Песня… Откуда-то издалека… «Сердечко мне разбила». Джесс решил, что он, наверное, оказался в аду, потому что в раю его никогда бы не стали так мучить. Он открыл глаза. Ад довольно сильно смахивал на кабину пикапа. Джесс сел, но сделал это слишком быстро, и все вокруг завертелось. Ухватившись за сиденье, он застонал.

– Скоро тебе станет получше.

Джесс обнаружил, что рядом сидит Крампус, и на лице у того играет плутоватая ухмылка.

– Твою мать, – сказал Джесс, пытаясь сфокусировать взгляд. – Ты все еще здесь.

У него страшно кружилась голова, и он подумал, что, должно быть, еще немного пьян. Он заметил, что Повелитель Йоля держит на коленях копье и мешок.

– Ты не пристегнулся.

– Не пристегнулся?

– Куда мы едем?

– Убивать Бальдра. Твои друзья решили поехать с нами.

Джесс сморгнул, протер глаза и разглядел, что машину вел не кто иной, как Чет. Вот только этот Чет был не совсем Четом. Он был Бельсникелем, или, по крайней мере, быстро таковым становился: его кожа вся была усыпана темно-серыми пятнами. Еще кто-то, Джесс не мог понять кто, ехал рядом с Четом на пассажирском сиденье. Человек оглянулся, и Джесс узнал Генерала; его кожа тоже изменилась, а глаза горели оранжевым. Вид у него был донельзя испуганный.

– Так тебе и надо, хреносос, – сказал Джесс и рассмеялся.

Крампус тоже захохотал.

– Нашел этого, низенького, когда он решил выглянуть из-под трупа. У него был такой растерянный, испуганный вид, что я решил взять его с собой. Что скажешь, любопытный малыш? Споете с Четом для меня песню?

Генерал не ответил, только смотрел на Крампуса загнанными глазами, будто человек, который пытается проснуться посреди кошмара, но у него не получается.

– Генерал, я приказываю вам с Четом спеть мне «Джингл беллз»… Помедленнее, пожалуйста, и с чувством. На счет «три»: и раз, и два, и три…

Они оба запели: грустный, запинающийся хор, не в лад и не в склад.

Джесс опять рассмеялся и вдруг почувствовал крайне неприятные ощущения в спине и груди. Он замолчал. «Меня ударили ножом в спину». И вдруг все, что произошло, вернулось к нему сквозь сладкий медовый туман. Он осторожно потрогал ногу, живот. Гвоздей не было. Не было и боли – ну, почти. «Я все еще жив!» Он медленно завернул рукав, боясь того, что увидит, и точно зная, что это будет. Его кожа была испятнана черным и серым.

– Нет, – сказал он. – Нет, ты не мог!

Он бросил на Крампуса яростный взгляд. Крампус расплылся в улыбке и кивнул. Джесс поддернул подол рубашки, посмотрел на свой живот. Было видно, где сидели гвозди: раны все были на месте, но – невероятно – крови не было совсем. Каким-то чудом раны успели затянуться.

– Я подарил тебе жизнь, – сказал Крампус.

– Ты меня в монстра превратил.

– Вроде того.

Джесс поднял руки, пошевелил пальцами и поморщился. Пальцы еле гнулись и болели, но от переломов не осталось и следа.

– Как… как это может быть?

– Таково воздействие моей крови, – ответил Крампус с нескрываемой гордостью.

– Это прекрасно. Наверное. А теперь обрати-ка меня назад.

Крампус нахмурился.

– Зачем бы мне это делать?

– Потому что я так сказал.

– Достаточно пения, – повысил голос Крампус, и двое на переднем сиденье замолчали.

– Джесс, ты, похоже, кое-чего не понимаешь. Только один из нас тут может отдавать приказы, и, боюсь, это не ты.

Джесс схватил Крампуса за руку.

– Да пошло оно все на хрен! Ты обратишь меня назад. Сейчас же!

– Отпусти мою руку. Это приказ.

И, к удивлению Джесса, его тело подчинилось – будто им управлял кто-то другой, а он сидел пассажиром и смотрел. Джесс выпучил глаза.

– Вот херня собачья.

Кто-то заржал, и Джесс увидел, как Чет ухмыляется ему в зеркале заднего вида.

– А ты чё смотришь, гнида?

– Добро пожаловать в наш клуб, идиот, – ответил Чет.

– Ты не можешь так поступить, – сказал Крампусу Джесс.

– Ты предпочитаешь смерть?

Джесс начал было отвечать утвердительно, но вдруг понял, что не уверен.

– Просто обрати меня назад.

– Не могу.

– Не можешь или не хочешь?

Крампус пожал плечами.

– Сукин ты сын.

– Нам предстоит исправить большое зло, нам обоим. Мы идем убивать Санту. Когда это дело будет сделано, то, быть может, если ты хорошо мне послужишь, мы управимся и с другим злом, с этим Диллардом. Если ты этого пожелаешь.

Джесс погрузился в молчание. Он желал, он очень даже желал, но что это означало – быть Бельсникелем? Он что, был теперь обречен на рабское существование? Мог ли он верить, что Крампус не передумает? Ответов у него не было. Но одно он знал точно – ему на халяву досталась еще одна жизнь, и, быть может, еще один шанс уладить проблему с Диллардом, а, если понадобится – убить его, чтобы спасти Эбигейл. Все остальное было не так уж важно.

Чет подвез их к церкви по все тому же узкому проселку, и поставил машину на задах. Рядом с гигантским дубом стоял, вздыбив шерсть на загривке, огромный волк.

– Ну, а это еще что за дерьмо? – спросил Чет в пространство.

Секунду спустя трое шауни высыпали из церкви, сжимая в руках копья и пистолеты. Крампус открыл дверцу и вышел из машины. Шауни радостно заголосили. Волк, пригладив шерсть, неспешно подбежал поближе. Он лизнул Крампусу руку, а Повелитель Йоля почесал его за ухом. Волк принялся вилять хвостом.

– Выходите, вы все, – скомандовал Крампус. Чет, Джесс и Генерал открыли дверцы и выбрались наружу.

Джесс ступил в снег и тут только обнаружил, что где-то посеял сапог. Его босая подошва чувствовала холодок, но – странно – ощущение не было неприятным. И он уж точно не мерз. Даже больше – он едва замечал мороз. Он вдруг понял, что чует запах снега, и прошлогодние листья под снегом. Он сделал глубокий вдох; у него появилось ощущение, что все его чувства как-то обострились: запахи, звуки, цвета стали ярче, выразительнее. Это, наверное, тоже был один из эффектов Крампусовой крови. Чет с Генералом жались у «шеви», и их взгляды метались между шауни и волком, будто они опасались, что их съедят.

На заднем крыльце появилась Изабель, увидела Джесса и вскрикнула.

– Крампус! Нет! Ты же обещал!

– Побереги свою ярость, мой маленький лев. Это он нарушил клятву. Не я.

Изабель, спустившись по ступенькам, подошла к Джессу. Прикоснулась кончиками пальцев к его лицу.

– О, Джесс. Мне так жаль.

– Все могло быть и куда хуже, – ответил Джесс (к своему удивлению, искренне).

– Идемте, – сказал Крампус, и прошел в церковь, возбужденно размахивая хвостом.

Чет с Генералом не двинулись с места, будто приклеились к машине. Маква сделал жест копьем в сторону крыльца. Чет с Генералом обменялись паническими взглядами и потопали следом за Крампусом, будто во врата ада.

Джесс вошел в церковь и увидел второго волка, того, что побольше, который неподвижно лежал на полу. Когда они вошли, волк поднял голову и проследил за ними внимательным взглядом. Волк поменьше подошел к нему и начал лизать в морду. Изабель взяла одну из фляг с медом и налила немного в противень для выпечки, стоявший рядом с волчьей мордой. Волк принялся лакать.

– Это – Фреки, – сказала Изабель, поглаживая его густой мех. – Ему уже гораздо лучше.

– И уж точно не благодаря тебе, – сказал кто-то с нескрываемой враждебностью. Джесс повернулся и увидел Вернона, который смотрел на него без особой любви. – Нам пришлось тащить его с самого дна ущелья. Чертова животина весит, наверное, тонну, – Вернон подошел к Джессу и злобно на него воззрился. – Ты меня толкнул.

– Ага, так и есть.

– Ты сукин сын. Это тебе известно?

– Да, определенно известно.

– Да нам пришлось миль с десять по лесу отмахать, чтобы сюда добраться. И всю дорогу пришлось тащить его на себе. Всю дорогу! Это очень много, если тащишь на себе гигантского представителя семейства псовых.

– Вернон, – сказала Изабель. – Хватит нудеть. Ты только об этом и талдычишь. Уже всех достал.

– Да, конечно, но это не тебя толкнули в пропасть, так ведь?

– Ты не упал в пропасть. Ты на дереве повис, – она рассмеялась. – Точь-в-точь, как енот.

Вернон выдал в ее сторону кислейшую гримасу, потряс головой и пошел прочь.

– В один прекрасный день я очнусь от этого кошмара. Только поскорее бы.

Крампус положил мешок на пол посередине комнаты.

– Все – сюда, ко мне, – он поднял копье над головой. – Оно у меня! – шауни сгрудились вокруг него. – День, которого мы ждали столетиями, наконец пришел. Сегодня – день, когда я брошу Бальдру вызов. Сегодня – день, когда я заставлю его заплатить за все его преступления! – он обвел взглядом их лица; глаза у него сверкали. – Сейчас я расскажу вам, почему вам ни в коем случае нельзя повторять моих ошибок – жалеть это чудовище. Почему его следует уничтожить, как бешеную собаку.

Крампус положил руку Джессу на плечо.

– Джесс, я рассказал тебе о его притворстве, и о том, как он подражал святому Николаю, но его коварству не было конца. Позволь мне поделиться с тобой этой историей, довести рассказ до конца.

Джесс покачал головой.

– Остановить я тебя все равно не смогу, правда?

Повелитель Йоля нахмурился, и Джесс уже подумал было, что он зашел слишком далеко, но тут губы Крампуса медленно раздвинула улыбка.

– Нет… нет, не можешь. Никто не может меня остановить. Больше не может. Эта история будет рассказана… Рассказана много раз, пока весь мир не узнает правду.

Крампус стиснул копье обеими руками.

– Это история предательства, история душонки без совести и стыда, не знающей иных побуждений, кроме собственных слепых амбиций. Потому что даже после того, как я ввел его в мой собственный дом, побратался с ним, после всего, что я для него сделал, он все же предал меня, предал весь Асгард, – глаза у Крампуса горели. – Он украл у меня все, запер меня в подземелье. Но было ли ему этого достаточно? Нет. Он хотел большего, он хотел, чтобы даже имя мое было стерто с лица земли. Он думал, что может заставить их забыть… Забыть Йоль и его Повелителя, – Крампус расхохотался. – Но он недооценил силу моего духа, и даже в пятнадцатом веке еще оставались те, кто поддерживал старые традиции, кто почитал меня.

И это не нравилось нашему милому, обожаемому всеми Бальдру. Он решил, что с этим надо что-то делать. И вот на Рождество он заковал меня в кандалы и велел вынести из крепости. Он посадил меня на трон из гнилых овощей, укрепленный на повозке, которую тащили два козла. Он примотал мне к руке вилы, а на шею повесил ожерелье из козьих языков. Одел своих рабов в грязные шкуры, рогатые маски и цепи. И они провезли меня по всем городам и весям, с плясками и гримасами, кривляясь и бодаясь, будто тупые животные, высмеивая меня и все, что за мной стояло. И Бальдр, все так же притворяясь святым Николаем, кричал: «Узрите – вот он, дьявол, вот он, Крампус. Это просто старый, глупый козел!» И селяне швыряли в меня грязью и навозом, а их дети тыкали в меня палками. А я был так измотан и слаб, что только и мог, что голову повесить. Но ему и этого было мало, он же знал всю силу лжи. Он напечатал плакаты, изображавшие меня, великого Повелителя Йоля, в виде мелкого злобного беса, безобразного шута, и развесил их повсюду. И это продолжалось год за годом, и он поклялся мне, что этому не будет конца, пока… Пока я не раскрою ему секрет мешка.

Но конец наступил, где-то в начале шестнадцатого века, как мне кажется – трудно сказать, потому что, как ни горько мне это говорить, к тому времени я потерял счет годам. И как раз тогда, когда я думал уже, что он обо мне забыл, он явился ко мне в темницу. Вот только я не узнал его – по крайней мере, не сразу узнал. Подевался куда-то образ изможденного, благочестивого святого, и передо мной стояла плотная, жизнерадостная фигура в каком-то смехотворном костюме. На нем был плащ в пол, поверх какого-то халата, все – сплошной алый бархат, отороченный белым мехом. Черный широкий ремень поперек живота и высокий колпак с золотыми звездами на голове. Волосы и бороду он отпустил так, что они падали ему ниже плеч. Выглядел он как какой-то полоумный волшебник.

Он сказал, что теперь его зовут Фазер Кристмас, и сообщил, что подчинил себе мешок Локи, поэтому дьявол ему больше не нужен… Что пришло время Крампусу по-настоящему кануть в забвение. Его слуги связали меня и посадили в сани. И он отвез меня по воздуху на новый, только что открытый континент под названием Америка, в самые дикие, самые темные горы, и приковал меня в пещере под скалой, где никто никогда не смог бы меня найти, и оставил меня там гнить.

Крампус покачал головой.

– Но я не сгнил. Нет, потому что я пел свою песнь лесу, и лес меня слушал, – он указал на шауни. – Великий народ шауни нашел меня и поддержал в час нужды. И я ждал. Сидел там пять сотен лет и ждал одного-единственного момента. Я ждал, когда я буду свободен, я ждал, когда я смогу убить Бальдра.

Крампус повернулся к Джессу:

– И каждый, каждый день я размышлял над тем, как это может быть сделано. Как я смогу спастись, как смогу убить существо, которое нельзя убить. Время шло, и европейцы захватили Америку, а я велел моим Бельсникелям приносить мне газеты и книги, и так я мог следить за его делами, наблюдать, как его ложь распространялась по всему свету. Я составлял графики, я размечал карты, я прослеживал его маршруты, пока, наконец, я не понял его метод, его путь. И вот, когда все сошлось, и он прибыл наконец в Гудхоуп, я был готов. Да… Готов.

А теперь я готов с этим покончить, покончить с его царством лжи. Я готов забрать обратно то, что по праву мое!

Крампус воздел копье к небу и завыл. Шауни, задрав головы, присоединились к нему, а потом и волки тоже. Леденящий душу, неземной звук заметался эхом по старой церкви, так, что у Джесса волосы встали дыбом. Чет, Генерал и Вернон наблюдали за происходящим с несчастным видом.

Джесса помимо воли пробрала дрожь. «Мы что, в самом деле собираемся убить Санта-Клауса?»

Крампус стоял над мешком Локи, в кругу своих Бельсникелей. «Девять сердец гонят по жилам мою кровь, а девять – магическое число, – думал он. – Никогда я не чувствовал себя настолько живым».

Он оглядел своих воинов. Шауни, вооруженные ножами, пистолетами, копьями, гордые и верные, с пятнистой угольно-черной кожей, в масках, с рогами на головах, в лохматых шкурах – всё в его честь. Изабель, его храбрый маленький лев, с обрезом в руках; она умудрялась выглядеть свирепо даже в этой своей смехотворной шапке. Вернон, угрюмый, как всегда, сжимал в руках одно из этих новых автоматических ружей. Джесс стоял босой, в порванной, запачканной его собственной кровью одежде. И все же сочинитель песен смотрел на него прямо-таки с нетерпением, хотя – Крампус был уверен – не из-за предстоящего им приключения, а из-за человека, которого музыкант называл Диллардом. Было в Джессе что-то такое, что нравилось Крампусу: быть может, его дерзость, или та плутоватая искорка, которая вспыхивала у него в глазах, когда он улыбался. Он надеялся, что молодой человек вернется живым, но уверенности в этом быть не могло. Крампус никогда не был в замке Бальдра, и понятия не имел, что их там ожидало. Будет ли Бальдр их ждать? Вполне вероятно. Невозможно было предугадать, какие хитрости и ловушки могут быть у него в запасе. Но будет ли Бальдр знать о копье? Крампус стиснул древко покрепче. «Нет. Это будет для него сюрпризом».

Он остановил взгляд на Джессе, Чете и Генерале.

– Я приказываю вам поднять руки, – все трое повиновались. – В ваших жилах течет моя кровь. Я – ваш хозяин. Я приказываю вам во всем следовать моей воле, всегда быть рядом со мной, защищать меня любой ценой, даже ценой своей собственной жизни. А теперь поклянитесь в этом.

И они поклялись – выбора у них не было.

– Хорошо, – сказал Крампус и вручил Чету и Генералу по пистолету. Джессу он к тому же отдал его револьвер и винтовку. – Пора выдвигаться.

– Куда? – спросил Вернон.

– В Испанию.

– В Испанию? – повторил недоуменно Джесс и посмотрел на остальных, но никто явно тоже ничего не понимал.

– Да, к замку Бальдра. А где, ты думал, он живет? На Северном полюсе? – Крампус презрительно фыркнул. – Как легко люди ведутся на его ложь. Наш веселый старичок-эльф холода не любит. Он поселился у моря, в теплых краях, и живет там уже много столетий. Но с сегодняшнего дня все изменится. После того, как мы сожжем его твердыню дотла.

– Пешком дотуда не близко, – отметил Джесс.

Крампус улыбнулся.

– Шутишь, как всегда. Мы не пойдем пешком, – он кивнул на мешок. – Я открою дверь, и мы пройдем сквозь мешок.

Дошло до них не сразу, и не до всех одновременно. Но было ясно, что большинство из них осознали ситуацию.

– Там будет ночь, а темнота – наш друг. Я буду посылать вас одного за другим, а потом последую за вами, и вместе мы уничтожим все, что ему дорого. У него может быть стража: эльфы, звери, еще что-то, чего я не знаю. Если они заметят вас – убивайте. Будьте беспощадны, потому что вас никто щадить не будет. Неудача будет означать смерть для всех нас, потому что отступление будет невозможно: мешок останется здесь.

Все посмотрели на мешок. «Да, милосердия от Бальдра ждать не придется, только не в этот раз, – Крампус сделал глубокий вдох. – Я готов. Так или иначе, я готов к тому, что должно быть сделано».

Он взял мешок, достал оттуда флягу меда, сколупнул воск и сделал большой глоток. Утер губы рукой и передал флягу Бельсникелям, которые пустили ее по кругу.

Затем Крампус вновь открыл мешок и заглянул в его темные глубины. «Пора открывать дверь». Вот только он не знал, куда. Он никогда не был в замке. Ему нужен был какой-то предмет, что-то, за что можно зацепиться, ориентир для мешка. И нужно, чтобы это было спокойное место, где бы их не сразу заметили.

– А есть план, как нам попасть обратно? – спросил Джесс.

– Обратно мы полетим в санях, – ответил Крампус и вдруг понял, что сани-то и были ответом. «Да. Я заставлю мешок найти сани. Те, старые, в которых он отвез меня в Америку. Они, скорее всего, хранятся где-нибудь в стойлах, а это хорошее место, чтобы начать, – он задумался, а существуют ли эти сани до сих пор. – Есть только один способ это выяснить».

Крампус закрыл глаза, связался с мешком, почувствовал его пульс. Как просто это было теперь, когда к нему вернулась его сила, легко – почти без усилий. Он подумал о древних санях, вызвал их образ у себя в воображении, и мешок отозвался. Он увидел небо, и сердитое море, и крепость – только мельком, но и этого было достаточно, чтобы понять: это был не замок пряничных человечков и веселых снеговиков: над волнами высились массивные, величественные белые стены. Вот они… Сани!

Крампус открыл глаза.

– Дверь открыта.

Он вышел из круга и подошел туда, где лежали рядом два волка. Присев на корточки, погладил их густой мех.

– Гери, Фреки, нам надо идти. Стерегите мешок. Никого к нему не подпускайте. Если учуете Санту – значит, мы потерпели неудачу. – Гери тихо заскулил. – В таком случае я желаю, чтобы мешок был разодран на части. Понимаете? – Фреки тявкнула.

Крампус встал, поглядел на мешок. Все было готово. Он взял копье, пробежался пальцами по наконечнику, в сотый раз проверяя его остроту, и сделал глубокий вдох. «Пора забрать то, что по праву мое».

Санта-Клаус взял с полки у себя в кабинете маленький, переплетенный в кожу томик, и осторожно положил на стол; прикоснулся к знаку, вытесненному на обложке. Ласково провел пальцами по истертой, потрескавшейся коже и раскрыл книгу. Он осторожно перелистывал хрупкие пергаментные листы, пока не добрался до грубоватого изображения худого, сурового, бородатого человека с крючковатой пастушеской палкой. Санта-Клаус провел пальцем по шероховатому пергаменту, читая надпись под картинкой.

– Доброта – сама себе награда, – прошептал он.

Он поглядел в окно, которое выходило на Средиземное море. На волнах танцевали последние лучи света. Он закрыл глаза, вдохнул теплый соленый воздух и заставил себя вспомнить. Вспомнить пламя, обратившее в прах его темницу, вспомнить крики, что звучали повсюду, когда Рагнарёк пожирал всё и вся в Хеле, в Асгарде, вспомнить, как душа его жены горела у него на глазах.

– Пламя лизало плоть мою, – прошептал он, обращаясь к книге. – Но не было конца, не было облегчения моим мучениям. Я стоял и смотрел, пока все не сгорело дотла, пока я не остался совершенно один – единственная душа среди целого мира, сплошь покрытого пеплом и горелыми костями.

Господь Бог, Единственный Бог надо всеми, послала за мной своих ангелов, валькирий, и они отнесли меня в Мидгард, и оставили меня там, обнаженного, бродить по земле. Годами я скитался безо всякой цели. Я отказался от еды и питья, я отдался на волю стихий, в надежде на смерть. Я даже бросался со скал, и все зря, потому что плоть моя не умирала.

Крампус нашел меня и вынудил меня служить себе. Я, сын Одина, стал рабом какого-то демона низшей касты. Мне было все равно; я ничего не чувствовал, ничего не желал. В пустоте сердца и души моей я верил, что это и есть моя судьба, мое наказание, что я был избавлен от небытия, чтобы мучиться, искупая не только собственное тщеславие и самонадеянность, но и грехи всех моих предков.

Я запутался, я был мертв во всех отношениях, кроме как во плоти. – Он осторожно закрыл книгу и прижал ее к груди. – Твои слова, святой Николай, нашли мою душу, напомнили мне о тех днях до Рагнарёка, до Хеля, до всех этих интриг, до предательства и мелочных игр богов. О том времени, когда я бродил по миру, благостный и милостивый к людям, и не искал ничего, кроме простых радостей – помогать униженным и угнетенным. Единственное время, когда я знал счастье.

– Я так и думала, что найду тебя здесь.

Санта обернулся.

В комнату вошла худощавая женщина с распущенными белыми волосами и лицом, у которого не было возраста. На ней было темно-алое, расшитое золотом платье. Она взяла у него книгу, поставила обратно на полку.

– Тебе не нужно учение мертвого святого, чтобы понять, что у тебя на сердце.

– Иногда я забываю, – ответил Санта. – Игры богов нагоняют тоску по прежним, простым временам.

Она прикоснулась к его руке.

– Твоя доброта не имеет целью доставить богам удовольствие. Это в твоей природе.

– Правда. Нет для меня радости больше, чем нести людям надежду и радость. Но радует ли меня, когда я слышу свое имя в песне, вижу, как мой образ славят по всей земле? Да. Должен признать, я жажду этого, и не будет мне покоя, пока каждый не будет петь мои песни.

– Тщеславие – грех твоей доброты. И что с того? Никто не требует от тебя святости. Доброта всегда благородна, каковы бы ни были ее мотивы.

– Единственная правда, которая мне известна, – только когда я лечу по миру, раздавая подарки, я забываю боль от ушедшего. Только это и имеет значение, только это, кроме самих богов и того места, которое они уготовили мне в своих замыслах.

– Он идет.

– Крампус?

– Кости говорят.

– Я знал, что он придет.

– Полагаю, это будет скоро.

– Я готов, – Санта взял стоявший в углу меч, крутанул его над головой и положил на стол. – Кости раскрыли тебе другие тайны?

– Нет. Ты его боишься?

– Он не может причинить мне вреда. Боги об этом позаботились.

– Так почему тогда я вижу тревогу на твоем челе?

– Я тревожусь о мешке. Он может как-то повредить его. Не знаю, где я смогу раздобыть такой же.

– Тогда тебе надобно проследить, чтобы он не сбежал.

– Он не сбежит. Только не на этот раз. Коварство Локи, наконец, погибнет – вместе с ним.