Кабинет Метью оказался закрыт. Надо постучать.

Этого-то она и опасалась. Эмили в нерешительности потопталась на пороге, пока не услышала голос матери, немного приглушенный закрытой дверью. Хоть бы только удалось продемонстрировать равнодушное спокойствие!

В конце концов, здесь я дома, это моя территория, – успокаивала она сама себя. У нее созрело решение. Она не доставит матери удовольствия видеть ее слабой и нерешительной, она войдет с гордо поднятой головой, она – у себя дома. Разве не так? Она не будет стучать в дверь, она войдет, резко распахнув дверь, чтобы ее появление было шумным и внезапным.

Ворвавшись в кабинет, она застала Метью и Кароль сидящими друг напротив друга. При ее появлении они замолчали. Девушка наклонилась поцеловать мать – раньше она терпеть не могла такие телячьи нежности.

Доктор жестом пригласил ее сесть, прекрасно понимая и страх своей пациентки, но также и добрые намерения своей посетительницы. Во всяком случае, констатировала Эмили, вид у мадам судьи не такой непробиваемый, как обычно. Можно даже подумать, что она недавно плакала.

– Эмили, я знаю, что ты не переносишь, когда я обращаюсь с тобой, как с ребенком, но у меня был долгий разговор с твоей матерью, – начал Метью шутливым тоном, чтобы нарушить тягостное молчание. – Позволь мне обрисовать сложившуюся ситуацию.

Девушка согласно кивнула головой.

– Можно с уверенностью сказать, что за последние несколько месяцев в твоей жизни произошло множество неприятностей. Я объяснил твоей матери, так же как ранее – тебе, что рассматриваю твои приступы булимии и рвоты не как симптомы болезни, но как результат особого психологического состояния вследствие определенного стечения обстоятельств. Из которого ты пыталась выбраться таким образом. В конечном счете ты хотела просто как-то защититься. А поскольку никто не лечил исходную причину твоей проблемы, не искоренял и не уничтожал психологические «вирусы», то поэтому было бесполезно заставлять тебя есть и не выбрасывать затем содержание желудка в унитаз. Прежде всего, надо избавиться от недоразумений, к которым ведут существующие отношения между тобой, отцом и матерью. Если вы не против, мадам Вебер, мне хотелось бы, чтобы вы повторили в присутствии вашей дочери то, что вы только что рассказали мне.

Кароль попыталась взять руку дочери в свою, но та отдернула ее, причем жест получился почти детским. Встреча началась не слишком удачно. Придется употребить все свое красноречие. Сейчас даме-судье предстоит выступить в роли адвоката, в собственную защиту, причем вести дело ей придется с максимальной деликатностью и чуткостью.

– Эмили, доктор Сорин рассказал мне о том, что ты случайно услышала тот злосчастный разговор. Я не хочу больше врать. Это правда, что разговаривала я не с твоим отцом, а с другим мужчиной. Правда и то, что некоторое время я поддерживала с этим мужчиной любовную связь. Я не хочу скрывать это от тебя, но не готова пока объясниться с твоим отцом.

У Эмили застыло лицо.

– За почти тридцатилетнюю супружескую жизнь я обманула Марка только раз. И ты это обнаружила. Но сегодня эта история закончилась.

Метью перебил мадам Вебер:

– Эмили, речь идет не о признании твоей мамы. Эти слова – необходимое пояснение тебе. Я просил ее не делиться подробностями своей личной жизни, что предлагаю и тебе.

Кароль продолжила:

– Да, я влюбилась в мужчину и не стыжусь этого. Ты можешь меня осуждать за это – твое право. Ты полагаешь необходимым рассказать обо всем твоему ничего не подозревающему отцу, это опять же твое право. Ты просто спроси себя, зачем ты это делаешь: чтобы не лгать ему или чтобы отомстить мне? Ты можешь относиться ко мне, как ты хочешь, но прошу тебя, не делай ему больно. И не заставляй страдать себя. Только по моей вине тебе стало известно то, о чем ты никогда не должна была бы узнать, я была слишком неосторожна. Сказать по правде, это единственное, о чем я жалею.

– Ты уйдешь от папы?

– Нет, зачем? Я не переставала его любить, даже несмотря на интимную близость с другим мужчиной. Возможно, такое положение вещей тебе станет понятно позже, когда ты сама выйдешь замуж и проживешь в браке лет двадцать. Твой уход нас опять сблизил. Потому что мы нужны друг другу, и мы оба очень беспокоимся за тебя.

– Значит, тебя вполне устраивает, что я больше не живу дома? – Эмили не удержалась от язвительного замечания.

Метью, сердито сверкнув на нее глазами, вмешался:

– Твоя мать хотела сказать совсем не это, хотя не случись несчастья…

Удивленная и обиженная такими бестактными словами доктора, Эмили замкнулась, примолкла и уставилась глазами в пол.

Кароль Вебер, обращалась к ней, стараясь поймать ее взгляд:

– Я говорю совершенно откровенно. Теперь твоя очередь сказать мне, что я должна сделать, чтобы тебе помочь. Знай, что дверь нашего дома всегда для тебя открыта и что мы тебя любим. Но ты уже взрослая, и решать тебе.

Неожиданно именно эта последняя фраза перевесила все остальные. Хотя, уходя из дома, она хотела показать именно это, хотя она считала свои крылья достаточно оперившимися для самостоятельного полета, реальность обманула ее ожидания, бумерангом швырнув ей в лицо все ее надежды. Сейчас ей больше всего хотелось снова стать маленькой девочкой, которую защитят и успокоят материнские руки, отведут от нее эту огромную, свалившуюся внезапно беду. Но она слишком горда, чтобы малейшим движением выказать готовность к примирению или произнести простое, сердечное слово.

Метью, сидя в кресле, внимательно наблюдал за девушкой, от него не укрылись ее эмоции, хотя она старательно их прятала. Пришло время прийти ей на помощь.

– Мадам Вебер, мне кажется, Эмили необходимо дать время подумать об этом разговоре, прежде чем она даст вам ответ. Я предлагаю вам прийти сюда через неделю в это же время, если вы не имеете ничего против.

– Да, доктор, разумеется.

Кароль встала и подошла к креслу, в котором сидела ее дочь.

– Девочка моя, можно я тебя поцелую?

Эмили встала, чувствуя такую же неловкость в движениях, что и ее мать. Кароль обняла дочь и расплакалась.

– Прости, не хотела тебе досаждать, но знаешь, я очень тебя люблю.

Девушка высвободилась из материнских объятий и в свою очередь принялась всхлипывать. Метью положил на край стола бумажные салфетки, а затем деликатно отвернулся от плачущих женщин. Некоторое время спустя, когда всхлипывания стали реже и утихли звуки, которые обычно сопровождают употребление носового платка, что означало конец эпизода с проливанием слез, он понял, что первый этап примирения прошел успешно.

– До свидания, мама.

– До свидания, доченька.

Метью открыл перед Кароль дверь со словами:

– Я провожу вас, мадам. Эмили, подожди меня здесь.

Девушка вытерла глаза и стала понемногу приходить в себя после пережитого волнения, шока, смешения чувств, после увиденного ею неподдельного отчаяния матери, в которое она никогда не поверила бы, не стань сама свидетелем ее слез, не услышь она ее искренних слов, без единого упрека, без единой жалобы. Кажется, последний раз она видела Кароль плачущей лет двенадцать назад, когда умерла бабушка.

Вернулся доктор. Затворив за собой дверь, он спросил:

– Как ты себя чувствуешь?

– Пока не знаю, но уже, кажется, лучше.

– Когда ты вошла, ты боялась?

– Да. Но почти сразу перестала.

– Прекрасно! – улыбнулся Метью с довольным видом. – Для первой встречи это прекрасный результат. Может, тебе понравится теперь ходить в спортивный зал и, занимаясь физкультурой, избавляться от неприятных мыслей и огорчений?

– Никогда не думала об этом, но, возможно, это хорошая мысль. Я попробую.

Метью Сорин откинулся в своем кресле. Оставшись один, он почувствовал себя почти счастливым от того, что все-таки решился пойти ва-банк. В какое-то мгновение он испугался, что ситуация зайдет в тупик. Конечно, было бы лучше, если мадам Вебер сразу стала бы разговаривать с дочерью как женщина – с другой женщиной, чтобы та смогла поставить себя на место матери. И только когда он наконец услышал приглашение матери поговорить как женщина с женщиной, он понял, что победа близка. Конечно, сам процесс займет еще немало времени, но начало уже положено. Если бы он назначил встречу дочери с матерью на полчаса раньше, то психиатр клиники имел бы полное право упрекнуть его в том, что он вел себя, как слон в посудной лавке. Но он рассчитал все верно! Ему почти удалось довести курс лечения до благополучного завершения без помощи терапевтов, которые растянули бы все на годы!