17. Самооценка и культура
* * *
Чтобы глубже разобраться в предмете, которому посвящена эта книга, давайте взглянем на самооценку во взаимосвязи с культурой.
Начнем с того, что идея самооценки как таковая (не говоря уже об идеале) содержится далеко не во всех культурах мира. На Западе она возникла лишь недавно.
В Средние века эго, как мы его понимаем сегодня, почивало глубоким сном в недрах психики. Базовое мировоззрение носило групповой, а не индивидуальный характер. Каждый человек от рождения занимал строго определенное и неизменное место в социальной иерархии. За редчайшим исключением род занятий не выбирался, а определялся обстоятельствами рождения: крестьянин, ремесленник, рыцарь (или супруга рыцаря). Ощущение безопасности зависело не от личных достижений, а от восприятия себя винтиком «естественного порядка вещей», предопределенного Богом. Человек страдал от войн, голода и эпидемий, но ему все же были гарантированы определенные средства к существованию в зависимости от традиции. Конкуренция почти отсутствовала, равно как и экономическая (или иная) свобода. В подобных условиях самооценка (если она у кого-то и имелась) была скорее опасна для жизни и могла привести своего обладателя на дыбу и эшафот. Самоутверждение не ценилось, индивидуальность не понималась, самоответственность не воспринималась. Люди не имели понятия о правах человека или о современной концепции политических свобод; не могли себе представить стремление к инновациям как образ жизни; не понимали, как разум, интеллект и креативность связаны с выживанием. В том мире не было места самооценке (хотя это не значит, что она не существовала).
Наше понятие об индивиде — автономной самоопределяющейся сущности, способной мыслить независимо и нести ответственность за собственное существование, — обязано своим возникновением нескольким историческим эпохам: Ренессансу XV века, Реформации XVI века и Просвещению XVIII века, а также двум их порождениям — промышленной революции и капитализму. Самооценка в нашем сегодняшнем понимании уходит корнями в культуру индивидуализма постренессансного периода. Именно этой культуре мы (и все больше жителей других стран) обязаны рождением сегодняшних идеалов: свободе жениться по любви, вере в право добиваться счастья, надежде на то, что труд может стать не только средством к существованию, но и источником самовыражения и самореализации. Еще недавно эти ценности считались исконно западными, американскими, теперь же весь мир начинает отдавать им должное. Ведь они непосредственное отражение человеческих потребностей.
Самооценка как психологическая реалия жила в человеческом сознании за тысячи лет до своей материализации в виде конкретной идеи. И теперь, когда это случилось, перед нами стоит вызов — принять ее.
Потребность в самооценке не зависит от культуры
Любое человеческое существо, неважно, в какой парадигме традиций и ценностей ему довелось расти, обязано предпринимать действия, чтобы удовлетворять и реализовать свои базовые потребности. Мы не всегда (и не всегда как само собой разумеющееся) считаем себя достойными принять такой вызов. И все же люди нуждаются в ощущении собственной компетентности (я называю это самоэффективностью), которое дарит защищенность. Без него наши реакции будут неадекватными. Мы не всегда (и не всегда как само собой разумеющееся) чувствуем себя достойными любви, уважения, счастья. И все же люди нуждаются в ощущении собственного достоинства (самоуважения). Это необходимо, чтобы должным образом позаботиться о себе, защитить свои законные интересы, ощутить радость от своих усилий и (если возможно) дать отпор тем, кто хочет причинить нам вред или же манипулировать нами. Потребность в самооценке имеет биологическую природу: она связана с выживанием и способностью функционировать продолжительно и эффективно.
Это исконная потребность человеческой натуры, а вовсе не изобретение западной цивилизации.
Универсальные проблемы самооценки
Главная из них — жить осознанно. Наши выживание, благополучие и хорошая приспосабливаемость зависят от адекватного функционирования разума. Когда человек чинит рыбацкую сеть, чистит от вирусов компьютерную программу, выслеживает зверя, проектирует небоскреб, договаривается с противником или пытается примириться с супругой, он обязательно привносит в ситуацию определенный уровень осознанности — иногда высокий, иногда наоборот. Человек может выбрать, признать ли случившееся или закрыть на него глаза. Но реальность есть реальность, и она не исчезнет, если кто-то предпочтет второе. Чем больше осознанности человек вносит в свои дела, тем эффективнее он их контролирует и тем успешнее его усилия.
Везде, где ситуация требует осмысления, сознательные действия идут на пользу самооценке, несознательные же (пусть и относительно) наносят ей ущерб. Осознанная жизнь — требование не культуры, а нашего бытия.
Самопринятие. Отвергая и отрицая собственные ощущения, люди отвергают свои мысли, чувства и поведение как «не свои». Внося неосознанность во внутреннюю жизнь, они действуют во имя самозащиты: пытаются поддержать равновесие и сформировать положительное собственное мнение о себе. При этом они думают, что помогают самооценке, но в результате наносят ей вред.
Самооценка требует самопринятия, а не самоотторжения. Эта аксиома — лучший способ проверить, насколько та или иная культура приветствует самооценку. Авторитарное общество, к примеру, выказывает пренебрежительное отношение к внутренней жизни индивида. Это не значит, что самопринятие является искусственным понятием, не свойственным человеческой природе. Это лишь означает, что некоторые культуры провозглашают ценности, несовместимые с человеческим благополучием. Разные культурные общности предлагают своим членам неодинаковые психологические возможности.
Самоответственность. Обрести силу и компетентность, необходимые для борьбы с жизненными вызовами, невозможно без принятия ответственности за собственный выбор и поступки. Нельзя ощутить собственную эффективность, не отвечая за реализацию своих желаний. Самоответственность необходима, чтобы почувствовать в себе силу. Ожидая, что кто-то обеспечит нам счастье, реализацию намерений или самооценку, мы отдаем в чужие руки управление собственной жизнью. Не существует социума, в котором бы не действовали эти правила.
Не все культуры придают самооценке одинаковую значимость, однако очевидно: там, где ценят ответственность и готовность отвечать за свои дела, самоощущение здоровее и сильнее, а биологическая приспособляемость организма выше.
Человек с высокой степенью самоответственности способен эффективно взаимодействовать с товарищами по команде, коллегами именно в силу того, что он стремится, чтобы на него полагались. Такая личность ни от кого не зависит, ни на ком не паразитирует и сама никого не эксплуатирует. Самоответственность не означает, что индивид делает все сам; просто он действует в единой команде, беря свою долю общего груза. Стоит ли подвергать сомнению тот факт, что общество, исповедующее подобный подход, сильнее и лучше приспособлено к выживанию?
Самоутверждение. Самоутверждение — это практика уважения собственных нужд, желаний, ценностей и суждений, а также поиск соответствующих форм их выражения. Последние (слова, интонации, жесты и т. д.) могут различаться в зависимости от ситуации. Но культура, в той или иной мере подавляющая естественный импульс к самоутверждению и самовыражению, блокирует творчество, душит индивидуальность и говорит «нет» росту самооценки.
К примеру, в тоталитарных обществах самоутверждение ценится весьма низко, а общественный строй не способствует процветанию человека.
Есть культуры, действующие тоньше. В частности, гавайских детей любовно учат: «Видишь, травинки все одинаковые? И ты не должен выделяться!». Однако самоумаление как базовая модель существования не благоприятствует росту самооценки.
Самовыражение естественно; самоподавление — нет. Детей не нужно учить самоутверждению; авторитарные общества в процессе социализации и так с трудом подчиняют их чужой воле. И тот факт, что некоторые дети приходят в мир с повышенной способностью к самоутверждению, ничуть не противоречит этому наблюдению. Если страха нет, самоутверждение становится естественным условием существования человека. Но люди должны учиться принимать это качество и уважать его в других. Таков очевидный посыл любого сотрудничества. Последнее отнюдь не является «золотой серединой» между самоутверждением и самоподавлением. Это интеллектуальная практика защиты собственных интересов в социальном контексте, которую каждый обязан освоить.
Жить целенаправленно. Эта целенаправленность относится к различным областям, а не только к работе, как иногда ошибочно трактуют. Наши цели могут быть самыми разными: обеспечить семью, завести любовный роман или заключить брак, найти хобби, развить тело при помощи физических упражнений или дух посредством наук и медитаций. В сильной ориентации на цель нет ничего особо западного. Когда Будда искал просветления, разве им не двигала целеустремленность?
Говоря о самооценке, я использую такие понятия, как «эффективность», «компетентность», «достижения», «успех». Хотя современная культура склонна трактовать их в исключительно материалистическом смысле, я считаю иначе. Их нужно понимать метафизически и онтологически, а не только и исключительно экономически. Не принижая ценности материальных достижений (которые необходимы, чтобы жить), смею утверждать: вышеназванные понятия охватывают полный спектр человеческого опыта, от повседневного до духовного.
Встает вопрос: что лучше послужит интересам нашей жизни и благополучия: если направить всю энергию на конкретные (краткосрочные и долгосрочные) цели или просто жить день за днем, пассивно дрейфовать в жизненном море, повинуясь минутным порывам и обстоятельствам, решая проблемы по мере их поступления, вместо того чтобы самим выбирать свой путь? Если вы, уважаемые читатели, подобно мне, согласны с Аристотелем, который утверждает, что достойно жить означает для человека в самой полной мере проявлять свои способности, тогда ответ очевиден. В пассивности не проявят себя разум, страсть, творческий потенциал и воображение. Живя пассивно, мы живем лишь наполовину. Возможно, это и «западный» взгляд, однако альтернатива незавидна.
Не все культурные традиции рассматривают счастье как обязательную норму человеческой жизни. В Африке, к примеру, есть общины, где нормальной общепринятой практикой является уродование половых органов молодых женщин. Древняя индийская традиция привела на костер миллионы вдов. Если мы поднимем голос против таких традиций, сомневаюсь, что кто-нибудь обвинит нас в «культурном империализме».
Будем иметь это в виду, продолжая разговор о самооценке и культуре.
Личностная целостность. Практика целостности означает принятие для себя определенных принципов поведения и неуклонное следование им. Это значит держать слово, выполнять обещания и т. д. Поскольку я никогда не слышал, чтобы это достоинство презирали как «культурный атавизм», и поскольку его почитает любое известное мне общество (даже в преступном мире существует понятие «воровская честь»), я полагаю очевидным, что оно коренится глубже, чем любое «культурное предубеждение». Оно отражает внутренние устои личности.
Предать свои убеждения значит ранить самооценку. Это диктует нам не культура, а сама реальность, или, если хотите, наша природа. Ранее на этих страницах я подчеркивал, что самооценка не нуждается ни в сравнениях, ни в соперничестве. Она не имеет ничего общего с попытками показать свое превосходство.
Один психолог с Гавайев спросил меня: «А разве вы не предлагаете людям возвыситься над другими?». Возвыситься — нет, исключительно сотрудничать. Но моему собеседнику, воспитанному в культурной парадигме, где на первом месте стоит не личность, а группа, было трудно понять это. Он знал одну ориентацию — на коллектив и общественные нужды.
«Когда крабов кладут в корзину, те, что наверху, всегда мешают выбраться остальным, — настаивал он. — Выделяться — это плохо». — «Во-первых, — отвечал я, — я не смотрю на человеческое общество как на корзину с крабами, а во-вторых, скажите, что происходит в вашем мире с талантливыми и способными детьми?» Он возразил, что, с точки зрения его понимания самооценки, очень хорошо и безопасно принадлежать к некой группе, быть частью сети отношений. А чем это отличается, поинтересовался я, от попытки поставить самооценку в зависимость от внешней любви и одобрения? Тогда он обвинил меня в фобии зависимости.
Если мы испытываем истинную потребность ощутить свою силу и достоинство, тогда нам требуется нечто большее, чем комфорт «принадлежности». Я не оспариваю ценность «отношений». Но если культура ставит их выше самостоятельности и аутентичности, то тем самым подталкивает личность к самоотчуждению. Иметь «связи» становится важнее, чем знать, кто ты есть, и быть тем, кто ты есть. Сторонник трибализма, возможно, станет утверждать, что быть «в группе» важнее всего, но это не дает ему права проводить знак равенства между своими понятиями и самооценкой. Пусть подобного рода награда зовется как-то иначе. В противном случае мы рискуем навечно оказаться пленниками Вавилонской башни.
Когда я обсуждал эти вопросы с учительницей с Гавайев, которая старалась внедрить продвинутые принципы самооценки в школьную систему, та сказала: «Неважно, какими талантами и навыками вы обладаете, — у очень многих из нас серьезные проблемы с самооценкой. Мы ощущаем беспомощность и боимся, что нам никогда уже не справиться с ней. Наши дети деморализованы».
Из всего вышесказанного вытекает естественный вопрос: какое влияние оказывают разные культуры и культурные ценности на самооценку?
Влияние культуры
Каждое общество обладает взаимосвязанным набором ценностей, верований и убеждений. Не всегда выраженные явно, они тем не менее являются составной частью человеческой среды обитания. Действительно, идеи, которые поддерживает и транслирует социум, труднее подвергнуть сомнению потому, что они включены в процесс, который по большей части работает в обход сознания.
В каждом из нас живет то, что можно назвать «культурным подсознательным» — набор неявных убеждений относительно природы, реальности, человеческих существ, отношений между мужчиной и женщиной, добра и зла, которые отражают знания, понятия и ценности своего времени и места. Я не имею в виду, что все представители отдельно взятой культуры мыслят по единому шаблону и свято верят в одно и то же, принимая общепринятые убеждения осознанно. Но даже великие новаторы, чьи открытия ниспровергали господствующие представления в одной сфере, могли быть конформистами в других сферах. Так, выдающийся мыслитель Аристотель во многих отношениях был типичным сыном своей эпохи. Никому не дано полностью избежать влияния социальной среды.
В качестве примера поговорим о женщинах, оставивших яркий след в истории человечества.
Почти в любой части света и на протяжении всех минувших веков общество считало женщин злом для мужской половины человеческого рода и принуждало их самих считать себя таковым. Постулат «Женщины — второсортны» в любой его форме — часть «культурного бессознательного» любого известного нам социума. Как, впрочем, и «культурного сознательного». Статус женщины как существа второго сорта закреплен в религиозных традициях, будь то иудаизм, христианство, ислам или индуизм. Таким образом, враждебнее всего к женщинам относятся режимы, где доминирует религиозный фундаментализм, например Иран.
Христианство, и не только его фундаменталистские ветви, придерживалось (и часто до сих пор придерживается) мнения, что женщина должна относиться к мужчине так, как сам мужчина должен относиться к Богу. Согласно этому мнению, повиновение — главное достоинство женщины (конечно, после «чистоты»).
Однажды, работая с клиенткой, я допустил ошибку, соотнеся эту концепцию со средневековым христианством. Она пораженно взглянула на меня и печально сказала: «Шутите? То же самое говорил в прошлое воскресенье священник… а наутро в понедельник — мой муж». Узнав о нашем разговоре, муж немедленно велел ей прекратить курс психотерапии.
Постулат о «худшести», конечно же, не мотивирует в женщинах самооценку. Можно ли сомневаться в том, как трагично он повлиял на самоощущение большинства представительниц прекрасного пола? Даже у современных американских женщин, считающих себя глубоко эмансипированными, порой нетрудно заметить признаки пагубного влияния этих взглядов.
Одновременно с этим отношением к женщине глубоко укоренилась идея о мужских достоинствах, наносящая вред мужской самооценке.
В большинстве культур социум отождествляет личную состоятельность со способностью зарабатывать, быть «хорошим добытчиком». Провозглашая, что женщины «обязаны» повиноваться мужчинам, традиция утверждает и то, что мужчины, в свою очередь, «обязаны» обеспечивать своим «половинам» финансовую поддержку (и физическую защиту). Если женщина теряет работу и не может найти новую, ее женского достоинства это не умаляет. Мужчины же в подобной ситуации часто ощущают себя лишенными мужского достоинства. В трудные времена женщины не кончают жизнь самоубийством, если не могут найти работу; мужчины — очень часто, потому что их учили отождествлять самооценку с умением добывать деньги.
По мнению многих, связь самооценки с качествами добытчика имеет под собой рациональную основу. Разве самооценка не связана с умением адекватно реагировать на жизненные вызовы? Тогда умение заработать на жизнь действительно важно. Однако по этому поводу можно высказать как минимум два суждения.
Первое. Если человек не способен заработать на жизнь из-за собственного поведения и позиции (неосознанности, пассивности, безответственности), тогда эта неспособность действительно отражает его самооценку. Но если проблема вызвана факторами, неподвластными личному контролю, такими как экономический кризис, тогда неправильно обвинять только себя. Самооценка в действительности связана только с аспектами, открытыми для нашего волевого выбора.
Второе. Не будем забывать, что упор обычно делается не на способность зарабатывать как таковую, а на качество «хорошего добытчика». О мужчинах судят (и заставляют их судить о себе) по тому, насколько хорошо они финансово обеспечивают других. Социум делает из мужчин «слуг» не меньше, чем из женщин, только формы служения, поддерживаемые культурой, различны. Если мужчина не может содержать женщину, он теряет статус как в ее глазах, так и в собственных. Нужен рекордный уровень независимости и самооценки, чтобы бросить вызов этому навязанному культурой подходу, задав вопрос: «А почему именно этим вы измеряете мою ценность как мужчины?».
Трибальная ментальность
На протяжении человеческой истории в большинстве обществ и культур доминировала трибальная, или племенная, ментальность. Так было в доисторические времена, в Средние века и даже в социалистических (и некоторых других) странах XX века. Япония — современный пример несоциалистической страны, которая по-прежнему сохраняет культурную трибальность, хотя, возможно, уже предпринимает попытки ослабить ее влияние.
Суть трибальной ментальности в том, что триба (племя, клан и т. д.) воспринимается как безусловный приоритет, при этом значимость отдельных личностей принижена. Последние рассматриваются как взаимозаменяемые винтики, мало чем различимые между собой. В крайнем своем выражении трибальная ментальность практически не признает существования личности вне сети трибальных связей. Личность сама по себе — ничто.
Отец коллективизма Платон ухватил самую суть такого подхода в своих «Законах», когда написал: «Мой закон имел бы высшей целью общественное благо… ибо я считаю, что отдельный человек и его дела неважны». Философ восторженно предрекает: «Словом, пусть человеческая душа приобретет навык совершенно не уметь делать что-либо отдельно от других людей и даже не понимать, как это возможно. Пусть жизнь всех людей всегда будет возможно более сплоченной и общей».
Если говорить об Античности, то воплощением этих взглядов являлось государство воинов — Спарта. А его живыми памятниками в современной истории оказались нацистская Германия и Советский Союз. Между Античностью и современностью на шкале истории встает феодальная цивилизация Средних веков, где о каждом человеке судили по его месту в общественной иерархии, а вне ее личность будто не существовала.
Трибальное общество может, но не обязано быть тоталитарным. Иногда в нем допускается относительная свобода. Контроль над личностью порой носит скорее культурный, а не политический характер, хотя политика всегда присутствует. Но изначально трибальность направлена против самооценки.
Ее установки и направленность по своей сути принижают личность как таковую. Главный посыл гласит: «Ты не в счет. Сам по себе ты ничто. Ты можешь стать кем-то, только будучи частью нас». Подобный социум требует от личности поддержания низкого уровня самооценки ради группы. Самоутверждение подавляется (за исключением особых ритуалов). Гордость считается злом. Самопожертвование всячески прославляется.
Несколько лет назад в книге The Psychology of Romantic Love я писал о том, что в примитивных обществах эмоциональным привязанностям не придается значения. Любовь как союз двух «я» считается абсолютно неприемлемой. Дело в том, что романтическая любовь в ее рациональном понимании обязательно нуждается в самооценке и что оба этих понятия — самооценка и любовь — чужды трибальной ментальности.
Антропологи, исследовавшие существующие поныне примитивные племена, многое поведали нам о ранних формах трибальной ментальности и ее понимании индивидуальности. Вот довольно занимательная иллюстрация из The Natural History of Love («Естествознание любви») Мортона М. Ханта:
«Вообще говоря, клановый строй и социальная жизнь большинства примитивных сообществ создают условия для тесной близости и привязанности между всеми членами… большинство примитивных народов не видят особых различий между отдельными индивидами, поэтому среди них не существует обособленных союзов по западному образцу. Все до единого эксперты говорят о той легкости, с которой они расстаются с объектами любви, и их искренней вере в то, что одна любовь может заменить другую. Доктор антропологии Эндрю Ричардс, живший в 1930-е годы в племени бемба в Северной Родезии, однажды рассказал людям из племени английскую сказку о принце, который взбирался на хрустальные горы, преодолевал глубокие ущелья, сражался с драконами, чтобы получить руку девушки, которую любил. Бемба были явно смущены, но хранили молчание. Наконец заговорил старый вождь и выразил чувства всех присутствующих в единственном вопросе: “А почему нельзя было взять другую девушку?”».
Хорошо известное исследование Маргарет Мид, посвященное народности самоа, подтверждает, что глубокие эмоциональные привязанности между отдельными его представителями чужды психологии и жизненным принципам подобных обществ. Хотя промискуитет и краткие сексуальные связи разрешены и поощряются, любая тенденция к созданию прочных эмоциональных уз между индивидами активно подавляется. Если любовь — это самовыражение и торжество личности, как и преклонение перед другой личностью, задумаемся о самооценке и ментальности самоа или ее духовном эквиваленте в современных секс-клубах Нью-Йорка.
В традициях, регулирующих сексуальную жизнь в примитивных культурах, человек часто боится, даже сопротивляется сексуальным чувствам к тем, к кому испытывает любовь (в нашем ее понимании). И действительно, хотя половая жизнь нормально воспринимается большинством, но связанные с ней чувства кажутся чем-то надуманным. «На островах Тробриан в Соломоновом море, — пишет Дж. Раттри Тейлор, — взрослые не мешают детям вступать в сексуальные игры и предпринимать, пусть и преждевременные, попытки совершить половой акт; подростки спят друг с другом, и это нормально — лишь бы они не влюблялись. Если возникает любовь, половой акт подпадает под запрет. Спящие вместе любовники грубо нарушают приличия».
Любовь, если она возникает, иногда регулируется намного строже, чем секс. (Конечно, во многих примитивных обществах не имеется даже такого понятия, как «любовь», хоть сколько-нибудь близкого к нашему.) Страстные личные привязанности расценивают как угрозу племенным ценностям и авторитету группы. Задумаемся о связи этого явления с самооценкой.
Трибальная ментальность — не только удел слаборазвитых социумов. В частности, мы сталкиваемся с ней в романе-антиутопии Джорджа Оруэлла «1984», где вся полнота власти и авторитета тоталитарного государства направлена на сокрушение самоутверждающего индивидуализма романтической любви. Осуждение диктаторскими режимами XX столетия стремления граждан к личной жизни, именование такого стремления мелкобуржуазным эгоизмом слишком хорошо известны, чтобы приводить здесь цитаты. Современные диктатуры, возможно, имеют более четкое представление об индивидуальности, чем примитивные трибы, но и подавляют ее еще безжалостнее.
Когда я был на Первой международной конференции по самооценке, которая проходила в Норвегии в 1990 году, один ученый из Советского Союза заметил: «Вы, американцы, вряд ли способны понять, насколько концепция самооценки чужда нашей стране. У нас просто нет такого понятия. А если бы и было, то его осудили бы как политическую провокацию».
В современной Японии — полусвободном обществе с традициями трибальности и авторитаризма — внутренние либеральные силы стремятся освободить личность от ограничений старых пут. Вот что пишет Джонатан Рауч о «древнем» аспекте японской культуры:
«Есть удручающая сторона Японии — традиционная, долиберальная. В бейсбольных командах игроков часто тренируют, причиняя им боль, разными способами истощают их силы, так это якобы воспитывает дух. В студенческих братствах младшекурсников унижают и третируют, обещая, что те, став старше, сами получат право издеваться над младшими. В существующих до сих пор японских системах старшинства младший должен страдать и служить, учась выживать и приспосабливаться, чтобы потом поступать так же с теми, кто младше него. Япония, превозносящая принцип унижения, — это лишь один из фрагментов богатой и полной контрастов морально-этической географии. И все же меньше чем через неделю моего пребывания Страна восходящего солнца зачаровывает своим туманным жестоким магнетизмом… В традиционных японских ценностях — силе через страдания, силе через иерархию, силе через подавление личности ради группы — отчетливо прослеживаются идеалы древнегреческого философа Платона, труды которого я читал незадолго до поездки. Платону, несомненно, пришлись бы по сердцу традиционные японские ценности — он увидел бы в них сияние Древней Спарты, о торжестве которой мечтал».
Несколько лет назад ко мне на сеанс психотерапии пришел японец, тренер по айкидо. Он переехал из Японии в Калифорнию, когда ему было 22 года. Он сказал: «Конечно, Япония изменяется, однако давление традиций по-прежнему велико. Понятия самооценки практически не существует, но там есть один аспект, о котором вы не пишете. Там все привязано к интересам группы — семьи, компании, но только не личности. На моей родине многие борются с этим явлением, не зная даже, как выразить его словами. Я приехал в Штаты, потому что хотел развивать свою индивидуальность. В Америке, правда, много ненормальных, у которых едет крыша, но все-таки самооценку лучше повышать здесь».
Я не хочу сказать, что Страна восходящего солнца абсолютно отвергает самооценку. Японская культура очень многогранна, и в ней слишком много ценностей, порой входящих в противоречие, чтобы делать такое заявление. В значительной степени она отвергает самостоятельность, что характерно для многих трибальных культур. Но в ней есть и другие элементы, оказывающие положительное психологическое влияние: уважение к знаниям и учению; необходимость брать на себя полноту ответственности за поступки и слова; искренняя гордость за хорошо сделанную работу. Очевидно, что, говоря о традициях, отличающихся подобным разнообразием, проблему самооценки следует связывать с конкретными убеждениями или ценностями, а не с культурой в целом.
Однако это не меняет дела: трибальные культуры отрицают индивидуальность, поощряют зависимость и в целом недружественны по отношению к самооценке.
Религиозная ментальность
Когда в школах Калифорнии в расписание добавили уроки самооценки, яростнее всего протестовали христианские фундаменталисты. Они заявляли, что эти уроки способствуют «самопоклонению», а самооценка «уводит детей от Господа».
Помню, как много лет назад монахиня-кармелитка рассказывала, как их учили: «Нам говорили, что враг, с которым следует сражаться не щадя сил, препятствие, отделяющее наши души от божественного, — это наше “я”. Глаза следует опускать долу, чтобы не видеть лишнего. Эмоции — подавлять, чтобы не увлекаться чувствами. Предпочитать молитву и служение как альтернативу мысли. Превыше всего ставить покорность, не задавать вопросов».
На протяжении всей истории человечества религия, объединившись с государственностью, карала осознанность. За греховную попытку думать людей пытали и отправляли на казнь. Вот почему американская идея полного отделения церкви от государства имела огромное историческое значение: она воспрещала любым религиозным группам использовать государственную машину для наказания инакомыслящих.
Когда убеждения являются не плодом размышлений, а веры и откровений (реальных или мнимых), когда не существует объективных критериев знания, верующие часто воспринимают инакомыслящих как угрозу, опасность, способную заразить болезнью неверия остальных.
Давайте, например, рассмотрим типичный ответ религии атеизму. Предположим, человек через личный опыт пришел к вере в Бога. Вероятно, он должен с состраданием относиться к тем, кто не удостоился благодати. Однако гораздо чаще реакцией на неверие становится ненависть. Почему? Возможен лишь один ответ: верующий воспринимает атеиста как угрозу. Но если верующий искренне убежден, что Бог не только существует, но и покровительствует ему, тогда именно атеист должен быть достоин жалости в его глазах — бедняга лишен стольких милостей по своему неведению! (Выходит так, что Библия сама устанавливает «прецедент отсутствия» благожелательности; когда повествует, что Иисус грозил вечными муками тем, кто не верил, что он сын Божий. Магомет в Коране не менее суров к неверным. Религиозная традиция жестокого отношения к несогласным имеет давнюю историю.)
Конечно, вопрос стоит серьезнее, чем противостояние теизма и атеизма. Тысячелетиями люди убивали друг друга во имя Бога, которого знали под разными именами. Ужасные религиозные войны уносили жизни тех, кто равно именовал себя христианами.
Традиционная религия находится в оппозиции не только к науке — она также осуждает практически все формы личного мистицизма, не предлагающие посредников между человеком и Богом, значит, минующие обращение к религиозным авторитетам. Для представителя традиционной религии мистик, действующий вне церковной сферы, слишком далеко заходит в своем индивидуализме.
Я не намерен здесь детально рассуждать о влиянии религии как таковой. Моя задача — дать понятие о религиозном авторитаризме и его проявлении в конкретных культурах. Любые религии или религиозные учения, которые учат человека ценить свою индивидуальность, поддерживают интеллектуальную открытость и независимое мышление, находятся вне рамок нашей дискуссии. Здесь я намерен сосредоточиться на влиянии на самооценку культур (или субкультур), в которых доминирует религиозный авторитаризм, где поощряется слепая вера, а несогласие считается грехом. В таких условиях на осознанную жизнь, самоответственность и самоутверждение налагается запрет. Было бы ошибкой считать, что в эту категорию подпадают только ислам и римско-католическая вера. Мартин Лютер и Жан Кальвин относились к независимости разума не дружелюбнее папы римского.
О какой бы культуре ни шла речь,
• если там проповедуют детям: «Мы все одинаково недостойны перед лицом Господа»;
• если им говорят: «Вы рождены в грехе и греховны по природе своей»;
• если велят: «Не думай, не задавай вопросов — веруй»;
• если обрывают: «Кто ты такой, чтобы считать себя умнее священника, пастора, раввина?»;
• если внушают: «Ты имеешь хоть какую-то ценность не из-за того, что ты можешь сказать или сделать, но только потому, что Господь любит тебя»;
• и еще: «Вера в то, чего не понимаешь, — основа морали»;
• если поучают: «Не самовольничай, самоутверждение — грех гордыни»;
• и еще: «Не смей и помыслить, что ты принадлежишь себе»;
• если детям говорят: «Если твои суждения вступают в противоречие с суждениями авторитетов твоей религии, верь авторитетам»;
• и еще: «Самопожертвование — первейшая добродетель и благороднейший долг»,
• тогда подумайте: каковы будут самые вероятные последствия для практики осознанной жизни, или самоутверждения, или любых других столпов здоровой самооценки?
В любой культуре, субкультуре или семье, где вера ценится больше мышления, повиновение — больше самовыражения, соглашательство — больше цельности, личность, сумевшая сберечь самооценку, становится героическим исключением из правил.
Как учит мой опыт, масла в огонь дискуссий по поводу влияния религиозных учений всегда подливает высокая степень расхождений в трактовке этих учений. Время от времени мне приходится слышать, что ни одно из упомянутых выше направлений на самом деле не имеет в виду то, что провозглашает. Многие христиане, с которыми мне доводилось беседовать, уверяли: они-то лично знают, что в действительности имел в виду Христос, но увы — миллионы их единоверцев находятся в досадном заблуждении.
Бесспорно, однако, что там и тогда, где и когда религия любого рода (христианская или иная) опирается на власть государства, осознанность, независимость и самоутверждение караются, порой с поразительной жестокостью. Это факт, который необходимо принимать во внимание при анализе культурно-психологического воздействия религиозного авторитаризма на отдельную личность.
Это не означает, что все религиозные идеи обязательно ошибочны. Однако, если рассматривать с исторической перспективы одну культуру за другой, влияние религии на самооценку никак нельзя назвать благотворным.
Религиозный вопрос всегда разжигает сильные страсти. Возможно, кому-то из читателей каждая фраза в этой главе кажется подстрекательством. Однако мои коллеги по движению за самооценку всегда готовы убеждать людей в том, что не существует противоречия между предметом самооценки и заповедями традиционной религии.
Во время дискуссий с религиозными критиками меня самого часто спрашивают: «Если вы верите, что все мы дети Божьи, разве не богохульство считать, что мы себя не любим?». Тем не менее остается вопрос: если фундаменталисты ополчились против школьных уроков самооценки, потому что считают их несовместимыми с традиционной религией, может, они не ошибаются?
На этот вопрос обязательно нужно дать ответ.
Невозможно отрицать: религиозные ортодоксы никогда не стремились учить людей жить осознанно. И разве мальчики и девочки (будущие мужчины и женщины) с высокой самооценкой примут утверждение протестантского теолога Пауля Тиллиха, что все мы равно недостойны перед лицом Господа?
Американская культура
Культура Соединенных Штатов Америки включает в себя больше субкультур, чем любая другая страна. Это общество, для которого характерно невероятное разнообразие ценностей и верований. Мы имеем в виду только доминирующие тенденции, возникшие в результате столкновения множества сил, компенсирующих влияние друг друга, — именно они и объединены под названием «американская культура».
Самым выдающимся моментом в истории США стал отказ отцов-основателей от трибальной ментальности. Декларация независимости провозгласила революционную доктрину индивидуальных, неотчуждаемых прав личности и установила, что государство поставлено на службу личности, а не личность является рабом государства. Хотя наши политические лидеры много раз и многими путями предавали этот постулат, все же в нем по-прежнему заключена суть того, чему привержена Америка. Свобода. Индивидуализм. Право на достижение счастья. Право быть хозяином самому себе. Личность как цель-в-себе, а не средство достижения чужих целей; не собственность семьи, церкви, государства или общества. В свое время эти идеи считались верхом радикализма, и я не верю, что в мире их до сих вполне понимают и принимают. Во всяком случае, далеко не большинство.
Многие отцы американской нации были деистами. Они считали Бога силой, которая сотворила Вселенную, а потом практически устранилась от влияния на дела человека. Они остро осознавали, какое зло несли в мир религии, получившие доступ к государственной машине, а затем воспользовавшиеся всей ее мощью, чтобы насаждать свои взгляды. Подобно представителям эпохи Просвещения, они с подозрением относились к духовенству. Джордж Вашингтон открыто заявлял, что Соединенные Штаты нельзя называть христианской нацией. Свобода совести с самого начала была неотъемлемой чертой американской традиции.
По сей день, как отмечает Гарольд Блум в The American Religion, отношение американцев к Богу очень личное, не терпящее посредников в лице какой-либо группы или авторитета. Эта связь, предполагающая абсолютное духовное одиночество, совершенно не походит на то, что можно встретить в других уголках мира. Это проявление индивидуализма, сердцевина американского жизненного опыта.
По словам Блума, большинство американцев убеждены, что любовь к ним Бога очень личная. Это утверждение противоречит словам Спинозы, который пишет в своей «Этике», что человек, истинно любящий Господа, не должен ожидать божественной любви в ответ. Но американцы склонны считать себя избранными. Америка рождалась как нация фронтира, которой ничего не давалось просто так — все надо было создавать. Самодисциплина и тяжелый труд ценились превыше всего. Да, красной нитью в жизни Америки проходила тема объединения и взаимопомощи, однако она не заменяла умения полагаться на себя. Независимые люди, конечно, помогали друг другу, но в итоге подразумевалось, что каждый должен нести свою ношу сам.
Американцы XIX века не имели представления о «психологических правах». Им не внушали, что они от рождения имеют право на работу, энергию и ресурсы других людей — это явление стало культурным сдвигом XX столетия.
Эта обобщенная характеристика традиционной американской культуры многое оставляет за бортом: например, институт рабства, отношение к чернокожим как к людям второго сорта или узаконенную дискриминацию женщин, которые получили право голоса только в XX веке. И все же можно утверждать, что оформление американских взглядов во многом поощряло здоровую самооценку, мотивировало веру в себя и собственные возможности. В то же время культура — это люди, а люди неизбежно несут в себе прошлое. Из политических соображений американцы могли отвергать трибальность, однако они (и их предки) были выходцами из стран, где эта самая трибальная ментальность доминировала. Часто она продолжала влиять на них и культурно, и психологически. Многие бежали в Америку, чтобы избавиться от религиозных предрассудков и преследований, и тем не менее принесли с собой мировоззрение религиозного авторитаризма. Таким образом старые предрассудки — расовые, религиозные, гендерные — нашли дорогу в Новый Свет.
Конфликт культурных ценностей не утих и в наши дни. В современной американской культуре яростно противоборствуют силы, поддерживающие и отвергающие самооценку.
ХХ век стал свидетелем сдвига американских культурных ценностей, который в целом поддерживает не сторонников, а противников самооценки.
Я думаю об идеалах, которым нас учили в колледже и университете в 1950-х годах, когда эпистемологический агностицизм (чтобы не сказать — нигилизм) шел рука об руку с моральным релятивизмом, а тот — с марксизмом. Как и миллионам других студентов, мне внушали:
Ум беспомощен, когда дело доходит до познания реальности; ум бессилен.
Чувства ненадежны, им нельзя доверять; «все вокруг иллюзорно».
Логические принципы — «просто допущения».
Этические принципы — всего лишь «выражения чувств», не имеющие основы в виде причин или реалий.
Никакой разумный свод моральных ценностей невозможен.
Так как любое поведение определяется факторами вне нашего контроля, никого не следует хвалить за достижения.
Так как любое поведение определяется факторами вне нашего контроля, никто не несет ответственности за дурные поступки.
Когда совершаются преступления, виновником является общество, а не индивид (кроме преступлений, которые совершают бизнесмены, — они заслуживают самого сурового наказания).
Все имеют равные права на любые товары и услуги: всякие упоминания о «заработанном» и «не заработанном» — реакционерские и антисоциальные.
Идея политических и экономических свобод провалилась, будущее принадлежит государственной системе управления экономикой, которая и обеспечит рай на Земле.
Об этих идеях и профессорах, которые их провозглашали, я размышлял весной 1992 года, смотря по телевизору репортаж о волнениях в Лос-Анджелесе. Когда журналист спросил мародера: «Разве вы не понимали, что завтра не сможете прийти в магазины, которые рушили и грабили вчера?» — тот ответил: «Нет, я об этом не задумывался». Ответ вполне ожидаем. Кто мог объяснить ему важность умения думать, если этому не обучали даже отпрысков элиты?
Наблюдая на экране, как группа людей вытаскивает беспомощного водителя из машины и избивает чуть не до смерти, я услышал голоса своих профессоров: «То, что вы считаете морально объективным, всего лишь ваше эмоциональное искажение. Не существует правильного или неправильного поведения». Когда я видел, как мужчины и женщины во время погромов тащат из магазинов телевизоры и другие вещи, я вспоминал, как нас учили: «Никто не несет ответственности за свои поступки (кроме жадных капиталистов — владельцев магазинов, которые заслуживают всяческого наказания)». Я подумал, насколько идеально соображения моих профессоров вписываются в культурную реальность.
На самом деле, идеи имеют и значение, и последствия.
Если разум бессилен, а знание — это предрассудок, почему тогда курс «Великие мыслители западной цивилизации» котируется выше, чем курс «Современная рок-музыка»? Почему студент берет на себя труд посещать занятия по математике, если ему больше нравится теннис?
Если не существует объективных поведенческих принципов и никто не несет ответственности за свои поступки, тогда почему бизнесменам нельзя обманывать заказчиков и клиентов, а банкирам — присваивать средства вкладчиков? Почему политическим лидерам нельзя лгать избирателям, предавать их интересы в тайных сделках, утаивать от них информацию, помогающую делать правильный выбор?
Если «заработанное» и «не заработанное» — это старомодные реакционные понятия, тогда почему людям нельзя тащить все, что плохо лежит? Почему надо зарабатывать на жизнь, а не воровать?
Во второй половине XX века возникла культура, во многих отношениях отражающая идеи, которые десятилетиями преподавались на философских факультетах ведущих университетов США, проникали оттуда на другие факультеты и расходились по всей стране. Эти идеи трансформировались в «приобретенную мудрость» наших ведущих умов, нашли отражение в редакторских колонках, телепрограммах, кинофильмах и комиксах. Эти идеи иррациональны, неустойчивы, все больше думающих людей не согласны с ними. И все же их можно прочесть и услышать повсюду. Эти идеи смертельны для цивилизации, для будущего, для самооценки.
Американская культура представляет собой поле битвы между ценностями самоответственности и ценностями «права по рождению». Этот конфликт носит не только культурный характер — он сильно связан с самооценкой. Кроме того, он лежит в основе многих других конфликтов.
Мы социальные существа и воспринимаем человечество только через призму общинного бытия. Ценности нашего сообщества могут выявить в нас самое лучшее или самое худшее. Культура, которая ценит ум, интеллект, знание и понимание, способствует росту самооценки. Культура, принижающая разум, подрывает ее. Культура, которая учит людей отвечать за свои поступки, поддерживает самооценку. Культура, отрицающая ответственность, воспитывает презрение к себе и оказывает деморализующее влияние. Культура, где ценится самоответственность, поднимает самооценку; культура, которая учит людей воспринимать себя жертвами, рождает зависимость, пассивность и торжество «права по рождению». Доказательства тому можно увидеть повсюду, куда ни брось взгляд.
На свете всегда будут жить независимые мужчины и женщины, сражающиеся за свои самостоятельность и достоинство даже в самой коррумпированной культуре, — точно так же, как всегда найдутся дети, которые из самого кошмарного детства сумеют вынести ненарушенную самооценку. Однако мир, практикующий осознанность, самопринятие, самоответственность, целенаправленность и целостность, никогда не будет воспевать противоположное или принимать реакционные законы, наказывающие за наличие этих качеств. В таком мире детей не будут учить смотреть на себя как на грешников; проявлять молчаливую покорность вместо того, чтобы задавать умные вопросы. Студентам не станут внушать, что разум — это предрассудок, а девушкам — втолковывать, что женственность предполагает тотальное подчинение. Самопожертвование не станет возводиться в апофеоз; а высшие достижения — встречаться равнодушием. Системы социальной защиты не подвергнутся наказанию за желание работать, а контролирующие госорганы перестанут относиться к бизнесменам, производящим материальные блага, как к преступникам.
Уже сегодня деятели, искренне озабоченные проблемами низших слоев США, все больше задумываются о значении таких ценностей, как рабочая этика, самоответственность, навыки межличностного взаимодействия, гордость собственника и объективные критерии эффективности. Философия жертвы «не сработала»: доказательством ее провала служит обострение социальных проблем в минувшие десятилетия. Мы не поможем людям выбраться из нищеты, убеждая, что «ответственность» лежит на окружающем мире, а сами бедные бессильны что-либо сделать.
Кристофер Лэш не поддерживает индивидуализм и критикует движение за самооценку. Тем любопытнее его вывод:
«Стоит ли в очередной раз подчеркивать, что государственная политика, основанная на терапевтической модели, с треском провалилась? Вместо того чтобы призывать к самоуважению, государство воспитало зависимый народ. Возник “культ жертвы”, которая от рождения имеет право на все, потому что “плохое общество” постоянно травмирует человека. Политика сострадания умаляет и жертву, превращая ее в объект жалости, и потенциального благодетеля, которому проще пожалеть своих сограждан, чем научить их соблюдать определенные нормы. Сострадание превратилось в презрение с человеческим лицом».
В главе 10 я предупреждал о необходимости учитывать последствия. Если наши действия и программы не дают предполагаемых и обещанных результатов, значит, нужно перепроверить исходные предпосылки. Как справедливо подмечено, если механизм не работает, он не заработает, даже если прилагать больше усилий. Культура самооценки — это культура личной ответственности за результат. Для современного общества нет другого пути к процветанию и доброму сосуществованию.
В главе 12 я говорил о предпосылках самооценки, которые одновременно поддерживают и мотивируют шесть ее столпов. Культура, где доминируют эти предпосылки, где они тесно вплетены в систему воспитания детей, образование, искусство и корпоративную жизнь, становится культурой с высокой самооценкой. В той степени, в которой будет доминировать противоположное, мы увидим культуру, где самооценка вызывает презрение.
Я не утверждаю, что всем необходимо принять эти идеи, потому что они поддерживают самооценку. Я говорю так, потому что эти идеи сонаправлены с реальностью, а реальность сонаправлена с самооценкой.
Моя книга — о психологии, а не о философии, и я выражаю в ней личную точку зрения. Но если читатель считает, что в своей основе книга столь же философична, сколь и психологична, он не ошибается.
Личность и общество
Мы живем в океане информационных сигналов, транслирующих ценности и критерии, по которым следует судить об этих ценностях. Чем человек независимее, тем критичнее его восприятие. Вызов часто заключается в том, чтобы считать их именно тем, чем они являются, — идеями и верованиями других людей, которые могут иметь, а могут не иметь ценности лично для вас. Иными словами, составляющие чужой культуры не следует принимать как должное, как «действительность». Их можно и нужно подвергать сомнению. Мой отец любил насвистывать (полагаю, на мотив песни из оперы Гершвина): «Это не обязательно так».
Конечно, никакой культуре, образно говоря, не нравится, когда ее основы подвергают сомнению. Но понятие «жить осознанно» включает в себя осознание человеком того факта, что убеждения других людей — не его собственные и не обязательно являются истиной в последней инстанции. Осознанная же жизнь предполагает умение мыслить критически.
Между нормами, по которым живет общество и отдельная личность, возникают неизбежные трения. Любое общество озабочено прежде всего собственным выживанием, оно исповедует ценности, которые служат этой конечной цели и могут не иметь ничего общего с потребностями или личными стремлениями индивида. Например, милитаристское государство или племя, находясь во враждебных отношениях с другими государствами и племенами, ценит воинские достоинства: агрессивность, безразличие к смерти, полное подчинение авторитетам и т. д. Но очевидно, что далеко не все члены общества будут восхищаться этими качествами и ассоциировать их с понятиями мужественности или доблести даже под страхом наказания. Индивид может иметь собственную жизненную программу, которую культура заклеймит как эгоистичную. Цельных личностей, живущих по собственным законам, например известных ученых, общество зачастую обвиняло в нелояльности и узости мышления.
Аналогично те или иные общества призывают своих граждан рожать как можно больше детей и утверждают, что деторождение и материнство — единственное предназначение женщины. Но не все представительницы слабого пола видят в этом смысл своей жизни, некоторые нацелены на карьеру или развитие иных своих талантов, за что и получают ярлык эгоисток.
Так называемый рядовой член общества склонен судить о себе в контексте ценностей, преобладающих в его социальном окружении, как их формулируют семья, политические и религиозные деятели, учителя, газеты, телевидение и массовая культура, к примеру кино. Эти ценности могут являться или не являться рациональными, могут отвечать или не отвечать потребностям самого индивида.
Иногда мне задают вопрос: разве нельзя иметь высокую самооценку, не подвергая анализу общественные нормы, по которым живешь? Ведь безопасность и защищенность, чувство принадлежности к группе, ее одобрение и поддержка тоже формируют самооценку и ощущение собственной значимости.
Ошибка в том, что между безопасностью или комфортом и самооценкой нередко ставится знак равенства. Соглашательство — не самоэффективность; популярность — не самоуважение. Какова бы ни была за них награда, чувство принадлежности к группе не равно доверию к собственному разуму или уверенности в своей способности справляться с жизненными вызовами. Тот факт, что другие меня ценят, не гарантирует, что я буду ценить себя сам.
Если моя жизнь — это бездумная рутина, без всяческих вызовов и кризисов, я, возможно, какое-то время сумею закрывать глаза на тот факт, что моя самооценка — на самом деле псевдосамооценка. Когда всё в порядке, значит, всё в порядке; однако человек не по этому признаку определяет, есть у него самооценка или ее нет. Истинная самооценка — то, что мы думаем о себе, когда не всё в порядке. Это означает экстремальную ситуацию. Нечто неожиданное бросает нам вызов. Другие люди ссорятся с нами. Мы вынуждены действовать, опираясь только на то, что имеем. Групповой кокон больше не защищает нас от жизненных рисков. Мы должны думать, выбирать, решать и действовать, и никто не будет нас направлять и нам аплодировать. Именно в такие моменты обнажаются глубинные основы нашего «я».
Полнейшая ложь, которую нам приходится слышать, — это слова о том, что «легко» проявлять эгоизм и что самопожертвование обладает духовной силой. Люди каждый день по тысяче раз жертвуют собой. Это их трагедия. Уважение к своему «я» — разуму, суждениям, ценностям и убеждениям — вот истинный акт мужества. Но посмотрите, как он редок! Однако именно его требует от нас самооценка.
