Глава 5
Самые молодые циники в истории
День 17-летней Кэйтлин начинается с проверки электронной почты ранним утром. Она ждет откликов от десяти университетов, в которые подавала документы на поступление. Она надеется, что ее примут в один из университетов Лиги Плюща, но при конкурсе 10 человек на место это маловероятно, даже с учетом ее блестящих оценок и многочисленных внешкольных занятий. После долгого школьного дня и футбольной тренировки она возвращается домой как раз вовремя, чтобы присоединиться к просмотру телевизора в семейном кругу. Переключаясь между каналами CNN и FOX News, она смотрит репортажи о недавней стрельбе в торговом центре вперемежку с новостями об очередной приостановке работы правительства из-за недостатка финансирования. Возмущенные родители хотят направить протест в электронную приемную своего конгрессмена. «Зачем вам это? Все равно это без толку», – спрашивает Кэйтлин, а в ответ на попытку родителей убедить ее в обратном отвечает универсальным подростковым выражением безразличного цинизма: «Ага, щас!»
Бо́льшая часть жизни юных представителей поколения селфи так и проходит – она заполнена событиями и ситуациями, которые им неподконтрольны.
Это не просто поколение селфи, это «поколение пофиг». Сегодняшние молодые – циники.
Времена, когда молодые американцы массово выходили на улицы, чтобы изменить мир, практически канули в Лету. Хотя отдельные протестные акции способны организовывать массы на коллективные действия, молодые люди, которые считают себя способными повлиять на происходящее в мире, во внутренней политике или даже в собственной жизни, встречаются все реже и реже. На основе своего широкомасштабного опроса 2008 года Кристиан Смит сделал вывод о том, что 94 % молодых людей в возрасте от 18 до 24 лет не интересуются политической и общественной жизнью.
Цинизм и чувство контроля
Я заинтересовалась молодежным цинизмом после нескольких лет исследований поколенческих различий. В этих исследованиях я прежде всего концентрировалась на личностных особенностях, таких, как тревожность или самоуважение. Однако затем я предположила, что поколения различаются и в своем мировосприятии, и в своих убеждениях. Я натолкнулась на популярный психологический тест, исследующий одно из фундаментальных убеждений: контролируете ли вы то, что с вами происходит, или считаете, что вашу судьбу определяют другие люди, удача или высшие силы? Люди, считающие, что контролируют происходящие – «интерналы», им свойственна «интернальность»; те, кто так не думает, – «экстерналы» (которым свойственна «экстернальность»). Читая позиции теста, относящиеся к интернальности, я почувствовала, что глубокие поколенческие различия действительно должны существовать. Вот несколько таких позиций:
Принимая активное участие в политической и общественной жизни, люди могут контролировать происходящее.
Можно изжить политическую коррупцию, если к этому будут приложены достаточные усилия.
Обычные люди могут влиять на решения правительства.
Хотя тогда мне было уже под тридцать, я отреагировала на эти позиции как подросток: саркастически хмыкнула и произнесла: «Ага, щас!»
Затем я изучила несколько позиций, относящихся к экстернальности, то есть исследующие противоположные взгляды:
Миром правит горстка могущественных людей, и обычному человеку с этим ничего не поделать.
Получение хорошей работы определяется в основном удачным стечением обстоятельств.
Начальниками часто становятся те, кому повезло первыми оказаться в нужном месте.
«И действительно», – подумала я. Эти позиции звучали для меня куда более здраво, чем идеалистические декларации для измерения интернальности.
Но это было только лишь мое мнение. Я решила узнать, как на самом деле изменялись ответы на эти вопросы у студентов различных поколений. Вместе с Лицзин Чжан и Чарлзом Им мы нашли данные об ответах 18 310 студентов, заполнявших анкету в период с 1960-го по 2002 год.
Результаты продемонстрировали на удивление отчетливо выраженное изменение: все больше и больше студентов считали, что их жизнь контролируется внешними силами. Среднестатистический студент 2002 года был более убежден в контроле извне, чем 80 % студентов начала 1960-х годов. В период между 1960-м и 2000-м годами убежденность во внешнем контроле возросла на 50 %.
Обнаружив серьезные сдвиги у студентов, я заинтересовалась вопросом о том, покажут ли подобные результаты дети. Может быть, циничнее стали только подростки? Оказалось, что все надоело и детям: анкетирование, проводившееся среди 6554 детей в возрасте от 9 до 14 лет, показало, что в 2000-х годах дети стали в большей степени склонны считать, что не контролируют ситуацию. Масштаб изменений соответствовал тому, что наблюдалось у студентов: среднестатистический ребенок поколения селфи показывал большую экстернальность, чем 80 % его сверстников в 1970-х годах. Даже девятилетние детишки оказались на гребне волны всеобщей апатии и цинизма.
Особенно красноречиво выглядят вопросы детских тестов. Так, в тесте спрашивают:
Часто ли тебя ругают за то, что произошло не по твоей вине?
В большинстве случаев к тебе не очень прислушиваются при принятии семейных решений?
Тебе обычно кажется, что тебя наказали совершенно незаслуженно?
В наши дни стало больше тех, кто согласится с приведенными выше утверждениями, и это предполагает, что в случаях, когда что-то идет не так, дети будут возлагать вину за это на своих учителей или родителей. Так и слышу многомиллионный хор детских голосов: «При чем тут я?!»
Политика – тоска, конгресс – отстой, да и вообще – гори оно все синим пламенем
Я решила выяснить, что произойдет, если проанализировать все позиции, касающиеся жизненных целей, интереса к окружающим и гражданственности, из двух наиболее масштабных опросов, позволяющих исследовать эти данные в динамике. И мы с Китом Кэмпбеллом и Элизой Фримэн занялись анализом информации, содержащейся в общенациональных опросах старшеклассников и студентов, охватывающих 9 миллионов человек. Ни по одной из тридцати позиций, измеряющих гражданственность, показатели поколения селфи не превышали показателей молодых бэби-бумеров. По двадцати восьми из них показатели поколения селфи были ниже показателей поколения Х, которое считалось более оторванным от общественной жизни, и только по двум они были выше. Старшеклассники, миллениалы, были менее склонны «размышлять о социальных проблемах страны и мира», говорить о доверии к властям, «интересоваться делами государственной власти» и участвовать в политической жизни – например, «писать запросы официальным лицам».
Миллениалы из числа студентов были менее склонны утверждать, что для них важно «быть в курсе политической жизни», и менее склонны голосовать на студенческих выборах, хотя по сравнению с поколением X (но не бэби-бумерами) они показали несколько большую склонность обсуждать политические вопросы.
Анализируя более поздние данные, мы обнаружили, что в условиях экономического спада конца 2000-х годов некоторые из этих трендов изменились – так, увеличилось число молодых людей, размышляющих о социальных проблемах. Но ответы миллениалов по-прежнему свидетельствовали о том, что они меньше вовлечены в общественную жизнь по сравнению с бэби-бумерами. В 2010–2012 годах миллениалов, сказавших, что они «никогда» не думают о социальных проблемах, было в три раза больше, чем высказывавшихся так же бэби-бумеров в 1976–1978 годах. Если в 1966 году 60 % студентов-бэби-бумеров считали важным быть «в курсе политической жизни», то в 2012 году среди миллениалов их было 35 %.
В годы экономического спада гражданская активность продолжала падать и в других проявлениях, таких, например, как интерес к деятельности властей или запросы к официальным лицам.
Другое исследование, проводившееся среди рабочих, выявило, что, вопреки распространенному представлению, представители поколения селфи меньше заинтересованы в работе на социально ответственные компании, чем бэби-бумеры. «Наши надежды на то, что эта молодежь будет светочем экологической революции и социальной ответственности, не оправдались», – заключили Рина Раш и Бренда Коуски.
В своей книге социолог Кристиан Смит обобщил результаты своих широкомасштабных опросов и подробных интервью с молодыми совершеннолетними. Он выяснил, что лишь 4 % из них были вовлечены в общественную работу или политическую деятельность, и это несмотря на то, что его опросы проводились летом 2008 года, когда молодежь предположительно находилась на пике энтузиазма в отношении президентской кампании Барака Обамы. Подавляющее большинство молодых людей, то есть 69 %, сказали, что вообще не интересуются политикой. Двадцать семь процентов говорили о слабом интересе. Многие давали политике определение «тоска зеленая».
Слабый интерес тех немногих, которые о нем упоминали, обычно означал, что они смотрят новости по телевизору. На вопрос интервьюера «уделяете ли вы внимание событиям в мировой и национальной политике?» один молодой человек ответил коротким «нет». «А как бы вы определили собственную политическую позицию?» – «У меня ее нет». А одна девушка объяснила собственную апатию так: «У меня никак не получается тратить умственную энергию на то, что не происходит непосредственно со мной».
«Идея того, что нынешнее поколение молодежи стоит во главе движения к новой гражданственности и политической активности, – чистой воды фикция. То, что в эту идею вообще кто-то поверил, на самом деле говорит о том, на каком хлипком документальном фундаменте строится многое из того, что публикуется в СМИ, и насколько отдаленное отношение к реальной действительности может иметь даже авторитетная журналистика», – заключает Смит. А почему миллениалы именно такие? Смит обнаружил, что молодежь «крайне скептически относится к способности любого человека позитивно повлиять на окружающую действительность». Это то же, что обнаружили в результате своих исследований и мы: респонденты Смита считали, что не могут контролировать происходящее.
А что с экологической проблематикой? Безусловно, это именно та область, которая интересует современную молодежь и в которой миллениалы готовы действовать. Но действительно ли они проявляют больший интерес к вопросам охраны окружающей среды, чем бэби-бумеры и поколение Х?
В анкете для старшеклассников есть длинный перечень вопросов о готовности к действиям в области охраны природы и энергосбережения. Я полагала, что в них мы не обнаружим общего тренда к отрешенности. Однако я была не права. По сравнению с бэби-бумерами и поколением X миллениалы были значительно менее склонны подтверждать, что делают что-либо для сохранения окружающей среды, причем по очень широкому кругу вопросов, в том числе и тем, которые касались отдельных поведенческих аспектов. На вопрос «как лично вы способствуете энергосбережению и защите окружающей среды, например своими покупками или повседневными делами?» ответ «никак» встречался среди миллениалов в три раза чаще, чем среди бэби-бумеров. Если в 1970-х годах 68 % старшеклассников поколения бэби-бумеров говорили, что стараются меньше пользоваться электричеством и экономить энергию, то среди поколения селфи таких было только 56 %.
Анализируя более поздние данные, мы увидели, что активность в деле защиты окружающей среды возросла в период экономического спада 2008–2010 годов. И все же это был не столь значительный рост, чтобы вернуть уровень заинтересованности экологической проблематикой на уровень 1970-х или 1990-х годов. А к 2012 году, одновременно с началом восстановления экономики, интерес к экологии вернулся на прежний уровень. Таким образом, поколение селфи мало интересует и охрана окружающей среды – то есть то, что предположительно должно было находиться в центре его внимания.
Хотя на первый взгляд этот вывод может показаться невероятным, его неоднократно подтверждали данные других опросов. В 2012 году в опросе Центра Пью с утверждением «люди должны быть готовы делать больше ради охраны окружающей среды» согласились 43 % американцев, а в 1992 году таких было 67 %. В 1992 году 90 % американцев были согласны с тем, что «нужны более строгие законы и правила в области охраны окружающей среды», но в 2012 году эта цифра упала до 74 %.
За период с 2000-го по 2013 год число американцев, считающих себя «несочувствующими» экологическим движениям, выросло вдвое, притом что число тех, кто считает себя «сочувствующим, но не активно», уменьшилось.
Количество тех, кто причисляет себя к «активистам», было стабильным – около 17 %. Из этого можно сделать вывод, что число убежденных сторонников осталось прежним, притом что число противников возросло, а просто сочувствующих – упало. Большее количество людей говорило о том, что власти «слишком озабочены» охраной природы.
Большое внимание прессы в последние годы привлекало и возвращение молодежи к избирательным урнам. Считается, что кампании Барака Обамы на президентских выборах в 2008-м и 2012-м годах привлекли к избирательному процессу большое количество деятельных и увлеченных молодых избирателей. Частично это так – явка молодых избирателей в 2008 году составила 49 %. Это выше, чем на трех предыдущих выборах, однако не выше рекордных отметок, достигнутых прошлыми поколениями (52 % среди бэби-бумеров в возрасте от 18 до 29 лет в 1972 году и 49 % для поколения X в 1992 году). Однако в 2012 году явка молодых избирателей снова снизилась до 45 %. Для более корректного и всестороннего сравнения следует сопоставить данные о явке каждого из поколений в молодом возрасте: за периоды с 1972-го по 1980-й для бэби-бумеров, с 1984-го по 2000-й для поколения X и с 2004-го по 2012-й для поколения Y.
При таком подходе к анализу в возрасте от 18 до 29 лет голосовали 51 % бэби-бумеров, 46 % представителей поколения X и 48 % представителей поколения Y. Рост числа молодых избирателей на 2 процентных пункта, несомненно, радует, хотя это и совсем не «перестройка миллениалов», которую кое-кто предсказывал. Таким образом, участие в выборах (возможно, самая простая форма гражданской активности, практически не требующая усилий) демонстрирует несколько более обнадеживающий тренд: процент голосующих не падает, а остается примерно одинаковым из поколения в поколение.
Рука об руку с равнодушием к политике идет глубокое недоверие к властям и другим важным общественным институтам, таким как общенациональные новостные СМИ, религиозные организации, здравоохранение и образование. В опросе старшеклассников 2012 года показатель доверия к официальным институтам достиг исторического минимума – то есть он был ниже, чем после Уотергейтского скандала конца 1970-х, ниже, чем после скандалов с государственными и религиозными деятелями 1980-х и ниже, чем после провальных попыток обнаружить оружие массового уничтожения в Ираке в середине 2000-х. В конце 1970-х 31 % опрошенных были согласны с тем, что Конгресс справляется со своими задачами, а в 2012-м это количество упало до 20 %. «Мне врут в течение всей моей жизни. У нас продажное и подлое правительство», – говорит 17-летняя Ана.
Но недоверие распространяется далеко не только на власти. В конце 1970-х 62 % старшеклассников считали, что новостные СМИ работают хорошо, а в 2012 году так же считали всего 37 %. Кроме того, учащиеся стали хуже относиться к церквям и религиозным сообществам, крупным корпорациям, высшим учебным заведениям, государственным школам, Верховному Суду и к президенту и его администрации. Не слишком отстают и взрослые: согласно данным Всеобщих опросов общественного мнения, доверие практически ко всем важным американским институтам падает начиная с 1970-х годов, причем наиболее сильно упало доверие к прессе и здравоохранению. Похоже, никто уже толком не представляет себе, чем все они занимаются, – мы верим только себе.
Еще одной причиной отстраненности молодых является то, что они практически не уделяют внимания новостям.
Доля молодых людей, читающих газеты, не превышает 20 %, а средний возраст зрителя вечерних новостей CNN или региональных каналов находится в районе 60 лет. (Обратите внимание на то, как много в этих программах рекламы зубных протезов и средств от артрита.) Возможно, какие-то новости молодежь черпает из интернета, но по большей части она использует его для своих собственных целей (то, что эксперт в области медиа Николас Негропонте называет «Ежедневное Я»). Только 32 % опрошенных в возрасте от 18 до 24 лет согласны с тем, что им «нужно знакомиться с новостями ежедневно», в отличие от 62 % респондентов в возрасте от 55 до 64 лет.
В результате молодежь не слишком сведуща в новостях и политике. Автор книги «Отключившиеся: почему американцы моложе 40 не следят за новостями» Дэвид Миндич выяснил, что 60 % молодых американцев не могут назвать хотя бы одну фамилию хотя бы одного из судей Верховного Суда, 48 % ничего не знают о деле «Роу против Уэйда», а 62 % не смогли назвать ни одну из трех стран, которые Президент Джордж Буш-младший назвал «осью зла» (Иран, Ирак и Северная Корея).
В другом опросе старшеклассников-выпускников спрашивали, что, по их мнению, является главной проблемой страны. Каждый третий из опрошенных не смог назвать ни одной. Похожие результаты показал и опрос, который проводил Кристиан Смит среди молодежи в возрасте от 18 до 23 лет в 2008 году: большинство опрошенных не смогли назвать ни одной политической проблемы, которая была бы им небезразлична.
Бесконтрольная телепропаганда
Вполне вероятно, что рост экстернальности в большой степени является результатом медийного воздействия. В начале 1960-х годов вечерние выпуски новостей ограничивались пятнадцатью минутами эфирного времени. Представляете себе? Всего пятнадцать минут на телевизионные новости! Сейчас события освещаются круглосуточно на четырех общенациональных кабельных каналах, вдобавок к этому региональные телесети рассказывают о них в трехчасовых утренних шоу и еще несколько часов ежедневно отводится у них под местные новости.
В новостных программах очень много всякой ерунды о знаменитостях, сериалах (с участием знаменитостей) и кино (в котором знаменитости подчас играют знаменитостей). Однако «большие» новости, которые телеканалы CNN, FOX News и MSNBC готовы освещать по двадцать четыре часа в сутки, – это почти всегда плохие новости, и это почти всегда то, на что обычный телезритель никак не способен повлиять.
Это не только крупные стихийные бедствия: к излюбленным темам средств массовой информации относятся и авиакатастрофы, и стрельба в торговых центрах или школах, и убийства беременных женщин, и похищения детей, и биржевые крахи. Сидя перед телевизором в собственной гостиной, современный обыватель начинает все больше и больше ощущать свою принадлежность к огромному, сложному, запутанному и страшному миру, который он совершенно бессилен изменить.
Медиаперегрузка оказала сильное влияние на поколение Y. Еще не так давно многие люди старшего возраста полагали, что у молодежи есть идеалы и готовность верить в лучшее в людях. Однако это было до того, как шестилетние дети стали сомневаться, что в их школе безопасно, и задавать вопросы о том, зачем некий конгрессмен посылает молодой девушке свои фото в нижнем белье. Дело не в самих подобных происшествиях – сексуальные скандалы и массовые убийства случались и раньше, – а в том, что теперь их во всех деталях демонстрируют на телеэкране. По замечанию писателя Нила Постмана, «с точки зрения ребенка, то, что показывают по телевизору, фактически свидетельствует: мир взрослых полон абсурда, враждебности и забот».
Это всего лишь часть большого тренда под названием «дети слишком быстро взрослеют».
Вместе с информацией и сюжетами, предназначенными для взрослых, они получают и заряд цинизма, который раньше приходил лишь с жизненным опытом.
Отчасти это просто самозащита от информационных перегрузок – «все это вранье, и верить этому не стоит». Когда миллениалы не смотрят телевизор, они сидят в интернете – иногда это традиционные новостные ресурсы вроде cnn.com, но чаще другие места, где им определенно стоит становиться циниками.
Даже те, кто постарше, уже знают, что не надо пересылать электронное письмо, сообщающее, что таким образом можно собрать деньги для умирающего от рака ребенка (это обман). Мы знаем, что электронные письма с темой «Люблю тебя» или «Срок действия вашего рецепта истек» – компьютерный вирус и спам соответственно и что их надо удалить, не раскрывая.
Мы знаем, что парикмахерша тети вашего друга не засовывала своего пуделя в микроволновку, чтобы высушить ему шерстку (а если мы вдруг поверим в это хоть на секунду, можем убедиться в том, что это вранье, на страничке «городских легенд» сайта snopes.com). Мы с подозрением относимся к телефонным звонкам с предложением что-то купить. И мы ни в коем случае не поверим, что нам говорят правду о каких-то «тестах» в рекламе стирального порошка.
Самооценка и реальность
Поколение селфи утратило и веру в свою способность делать собственный жизненный выбор. Эта перемена в некоторой степени противоречит сосредоточенности на себе. Если миллениалы считают себя независимыми личностями, то почему они все больше и больше винят других в том, что все идет не так? Причины этого явления вновь возвращают нас к идее высокой самооценки и довольства собой. Предположим, вы – студент, проваливший экзамен. Признав, что вы плохо учились (или просто посчитав себя дураком), вы повредите своей самооценке. А если вы обвините в своей неудаче предвзятого преподавателя, то переживете случившееся, оставаясь вполне довольным собой. Мы считаем, что не виноваты в своих неприятностях, пытаясь сохранить уважение к собственной персоне.
«Если победителей немного, а проигравших много, то для того чтобы сохранить высокую самооценку, может быть, лучше вообще не пытаться, чем попытаться и потерпеть неудачу», – указывает педагогическое пособие, утверждающее, что конкуренция вредна. В чем смысл попыток сделать что-то трудное? В результате мы приобретаем новое знание, даже если это просто понимание границ собственных возможностей. Но в среде поколения Y широко распространено убеждение, что собственное «я» нужно оберегать любой ценой. «С психологической точки зрения разумнее верить в судьбу. Если не верить, то с каждой неудачей твоя самооценка будет падать все ниже и ниже», – говорит 23-летний Джон.
Высокая самооценка миллениалов приводит их к неверию в возможность управлять своей жизнью, поскольку их учили ценить «самих себя, а не свои поступки» (как формулирует одна из учебных программ по самоуважению). Зачем стараться, если ты и без этого такой особенный и уникальный? Педагог-психолог Морин Стаут считает, что, отделяя поощрение от достижения, программы самоуважения воспитывают в детях циничное отношение к жизни. Она указывает, что, поступив в школу, детишки 5–6 лет охотно учатся, но, «обнаружив, что учителя ставят им «отлично» только за то, что они пришли на урок, они не могут не воспринимать учебный процесс без цинизма».
И даже если они не стали циниками во время учебы, они обязательно станут ими во взрослом возрасте, обнаружив свою неподготовленность к жизни в реальном мире, продолжает Стаут. Этот цинизм вызывает несоответствие между высокой самооценкой и окружающей действительностью. Миллениалы сталкиваются с непривычной совокупностью обстоятельств. С младенчества их учили свободному самовыражению, вере в себя и в свою мечту. Затем они попадают в мир, где поступление в престижный университет может определяться простым везением, да и местный государственный университет может отказать в приеме, если в старших классах ты не был круглым отличником.
Хорошая работа или долгожданное повышение зарплаты могут достаться тому, кто работал упорнее, а могут и тому, кто просто улучил удачный момент. Личная жизнь целиком и полностью зависит от того, повезет ли встретить определенного человека в определенное время. И даже когда хочется взять паузу и отдохнуть, иллюстрированные журналы и развлекательные интернет-сайты предлагают поклоняться современным богам и богиням – спортсменам и кинозвездам, которые, разумеется, взлетели к вершинам славы в основном благодаря хорошей наследственности и счастливым случайностям. Родители и учителя втолковывали им, какие они замечательные, но поскупились донести знание о том, что жизнь может быть несправедливой.
Лотерея жизненных установок
Убежденность миллениалов в том, что их жизнь определяют внешние силы, выглядит несколько забавно на фоне того, насколько здоровее и безопаснее им живется. И поколение Х, и поколение Y не призывали в армию для участия в военных действиях. Средняя продолжительность жизни достигла исторического максимума, а прогресс в медицине и фармацевтике позволил изменить к лучшему жизни огромного количества людей. За последние тридцать лет произошли радикальные перемены и в области безопасности, затронувшие практически все аспекты жизни в диапазоне от автомобилей до обрудования детских площадок. Сейчас это трудно представить, но еще относительно недавно детские сиденья в автомобиле или шлемы для велосипедистов были необязательны. И даже с учетом наличия террористической угрозы непредсказуемые трагические происшествия в наши дни происходят реже, чем в прошлом.
Тем не менее очень легко поддаться соблазну считать все это само собой разумеющимся, особенно учитывая тот факт, что этот относительно безопасный мир – единственный, который известен миллениалам. И вместо этого они обращают внимание на вещи, которые меняются на их собственных глазах, например на экономику или на колебания на рынке труда. В ситуации, когда в магистратуру принимают только каждого двадцатого из соискателей (притом что большинство из них являются вполне достойными кандидатами), миллениалам быстро становится понятно, насколько большую роль в их жизнях играет везение. Словами 20-летней Габи, «типичное выражение моих сверстников «оказаться в правильном/неправильном месте в правильное/неправильное время».
Недавнему выпускнику университета нелегко дается энтузиазм по поводу поиска работы. «Старания никак не увязаны с результатом. Диплом не гарантирует получения стабильной работы», – говорит 22-летняя Андреа. Так же считает и 23-летний Эрик, хотя у него все благополучно. Он рассказывает, что в 18-летнем возрасте ему «подвернулась» менеджерская позиция в компании, торгующей таймшерами, с зарплатой 45 000 долларов в год. Эрик говорит, что, когда в процессе реструктуризации в компании сократили 75 % сотрудников, ему опять «повезло»: его не уволили. Хотя в целом он добился всего самостоятельно, Эрик говорит: «Если честно, то здесь я был совершенно ни при чем».
Психология жертвы
Некоторые миллениалы идут еще дальше и, когда что-то происходит вопреки их желаниям, ищут себе оправдание. Преподавательница общественного университета из штата Аризона Сьюзен Питерсон обратила внимание на этот недостаток личной ответственности у своих студентов: «Родители всегда делали для них все, в том числе выбирая учителей в школах и оспаривая каждую полученную оценку. Наше общество создало новую генерацию молодежи, которая винит в своих неудачах всех остальных».
В своей книге «Страна жертв» социолог Чарлз Сайкс пишет: «Побуждение к отказу от личной ответственности и возложению вины на других глубоко укоренено в американской культуре». Он считает, что дела настолько плохи, что настоящим государственным гимном США должно стать Нытье. Другие любят оправдывать свою неспособность «болезнью» – как, например, человек, подавший в суд на работодателя после того, как его уволили за систематические опоздания. Он утверждал, что не виноват, поскольку страдает «синдромом хронического опоздания». Автор книги «Миф о лентяйстве» Мел Ливайн говорит, что лени как явления нет, но зато у людей, которые не могут делать дела, есть «дефект результативности». Защитники в суде иногда начинают рассказывать, что с их клиентом жестоко обращались в детстве и поэтому он не отвечает за свои поступки. И еще мы хорошо помним о знаменитой «Твинки-защите», когда реальной причиной совершенного убийства являются сахар и нездоровая пища. Как пишет Сайкс, «Истошный вопль всегда одинаков: Я не виноват. Это (впишите необходимое) меня заставил/а/о)».
До начала 1970-х годов дела по претензиям к ответственности производителя считались среди юристов заведомо проигрышными. Считалось, что это дело личной ответственности каждого, и ни один суд не признает корпорацию виновной в связи с персональным выбором потребителя. В 1940 году было заслушано около 20 000 гражданских дел; к 2012-му количество исков возросло десятикратно (или на 1000 %!) – до примерно 275 000. В то же время количество уголовных дел за этот период лишь удвоилось, и это дает повод предположить, что количество гражданских дел росло в пять раз быстрее. В суд можно подавать не только на несовершенные товары. Один молодой человек подал в суд на юридический факультет Университета Уэйк-Форест, поскольку преподаватели использовали сократический метод опроса, а это, как он считал, изнуряло его и его сокурсников и вело к потерям в весе.
Многие другие иски становились предметом многочисленных анекдотов: история с женщиной, подавшей в суд на то, что ее кофе оказался слишком горячим, или о подростках, судивших Макдоналдс за то, что они растолстели. Похоже, что, чуть что не так, и люди сразу же готовы судиться с первой попавшейся под руку корпорацией. И это удивительно для старших поколений. Как-то раз мой дядя Чарлз, у которого тогда была ферма, работал с траншеекопателем. Он неудачно наклонился, и машина отрубила ему большой палец руки. К счастью, врачи смогли пришить его обратно. Когда дядя вернулся к работе, один из его молодых работников спросил, не собирается ли он судиться с компанией – изготовителем траншеекопателя. «Да нет! Это же я ошибся, с чего бы мне судить их?» – удивился Чарлз. И хотя многие по-прежнему склонны разделять точку зрения моего дяди, другие находят совершенно нормальным немедленно обвинять в своих неудачах товар и его производителя.
Разумеется, иногда оправдания действительно уместны. «Вопросы личного выбора каждого» (любимое заклинание многих консерваторов) не распространяются на проявления откровенного расизма, сексизма или отказа в предоставлении равных возможностей.
Некоторые настоящие трудности и искренние объяснения заслуживают того, чтобы быть услышанными.
Крис Колин был тронут, когда его консервативно настроенный однокашник Джон Дойл признал, что условия игры не всегда одинаковы для всех. «Упорный труд по-прежнему является основополагающим элементом любого успеха, однако бывают ситуации, когда работающие изо всех сил люди не могут прорваться на следующую ступень, если кто-то не встанет рядом и не придаст им нужный импульс… А говорить, что они могут и сами… глупо».
Курс обучения оправданиям
Психология жертвы пышным цветом цветет в школах, где учителям часто приходится нести бремя такого мировоззрения. Многие учителя государственных школ рассказывали мне, что родители обвиняют их в плохой успеваемости своих детей. По словам одного учителя, «сегодня у ребят исключительно высокие ожидания. И если они получают двойку или кол, это в конечном итоге так или иначе становится проблемой учителя».
Преподаватель общественного университета Питер Сакс рассказывает о студентах, которые не появляются на занятиях или не выполняют задания, после чего жалуются на плохие оценки. Один студент, сдававший отвратительно написанные работы, пожаловался в администрацию на «излишне строгие оценки» Сакса. Другая студентка спросила, надо ли ей выполнять задание написать отзыв о ресторане, поскольку на прошлой неделе она была простужена «и вкусовые рецепторы до сих пор не восстановились». Если судить по тому, что я слышу от преподавателей со всех концов страны, Сакс наблюдал лишь первую скромную волну подобных оправданий.
Сакс с иронией пишет, что ему пришлось забыть о своем «традиционном подходе к высшему образованию, согласно которому учитель считает своих учеников ответственными за их решения». Он не одинок. «Ученики, получающие удовлетворительные или плохие оценки на экзамене или за письменную работу, обычно возлагают вину за это лично на своего учителя», – пишет преподаватель музыки Дэниел Казез в письме в редакцию журнала Newsweek. В своей книге «Я учитель, ты ученик» преподаватель Университета Эмори Патрик Аллит рассказывает, как приходится иметь дело с теми, кто не выполнил задание или списал его, а теперь яростно пытается найти виноватого в этом». Такое впечатление, что вполне достойным оправданием теперь считается и «а я сделал так специально». В ответ на замечание Сакса о нелепостях, допущенных в письменной работе, студент ответил: «Иногда мне нравится писать нелепо. Это оживляет материал и делает его восприятие нескучным».
Плохое поведение также не знает недостатка в способах оправданий. В своей книге «Не слишком здорово: тайная жизнь средних классов школы» Линда Перлстин пишет, что самой распространенной фразой в средней школе Уайлд Лэйк было: «Но я же ничего такого не сделал!» Когда учеников спрашивали, за что их вызвали к директору, они говорили примерно следующее: «Потому что миссис Райт сказала, что я разговаривала, а я вообще не разговаривала». Манера оправдываться наверняка была свойственна и молодежи предыдущих поколений, однако в те времена родители вставали на сторону учителей. Сейчас же, как пишет Перлстин, чаще чем в половине случаев родители не поддерживают учителей. Один заслуженный преподаватель обществоведения сказал: «Я устал и от пререканий с учениками, и от пререканий с родителями, и от общего отсутствия интереса к учебе».
Это нечто новенькое – теперь дерзят и пререкаются не только дети, но и родители.
Журнал Time опубликовал заглавную статью под названием «Что учителям не нравится в родителях». Учителя рассказали о родителях, которые указывают, что их детей не нужно поправлять или «эмоционально огорчать», которые постоянно спорят об оценках, и даже о папаше, вызвавшем учителя на кулачный бой за то, что тот сделал выговор его дочери. В исследовании, проведенном страховой компанией MetLife, учителя-новички поставили работу с родителями на первое место в списке своих самых трудных задач. Кроме того, родители способны поднимать психологию жертвы на новые высоты. Одна группа родителей подала в суд на школу, исключившую их детей за списывание. Иск аргументировался тем, что учитель оставил ответы на своем столе и тем самым упростил возможность их кражи (то есть это учитель виноват в том, что ребенок списывал и за это его выгнали из школы). Учителям предстоит встречаться с подобными вещами все чаще и чаще по мере того, как миллениалы начнут обзаводиться собственными детьми, которых они, разумеется, будут считать абсолютно непогрешимыми.
Директор частной школы в Новом Орлеане Скотт МакЛеод испытал эту тенденцию на себе. «Готовность родителей вмешиваться от имени ребенка, принимать его сторону, всячески оберегать его не самыми правильными способами – с каждым годом всего этого становится больше и больше», – писал он в статье для журнала New York Times Magazine. Некоторые слетевшие с катушек родители переносят подобные замашки и на спортивные состязания: зрелище родителей, орущих на тренера футбольной команды «выпускай моего на поле!», становится все более привычным. А если толку от ребенка никакого? Значит, ошибается тренер. МакЛеод наблюдает это в своей школе: если родители видят, что у ребенка «не получается, он сидит на скамейке запасных или тренер его ругает – так или иначе, виновата школа». Далее в статье рассказывается о недовольстве родителей тренером, который не кривил душой и не давал спуску своим ученикам. Выпускники прошлых лет говорили, что тренер сделал из них настоящих мужчин, и предлагали назвать в его честь спортивный зал. Нынешние же родители считают, что он «излишне жестко» относится к детям, поскольку «повышает голос», если они не выполняют обещаний.
Поколение суровых тренеров довольно скоро уйдет на покой, и поводов для жалоб у родителей будет меньше, однако при этом их дети лишатся закалки характера, которая очень пригодилась бы им в жизни.
Последствия экстернальности и цинизма
Экстернализация и циничные взгляды могут быть очень адаптивны, они помогают миллениалам защищать свою высокую самооценку перед лицом нарастающих трудностей. Однако избыток цинизма и отчужденность чреваты самосаботажем: зачем готовиться к экзамену, если принимать его все равно будут предвзято? Зачем голосовать на выборах или интересоваться политикой, если это все равно бесполезно? Поразительный рост подобных настроений в конечном итоге приводит к апатии и бездеятельности, столь характерным для нынешнего времени.
По мере обострения конкуренции при поступлении в высшие учебные заведения и на рынке труда тренд считать, что от человека ничего не зависит, будет, по всей вероятности, продолжаться.
Подростки, которым в течение всей жизни внушали, что они особенные, будут отчаянно пытаться защищать свою самооценку, и многие из них выберут цинизм в качестве своего излюбленного щита.
К несчастью, психологи практически единодушны в своем осуждении экстерналистических жизненных установок. Это даже несколько удивляет, так как психологи обычно считают большинство личностных черт и установок вариациями нормы, без разделения на «правильное» и «неправильное». Но точка зрения науки на экстернальность однозначна. Люди, считающие, что их судьбу определяют внешние факторы, более склонны к депрессии, тревожности и хуже справляются со стрессами. В предыдущей главе мы убедились, что уровни тревожности и депрессии поколения селфи рекордно высоки. Возможно, что в какой-то степени это объясняется убежденностью в том, что от конкретного человека ничего не зависит. Если считать, что все, что ты делаешь, не имеет особого значения, то очень легко сползти в летаргию и отчаяние. Психологи называют это приобретенной беспомощностью.
Кроме того, экстернальность не очень хорошо способствует достижению важных целей. Возможно, что из-за сомнения в результативности своих поступков у экстерналов ослаблен самоконтроль и они плохо переносят задержку удовлетворения потребностей. Они в меньшей степени склонны к тому, чтобы упорно трудиться сейчас ради вознаграждения в будущем, а в наши дни, когда в очень и очень многих областях деятельности профессиональный рост носит постепенный характер, это очень важное качество.
Огромное количество научных данных подтверждает и то, что экстерналы менее успешны в учебе, что и понятно – ведь они не уверены в пользе образования. Иметь внутреннее ощущение контроля (то есть верить в то, что можно изменить свою судьбу) особенно важно для детей из беднейших слоев населения. Существуют научные данные, однозначно подтверждающие, что ощущение контроля – самый лучший прогностический фактор успеваемости детей, относящихся к этническим меньшинствам.
Последствия для общества в целом вызывают тревогу. Если каждый поверит в то, что ничего не изменить, то такой прогноз может стать самосбывающимся. А если винить в своих проблемах окружающих, то люди никогда не поменяются к лучшему (извините меня за язык, похожий на речи бэби-бумеров). Как пишет в своей книге «Боулинг в одиночку» Роберт Патнэм, мы быстрым шагом направляемся к обществу, в котором будет слишком мало столь необходимого ему критического импульса.
Проблемы поколения селфи будут игнорироваться до тех пор, пока люди не начнут принимать активное участие в политике и движении за социальное обновление.
Джулиан Роттер, создавший использованный в моих исследованиях контрольный тест, еще в 1970-х годах понимал, что люди все больше и больше чувствуют, что не в силах повлиять на происходящее. Тренд тогда еще только зарождался, но Роттер понимал, чего следует ожидать, и был этому отнюдь не рад. «В нашем обществе назрело столько важнейших проблем, что ему требуется как можно больше активных, вовлеченных и внутренне мотивированных членов, – писал он в журнале Psychology Today. – Если чувства подконтрольности внешним факторам, отчужденности и бессилия продолжат нарастать, то мы можем прийти к обществу, в котором каждый будет сам по себе сложа руки наблюдать за тем, как жизнь проходит мимо». Добро пожаловать в мир поколения селфи, доктор Роттер. Уж какой есть.
