Глава 22
Жил Никанор Потапович с дочерью Ольгой под Рязанью. Бабку свою давно схоронил, сам, почитай, дочку-то и вырастил. Выдал ее замуж за человека хорошего, геолога, скоро и Арина родилась. Чуть подросла детка, и уехала семья в Сибирь – хорошую работу дочкиному мужу предложили. Вот только стала там внучка болеть все время, Никанор малышку обратно под Рязань и увез. А что, молодым жить да работать, будущее свое строить, а он дочку вырастил и внучку на ноги поставит. Ольга с мужем не возражали, вскоре помогли им квартирку в городе купить, переехали дед с внучкой, но и деревню не забыли – каждое лето на природе, на свежем воздухе.
Никанор Потапович всю жизнь с травами возился, сборы целебные составлял, людей лечил. Не за деньги, а так, кто что даст. Тем и кормились. Арина болеть перестала, хорошо жили, ни в чем не нуждались, а вот когда пятый год ей пошел, история и приключилась.
Бывали в роду Вересовых случаи, открывались у кого-то чудные способности, да больше по мужской линии, а тут на тебе – в девочке проявилось. В деревне они как раз находились, в доме. Каталась Арина по комнате на детском велосипеде. А в комнате той на стене зеркало большое висело, старое, еще от отца Никанора осталось. Заигравшись, девочка поехала прямиком на зеркало, да не ударилась о стекло. Зеркало пошло рябью, как вода, и без препятствий пропустило внучку внутрь, в Зазеркалье. Никанор и сообразить-то ничего не успел, как ребенок развернулся и так же спокойно выехал обратно в комнату, а отражение осталось в зеркале. И само по себе продолжило кататься на велосипеде.
Позднее потихоньку разобрались, как эта способность работает, и самое главное – что никакого вреда девочке не причиняет. Вот только, взрослея, Арина стала застенчивой, людей сторонилась, боялась, узнают, что она не такая, как все, будут насмехаться, пальцем показывать. Возле деда так и держалась. Да и ему было спокойнее, что внучка при нем всегда. Устроил ее после школы библиотекарем, сам консьержем в жилом доме подрабатывает, мать с отцом помогают, хватает им. Но не век же девчонке среди книжек сидеть, людей не видеть, вот и решил подыскать ей работу поинтереснее да в коллективе.
– Ясно, – сказал Феликс, когда старик закончил. – Насчет «объявлений на столбах»… Девочка информацию считывает или вы сами?
– Сам я чуток почитываю, – признался Никанор. – По малости совсем природа открывается, все ж таки мы с ней, почитай, семьдесят три годочка хорошо ладим. Так что, берете нас?
– Вас? – переспросил Феликс. – Вас обоих?
Старик утвердительно кивнул.
– Аринка всегда при мне, вот пущай и будет на глазах, мне так спокойнее. Одну не отпущу.
– И кем же я вас возьму, в качестве кого?
– Да хоть бы и секретарем на полставки. – Никанор поправил очки, подталкивая их повыше к переносице. – Фирме всяко секретарь понадобится – кому-то ж надо на звонки отвечать, посетителей записывать, чай заваривать, пол подметать, за порядком следить. Вот я и буду секретарское хозяйство вести.
Тяжело вздохнув, Феликс посмотрел куда-то поверх пышной седой шевелюры.
– Не могу сказать пока, будет ли у нас какой-то офис…
– А куда ему деваться, конечно, будет, – невозмутимо ответил Никанор. – Заварил кашу – не жалей масла.
В дверь позвонили – вернулась Арина. Дед принялся было журить внучку за долгое отсутствие, но задержалась она, выбирая самые крупные орехи.
– Благодарю! – Феликс взял из ее рук увесистые пакеты, достал три ореха, остальные убрал в холодильник. Продолжая размышлять об офисе, он быстрыми движениями «раскрутил» кокосы и выпил молоко. Никанор с Ариной наблюдали за его руками, брезгливо кривящимся ртом и судорожно дергающимся горлом. Когда в мусорное ведро полетела скорлупа, девушка произнесла с неуверенным сочувствием:
– Невкусно?
Не ответив, Феликс перевел дух и посмотрел на нее.
– Значит, так, Арина, на работу я тебя беру…
– Нас, – деликатно кашлянул Никанор.
– Да, вас, тебя и деда твоего. Скажи-ка мне, через оставленное отражение что можешь делать?
Под его взглядом девушка растерялась.
– Видеть… – пролепетала она, – и… и… все…
– Только картинку происходящего, звуки не слышишь?
– Нет…
– Как далеко можешь находиться от отражения?
– Метров двести. Если дальше отойти, плохо различаю.
– Как именно принимаешь информацию?
– Глаза закрываю и вижу… все, что видит отражение.
На вопросы девушка отвечала, волнуясь, как ученица на уроке, с горящим на щеках румянцем.
– По желанию можешь оставлять отражение, или оно само собой всегда остается?
– По желанию. Чтобы оставить, надо потрогать зеркало. Но если сильно нервничаю или испугалась, то может и само остаться.
– Управлять отражением, двигать его в зеркале можешь?
– Да, оно меня слушается.
– Хорошо, – удовлетворенно кивнул Феликс. – Давайте ваш телефон. В начале будущей недели позвоню.
Проводив гостей, Феликс вернулся на кухню и только тогда заметил, что зеркало в простенькой раме так и осталось висеть на стене. Заглянув в серебристую поверхность, он увидел, что размытые черты проступили яснее, четче, хотя все еще ускользали. Подняв руку, Феликс тронул зеркальную поверхность, провел пальцами, словно пытался коснуться собственного лба, подбородка… Затем отвернулся с колотящимся сердцем. Хотел снять зеркало со стены, но оставил висеть.
Оставшись в долгожданном одиночестве, Феликс разделся, набросил халат и пошел в спальню. По привычке клонило в сон, но он не поддавался, твердо решив не спать днем и ночью обходиться без снотворного. Включив светильник, Феликс лег на кровать, подложил руку под голову и стал смотреть на стену. Мечи, кинжалы, пара итальянских стилетов, метательные ножи… всего тридцать четыре штуки. Каждый из них Феликс знал до мелочи, до малого изъяна, но всякий раз ложась в постель, рассматривал, изучал их, словно впервые. Когда видел в темноте, часами мог вглядываться в тусклое потустороннее сияние оружия, теперь же в свете электричества, блеск клинков, инкрустация рукоятей – все казалось слишком ярким, чересчур живым, почти назойливым.
Блуждающий взгляд остановился на висящей по центру узкой полке черного дерева, где на подставке покоилась шпага из толедской стали с рукояткой, обтянутой шершавой черной кожей. Всякий раз, глядя на этот клинок, Феликс вспоминал своего учителя. Ему было лет пять, когда в доме появился Диего Вальдес – одна из лучших шпаг королевства, мастер «Ла Дестресы», и взялся обучать его фехтованию, музыке, философии, искусству. «Воин, умеющий лишь убивать, ущербен и пуст. Ты должен видеть мир в целом, а бой – лишь часть мировосприятия», – гласила философия школы «Ла Дестреса».
К четырнадцати годам Феликс не только усвоил науки, но и в совершенстве овладел искусством «Дестресы». И вот настало время, когда он выиграл у мастера десять из десяти поединков подряд. На следующий день Диего принес эту шпагу, с рукоятью, обтянутой черной кожей, и сказал: «Ты почти готов. Теперь попробуем боевым оружием». И Феликс проиграл все десять поединков. Он не мог понять, почему проигрывает раз за разом, и на его вопросы учитель ответил: «Это был последний урок. Когда поймешь, в чем причина, ты будешь готов». Феликс не спал ночь, промучился весь день, в конце концов упал учителю в ноги с просьбой объяснить причину поражений. И мастер ответил: «Ты просто не был готов убивать».
Мягкий свет, желтоватыми бликами играющий на гранях клинка, казался до того ярким, что резал глаза. Феликс отвернулся, смыкая веки. Так и лежал, всматриваясь в темноту. И не заметил, как уснул.
Разбудило его сердитое карканье Паблито. Ворон возмущался, что Феликс спит в неположенное время и нарушает режим.
– Который час? – Резко поднявшись, мужчина сел, опуская босые ноги на ковер, тряхнул головой, разгоняя сон, и запустил пятерню в разлетевшиеся по плечам волосы.
– Почти полночь! – В негодовании взъерошенная птица металась из угла в угол. – А ты уже выспался! Управился! Куда теперь ночь девать – гулять пойдем? А к утру, уставшие и сонные, поедем за город четвертого искать!
– Пятого, – поправил Феликс. Запахнув халат, он завязал пояс и встал с кровати.
Паблито прекратил беготню и уставился на него.
– Как – пятого? После третьего четвертого не будет, сразу дальше пойдем?
– Четвертый уже был, сам нашелся. Вернее, четвертая с половиной.
– Э-э-э… похоже, я что-то пропустил! Рассказывай!
– А крыс где? Чтоб два раза не повторять.
– Наверное, опять где-то в ремонте запутался. Ты рассказывай, рассказывай, я ему все передам!
Но ворону пришлось подождать: сначала Феликс размялся, возвращая силу и гибкость в оцепеневшее тело, сходил в ванную, затем для чего-то заглянул на кухню и только после добрался до гостиной, где и рассказал Паблито о визите дедушки и внучки.
– Получается, дед тоже наделен способностями? – пришел к выводу ворон, когда Феликс закончил. – Так, может, он и есть пятый?
– Нет, – отмахнулся Феликс, – толковые знахари, травники-почвенники могут считывать небольшой процент информации из окружающей среды, это не редкость и не выдающаяся способность. Вот у его внучки – да, интересный дар, не каждый день такое встретишь.
– И что с ним делать, с этим даром, как применить?
– Буду думать.
Остановившись посреди гостиной, Феликс устремил взгляд на картину семнадцатого века, висевшую в простенке между окном и балконной дверью: натюрморт с кистями винограда, морскими раковинами, цветами и птицей.
Паблито вспорхнул на стол, накрытый винно-красной скатертью, походил кругами, поцарапал задумчиво когтями старинную вышивку ткани и сказал:
– Что теперь у нас есть? Вампир, не боящийся солнца; юрист, разговаривающий с растениями; военный, взрывающий тарелки; гадалка-шарлатанка, проходящая сквозь стены; девушка, оставляющая свое отражение в зеркалах; дед-знахарь… Хотя деда можно не считать. И что со всем этим делать? Давай же, Феликс, придумай наконец, ты же умный!
Не отрывая взгляда от натюрморта, словно давно знакомая картина заворожила его новыми деталями, Феликс ответил:
– Честно сказать? Понятия не имею.
