Часть вторая
Крампус

Вой эхом отдавался у Крампуса в голове. «Сколько отчаяния, сколько боли». Он с трудом приоткрыл глаза. Снова вой, и снова, и снова. Одинокий, горький вопль терзал ему сердце и душу. «Это не сон. Один из них умирает. Как такое могло случиться?»

Первые проблески рассвета. Он еле удержался, чтобы не зажмуриться. «Слишком долго я жил без сладких поцелуев зари». Мимо проносились, мелькая, деревья; холодный ветер трепал разодранный навес у него над головой. «Я лечу». Он вдохнул полной грудью, и почувствовал, как к нему возвращается толика прежней силы: лунный свет, звезды, лесной воздух – все это было пищей для его иссохшей души.

– Почему ты свернул? – спросила Изабель человека, управлявшего летающей повозкой. – Куда мы едем?

Человек был Крампусу незнаком, но он заключил, что тот был пленником, и Бельсникели отчего-то нуждались в нем.

– Не могу оставаться на шоссе после всей этой чудовищной херни, которая приключилась вчера, – отвечал человек. – Меня теперь ищет слишком много народу – меня и этот пикап. Придется держаться подальше от больших дорог.

– Но нам же надо уехать отсюда подальше… от этих волков, от того, что еще там за нами может гнаться.

– Слушай, ты должна понимать, за мной гонятся не только волки. Генерал и его банда ищут меня и застрелят при первой же возможности. Они меня убьют… и вас всех убьют… и уж точно они убьют это ваше несчастное чудовище. У них глаза повсюду. Будем ехать по шоссе при свете дня – из округа нам точно не выбраться. Понимаешь?

Изабель молчала.

– Вот черт, и нам придется раздобыть где-то бензина. Мы сейчас, наверное, уже на одних парах едем. Бабло у кого-нибудь из вас есть?

– Да, – ответила она. – Там, в пещере.

– Что? Ты хочешь сказать, в той пещере, откуда мы только что свалили.

– Ага.

– Ну, и как ты думаешь, может нам это помочь?

Опять молчание.

Крампус подумал, что человек выказал немалое мужество, особенно в свете последних событий, и решил, что из него выйдет неплохой Бельсникель. А ему их понадобится столько, сколько он сможет поддерживать, потому что кто знает, каких чудовищ пошлет за ними Санта в следующий раз. «Я должен забрать его себе. – У него слипались глаза. Он вздохнул. – Но не сейчас. Это будет чересчур. Позже… Быть может, когда я буду сильнее». Глаза у него закрылись и он поплыл куда-то навстречу сновидениям о полетах и облаках.

Джесс вел пикап по гравийной грунтовке; это была старая шахтерская дорога и он практически не сомневался, что по пути им никто не попадется. Если бы только удалось найти хоть какое-то укрытие, место, где можно будет переждать до наступления темноты, пока они не раздобудут бензина, а там уж он придумает, как сбежать от этого цирка уродов.

Изабель опустила окно со своей стороны и высунулась наружу, глядя в небо.

– Птицы все еще у нас на хвосте.

Джесс ударил по тормозам, и пикап, захрустев гравием, остановился.

– Ты чего это? – спросила Изабель.

– Хочу кое-что уладить, – Джесс отстегнул ремень, выпрыгнул из машины и, приметив подходящую поляну, пересек дорогу.

– Эй! – крикнула Изабель. – Мы здесь останавливаться не можем, – распахнув дверцу, она выскочила из машины следом за ним. – Нам надо ехать.

Джесс, приложив руку козырьком ко лбу, вглядывался в небо в поисках птиц. Он заметил обоих воронов – они наворачивали круги у них над головой в жиденьком утреннем свете.

Бельсникели высыпали из машины и переводили взгляд с Джесса на Изабель и обратно.

– Нам нужно вернуть его в машину, – сказала Изабель.

Маква подошел, схватил Джесса за локоть и потянул обратно к пикапу.

Джесс посмотрел гиганту шауни прямо в глаза.

– Я убегать не собираюсь.

Вырвав локоть из рук шауни, Джесс подошел к машине сзади. Он поглядел на отцовский пикап, на потеки крови и на клочки шерсти, приставшие к искореженному алюминию кузова. Задний борт был оторван начисто; бампер свисал чуть ли не до самой земли.

Джесс оперся коленом о дно кузова и заглянул внутрь. Это существо, Крампус, лежало, завернутое в одеяло, у самой кабины, баюкая свой мешок. Оно глядело в небо через боковое окно, с отсутствующим видом и слабой улыбкой – будто у алкаша в борделе. Джесс заметил свою гитару: на резонаторе – здоровенная трещина, половина колков обломана.

– Черт, – прошептал он. Отец с матерью подарили ему эту гитару на двенадцатый день рождения, и, несмотря на все, что с ним случилось, видеть эту гитару вот так – все равно что получить удар под дых. «Просто еще одна ложка дегтя в бочке дегтя… Вот и всё». Отодвинув в сторону гитару и спальный мешок, Джесс вытащил из-под всего этого отцовскую охотничью винтовку и коробку с рыболовными снастями.

Вернон схватил винтовку за дуло, так, чтобы оно было направлено в землю.

– Какого черта ты делаешь?

– Отпусти.

– И не подумаю.

– Тогда будем просто сидеть здесь, пока сюда не явятся волки. Или пока этот тип, Санта, нас не выследит.

– Пусть берет.

Они оба обернулись и увидели, что Крампус, привалившись спиной к борту, наблюдает за кружащими в небе птицами. Джесс заметил, что выглядит это существо немного лучше – будто оно провело в могиле не несколько месяцев, а, скажем, неделю, или около того.

– Крампус, нет, – сказал Вернон. – Это винтовка… Ружье. Ты знаешь, что…

– Я знаю, что такое винтовка, – голос у Крампуса был глубокий и низкий до хрипоты.

– Так какого черта ты хочешь ему это дать?

Крампус, не сводя с воронов исполненного грусти взгляда, ответил:

– Это должно быть сделано.

– Что? Нет, это очень плохая идея. Как мы можем ему доверять…

– Отдай ему оружие. Это приказ.

Вернон скривился так, будто на гвоздь сел, но винтовку отпустил.

Джесс пристроил винтовку на колене, открыл коробку со снастями и, покопавшись, выудил оттуда коробку патронов. Загнал в магазин пятнадцать штук и взвел курок, подав пулю в патронник, потом пересек дорогу и вышел на поляну.

Нашел в небе воронов, прикинул, что до них было футов двести. «Легкая цель, – подумал он, – с их-то размерами». По крайней мере, для этой винтовки. Поживи с ружьем в руках достаточно долго – и оно становится частью тебя, продолжением руки. А со стареньким «Генри» двадцать второго калибра Джесс провел полжизни. Из этого ружья он как-то раз сбил шмеля. В полете.

Он приложил винтовку к плечу, нашел в небе одного из воронов, чуть повел прицелом, чтобы скомпенсировать расстояние, и выстрелил. Отдача хлопнула по плечу, будто дружеская ладонь, и в воздухе поплыли перья. Это был чистый выстрел, и ворон упал с неба, как камень. Второй ворон, испустив истошный крик, отчаянно замахал крыльями, спеша убраться подальше, но Джесс уже успел прицелиться во второй раз. Он быстро нажал на спусковой крючок два раза; первая пуля прошла мимо, зато вторая попала огромной птице в крыло, и та, покружившись в воздухе, упала на землю в облаке перьев.

Джесс загнал в патронник еще заряд, повернулся, и навел ружье на Крампуса.

– Отойдите от машины. Все вы.

Бельсникели замерли, как один, уставившись на Джесса. А вот Крампус еле глянул в его сторону – он смотрел, как падают с неба птицы. Один ворон упал на поляне, другой – ярдах в пятидесяти дальше по дороге.

– Маква, принеси мне птиц.

Маква все не сводил взгляда с Джесса, то сжимая, то разжимая мощные кулаки. Было ясно, что здоровяку шауни хотелось разорвать Джесса пополам.

– Маква?

Шауни застыл.

– Это приказ.

Маква метнул на Джесса последний взгляд, обещавший тому крайне неприятную смерть, а потом побежал вверх по дороге.

Джесс ткнул ружьем в сторону Крампуса.

– Забирай свой дурацкий мешок и выметайся вон из моей машины. Два раза я повторять не собираюсь.

Четверо оставшихся Бельсникелей начали рассредотачиваться, окружая Джесса. Джесс поднял ружье к плечу.

– Еще один шаг, и я отстрелю ему голову. Давайте, черт возьми. Попробуйте.

– Оставьте его, – сказал Крампус спокойным, чуть скучающим, даже рассеянным тоном; он продолжал смотреть на птиц. – Отступите, это приказ.

Бельсникели остановились, потом, как один, сделали шаг назад, да так и остались стоять, обмениваясь недоуменными взглядами.

– А теперь вон из машины, – сказал опять Джесс.

– Я думал, ты повторять не собирался?

– Третий раз уж точно не скажу, – процедил Джесс. – Будь спокоен.

Крампус обернулся к Джессу и улыбнулся:

– Нам нужна твоя помощь.

– Мне плевать.

– Из того что я слышал – у тебя, похоже, немало врагов.

– Это тебя не касается.

– Но, может, тебе нужна наша помощь? – сказал Крампус. – Быть может, мы можем помочь друг другу.

– Я так не думаю.

– Ты же видел моих Бельсникелей в деле. И знаешь, на что они способны. Что, если они будут у тебя под началом? Если надо пролить кровь, на них всегда можно положиться.

Джесс было затряс головой, но остановился. Посмотрел на этих адских созданий, Бельсникелей, на их смертоносные когти, на вселяющие ужас оранжевые глаза, припомнил, как они нападали на его машину, подумал об их быстроте и силе, о том, как легко они одолели Чета и убили Линэрда. «Существа, таящиеся в ночи… Да они с легкостью завалят парней Генерала, те даже и понять не успеют, что на них свалилось». Он знал: после того, что произошло вчерашним вечером, Генерал уже подписал ему смертный приговор. Он же слышал, как Чет орал про подставу, и не испытывал никаких сомнений, что именно так они все и поймут, и, сколько бы он ни пытался объяснить, все будет бесполезно. Еще он знал, что Генерал наверняка назначит награду за его голову, предложит деньги любому, кто скажет, где он находится, и использует все свои возможности, чтобы его выследить. Но самое главное, Генерал ясно дал Джессу понять, что, если тот когда-нибудь вызовет его, Генерала, неудовольствие, он поднимет руку на Эбигейл, посадит ее в ящик. Джесс был практически уверен, что они уже ее умыкнули, и, скорее всего, держат в гараже у Генерала. Он не мог избавиться от мыслей о том, как она, наверное, испугалась.

– Моей дочери угрожают плохие люди, – сказал Джесс. – Я хочу быть уверенным, что с ней все в порядке.

Крампус кивнул:

– Понимаю.

– Это еще не всё. Все сложно. Мне нужна уверенность, что они больше никогда не смогут причинить ей вреда.

– Мертвые никому не могут причинить вреда. – И Крампус улыбнулся.

Джесс подумал о том, каковы будут его шансы, появись он в гараже у Генерала один, со своей старой охотничьей винтовкой, против десятка – или больше – хорошо вооруженных людей. Людей с автоматами в руках.

– У меня неплохо получается наказывать злодеев. Мы можем их забрать… Заставить их исчезнуть, – и Крампус указал внутрь кузова, где лежал бархатный мешок.

– Что ты имеешь в виду?

– Я имею в виду, что я – хозяин мешка. Я могу приказать ему открыться в любое место, какое только пожелаю… В этом мире, или в мире ином. Можем послать твоих друзей на дно океана, или в царство мертвых, если таково будет твое желание. – Улыбка Крампуса приобрела зловещий оттенок.

Джесс попытался это осмыслить. Он и не задумывался о том, что будет, если положить что-нибудь в мешок, и куда оно денется. Эта мысль его несколько обеспокоила, но, если только это было правдой – если хоть что-нибудь из того, о чем говорил Крампус, было правдой, – это сильно упрощает дело. Может быть, это даже поможет ему избежать тюрьмы. Вот только как можно довериться дьяволу?

Он в упор посмотрел на Крампуса:

– Как ты можешь мне доверять?

Джесса поразило, с какой легкостью Крампус заглянул к нему в душу.

– Ты спас мне жизнь. Почему бы мне тебе не помочь?

Джессу стало ясно, что, в конце концов, все сводится к степени риска. Каковы шансы на то, что он самостоятельно спасет свою дочь? А на то, что это существо, этот дьявол, действительно его поддержит? «Может, это то, что нужно. Может, по крайней мере, стоит попробовать».

Вернулся Маква, таща обеих птиц за шею. Кинул на Джесса мрачный взгляд. Один ворон был до сих пор жив, и Крампус потянулся за ним. Джесс уже знал, что птицы были огромными, гораздо больше любого виденного им ворона, и все же он был потрясен, увидев их вот так, вблизи. Размером они были по крайней мере с грифа или орла. Птица забилась в руках Крампуса, закаркала, попыталась клюнуть.

– Хугин, – мягко проворковал Крампус птице. – Хугин, крепись.

Наклонив голову, он зашептал что-то ворону на ухо – мягко, успокаивающе. Птица перестала биться. Крампус баюкал ее, нежно поглаживая черные перья. Дыхание птицы замедлилось; ее глаза закрылись. Крампус поцеловал ее в макушку.

– Это печалит меня – видеть тебя вот так. Ты и твой брат – вы оба верно служили Одину.

Он погладил ворона по клюву, по голове. Тот, взъерошив перья, прижался к его груди, и тогда пальцы Крампуса скользнули вокруг его шеи и быстрым, ловким движением свернули ее. Раздался хруст, и птица замерла. Крампус обнял ворона и Джесс увидел у него на лице страшное горе.

– Как мало осталось древних в наши дни, – сказал Крампус тихо, почти про себя. – А теперь нет еще двоих, – губы у него задрожали. – Эта кровь на твоих руках, Санта-Клаус. Еще одно убийство на твоей совести, еще одна смерть, что взывает к отмщению. – Крампус еще раз поцеловал ворона в макушку, а потом впился зубами в его череп.

– О, господи! – вырвалось у Джесса и он сделал шаг назад.

Крампус громко чавкал и хрустел костями. Проглотив, что было у него во рту, он поглядел в небо.

– Благодарю тебя, Один. Благодарю тебя за этот щедрый дар… За эту толику твоей крови в час нужды, – он вытер губы и откусил еще, а потом еще и еще, так, что кровь ворона ручьями текла у него по груди и по подбородку.

Джесс метнул взгляд на Бельсникелей – посмотреть, насколько они шокированы, но «черти» вели себя так, будто ничего особенного не происходит. Крампус сожрал не только мясо птицы и ее потроха, но и клюв, все косточки и когти. Потом он перелез через остатки заднего борта, спрыгнул наземь, и подобрав вторую птицу, принялся, сидя на корточках, жевать и глотать, пока не съел все до последнего перышка.

Над горами взметнулись первые лучи солнца, и снег вокруг заблистал. Крампус, запрокинув голову, подставил солнцу лицо. Из его груди вырвался долгий, глубокий стон, и тут Джесс заметил, насколько существо успело измениться – его кожа темнела на глазах, из серой, почти прозрачной превращаясь в черную как смоль. Его плоть, казалось, набирала вес и объем – даже кости.

Крампус ухватился за бампер и, потянувшись, встал. Привалился к машине. Было ясно, что он еще далеко не в лучшей форме, но теперь он представлял собой гораздо более внушительную фигуру, чем то тщедушное создание, которое ночью жалось в кузове, обмотанное одеялом. Крампус посмотрел на Джесса, на ружье у него руке – как будто в первый раз.

– На чем мы остановились?

– На том, что ты мог бы помочь мне избавиться кое от каких ублюдков.

Крампус улыбнулся, вытер ладонью лицо, поросший волосами подбородок, поглядел на размазавшуюся по пальцам кровь и протянул Джессу руку.

– Нет договора крепче, чем тот, что заключен на крови.

Джесс поглядел на окровавленную ладонь.

– Что я должен для тебя сделать?

– Мне нужно место, где можно скрыться. Место, где я смогу набираться сил, готовиться. Лицо, не тронутое чернотой, глаза, что не горят во мраке, человек, который будет добывать то немногое, что нам понадобится. Это всё.

– И ты поможешь мне вернуть дочь? Убьешь тех, кто ее забрал?

Глаза Крампуса вспыхнули.

– Немало воды утекло с тех пор, как я был ужасным. И я скучаю по тем временам. Какое славное это будет угощение – слышать, как они молят о пощаде, смаковать их кровь и предсмертные вопли.

– Смаковать их предсмертные вопли, – повторил Джесс, точно пробуя слова на вкус. – Мне нравится, как это звучит, – он прислонил винтовку к пикапу, шагнул к Крампусу и пожал его протянутую руку.

Заключая договор с дьяволом, Джесс не испытывал ни малейших сомнений.

Телефон Дилларда, вибрируя, заскакал по приборной панели его «Субурбана». Шеф сунул кофе в подставку и, торопясь, подхватил телефон. Посмотрел на высветившееся имя и подумал: а стоит ли брать трубку? Это опять был Генерал, вот уже третий раз за последний час. Телефон зажужжал снова, и снова, и снова. Диллард поморщился и щелчком раскрыл трубку.

– Что слышно? – спросил Генерал. Голос у него был охрипший, точно он в последнее время не разговаривал, а орал.

Диллард переложил телефон в левую руку и повернул на Коул-ривер-роуд:

– Слышно?

– Да, что, на хрен, слышно?

Да не было слышно ровным счетом ничего! Джесс испарился вместе со своим дерьмовозом. Горы вокруг Гудхоупа исчерчены сетью старых шахтерских дорог, не говоря уж о проселках, ведущих, собственно, к шахтам, большинства из которых даже на карте не было. При том, что все люди Генерала были сейчас на колесах, прочесывая местность, их не хватало, чтобы обыскать даже половину того, что нужно. «Вот дерьмо, – подумал Диллард. – Да поставь они на уши даже всю полицию штата, это заняло бы неделю». Проблема была в том, что Генерал этого слышать не желал.

– Ноэль на севере, прямо сейчас он прочесывает холмы вокруг Элк-Рана. Я переговорил с другими ребятами из округа, с теми, кого я знаю, на кого можно положиться. Дал им понять, что это личное дело между мною и Джессом. Они пообещали приглядывать за дорогами.

– Что насчет полиции штата?

– С ними надо бы поосторожнее. Привлечь слишком много сил помимо того, что обычно – это непросто, если не хочешь отвечать на кучу вопросов. Дело может стать совсем тухлым, если Джесса сцапает шериф. Никому не известно, что он там начнет болтать. Последнее, что нам нужно, – это чтобы шериф Райт начал совать повсюду свой нос.

– Пока его девчонка у нас, он будет держать рот на замке.

– Ну, да, может, и так. Но, учитывая этот факт, мне трудновато понять, как он мог оказаться замешан во всем этом вчерашнем дерьме. Мне кажется, кто-то его накрутил. У меня сильные подозрения насчет тех ребят из Чарльстона, с которыми мы тогда разобрались. Они используют Джесса, чтобы отыграться.

– Многое мне в этом не нравится! – проорал Генерал. – Совсем не нравится. Но можешь быть уверен в одном – я в этом разберусь. До самого дна докопаюсь.

«Тут ты не один», – подумал Диллард. Он все пытался понять, что же именно пошло не так прошлым вечером. Вот он возится с радио, а в следующую секунду – уже начинается пальба, и Чет бежит к его машине, вопя, как оглашенный. Эти люди, кто бы они ни были, завалили Линэрда Боггза, – убили каким-то долбаным копьем, – увели товар и смотались, да так, что и концов не найдешь. И самое худшее, что случилось это под самым его носом. А теперь, будто мало ему всего остального, нужно еще и убийство прикрывать. Но больше всего Дилларда беспокоило другое – тот странный тип в костюме Санты. Диллард же сбил его, врезался на полном ходу. Весь перед машины оказался смят, так что это ему не пригрезилось. А вот что было после этого, Дилларду помнилось смутно. Он потер свежую шишку на лбу – чертова подушка безопасности чуть дух из него не вышибла. И все же тип куда-то исчез, и с концами. Такое ощущение, что это ему приснилось. «Но он же был, по-настоящему. Я же видел его собственными глазами».

– А что насчет Линэрда? – спросил Генерал.

– Тебе решать.

Генерал ничего не ответил.

– Я бы не искушал судьбу, – сказал Диллард. – От улик надо избавиться. От всех.

– Просто невыносимо думать о том, чтобы выбросить его тело – вот так. Я ж парнишку еще с пеленок знал.

– Лучше бы отвезти его туда же, куда и остальных.

– Да, знаю. Просто это реально меня беспокоит, вот и все.

– Хочешь попробовать найти пустынное местечко где-нибудь у тебя на земле?

– Нет, это беспокоит меня, но не настолько. Слишком большой риск.

– А что насчет его сестры? Думаешь, она поднимет кипеш?

– Не-а, – сказал Генерал. – Линэрд вообще редко дома бывал. Немало времени пройдет, пока кто-то заметит.

Оба помолчали. На стекло намело снегу, и Диллард включил дворники.

– А где сейчас девчонка Джесса? – спросил Генерал. – Все еще у тебя?

– Она у своей бабки.

– Полагаешь, это умно?

– Я думаю забрать ее оттуда где-нибудь утром. Буду держать при себе.

– Мне бы хотелось, чтобы ты привез ее сюда, как найдешь время.

Диллард напрягся.

– Не думаю, что это такая уж хорошая идея.

– Расслабься, ничего я ей не сделаю. За кого ты меня принимаешь? Просто хочу быть уверен, что Джесс ее не умыкнет.

– Ты что, хочешь держать Эбигейл у себя в гараже? Серьезно? Ты ведь шутишь, да? Да ее мать с нас обоих шкуру спустит.

– Да с кем я говорю? С каких это пор Диллард Дитон позволяет женщине – кем бы она ни была – указывать ему, как вести дела? Смотри-ка, пара красивых глазок – и ты уже под каблуком.

– С Линдой все будет по-другому.

Генерал фыркнул, и Диллард ощетинился.

– Ты сам себя дурачишь, – сказал Генерал. – Попомни мои слова, стоит ей только показать тебе норов, ты ее приструнишь. В точности, как Эллен. Вот увидишь.

«Нет, – подумал Диллард. Он съехал на обочину шоссе, остановил машину, но мотор глушить не стал. – Только не в этот раз. Я никогда больше не причиню боль тем, кого люблю. Я никогда больше не позволю дьяволу толкать меня под руку. С Линдой у нас все получится. Уж я об этом позабочусь».

– Алло, Диллард? Черт, ты здесь еще?

– Ты хочешь Джесса поймать, или поработать нянькой?

– Чё?

– Может, Джесс и в горах, а может – в Чарльстоне. Черт, да он может быть хоть в Мексике – мы-то не знаем. Но я уверен в одном: рано или поздно он вернется, и попытается забрать дочь. Может, сегодня, может, завтра, может – через две недели, или даже через два месяца. Ты собираешься держать Эбигейл взаперти, у себя в кабинете, все эти два месяца?

Генерал ничего не ответил.

– Эбигейл – наш лучший шанс на то, чтобы поймать Джесса. Если она будет сидеть у тебя в гараже, он туда не сунется. Может, он и дурак, но не настолько. Но если она будет здесь, у меня дома, – он, может, и попытается что-нибудь предпринять. А когда он это сделает, я его достану. Из Гудхоупа ему не выбраться. Это я тебе точно скажу.

– Н-да, ладно, но как насчет этих парней, с которыми он работает? Что, если они придут вместе с ним?

– Слушай, это же Джесс. Кем он там может командовать? И с какого перепуга ребята из Чарльстона станут рисковать своими задницами ради его дочери? Они же получили, что хотели. Меня нисколько не удивит, если они уже успели наделать в Джессе дыр и бросить где-нибудь в придорожной канаве.

– Ну уж, я надеюсь, что нет, на хрен! – заорал Генерал. – Мне этот парень живым нужен. Я скормлю ему его собственную кочерыжку. Оболью голову машинным маслом, а потом подожгу. Уж, на хрен, будь уверен! Он у меня заговорит, так его растак! Он мне все расскажет, с какой-такой падалью он успел скорешиться! – Генерал орал все громче и громче. – Я всех их, угребышей, на хрен, живьем зажарю! Всех до единого! Вот что я тебе скажу…

Диллард отнял трубку от уха и положил ее на приборную панель, потом глотнул еще кофе. Голос Генерала жужжал, точно донельзя разъяренная оса в стеклянной банке.

«Ну, пошло-поехало», – сказал себе Диллард, и задумался, насколько Генерал успел удолбаться. Он знал, что тот иногда баловался амфетамином, но теперь баловство, похоже, переросло в привычку. В последнее время Генерал становился все более непредсказуем, мнителен, и постоянно был готов взорваться по любому поводу. Но что хуже всего, он распустился, стал неаккуратен.

Диллард потер лоб, там, где ему попало подушкой безопасности. Халатности и непоследовательности он не любил. Предпочитал, чтобы все было аккуратно, как его тапперверовские контейнеры: все миски – на одной полке, все крышки – в ящике под полкой, и каждая крышка соответствует миске по цвету. Но теперь – спасибо Джессу – все пошло кувырком, ни следа порядка. Генерал пошел вразнос, и у Дилларда было ощущение, что он наблюдает за его падением. И ему совершенно не хотелось, чтобы Генерал утянул на дно и его, Дилларда. Он все чаще ловил себя на том, что ему хочется просто умыть руки и уйти. Вот только от Генерала просто так еще никто не уходил, разве что ты собирался идти прямиком до мексиканской границы. И даже тогда никаких особых гарантий не было. Только не в этом случае, потому что Сэмпсон Боггз был крайне злопамятным человеком. Ну, конечно, существовал и другой способ. «Какая это будет жалость, если Генералу вдруг придется исчезнуть».

Когда уровень громкости несколько упал, Диллард опять приложил телефон к уху.

– Ты, на хрен, понял, что я говорю? – говорил Генерал. – Понял?

– Мы его достанем. Просто дай мне делать свое дело.

– Я тут хреном крутить не собираюсь, Диллард. Никто не смеет у меня красть. Никто не смеет убить Боггза и остаться в живых, чтобы потом трепаться об этом. Уж я прослежу, чтоб он сдох. И мне плевать, если на это у меня уйдет весь остаток жизни.

Связь прервалась, и Диллард захлопнул телефон. Он опять выехал на дорогу, развернулся и поехал обратно, на Третье шоссе, к дому матери Линды. Шефу не особо нравилось, как вел себя Генерал, и он подумал, будет лучше, если он заберет к себе Эбигейл прямо сейчас.

Он вздохнул. «Ну, так или иначе, Джесса в расчет скоро можно будет не брать. Это должно положительно сказаться на наших отношениях с Линдой».

Услышав, как хлопнула входная дверь, Линда отставила кружку с кофе и выглянула из кухни. Вошел Диллард, и на руках у него была Эбигейл. Она была завернута в одеяло, все в той же пижаме, и крепко спала, прижавшись к его груди.

Линда открыла было рот, чтобы спросить, что это он делает здесь с Эбигейл, да еще так рано утром, но тут ее сразил еще один вопрос: неужели что-то случилось с мамой?

Диллард приложил к губам палец и передал ей дочку. Та что-то сердито пробурчала, стиснула покрепче свою куклу, и снова заснула.

– Диллард, – шепнула Линда. – Что?

– Ты ее уложи. Я сейчас объясню.

Линде совершенно не понравилось выражение его лица. Она отнесла Эбигейл в спальню, подоткнула ей одеяло и поскорей вернулась на кухню. Диллард уже сидел за столом, грея ладони о дымящуюся кружку с кофе.

– Что случилось?

Диллард похлопал по стулу рядом с собой.

– Присядь, Линда. Нам надо поговорить.

Это было сказано таким суровым тоном, что застало ее врасплох.

– Ладно… Конечно, – она села, внутренне подобравшись, и тут заметила, что у него были ключи от ее машины.

– Диллард, милый, ты меня пугаешь. Что происходит?

– Джесс.

– Джесс? – от неожиданности она даже на секунду замолчала. – Ох… Ох, нет. Что он на этот раз натворил?

– Он угрожал убить тебя и Эбигейл.

– Что? – она вскочила. – Что ты такое говоришь?

Диллард отпил из своей кружки.

– Прошлым вечером Джесс пошел вразнос.

– Джесс? Нет. Он в порядке? Что случилось? Диллард, с ним все хорошо?

– Тебе бы не о нем волноваться, – сказал Диллард едко. – Сколько раз я уже такое видел. Люди расстаются по-плохому, а потом делают друг с другом страшные вещи.

– Диллард, да расскажи уже, что случилось!

– Джесс не слишком хорошо принял наши новости.

– Какие новости? Диллард, что…

– Насчет нашей свадьбы, и все такое.

Линда так и села обратно на стул.

– Погоди. Как он узнал… Ты ему сказал?

Диллард посмотрел на нее так, будто она была ребенком. Она этот его взгляд просто терпеть не могла.

– Диллард… Нет! Ты не должен был этого делать, – она еле сдерживалась, чтобы не вспылить, как обычно. – Ты не имел права. Это же только между нами, – она сердито посмотрела на него. – Господи, да мы даже еще ничего не решили толком. И зачем ты…

Он схватил ее за запястье. Взгляд у него стал жестким, рот скривился.

– Это нужно было сделать, и я это сделал.

Линда открыла было рот, начала отвечать, вдруг увидела, как он на нее смотрит: в глазах у него стоял такой холод, что ей стало страшно. Он сильнее сжал ее руку.

– Диллард, отпусти. Ты делаешь мне больно, – она разогнула его пальцы и убрала свою руку. – А теперь, пожалуйста, расскажи мне, что случилось.

Крепко зажмурившись, он вздохнул; когда он раскрыл глаза, он, казалось, был опять самим собой.

– Прошлым вечером Джесс встречался с Четом и Линэрдом, спрашивал, нет ли для него какой работы у Генерала. Ребята говорят, он был весь взбудораженный, вид дикий, отчаянный какой-то, они еще подумали, что он, наверное, обдолбанный. Они ему сказали, что Генерал с ним покончил, пусть поищет себе работы в другом месте. Ну, и Джесс принял это не слишком хорошо. Начал кричать, поливать грязью Генерала, поливать грязью меня, тебя, Господа Иисуса, и вообще всех подряд. Когда Чет с Линэрдом попытались его успокоить, он вытащил пушку и грозился их пристрелить. Сказал, лучше он убьет тебя и Эбигейл, чем позволит кому-то другому вас забрать. Выпалил пару раз в воздух, забрался в свой пикап и уехал.

Линда прикрыла рот рукой.

– Чет позвонил мне вчера вечером, предупредить. Я всю ночь не спал, искал Джесса.

– О, господи, – Линда положила обе руки на стол: у нее кружилась голова.

– Линда, это уже больше не тот Джесс, которого ты знала. Он расстроен, выбит из колеи. Совершенно неизвестно, на что он теперь способен.

Линда помотала головой. Она никак не могла заставить себя в это поверить. Джесс, случалось, делал совершенно безумные вещи, но он никогда и пальцем не тронул ни ее, ни Эбигейл – да, насколько ей помнилось, вообще никого. Никогда.

– Линда, мне нужно, что ты мне тут помогла. Мне нужно знать, что я могу на тебя положиться.

Она быстро кивнула:

– Конечно, я сделаю все, что могу. Что…

– Мне нужно, чтобы ты оставалась в доме, пока я тебе не скажу. Можешь это сделать?

«Нет, – подумала она. Мне нужно найти Джесса. – Нужно с ним поговорить».

– Мне нужно найти Джесса, пока никто не пострадал, – продолжал Диллард. – Пока Джесс не причинил вреда себе, тебе или твоей малышке. Уверен, что он отсыпается где-нибудь в своем пикапе, пока не протрезвеет. Хотелось бы мне найти его до того, как он опять себя накрутит. Заберу его и посажу на пару дней в кутузку, чтобы остыл. Может, так никто и не пострадает. Для меня будет гораздо проще, если я буду знать, что вы с Эбигейл здесь и никуда не денетесь.

– Диллард, да не нужно так о нас беспокоиться. Джесс просто был расстроен. Я тебе клянусь, это все разговоры, ничего больше. Джесс никогда бы не поднял руку на Эбигейл. Никогда.

– Может, и да, а может, и нет. Но сможешь ли ты ручаться, что он не увезет Эбигейл, будь у него такая возможность? Ты точно в этом уверена? – Линда открыла было рот, чтобы ответить, но не сказала ничего, потому что уверенности у нее не было.

– Просто я не понимаю, почему…

Опять этот взгляд, будто она не знает, как шнурки завязать.

– Слушай, давай, я тебе по буквам скажу. Я не смогу делать свою работу, если буду постоянно дергаться и думать, где сейчас ты и Эбигейл, – он явно начал раздражаться. – Вы не можете оставаться у твоей матери, потому что она живет слишком далеко от города. Вы мне нужны здесь, где я смогу за вами как следует приглядывать. Ладно? Как думаешь, можешь ты для меня хотя бы это сделать?

Она сделала глубокий вдох и постаралась не заводиться. «Он расстроен, не спал всю ночь. Просто беспокоится об Эби и обо мне. Вот и все, не нужно заморачиваться».

– Ладно, – сказала Линда. – Ладно.

– Вот и хорошо, – Диллард встал, натянул куртку и направился к двери. – Просто сидите тихо и не высовывайтесь. Ноэль будет приглядывать за районом, пока я не вернусь. Так что пока вы сидите на месте, все будет хорошо.

Он вышел из дома и запер за собой дверь. И только когда он уже уехал, до Линды дошло, что ее ключи все еще были у него. Она потерла запястье, за которое Диллард ее схватил. У нее все из головы не шло, какой холодный у него тогда был взгляд. И она поймала себя на мысли: не слишком ли она поторопилась, не слишком ли легко его дом и новая машина заставили ее забыть все эти слухи о его первой жене?

Джесс заметил короткий шпиль, едва возвышавшийся над верхушками деревьев, и притормозил. Углядел заросший кустарником съезд, и свернул с покрытой гравием дороги. Ежевика и колючий подрост скребли по бокам пикапа, но проселок привел их к маленькой лесной церквушке. Она стояла, чуть покосившись, будто вот-вот упадет, при первом же порыве ветра. На дощатых стенах и на изгороди давно уже не было краски, и они совсем посерели. На ступеньках лежал разбитый в щепки большой деревянный крест – он явно сорвался со шпиля. Дверь и окна все были забиты досками, и было ясно, что уже долгие годы здесь никто не появлялся.

С дороги их не было видно, но Джесс не собирался полагаться на удачу: он объехал церковь и остановил машину позади здания, под раскидистым дубом. Вырубил двигатель и вылез из машины. Изабель сделала то же самое, и они обогнули машину. Бельсникели как раз помогали Крампусу выбраться из кузова. Перекинув мешок через плечо, Крампус спрыгнул на землю. Его кожа и волосы теперь были гораздо темнее: настоящий, глубокий черный цвет, почти как уголь, а рога явно начали отрастать. При ходьбе он все еще слегка прихрамывал, но невозможно было поверить, что это то самое жалкое создание, которое Джесс впервые увидел ночью, в пещере.

Сразу за дубом начиналась изгородь из колючей проволоки; за изгородью стояли три коровы и таращились на них со скучающим выражением на мордах. Впечатления на коров они явно не произвели.

Крампус вдохнул полной грудью, будто вбирая в себя все, что было вокруг, и сказал:

– Как хорошо быть живым в такой день.

Вернон закатил глаза.

Крампус рассмеялся и хлопнул Вернона по спине.

– Раскрой душу, дорогой мой Вернон, и позволь Матушке-Земле спеть тебе свою песню. – Голос у Крампуса стал более сильным, звучным и музыкальным, точно контрабас.

Джесс сорвал ветку, на которой еще оставались серые, увядшие листья, и направился обратно к дороге.

– Ты куда? – спросила Изабель.

– Пойду поохочусь на песца.

– На писца? Какой еще писец?

Джесс посмотрел на нее так, будто ушам своим не верил.

– Ты что, серьезно?

Она нахмурилась:

– А что? Что это такое?

Джесс фыркнул.

На лице Изабель появилось мрачное выражение, и тут Джесс не выдержал и рассмеялся. Изабель подбоченилась.

– Ну, ты мне скажешь, или нет?

Джесс только потряс головой и пошел дальше, к дороге.

Изабель постояла еще секунду, потом раздраженно фыркнула и отправилась следом.

Джесс остановился там, где следы шин сворачивали с гравийной дороги, и принялся заметать следы принесенной с собой веткой; результат был вполне удовлетворительный. Покончив с этим делом, он отбросил ветку в сторону.

– Думаю, сойдет, – тут он заметил, какой у Изабель озадаченный вид, и улыбнулся. – Обещаю, если выберемся когда-нибудь из этой передряги, возьму тебя с собой на песца.

Джесс оглядел небо. Снова надвигались тучи; скоро опять пойдет снег. Джесс надеялся, что это случится побыстрее, и их следы окончательно заметет снегом. Он пошел обратно к машине, достал гитару. Бельсникели успели пробраться в церковь, взломав заднюю дверь, и Джесс тоже вошел внутрь, следом за Изабель.

Электричества в церкви не было, забитые досками окна почти не пропускали света, и разглядеть что-либо в царившем здесь пыльном полумраке было практически невозможно. Но Бельсникелей это не смущало. Они суетились вокруг, расчищая скамьи от мусора, хлама и каких-то коробок, чтобы было где сидеть и лежать. Вернон сидел на корточках перед стоявшей у стены «буржуйкой» и набивал печку кусками кедровой обшивки.

Джесс нашел на полке несколько масляных ламп. Он слил остатки масла в одну, заполнив ее почти целиком. Окунул фитиль в масло, поджег его с помощью зажигалки и слегка прикрутил вспыхнувшее пламя. Потом подошел к Вернону, дал ему свою зажигалку, и вскоре «буржуйка» уже грела вовсю.

Помещение было не больше обычной классной комнаты, и, похоже, уже очень давно служило чем-то вроде склада. На небольшой платформе у дальней стены стояла кафедра. Позади висел большой, вырезанный вручную крест, а на нем – терпящий муки Спаситель. Крампус стоял перед ним, впиваясь взглядом в страдальческие глаза Иисуса, и хвост у него подергивался. Подошла Изабель с охапкой пыльных занавесок в руках.

– Держи, – она бросила одну драпировку Джессу. – Не бог весть что, но хоть немного от холода спасает. Там еще целая груда около печки, если что.

И она пошла дальше, раздавая Бельсникелям занавески.

Джесс отнес занавеску к покосившемуся пианино, которое сплошь было покрыто старыми гнездами ос-горшечниц. Бросил занавеску на пол, и, привалившись к стене, вытянул ноги, положив одну на другую. Откинул голову и устало вздохнул. «Как же это чертовски приятно – перестать двигаться, хотя бы ненадолго». До него вдруг дошло, что он что-то делал без передышки вот уже двадцать четыре часа, а съесть при этом успел всего пару кусочков ветчины. Он положил на колени гитару, думая сделать что-то с обломанными колками. Не важно, что гитара была сломана – просто держать ее в руках было приятно. Джесс пробежался пальцами по струнам, пытаясь их настроить. Шепотом чертыхнулся и, морщась, принялся сгибать и разгибать пальцы. Ему уже было трудно ими шевелить. Рука вся покраснела и опухла, и Джесс опасался, что в рану попала какая-то зараза. «С моей-то удачей к утру я уже, наверное, обзаведусь гангреной».

Тут он заметил, что Крампус наблюдает за ним. Потом, ковыляя, подошел к нему и уселся рядом. Выглядел Крампус так себе, и все же в глазах у него появился блеск, которого раньше не было.

– Долгий день для нас всех, – сказал Крампус. – Для меня это был последний долгий день из пятисот долгих лет. – Он подтянул мешок к себе на колени и принялся гладить его, точно кошку, пока Бельсникели устраивались на ночлег – все, кроме Вернона, который бродил туда-сюда, заглядывая в щели между окнами, будто Санта был уже здесь, с мечом в руке и стаей голодных волков на сворке.

Крампус постучал по гитаре.

– У тебя в сердце – музыка.

Джесс кивнул.

– Я бы хотел, чтобы ты сыграл для меня.

Джесс показал Крампусу ладонь:

– Не могу… По крайней мере, пока эта штука не заживет, – потом тихо, почти про себя, добавил: – А может, и никогда.

– Быть может, мы сможем с этим что-то сделать.

Крампус открыл мешок, закрыл глаза и сунул туда руку. Лицо у него вдруг стало очень напряженным, потом на нем расцвела улыбка:

– А… Не все еще потеряно… Кое-какие вещи пережили Великий пожар.

Крампус выудил из мешка треугольную флягу. Она вся была покрыта копотью, длинное горлышко облеплено подтаявшим воском. Крампус облупил воск и вытащил подгнившую пробку, потом приложил флягу к губам и сделал долгий глоток.

– Ахххх! – он вытер рот локтем. – Так сладко после всех этих долгих лет! А теперь давай руку.

Джесс колебался.

– Тебе ничего не грозит, ведь это не просто мед, а мед из подвалов самого Одина. Это, – тут Крампус, держа бутыль на вытянутой руке, окинул ее восхищенным взором, – мед из погребов Вальхаллы. Мед, что течет из сосцов козы Хейдрун, когда она щиплет листву с древа Иггдрасиль. Твоей ране он не повредит. А теперь подставь руку.

Джесс протянул ему ладонь. Крампус наклонил флягу, и Джесс весь напрягся в ожидании прикосновения жгучей алкогольной струи. Искристая янтарная жидкость плеснула ему в ладонь, пошла пузырьками, и Джесс почувствовал тепло, а потом приятное, чуть щекотное ощущение; жидкость медленно впитывалась в его руку. Он сжал пальцы – и в самом деле руке было гораздо лучше!

Крампус передал ему флягу.

– Возьми и выпей, за здоровье души и тела.

Джесс взял бутылку, поднес ее к носу и понюхал. Мед пах, будто цветущее поле в самый чудесный весенний денек.

– Я подношу ему мед богов, а он его нюхает? – Крампус фыркнул. – Пей, глупец.

Джесс сделал осторожный глоток и почувствовал себя так, будто кто-то наполнил ему горло чистейшей радостью. В животе стало тепло – не то жгучее ощущение, какое бывает после глотка виски, а такое, будто ты влюблен. Он сделал еще один глоток, на этот раз долгий, и хотел было хлебнуть еще, но тут Крампус забрал у него бутылку.

– Осторожней, – сказал он. – Это не для смертных. Стоит перебрать – и, глядишь, рога полезут, – тут он постучал по своим собственным обломанным рогам, подмигнул, и опять как следует хлебнул из фляги.

Джесс запрокинул голову, привалившись к стене. Мир вокруг потерял четкость, и ему казалось, будто он плывет куда-то – прочь от всех горестей и забот.

– Какая у тебя мечта? – спросил Крампус.

– Мечта?

– Твои желания? Что за сны не дают тебе покоя по ночам?

Джесс подумал с минуту.

– Играть свою музыку. Это – самая заветная моя мечта. Я сливаюсь с музыкой, мы становимся одним целым, и мелодия льется так чисто… И людям нравится, – Джесс улыбнулся. – Они машут своими зажигалками и телефонами, качаются в такт. А потом вызывают на бис всю ночь напролет.

– Так это то, чего ты хочешь от жизни больше всего? Играть свои песни?

Джесс, подумав с минуту, кивнул.

– Этого с меня будет достаточно. Только когда я играю, я чувствую настоящую связь… с собой, с людьми. Когда песня хороша, это… Это будто я беру свои чувства, из самого сердца, все свои самые лучшие и самые худшие моменты, и делюсь ими с людьми. Это скорее заклинание, чем пение. И мне плевать, пусть это будет только кучка пьянчуг. Не важно. Важно то, что именно так можно коснуться чьей-то души.

Крампус кивнул:

– Эти мечты… Они – твоя душа. Ты должен воплотить их как можно полнее.

– Да, но знаешь, это же просто мечты. А проблема с мечтами та, что приходится возвращаться к реальности.

– Как это понимать?

– Так, что пора мне повзрослеть… Наверное. Пора отказаться от мечты. Оставить все это позади… Потому, что в реальном мире места для мечты нет.

– Нет, – сурово сказал Крампус. – Это не правда. Твои мечты – это твой дух, твоя суть, и без них ты – мертв, – он сжал руку в кулак. – Ты должен беречь свои мечты. Я знаю, что это такое – когда их у тебя крадут. Я знаю, что это такое – быть мертвым, – его голос перешел в рычание. – Береги свою мечту! Всегда береги свою мечту!

Наступило долгое молчание.

– Как рука? – спросил, наконец, Крампус.

Джесс поглядел на руку. Краснота почти прошла. Он пошевелил пальцами – больно было совсем чуть-чуть.

– Лучше?

– Да, – потрясенно ответил Джесс. – Лучше.

– Хорошо.

Мимо прошел Вернон и, пригнувшись, глянул наружу через щели в окне, около которого они сидели.

– Вернон, – окликнул его Крампус. – Хватит суетиться. Никому от этого легче не станет.

Бельсникель развел руками.

– Как вы можете вести себя, как ни в чем не бывало, когда эти чудовища нас выслеживают?

– Вернон, иди сюда.

Тот продолжал ошиваться у окошка, нервно теребя бороду.

– Подойди, Вернон. Я приказываю.

Вернон подошел.

Крампус протянул ему фляжку.

– Пей.

Вернон, смахнув с лица длинную сальную прядь, подозрительно поглядел на флягу.

– Мед.

Вернон просветлел.

– О, – сказал он. Взял флягу, сделал долгий глоток, потом еще один.

– Передай по кругу, – сказал Крампус. – Пусть Нипи выпьет… Ему нужно.

Джесс заметил, что Нипи уже успел снять с лица пропитанную кровью тряпку. Щека вокруг раны покраснела и распухла, но сама рана успела подсохнуть, и, кажется, даже зарубцеваться. Это поразило бы Джесса, не навидайся он уже сегодня всякого. Было ясно: тут наверняка замешано какое-то колдовство.

Вернон передал флягу Нипи. Нипи сделал добрый глоток и передал флягу дальше. Фляга пошла по кругу, и вскоре уже все Бельсникели сидели или лежали с блаженным выражением на лицах.

Джесс посмотрел на Крампуса и увидел, что тот сидит, уставившись в пространство, нежно поглаживая мешок, с мечтательным выражением на лице.

– Ну, – сказал Джесс. – Так о чем тогда мечтает Крампус?

Крампус перестал гладить мешок, но долгое время ничего не отвечал. Потом сказал:

– Моя мечта – снова распространить повсюду славу Йоля, моих святок, вернуть милой Матушке-Земле ее былое великолепие. Увидеть мои святилища и храмы по всему миру. И чтобы все народы почитали меня. Это моя мечта, Джесс-музыкант.

– По всему миру, да? Это ты высоко нацелился. Хотя оно вроде не запрещается.

Крампус кивнул, все с тем же отсутствующим видом.

– Святки? А я думал, это то же самое, что Рождество.

– Рождество, – выплюнул Крампус. – Нет, Рождество – это извращение. Это скверна! Святки – это истинный дух Матери-Земли. Святки – это когда времена года рождаются заново. Без святок Матушка не может себя исцелить… Она увянет, умрет. Вот почему так важно, чтобы я пробудил дух человеческий, помог людям вновь обрести веру – потому что именно вера, любовь и поклонение людей исцеляют землю.

– И – поправь меня если я ошибаюсь – этот тип, Санта-Клаус… Я так понимаю, он тебе некоторым образом мешает?

– Это имя – ложь. Подделка, – Крампус оскалился. – Его имя – вовсе не Санта-Клаус. Его имя… его истинное имя… – он замялся. Казалось, он не в силах это выговорить.

«Бальдр», – подумал Крампус, а потом сказал это вслух:

– Бальдр. Таково его истинное имя.

– Санта-Клауса? – спросил Джесс.

– Да. Его истинное имя – Бальдр. «Вот, я сказал это. Спустя пять веков это имя вновь коснулось моего языка». Он поморщился, ненавидя эту горечь. – Вернон, передай мне мед.

Вернон, вскочив, поднес ему флягу. Крампус сделал большой глоток, – ему хотелось смыть горечь.

– Мой дед, Локи, убил его однажды, давным-давно. А теперь я сделаю это вновь, – он стиснул мешок. – Какая это была трагедия – смерть Бальдра! Такого светлого и прекрасного, любимого всеми, – Крампус оскалился опять. – Или так эту историю рассказывают, потому что я Бальдра до его смерти не знал. Мне об этих событиях рассказала моя матушка, Хель, царица подземного мира. Она, бывало, рассказывала мне эту историю – и еще множество других, – когда я был еще ребенком, и я слушал, сидя на ступенях ее трона. Как сладостно звучал ее голос под скорбное пение мертвых!

– Да, разве такое может не понравиться.

Крампус, поглядев на Джесса, сощурился.

– Это что, сарказм?

– Не-а.

Крампус бросил на Джесса надменный взгляд, и продолжил:

– Она рассказывала, как в Асгарде любили Бальдра, второго сына Одина. Все превозносили Бальдра до небес: он был так мудр и прекрасен, что от него исходило сияние, так благороден и велеречив. Она рассказывала, что все только и толковали о том, как он сострадателен, как милостив к падшим; неустанно повторяли, какой он верный защитник слабых и обездоленных – пока слушателю уже не хотелось повеситься.

Но был и тот, кого не ослепили красота и очарование Бальдра. Локи, будучи королем всех лжецов, быстро распознал обман, хоть тот и был приятен на вид. Он видел Бальдра насквозь – Бальдра и его ложь – и решил разоблачить его перед всеми, особенно перед Одином – поскольку особой любви они друг к другу не питали. Слишком велик был соблазн покрыть позором дом Одина.

Возможность у него появилась, когда Бальдр замыслил стать не просто божеством, но и сделать так, чтобы его жизнь и красота стали вечными. И для этой цели он сплел историю, намереваясь сыграть на великой любви к нему его родителей. Он сказал отцу и матери, Фригг, что его мучают кошмары, страшные сны, предвещающие ему неотвратимую погибель. Его родители, не в силах вынести мысли, что их любимый сын может пострадать, легко попались на эту удочку. Они обошли все Девять миров и взяли клятву со всего, что есть в мироздании, не причинять вреда Бальдру. Со всего, кроме одного маленького, ничтожного растения, которое звалось омелой. Один посчитал, что оно слишком маленькое и слабое, чтобы представлять собою угрозу, – Крампус фыркнул. – Или, во всяком случае, так говорится в мифах. Обожаю мифы – они всегда полны прекрасной чепухи! Но Хель рассказала мне правду. Один, величайший колдун, сплел чары и наложил их на Бальдра. Чары, которые запрещали всему, что только было в Девяти мирах, причинять вред Бальдру. Вот только чары эти были сотворены на яде омелы, и потому на само растение они не действовали.

Получив этот чудесный дар, Бальдр не мог стерпеть – ему нужно было похвастаться, и он предлагал любому, кто бы ни пришел, развлечься – попытаться причинить ему вред, любым оружием. Мать рассказывала, он устроил из этого целое представление, наслаждаясь всеобщим вниманием, а другим богам эта игра очень понравилась, и его слава росла – как и решимость Локи вывести его на чистую воду.

Локи прикинулся старухой и хитростью выманил у Фригг секрет омелы. Вооруженный этим знанием, он отыскал растение и сделал из него стрелу, сплетя магию омелы и железа. В следующий раз, когда Бальдр затеял свою игру, Локи взял с собой стрелу и тоже пришел, смешавшись с толпой. Там он разыскал слепого брата Бальдра по имени Хёд и спросил его, почему тот не участвует в веселье. Хёд ответил, что это игра – не для слепых. Локи подал Хёду лук и зачарованную стрелу и предложил направить его руку. Хёд страшно обрадовался возможности принять участие в игре и с силой натянул лук. Стрела ударила Бальдра прямо в грудь, пронзила ему сердце, и он упал мертвым прямо на месте, перед Фригг, перед Одином. Говорят, настала страшная тишина. Бедняга Хёд не мог видеть, как они на него смотрели, но Локи мог. Он не выдержал и сбежал.

Горе Одина было настолько велико, что он велел убить Хёда на месте, – Крампус покачал головой. – Мне всегда было жаль беднягу. Пешка в игре, погибшая из-за чужой зависти и жажды мести. Очень печально. Один возложил тело Бальдра на гигантский корабль Гинггорни и предал его огню. Говорят, жена Бальдра, Нанна, не смогла вынести горя и бросилась в огонь, последовав за ним и в смерти, – Крампус сделал еще глоток. – Но это было лишь начало, потому что душа Бальдра попала в Хель, великое царство мертвых, неподвластное даже Одину. И, хотя Один с Фригг послали в Хель еще одного своего сына, Хермода, дабы он предложил выкуп за Бальдра, моя мать, Хель, не стала отпускать его душу. И немногим известно, что Хель просто водила Одина за нос, пока Локи пытался вырвать у Бальдра признание. Он сказал Бальдру, что тот будет рабом Хель, ее пленником до самого Рагнарёка, если не признается в своих хитростях. И тут Бальдр его удивил – он отказался, не пошел на сделку, выбрал остаться пленником Хель и провести долгие века среди мертвых, только чтобы его обман не выплыл наружу.

И вот так-то я и увидел его впервые, узником Хель. Когда я был ребенком, он вызывал у меня живейшее любопытство – прекрасное божество, заточенное в каменных палатах со своей мертвой женой. У него был такой отрешенный вид, будто он окаменел от отчаяния. Под конец он, бывало, стоял неподвижно целыми днями, неотрывно глядя в бездонные глубины Нижнего мира, слушая песни мертвых и ожидая – вечно ожидая Рагнарёка и обещанной ему свободы.

И я спросил у матери: «Как может тот, кто пожертвовал столь многим, быть подлецом?» А она, рассмеявшись, сказала мне не путать гордыню и благородство, и предупредила меня, чтобы я его не жалел. Но мне казалось, что он уже достаточно настрадался. Даже тогда, еще совсем юным, я понимал, что судьбу Бальдра предопределили зависть Локи и его ненависть к Одину. И потому я все-таки начал испытывать к нему жалость, и это, друзья мои, стало причиной моих несчастий. Потому что мне предстояло выучить горький урок: змея всегда остается змеей, как бы она ни меняла обличье. Откуда мне было знать, что придет день, и я даже имени его не смогу произнести, что я сотни тысяч раз буду представлять его кровь у себя на руках.

Крампус открыл было рот, чтобы продолжить и закончить свою историю, но, посмотрев на Джесса, увидел, что музыкант спит.

Крампус громко вздохнул, раскрыл мешок и заглянул в его сумрачные глубины.

– Вместе мы найдем стрелу Локи. Вместе мы убьем Бальдра, под какой бы личиной он теперь ни скрывался.