообще у меня вчера было такое ощущение, что я с родителями поменялась местами. Или нет, скорее, что я и родители, мы оказались на одной ступени. У меня уже не получалось разговаривать с ними с позиции маленькой девочки. Знаешь, я очень быстро привыкла к новой ситуации и поняла, что могу быть их дочерью, не оставаясь при этом маленькой девочкой. Таинство превращения.

– Это все? – поинтересовалась Сара.

– Нет, потом, разумеется, говорили о моей учебе. Отец взял слово в мою защиту. Он чувствовал свою ответственность за то, что я пошла учиться именно на этот факультет. Он заверил меня еще раз, что я совершенно свободна в выборе. Я пыталась его остановить, но все было бесполезно. В конце концов мне удалось вставить слово, и то, что я сказала, его очень удивило и немного успокоило. Я заявила, что остановилась на этой специальности вовсе не из-за него. Впрочем, может, его пример немного и повлиял, но мне всегда хотелось иметь свободную профессию, чтобы не было начальника. Одним словом, мне вовсе не так уж и не хочется стать хирургом-стоматологом, потому что, во-первых, у меня есть все учебники, а потом, учиться на него, по времени, гораздо короче. А чтобы быть честной, я добавила, что всегда ценила социальное положение нашей семьи. Только тогда моя мать опять вошла в роль матери и спросила, на самом ли деле я решила возобновить учебу.

– А они что, так ничего и не знают? – удивилась Сара.

– Нет, я хочу им рассказать после того, как все произойдет. Не могу тебе передать, как они были довольны, когда я их заверила, что вовсю готовлюсь к сентябрьским экзаменам и надеюсь не остаться на второй год. Зато это был конец, правда, мне опять пришлось сделать им больно.

– Да? А почему?

– Потому что отец спросил, останусь ли я ночевать дома. Я ответила, что нет, что я не хочу больше жить с ними, что, когда закончится мое лечение в клинике, я рассчитываю воспользоваться его предложением снять для меня однокомнатную квартирку. Они не могли представить, как от них уйду. Я тоже, но тем не менее я вздохнула с облегчением, когда осталась одна. Скажу откровенно, что больше я не выдержала бы. Я была просто как выжатый лимон.

– Ты меня удивляешь!

Саре почти сразу, как только Эмили начала свой рассказ, бросилось в глаза, что подруга стала по-другому двигаться, что в ее взгляде появился блеск, что изменилась ее манера говорить, жестикулировать. Взгляд назад, брошенный с позиции вырвавшегося из-под родительской опеки ребенка, сломал внутренний барьер и осушил море ее страхов и тревог. Отважившись, наконец, поспорить с родителями, не согласиться с их мнением, говорить с ними на равных, как взрослый человек, Эмили сама не заметила как, но все ее внутренние путы исчезли, растворились. Сара обрадовалась этому новому, освобожденному состоянию духа подруги, оно напомнило ей свой, недавно пережитый, перелом в отношениях с родителями.

– А ты, Сара, как у тебя все прошло?

– У меня тоже все здорово, – радостно улыбнулась девушка. – Мы с Люсио пришли в ресторан сразу после них. Так что никто не нервничал, ожидая друг друга. Я думаю, они специально договорились прийти раньше, и очень удивительно, что на этот раз отец пришел в точно назначенное время. Они оба выглядели прекрасно и великолепно держались, я ими гордилась. Люсио шепнул мне на ухо, что я на них похожа… но позднее добавил кое-что не очень приятное, он сказал, что характером я в его превосходительство.

– А что, – поинтересовалась Эмили, – у него и вправду плохой характер?

– Нет, что ты, совсем нет, просто он – человек, очень много думающий, очень организованный и в конечном счете умеющий подчинять себе людей.

– А знаешь, когда ты находишься на своем рабочем месте, эта комната совсем не похожа на обычную столовую. Ты превратила ее в лабораторию.

– И на том спасибо, – расхохоталась Сара. – Впрочем, мне такая мысль тоже пришла в голову, когда вчера я проверяла количество растительного масла в бутылке, чтобы узнать, не добавлял ли его кто в свои блюда сверх положенной нормы и без моего ведома. Подожди, дай я закончу. Ну вот, меня распирало от гордости, потом мне стало страшно, потому что я подумала, вдруг Люсио будет неуютно себя чувствовать между отцом, матерью и мной, что он может почувствовать себя здесь лишним. Но мой отец оказался на высоте: едва завидев нас, он встал, поздоровался и сразу обратился к Люсио, вместо того чтобы говорить обо мне. Ой, как меня это обрадовало! Он ему сказал: «Здравствуйте, мсье, очень рад с вами познакомиться, и огромное спасибо за все, что вы сделали для Сары». Тут я немного встревожилась, мне показалось, что он благодарит его, словно прислугу за хорошую работу. Одним словом, я вам признателен, что вы были хорошим санитаром для моей дочери. Но такого не случилось. Моя мать тоже подошла к Люсио и попросила разрешения его обнять, это означало, что она признает его статус близкого друга ее дочери. Отец схватил мою руку и очень сильно пожал ее. Я почти обалдела от радости. Сказать по правде, то же самое читалось и на их лицах, когда они смотрели на меня. Мы снова были вместе, но не так, как раньше. Сейчас все было гораздо лучше, может, такое чувство возникает при удачных политических переговорах. Нет, ну не смейся, Эмили, я не хочу сказать, что они лицемерили передо мной. Они были предельно искренни, это невозможно подделать.

– А как еда?

– За столом все вели себя как ни в чем не бывало. Мы не обсуждали мой кризис, когда сердце остановилось, не вспоминали о стычке с Метью, мне не сказали ни слова упрека за то, что я сбежала с

Люсио. Они просто рассказывали о моем детстве, словно они – двое сентиментальных старичков, повторяющих одно и то же. Потом, конечно, и мама тоже отлично справилась со своей ролью. С самым невинным видом она задала Люсио чуть не две тысячи вопросов. Ей хотелось знать все о его семье, учебе, о его намерениях и взглядах на будущее. Но самым классным из них двоих был все-таки отец. Он расспросил его о клинике, высказал свое мнение о методах лечения, он с ним разговаривал как со своим коллегой, медиком. А для тех, кто хорошо знает министра, моего отца, видеть, что он интересуется кем-то другим, – это дорогого стоит!

– Короче, все тип-топ – резюмировала Эмили.

– Точно. Вот только зря я, наверно, заказала рыбу дораду. Было впечатление, будто я во всеуслышание выругалась. Наверное, чтобы их успокоить, мне следовало бы тут же заказать фуа-гра.

– Ну а как ты справилась с едой?

– Так себе. Тебе могу признаться. Мне все еще чертовски трудно есть. Если бы там не было Люсио, не уверена, что я смогла бы выкарабкаться. Мне никогда не нравилось мое отражение в зеркале.

– Как ты не права, глупышка! Ты даже не отдаешь себе отчет, насколько ты красива, даже твоя гиперхудоба тебе идет. А вот некоторые девушки, вроде меня, изнуряют себя рвотой, чтобы похудеть!

– Да, я знаю, но, говоря по правде, мне страшно. Каждый раз, когда передо мной стоит тарелка с едой, я подсчитываю. Я считаю и пересчитываю общее число калорий. Я даже могу сказать, что вчера я проглотила 740 калорий, а это моя программа на целый день.

– Да, ты не самая лучшая ученица Метью, он нам говорил тысячу раз, что если кто-то съел слишком много, то надо уменьшить порцию следующего приема пищи.

– Я знаю! Но у меня это получается рефлекторно. Метью говорит, я смогу себя контролировать, только когда забеременею.

Эмили широко развела руками:

– Так давай. Все можно сделать в нашей клинике, которая превратилась в что-то среднее между домом моды и яслями. А если заболят зубы, я помогу. Ну, рассказывай дальше.

– Потом они стали вести себя, как «нормальные» родители, которые знакомятся с женихом своей дочери. Вот уже некоторое время я хожу куда-нибудь только вместе с Люсио, и я не уверена, что он – мужчина моей жизни, даже если бы я очень хотела, чтобы это было именно так. А родители, я тебе гарантирую, как только ты познакомишь их со своим парнем, как они пускаются во всю прыть. При других обстоятельствах я решила бы, что они хотят избавиться от меня.

– Ты будешь еще с ними встречаться?

– Конечно! Если бы наша с Люсио квартирка была бы побольше, мы пригласили бы их к себе. А так, было решено, что в воскресенье мы идем на обед к моим родителям. У меня гора с плеч упала после того, как родители благожелательно отнеслись к Люсио. И очень счастлива от того, что у меня с ними восстановились или заново наладились отношения. Война окончена. Поскольку мы все в этой войне были ранены, то теперь нам нужны мир и гармония, чтобы вылечиться окончательно.

– То же самое чувствую и я, – задумчиво произнесла Эмили. – Ральф считает, что в эту клинику попадают те, кто пережил что-то вроде минутной смерти.

– Я, к счастью, избежала ее, и это случилось здесь. Знаешь, не будем говорить об этом! – тряхнула волосами Сара.

Желая изменить тему, Эмили посмотрела на часы, затем поднесла их к самому носу подруги:

– Ты видишь, сколько времени? Ты никуда не торопишься?

– Не говори это Метью, но мне кажется, что я потихоньку излечиваюсь от анорексии: у меня совершенно пропало желание работать. Мне хочется только слушать музыку и болтать о пустяках. Слушай, если тебе не трудно, может, поможешь мне, сделаешь пару пустяков, чтобы я не опоздала с завтраком?