В веселом расположении духа и в приподнятом настроении, заряженный положительной энергией, которой была пропитана его клиника, Метью вернулся домой раньше обычного. Немного тишины, еды, отдыха – и усталости как не бывало. Он с удовлетворением думал, что все наконец встало на свои места, что его пациенты, такие разные, стали чувствовать себя гораздо лучше, однако его опыт и характер подсказывали не спешить с оптимистическими выводами. Всегда может случиться что-то неожиданное. Конечно, он привык к беспокойным периодам, когда, казалось, не будет конца заботам и проблемам, требующим немедленного решения, и всегда, буквально до сегодняшнего дня, ему всегда удавалось повернуть события в нужное русло. А на этот раз получится ли у него довести своих пациентов до окончательного выздоровления, или это улучшение означает всего лишь, что болезнь лишь временно отступила?

Время от времени реальность заставляла его признавать, что его профессиональные возможности имеют границы. Не только те, которые установил современный уровень развития медицины, но и те, которые очертил ему сам пациент. Некоторые больные, он это знал и признавал, не хотят лечиться, цепляются за свои симптомы, по самым разным, порой невероятным причинам не желая расставаться с ними, своими руками запирая дверь, ведущую к спасению.

Например, мадам Бензимон, она собрала, какие только могла, препятствия и расставила их на своем пути к выздоровлению. Если она добьется желаемой степени похудения и сумеет удерживать свой вес на этом уровне, то у нее больше не будет причин отлучаться из дома, где ей скучно. Кроме того, она могла бы стать привлекательной и для других мужчин, не только для своего мужа, и не могла бы уже жаловаться на его неверность, которую она объясняла своей чрезмерной полнотой, и была бы вынуждена признать, что связывает их лишь многолетняя привычка, в которой любви не осталось и следа. К тому же она отступилась бы от внушенных матерью с детства правил: «Доедай все, потому что в Африке дети голодают» (какая тут связь?), «Лучше вызывать зависть, чем жалость», «Наедайся сегодня, потому что не знаешь, что ждет тебя завтра», «Путь к сердцу мужчины лежит через желудок» и так далее. Воспитанная на таких принципах, она не видела причин жаловаться или считать себя жертвой. А ведь, считай бы она себя таковой, это могло бы побудить ее поискать другое занятие на целый день, придумать другой способ выплескивать свои негативные чувства, кроме постоянного поглощения пищи, найти для своих тревог другой выход, кроме беспрерывного наполнения желудка, иной способ выразить свою женственность, не доводя свои формы до необъятных размеров.

Метью знал, что в лице Лилиан он столкнулся с трудным случаем, замаскированным ее кажущейся мягкостью и благодушием. Ее тучность, с которой она упорно не желала расставаться, возникла по многим причинам: генетическим, психологическим, культурным, социальным. Если бы ее патология сводилась бы к одной только проблеме в питании, то и в этом случае ее лечение растянулось бы на несколько лет.

Зато Метью с удовлетворением наблюдал, как стабильно улучшается состояние Сары и Дельфин. Ведь эти две пациентки, два диаметрально противоположных случая одной болезни, были на волосок от гибели. Эмили, приняв наконец решение продолжать далее учебу, разговаривала теперь с ним просто и открыто. Что же касается Ральфа Фаррелла, а Метью повидал на своем веку немало пациентов, имена и фотографии которых не сходили с глянцевых страниц, с повадками уличных хамов, капризных, все и всех презирающих, безудержных обжор, которые, несмотря на все свои клятвы, были не в состоянии придерживаться ни одного врачебного предписания; – так вот, к огромному удивлению Метью, Ральф оказался идеальным пациентом. Кутюрье соблюдал прописанный ему режим до последней запятой, ежедневно занимался физкультурой и худел прямо на глазах. Он же замечательная реклама для клиники! Доктор вспоминал, как вначале он опасался, что артистический характер и богемные привычки нового пациента плохо впишутся в дисциплину клиники и постоянные ограничения, которым должен следовать каждый, желающий исцеления. Его страхи оказались напрасными, Ральф все это воспринял как само собой разумеющееся и переносил с редким хладнокровием.

Всегда, когда Метью чувствовал, что он выполнил свой профессиональный долг, он спешил к Марианне поведать ей о своих достижения. Правда, иногда он был не уверен, а стоит ли рассказывать о повседневной больничной суете, вдруг ей уже надоели хуже горькой редьки его истории про людей, которых она никогда не видела и не увидит. С одной стороны, ему хотелось выглядеть героем в глазах жены. А с другой – он боялся наскучить ей своими тревогами и переживаниями. Одним словом, он гораздо охотнее и многословнее рассказывал о своих победах, чем о поражениях. Эдакий застенчивый фанфарон, прикрываясь благородным юмором, он не мог откровенно признаться главной женщине своей жизни в том, что он далеко не всемогущ и не всеведущ. Разумеется, эта скромность, этот глубоко спрятанный секрет полностью вписывались в его концепцию любви, а значит, они должны передаваться по наследству. Свои неудачи он хранил в себе, ограждая от них своих близких. Но он знал, и это неоднократно было проверено самыми тяжелыми испытаниями, что Марианна понимала его и без слов, и у нее был достаточно сильный характер, чтобы справиться с его слабостями. Не этот ли полуребяческий способ показывать свою любовь помог их семье прожить в мире и согласии столько лет?

Пальто он снял в лифте, галстук развязал в прихожей, и вот – он уже в кухне, наливает в стакан холодную колу-лайт. В этот момент вошла Марианна. Он всегда добродушно усмехался, слыша острое постукивание по полу ее высоких каблучков, потому что знал, что вообще-то жена предпочитает спортивную обувь и джинсы, но когда она его ждет – для нее дело чести одеться так, будто им предстоит романтическое свидание. Вот это тоже входит в общий рецепт их двадцатилетнего супружества. Этим вечером она выглядела особенно элегантно, в воздушном платье-тунике, а ее зеленые глаза, подведенные тушью, блестели особенно ярко. Встретив его оценивающий взгляд и выслушав комплимент, Марианна вспыхнула озорными огоньками в глазах, но ответ ее был скромен:

– Спасибо, ты очень мил. Ты сегодня рано!

– Да, но сегодня я действительно переделал все, что мог. Поедим?

– Запросто. Мне кажется, за последнее время ты пополнел.

Метью удивился и принял оскорбленный вид:

– Кто тебе такое сказал?

– Люди, с которыми ты встречаешься, и те, которые видят тебя в телепередачах. Ты же отлично понимаешь, что твоя фигура должна быть безукоризненна, профессия обязывает.

– Есть очень простое решение: меня больше нигде не показывать, а тебя посадить на мое место. По крайней мере, ты – образец безукоризненной фигуры. И все будут считать, что это – моих рук дело.

– Это бессовестный обман, – рассмеялась Марианна, – а как быть с теми героическими усилиями и со спортивными занятиями, которые я предпринимаю, чтобы сохранить форму?

– Ты можешь их бросить, дело твое. Когда тебе надоест изнурять себя физкультурой, я приглашу тебя в чайный салон, где наслаждаются ромовыми бабами и настоями из тысячелистника.

– Нет уж, спасибо, я предпочитаю хорошую чашку горячего сладкого шоколада со сливками – из тех блюд, что моментально откладываются жиром на бедрах.

Марианна почувствовала желание мужа поболтать, поэтому она повернула разговор в сторону клиники.

– Ну, расскажи, как поживают твои пациенты?

– Понимаешь, сейчас я переживаю один из самых приятных и необычных периодов. Я знаю, что смешно слышать, когда врач говорит подобные вещи, но это в самом деле увлекательно – встречаться лицом к лицу с критической ситуацией и быть уверенным, что ты с ней справишься. И это тем более здорово, что сейчас все идет хорошо.

– Как и всегда! Просто это вопрос времени.

Метью согласно кивнул:

– Да, ты права, в девяти случаях из десяти. Даже если сначала ситуация кажется невероятно запутанной, почти неразрешимой, к концу все улаживается, распутывается и все завершается благополучно. Потому что очень часто вдруг появляется какой-то элемент, обнаруживается новая деталь, какая-то хитрость, кто-то дает совет, и все это помогает отыскать ту ниточку, потянув которую можно распутать весь клубок.

– Кстати, дочка министра, как она?

– Сара? Это чудо! Она была в таком безнадежном состоянии, что у меня действительно опускались руки. Но она воскресла благодаря любви.

Марианна с напускной строгостью сказала:

– Нет, ты понимаешь, что ты говоришь, это же безнравственно!

– Почему безнравственно? Почему у всех всегда на уме штампованные фразы и классические ситуации? Смотри, что получилось. Она влюбилась в человека, который понимает ее болезнь и имеет некоторый опыт ее лечения. Это же большая удача для нее. С другой стороны, я знаю, не такой уж я наивный, что студент-медик в роли жениха дочери это бальзам для честолюбия отца девушки, очень чувствительного к социальным различиям. Кроме того, и это самое главное, именно волшебный поцелуй Люсио спас Сару от анорексии. Не ее отец-министр и не ее мать-домохозяйка. Я констатирую то, что вижу: этот парень преуспел там, где все до него садились на мель. Так что же тут плохого?

– А от чего появляется эта болезнь?

Метью потер ладонью наморщенный лоб:

– Я прочитал об этом все, что только мог. Объяснения от самых фантастичных до самых заумных. Но излечить анорексию силой – это никому никогда не удавалось. Можно кормить человека против его воли, как гусей или свиней, но так болезни не победить. Выздоровление может начаться, только когда условия жизни больного каким-то образом изменятся и приблизятся к более или менее нормальным.

– Тебе так нравится лечить анорексиков?

– Вовсе нет, наоборот. Скажу откровенно, когда я вижу кого-нибудь из них в своем кабинете, я сразу понимаю, сколько трудностей меня ждет и как этот случай будет отравлять мне жизнь. Приступая к беседе, я очень волнуюсь, несмотря на то, что назубок знаю все фазы, через которые пройдет наш разговор: сначала пациент будет все отрицать, затем соглашаться, далее хитрить и под конец врать. И статистика показывает, что все всегда происходит именно так.

– Знаешь, что меня больше всего удивляет в твоих рассказах? – Марианна решила наконец задать вопрос, который давно не давал ей покоя. – Вся эта разношерстная компания в твоей клинике… у кого-то жуткий недобор веса, у кого-то перебор, кого-то без конца тошнит… Как они все уживаются? У них получается понимать друг друга?

Метью рассмеялся:

– Лучше, чем ты можешь представить. А сейчас они все и вовсе на седьмом небе. Все работают, все занимаются спортом, все худеют, некоторые толстеют. У меня такое впечатление, что я – директор обычного дома отдыха.

– Так это же прекрасно, разве нет?

– Да, но несколько озадачивает. Моя работа предполагает вполне определенные рамки. Но когда эти рамки начинают жить самостоятельной жизнью, не предупреждая меня о грядущих переменах, у меня возникает чувство, что я – абсолютно атипичная личность, не уважающая догмы своей профессии. Иногда меня это удручает. Поскольку, будем честны перед собой, от того, совершаю я сейчас обход палат или не совершаю, ничего не меняется, мои пациенты и без этого с каждым днем чувствуют себя все лучше и лучше. И причина здесь не во мне, а в том, что они стали настоящим сообществом. Ты увидишь мадам Бензимон, королеву мелкого бизнеса, она теперь закадычная подруга баронессы, у которой сын епископ в Ватикане, – увидишь, какие они забавные! Дочь министра теперь у нас за повариху, а ее подружка училась на стоматолога-хирурга, а потом решила бросить учебу и устроиться официанткой в ночной клуб. А заварил кашу Ральф Фаррелл, кутюрье, он-то и втянул всю эту компанию в подготовку своей новой коллекции. Он превратил клинику в свою штаб-квартиру. Сначала я предоставил ему зал заседаний для его встреч с поставщиками и подрядчиками. Вскоре вдоль почти всей улицы стали стоять машины текстильных фабрик чуть ли не всей Франции. Одним словом, художественный беспорядок. Но я – вне всего этого. Поскольку моя функция заключается в чем? Предложить им эффективный терапевтический курс! Какие применяются методы лечения – не важно. Важен результат.

Марианна, слушая мужа, подошла к холодильнику.

– Что ты хочешь на ужин? – спросила она.

– Как мне надоело питаться всухомятку в клинике, а дома наспех перекусывать. Я же прихожу домой так поздно, какой уж тут ужин.

– Хочешь, я приготовлю овощной суп?

По скривившемуся лицу мужа Марианна поняла, что супа он не хочет. Подумав немного, она предложила другое:

– А, я знаю, что тебе понравится. Если есть терпение немного подождать, я сделаю сырное суфле.

– И бутылочку шампанского!

– Отлично, только мне кажется, ты больше рад шампанскому, чем суфле.

– Нет, суфле в данном случае служит поводом для шампанского.

Марианна достала из шкафа посуду, необходимые продукты, и кухня тотчас же наполнилась уютными, домашними звуками. Они успокаивали Метью, уверяли его, что все в его жизни хорошо, но он все-таки спросил:

– Как ты думаешь, долго еще продлится такая жизнь?

– А что такое? – встревожилась Марианна.

– Просто ты очень много работаешь, а в любом деле важно соблюдать меру.

– Понятно. Ты сейчас рассердишься, потому что у меня в голове вертится совершенно другая мысль. Я хочу написать книгу о том, что происходит в твоей клинике, описать истории твоих пациентов. Я без устали выпускаю книги, освещающие техническую сторону питания, но мне кажется, пришло время рассказать о моей профессии с общечеловеческой, если можно так выразиться, точки зрения. Рассказать о переживаниях и страданиях самих пациентов и тех, кого их недуг задел рикошетом, то есть близких им людях. Объяснить, что иногда приятное событие или просто даже какая-то мелочь может повернуть события вспять, то есть спасти всё. Я хочу, чтобы, прочитав эту книгу, люди поняли, что надежда и оптимизм – это самые главные человеческие качества, только они в конечном счете могут помочь человеку выжить. Понимаешь, чем больше я вижу больных людей, тем чаще замечаю, что они, и я в том числе, часто сами замыкают себя в круг своих забот и тревог, хотя всегда существует возможность открыть окно и посмотреть на что-то более веселое.

– Целая лекция о счастье и гуманизме, вместе взятых! Но из этого я заключаю, что с завтрашнего дня на нас, на детей и меня, ты будешь тратить меньше времени?

– Вот ты этого не знаешь, но я бываю с тобой гораздо чаще, чем другие мои коллеги женщины видят своих мужей. А что касается дочерей, тебе не кажется, что твое участие в их воспитании будет гораздо эффективнее, если ты не будешь все время стоять у них над душой? Не ты ли мне объяснял, что воспитательная роль отца заключается в его моральном присутствии, а не в физическом?

Марианна лукаво взглянула на мужа:

– Все отлично устраивается!

– А тебе хотелось бы видеть меня дома почаще? Ты меньше времени тратила бы на детей, и я всегда был бы у тебя на подхвате.

Марианна не стала опровергать аргументы мужа.

– Мне всегда хотелось иметь нормальный рабочий день, – продолжал Метью. – Я хотел бы жить динамично и с оптимизмом, как я тебе говорил. Я буду увлекаться каким-нибудь делом, у меня начнется душевный подъем, обнаружатся новые силы, откроется второе дыхание, бесполезно будет меня удержать. А сейчас я похож на сороконожку, которая всегда хочет идти быстрее, чем может, поэтому изо всех сил старается выбрасывать переднюю часть туловища подальше вперед. Я часто думаю, какова главная задача лечения, как врачебного процесса. Когда углубляются в научное описание сути вещей, то понимаешь, что никто никогда не приблизится к истине. Как хорошо, что существуют разные мнения, которые вступают в противоречия, затевают споры, – в них изредка на поверхность слов выплывает правда. Сейчас мне кажется, что для выздоровления технические процедуры не так уж и важны, главное выдавать больному определенную дозу любви. Если бы это возможно было делать каким-нибудь аппаратом, вроде электрошока… Но эта процедура принесет результат только вкупе с эмоциональным воздействием, с развитием отношений, которые всегда непредсказуемы.

– Что-то я не очень хорошо тебя понимаю, – нахмурила брови Марианна.

– Каждый человек может услышать любого другого. Я не видел ни одного психоаналитика, который вылечил бы больного, кроме того, который под конец лечебного курса объявил пациенту, что вскоре тот будет чувствовать себя отлично. Поэтому я не берусь утверждать, что психоаналитик может действительно повлиять на ход выздоровления. В самом деле, вместо его пространных рассуждений по поводу того, что он привел пациента в определенную точку, в которой его поведение можно оценить, лишь оказавшись в ней, следовало бы прислушаться к самому больному, потому что чаще всего его объяснений вполне достаточно, чтобы определить направление лечения. Ну да ладно. Самое интересное, что если одного и того же больного выслушают десять разных специалистов, единого мнения у них не будет никогда. И все-таки иногда удается добиться положительных результатов.

– И его вылечивают?

– Ты имеешь в виду, удается ли отвлечь больного от его собственных мыслей и руководить им, не зная истинной причины его заболевания? Я тоже часто задаю себе этот вопрос. Если пациенту удастся войти с кем-нибудь, не обязательно со своим лечащим врачом, в исключительно доверительные отношения, то он может найти в себе новый источник энергии, который поможет ему преодолеть свою болезнь. Во всяком случае, эта теория подтверждается моей практикой – я убедился, что отношение пациентов к пище формируется в результате целого комплекса причин. Прежде всего, что это значит – принимать пищу? Мы прекрасно знаем, что в неурожайные годы, когда наступал повсеместный голод, люди употребляли в пищу разные, казалось бы, совершенно несъедобные разности. Есть – это значит съедать часть своего окружения, поглощать эмоции других людей, заставлять их разделять твои чувства. Что толкает повара стать поваром? Только ли удовольствие каждый день месить тесто, печь и жарить? Нет. Самое главное – это его желание добиться особого вкуса своих изделий, приготовить что-то сенсационное, отдавать другим часть себя и получать от них тепло доверия.

– Например, сырное суфле?

– Вот именно! Если ты польешь суфле соусом не на кухне, а за столом, ты создашь совсем другую атмосферу, и манера общения с твоим сотрапезником станет несколько иной. Попробуй.

– Я никогда не думала об этом, но, по-моему, ты прав.

Этим вечером Метью решительно был в ударе, впрочем, как всегда, когда ему удавалось заняться чем-то другим, кроме ежедневных служебных обязанностей. И каждый раз, когда удавалось поговорить по душам.

– А какие чувства ты испытываешь к своим пациентам?

– Это странно, но когда я – с ними, у меня такое ощущение, будто я играю какую-то роль. И делаю это не для того, чтобы показаться другим, чем есть на самом деле, не как актер, занятый в каком-то спектакле. Нет, мне это нужно, чтобы собраться внутренне и сосредоточиться на моем истинном «я», только оно может им помочь. Причем этот механизм запускается мгновенно и без всякого усилия с моей стороны, что всегда меня удивляет.

– Некоторые назвали бы это самоотверженностью. По-моему, не стоит углубляться в метафизику твоих профессиональных навыков.

– О, мои рассуждения гораздо примитивнее! Я никогда не знаю, нужно ли сначала сделать шаг, а потом уже думать, или подумать, а потом действовать. Я постоянно сталкиваюсь с извечной проблемой – с конфликтом между инстинктом или интуицией, с одной стороны, и методологией – с другой. Я все время думаю, что из них причина, а что – следствие. Единственное, что я могу утверждать, – это то, что врачебная интуиция, или инстинкт, основывается на бессознательной привычке собирать воедино, накапливать, запоминать множество деталей, с которыми сталкиваешься на протяжении долгих лет учебы и практики, чтобы потом, когда-нибудь, сложить из этой разрозненной мозаики что-нибудь полезное. Как и в любом другом деле, когда-нибудь наступает момент, когда ты начинаешь действовать автоматически, не раздумывая ни секунды.

За ужином Метью продолжал свои рассуждения, умолкая лишь на короткое время для того, чтобы отправить в рот очередной кусочек вкуснейшего суфле, глотнуть превосходного шампанского или выслушать реплику жены. Марианна была отличной собеседницей, одной из редких женщин, которые знают, когда вставить слово, как побудить сформулировать только-только возникшую, пока еще не ясную, мысль. Равный интеллектуальный уровень играл далеко не последнюю роль в их семейном благополучии.