13. Воспитание самооценки у детей

Назад: Часть III. Внешние влияния. Я и другие

* * *

Достойная цель родительского воспитания — подготовить ребенка к независимому существованию во взрослые годы. Младенец начинает жизнь в условиях тотальной зависимости. При должном воспитании юноша или девушка перейдут из состояния зависимости к существованию личности, знающей о самоуважении и самоответственности, способной компетентно и активно отвечать на жизненные вызовы. Они станут самодостаточными, причем не только в финансовом, но и в интеллектуальном и психологическом смысле.

Новорожденный младенец еще не обладает ощущением персональной идентичности; он не осознаёт своей отдельности, во всяком случае, во «взрослом» понимании. Главная задача человека — обрести самость. Но это еще и главный вызов, поскольку успех не гарантирован. На любом этапе развития человек может остановиться, столкнуться с препятствиями или зайти в тупик, и личность его распадется, зависнет на том или ином уровне умственной или эмоциональной зрелости. Нетрудно заметить, что большинство людей рано или поздно садится на мель. И тем не менее, как я писал в книге Honoring the Self, основная задача процесса взросления — движение к автономии.

Существует старая добрая поговорка: хорошие родители дают ребенку сначала корни (чтобы расти), а потом крылья (чтобы летать). Иными словами, защищенность родительского дома и уверенность в себе, чтобы однажды покинуть его. Дети растут в социуме. Главная драма индивидуализации и автономии разыгрывается на поле контактов с другими человеческими существами — и никак иначе.

Самые первые контакты в младенчестве дают ребенку либо чувство защиты и безопасности, позволяющее эго развиваться, либо же ощущение ужаса и неустойчивости, которое расщепляет эго на обломки еще до того, как оно полностью сформировалось. В процессе последующих контактов малыш получает ощущение, что его принимают и уважают или отвергают и унижают. Он может расти в условиях разумного баланса защищенности и свободы, либо 1) избыточной опеки, которая ведет к инфантильности, либо 2) недостаточной защищенности, требующей от ребенка задействовать ресурсы, которыми он пока не обладает. Подобные ощущения, как и те, что мы обсудим далее, определяют тип будущих эго и самооценки.

Происхождение самооценки

Одни из лучших работ, созданных психологами в сфере самооценки, посвящены отношениям между родителями и детьми. К их числу относится основополагающий труд Стэнли Куперсмита The Antecedents of Self-Esteem. Куперсмит поставил перед собой задачу выявить типы родительского поведения, чаще всего соотносящегося с детьми со здоровой самооценкой. В качестве пролога к последующей дискуссии я хотел бы изложить суть этой работы.

Куперсмит не обнаружил значимых корреляций с такими факторами, как богатство родителей, география проживания, социальная принадлежность, должность отца или постоянное присутствие дома матери. Но одну значимую вещь он отметил: это качество отношений между ребенком и взрослыми.

В частности, он выявил пять условий, ассоциирующихся с высокой самооценкой у детей.

1. Ребенок целиком принимает свои мысли, чувства и ценность собственной персоны.

2. Ребенок действует в условиях четко определенных и строгих границ, которые при этом справедливы, не создают давления и подлежат обсуждению. Но ребенку не предоставлена неограниченная свобода. Как следствие, имея четкую основу для оценки своего поведения, он ощущает себя в безопасности. Границы в целом отражают высокие стандарты, а также уверенность, что ребенок способен им соответствовать. (Как правило, так обычно и бывает.)

3. Ребенок чувствует, что его человеческое достоинство уважают. Родители не используют жестокость, унижение или насмешки как средство контроля и манипулирования. Они серьезно относятся к нуждам и желаниям ребенка, пусть и не каждый раз их удовлетворяют. Они готовы разговаривать о принятых в семье правилах в рамках четко очерченных границ. Иными словами, работает авторитет, а не авторитаризм.

Практикующие такой подход родители менее склонны насаждать дисциплину принудительно (впрочем, в описанных обстоятельствах в ней не возникает нужды), делая упор на поощрение и закрепление правильного поведения. Родители объясняют ребенку, чего они от него хотят, а не что нежелательно, — акцентируются на позитиве, а не на негативе.

Они выказывают интерес к ребенку, к его социальной жизни и учебе и, как правило, всегда готовы поговорить, когда ребенок этого хочет.

4. Родители устанавливают высокие стандарты и ожидания в плане поведения и успехов. Они не говорят «и так сойдет». Они высказывают свои пожелания и в плане морали, этики и результативности, делая это уважительно, благожелательно и без давления. Перед ребенком поставлен вызов — делать все как можно лучше.

5. Сами родители поддерживают высокий уровень самооценки. Они являются образцами самоэффективности и самоуважения. Ребенок видит живые примеры.

После подробного разъяснения этих предпосылок самооценки в своей работе Куперсмит делает вывод: «Следует отметить, что практически не существует моделей воспитания или отношения, общих для всех без исключения родителей, у которых дети имеют здоровую самооценку».

Последнее наблюдение подтверждено тем, что поведение родителей само по себе не определяет психологического развития ребенка. К тому же порой самой влиятельной фигурой в жизни ребенка оказывается учитель, дедушка или сосед. Внешние факторы — это лишь часть, а не целое, как я не устаю повторять. Мы причины, а не только следствия. Будучи существами, для которых осознание — акт воли, начиная с детства и в течение всей жизни мы совершаем выбор, который влияет на становление нашей личности и на уровень нашей самооценки.

Сказать, что родители упрощают или затрудняют ребенку формирование здоровой самооценки, все равно что заявить: они затрудняют или упрощают молодому человеку изучение шести практик, которые должны стать естественной и неотъемлемой частью его жизни. Шесть практик составляют стандарт оценки родительской политики. Что делает эта политика: поощряет или подавляет осознанность, самопринятие, самоответственность, самоутверждение, целенаправленность и целостность? Что делают родители: снижают или повышают вероятность того, что ребенок воспримет модели поведения, укрепляющие самооценку?

Основы безопасности и защищенности

Начиная жизнь в условиях тотальной зависимости, ребенок не имеет других базовых требований к поведению родителей, кроме безопасности и защищенности. Сюда входит удовлетворение физиологических потребностей, крыша над головой и забота в самых очевидных ее проявлениях.

На этом фоне развивается процесс индивидуации и отделения от родителей, начинается формирование ума, который позднее научится доверять себе, рождается личность, уверенная в себе, но понимающая ограничения.

Именно здесь закладывается фундамент, на котором ребенок будет учиться доверять другим людям и, в конце концов, верить, что жизнь не есть зло.

Разумеется, необходимость в защите и безопасности не ограничивается детскими годами. Наше эго продолжает формироваться и в подростковом возрасте. Беспорядочная, беспокойная домашняя атмосфера может создать серьезные препятствия нормальному развитию подростков.

Работая со взрослыми клиентами, я часто наблюдал долговременные травмирующие последствия, связанные с подавлением этих потребностей, — неоднократно испытанный ребенком ужас в присутствии взрослых. Некоторые клиенты испытывают чувство страха и тревожности, которое коренится в первых месяцах жизни и проникает в глубинные области психики. Этих людей отличает не только интенсивность тревоги или ее глубина, но и ощущение, что личность, связанная с этой тревогой, — не взрослый человек, но ребенок или даже младенец в теле взрослого, а точнее, в психике взрослого. Эти клиенты рассказывают, что испытывали ощущения глубинного ужаса всегда, сколько себя помнят.

Кроме возможной травмы при рождении, здесь можно рассматривать два фактора. Во-первых, объективные обстоятельства окружения и обращения с этими людьми в детском возрасте. Во-вторых, проблема внутренней предрасположенности к тревожности: у некоторых ее порог гораздо ниже, чем у прочих. То, что не нанесет травмы одному ребенку, другой воспримет очень остро.

Ужас может быть вызван памятью об отце, который применял физическое насилие; о непредсказуемой, эмоционально неуравновешенной матери; о члене семьи, который воспринимался как угроза, потому что буквально «пытал» взглядом. Этот кошмар, от которого нигде не скрыться, ввергал ребенка в невыносимое ощущение беспомощности.

Соня, медсестра 38 лет, невольно вздрагивает, если я случайно повышу голос, особенно если я при этом шевельнусь в кресле. По ее словам, первое, что она помнит в жизни, — как отец с матерью кричат друг на друга, а она лежит в кроватке и плачет, но на нее никто не обращает внимания. Она чуть ли не на клеточном уровне ощущала, что мир опасен и враждебен. Почти каждый ее выбор и поступок были продиктованы страхом, что отрицательным образом влияло на самооценку. Я подозревал, что она пришла в этот мир с предрасположенностью к тревожности гораздо выше средней и нерациональное поведение родителей ее только усугубило.

Эдгар, профессор философии 34 лет, говорит, что его первое воспоминание — как его заставляют стоять на кровати, а отец, выдающийся и уважаемый врач, бьет его ремнем. «Мои крики никогда его не останавливали. Он вел себя как безумный. Он мог меня покалечить, а я был беспомощен. Я боюсь. Я всегда боялся. Не могу представить себя без этого страха».

Чем сильнее ужас и чем раньше ребенок его испытал, тем сложнее задача формирования сильного и здорового самоощущения. Учиться шести практикам, если в основе лежит всепоглощающее, травмирующее ощущение беспомощности, очень трудно. Именно от этого деструктивного чувства хорошие родители должны защитить ребенка.

Воспитание прикосновением

Сегодня мы знаем, что прикосновение очень важно для здорового детского развития. Без него дети могут погибнуть, даже если их прочие потребности удовлетворены.

Посредством касания мы осуществляем сенсорную стимуляцию, «запускающую» развитие младенческого мозга. Прикосновением мы устанавливаем контакт, демонстрируем любовь, ласку, поддержку и заботу. Исследования свидетельствуют, что прикосновения, как и массаж, оказывают глубинное воздействие на здоровье. Интуитивно мы знаем это, и в некоторых странах детский массаж — обычная практика. На Западе он не принят из-за средневековых предубеждений о теле, имеющих корни в западной христианской традиции.

Прикосновение — одно из мощнейших средств, которым родители выражают любовь к ребенку. Задолго до возникновения способности понимать речь ребенок понимает смысл прикосновения. Заявления о любви, не подкрепленные физической лаской, неубедительны и неглубоки. Мы хотим ощущать, что нас любят, ценят, обнимают во плоти и крови, а не как бестелесную абстракцию.

Дети, которые росли без родительской ласки, часто несут в себе глубинную боль, которая никогда полностью не утихает. В их самоощущении зияет дыра. «Почему отец никогда не сажал меня на колени? — вопрошают мои клиенты. — Почему мама всегда была так строга и не любила прикосновения?» Невысказанная суть такова: «Почему они любили меня недостаточно, чтобы обнять меня?». А иногда: «Если даже мои собственные родители не желали меня касаться, как можно ждать, что это сделает кто-то другой?».

Боль отторжения детских лет трудно перенести. Как правило, ее загоняют глубоко внутрь. Сознание съеживается, психика цепенеет — такова стратегия выживания, чтобы можно было вынести собственное существование. Человек избегает самоосознания. Так зачастую зарождается модель поведения длиной в жизнь.

В зависимости от других психологических факторов позднее можно наблюдать две реакции на лишение прикосновений. На определенном уровне может показаться, что они противоположны по характеру, однако обе свидетельствуют об отчуждении и наносят ущерб самооценке. Первая — когда взрослый человек избегает общения и интимных контактов с другими людьми, демонстрируя страх или говоря себе: «Я недостоин». Среди прочего это означает крах самоутверждения. Вторая — беспорядочные половые связи, неосознанное усилие исцелить боль, причиненную жаждой прикосновений. Этот способ решить проблему оборачивается лишь унижением, в жертву которому приносятся личностная целостность и самоуважение. Обе реакции выливаются в изоляцию индивида от нормальных человеческих контактов.

Любовь

Ребенок, с которым обращаются ласково, как правило, глубоко воспринимает это чувство и ощущает, что он любим. Любовь выражается как словами, так и заботой, радостью и удовольствием, которые мы испытываем просто оттого, что ребенок существует.

Хороший родитель способен выразить гнев или разочарование, не переставая излучать любовь. Он умеет учить, не отталкивая от себя. Ценность ребенка как человеческого существа неоспорима.

Любовь не воспринимается как истинная, если ее постоянно ставят в зависимость от успехов ребенка, требуют жить согласно родительским ожиданиям, а время от времени «забирают назад», чтобы добиться подчинения и послушания. Любовь не воспринимается как истинная, если ребенок постоянно получает явные или неявные сигналы: «Этого недостаточно».

К несчастью, такие сигналы доводилось получать многим из нас. Да, в тебе заложен потенциал, но такой, как есть, ты неприемлем. Тебя нужно «усовершенствовать». Когда-нибудь будет достаточно, но не сегодня. Будет достаточно только тогда, когда ты выполнишь все наши требования и оправдаешь надежды.

«Я достаточен» не значит «Мне больше нечему учиться и некуда расти». Это означает «Я принимаю себя как ценность таким, каков я есть». Нельзя строить самооценку на фундаменте «Я недостаточен». Сказать малышу: «Ты недостаточен» значит разрушить основы его самооценки. Ни один ребенок, услышав такое, не сочтет себя любимым.

Принятие

Ребенок, чьи чувства и мысли принимаются родителями, реагирует на них на глубинном уровне и учится самопринятию. Сигнал принятия не всегда означает согласие, но обязательно — признание мыслей и чувств. При этом отец с матерью не критикуют, не спорят, не читают нотаций, не давят на психику и не оскорбляют.

Постоянно указывая ребенку, что он должен чувствовать это и не чувствовать того, чтобы порадовать или умиротворить родителей, его тем самым побуждают отрицать и отвергать свои чувства и эмоции. Если нормальные проявления волнения, гнева, счастья, сексуальности, желания и страха объявляются неприемлемыми, неправильными, греховными или неприятными для взрослых, ребенок будет все сильнее отвергать свое «я», чтобы его принимали и любили, дабы избежать ужаса отчуждения. Делая ценой своей любви отречение от собственного «я», мы не способствуем детскому развитию.

Мало найдется столь же действенных для здорового детского развития родительских подходов, чем формирование у ребенка ощущения, что его натуру, темперамент, интересы и устремления принимают, даже если не разделяют их. Совершенно нереально, чтобы родители радовались и принимали на ура каждый акт самовыражения маленького существа. Однако принятие в контексте этой книги не требует радости, комфорта или соглашательства.

Родитель может быть спортсменом, а ребенок нет — или наоборот. Родитель может быть артистичной натурой, а ребенок нет — или наоборот. Родители могут жить в ускоренном ритме, а ребенок в неспешном — или наоборот. Родитель может быть дисциплинированным, а ребенок нет — или наоборот. Родитель может быть экстравертом, а ребенок интровертом — или наоборот. Родитель может быть «светским», а ребенок не очень — или наоборот. Родитель может любить конкуренцию, а ребенок нет — или наоборот.

Принятие различий способствует росту самооценки.

Уважение

Ребенок, которого уважают (то есть относятся к нему так же вежливо, как к взрослым), склонен учиться уважать себя. Как заметил детский психолог Хаим Гинот, если гость случайно проливает что-нибудь на скатерть, хозяева не обрушиваются на него с упреками: «Какой ты неуклюжий! Что это с тобой?». Но почему тогда мы думаем, что подобные замечания можно делать нашим детям, которые для нас важнее всяких гостей? Уместнее сказать ребенку примерно так: «Ты разлил свой сок. Не принесешь ли салфетки с кухни?».

Помню, как клиент однажды горько усмехнулся: «Отец обращается с любым официантом вежливее, чем со мной». «Пожалуйста» и «спасибо» — вот слова, признающие достоинство как слушающего, так и говорящего.

Родителей нужно учить: «Будьте внимательнее с тем, что говорите своим детям. Ведь они могут с вами согласиться». Прежде чем обозвать ребенка тупым, неуклюжим, плохим, задайте себе вопрос: «Я действительно хочу, чтобы мой ребенок ощущал себя таким?».

Если ребенок растет в доме, где все обращаются друг с другом естественно, добродушно и вежливо, он усваивает принципы, которые прилагает и к себе, и к другим. Обоюдное уважение воспринимается как нормальный порядок вещей, каким оно вообще-то и является.

Любовь родителей к своему ребенку еще не гарантирует автоматического уважения к нему. Пробелы в осознании возможны всегда, независимо от силы любви. Когда моей внучке Эшли было пять лет, я кружил ее, смеясь вместе с ней, и так радовался, что не прекратил игру, когда она попросила: «Я хочу, чтобы ты меня опустил на землю, дедушка». Но тут же осекся, когда она печально сказала: «Дедушка, ты меня не слушаешь». «Прости, милая», — отозвался я и подчинился.

Видимость

Для формирования детской самооценки очень важно ощущение, которое я называю психологической видимостью. В книге The Psychology of Romantic Love («Психология любви») я писал о потребности «быть замеченным». Здесь я хочу коснуться лишь нескольких принципов взаимоотношений между родителями и детьми. Но вначале несколько общих замечаний по поводу видимости.

Если я что-то говорю или делаю и ваша реакция соответствует моему поведению в моих собственных глазах, я чувствую, что вы меня видите и понимаете. Например, я игрив, и вы игривы в ответ. Я радуюсь — и вы показываете, что понимаете мое состояние. Я печален — и вы демонстрируете сопереживание. Я чем-то горд — и вы восхищаетесь. Иными словами, я ощущаю, что меня замечают. Напротив, если я что-то говорю или делаю, а вы реагируете на мое поведение так, что для меня это не имеет смысла, — я игрив, а вы кричите на меня как на врага; я радуюсь, а вы требуете, чтобы я не корчил из себя идиота; я печалюсь, а вы говорите, что я притворяюсь; я горд чем-то, а вы насмехаетесь надо мной, — я не чувствую, что меня видят и понимают. Я становлюсь невидимкой.

Чтобы быть для вас видимым, мне не требуется ваше согласие с моими словами. Мы можем спорить на психологические или философские темы и придерживаться разных точек зрения. Но если мы выказываем понимание к словам другого и наши реакции этому соответствуют, то мы ощущаем, что видимы друг другу, и даже в разгар спора будем отлично себя чувствовать.

Ощущать себя видимым означает: я и другой человек находимся в единой реальности, выражаясь метафорически, в одной Вселенной. Если нет, то мы будто в разных измерениях. Все удовлетворительные взаимодействия требуют соответствия на конкретном уровне. Если мы не чувствуем, что существуем в единой реальности, взаимно приятного общения не выйдет.

Желание видимости — это желание объективности. Будучи «невидимым», я не могу воспринимать себя, свою личность объективно, а только внутренне, с исключительно «частного» ракурса. Но если ваши реакции осмысленны с точки зрения моего внутреннего восприятия, вы превращаетесь в зеркало, которое показывает мне объективный образ моего «я». Я вижу себя в отражении ваших соответствующих реакций.

Видимость — вопрос степени. С самого детства мы воспринимаем от близких некую меру соответствующей обратной связи, без которой нельзя выжить. Всю жизнь нас окружают люди, реакции которых будут давать нам поверхностное чувство видимости, а если повезет, то и несколько избранных, которые будут «видеть» нас в более глубинном смысле.

В романтической любви, в ее истинном выражении, психологическая видимость реализуется полнее всего. Тому, кто страстно нас любит, любовь дает стимул знать и понимать нас глубже, чем другим, отношения с которыми не столь интимны. Что мы часто слышим от влюбленных? «Он (она) понимает меня, как никто другой, и я это чувствую».

Ребенок испытывает естественное желание, чтобы его видели, слышали, понимали и соответственно на него реагировали. Для формирующегося эго данная потребность особенно велика. Это одна из причин, по которой ребенок, сделав что-то, смотрит на родителей, чтобы увидеть их реакцию. Малыш, который воспринимает свой энтузиазм как нечто хорошее и ценное, а взрослые его наказывают или одергивают, испытывает ошеломляющее, сбивающее с толку чувство, что его не видят. Ребенок, которого хвалят за то, что он «всегда ведет себя как ангелок», и который знает, что это неправда, испытывает аналогичное чувство.

Работая как психотерапевт со взрослыми пациентами, я часто вижу, что болезненное ощущение невидимости со стороны домашних, испытанное в детстве, определяет проблемы с развитием и создает чувство неуверенности при взаимодействии с людьми в зрелые годы. Итак:

Если бы я чувствовал, что родители меня видят…

Я бы сегодня не казался себе чужим среди людей.

Я бы ощущал себя полноправным членом человеческого братства.

Я бы чувствовал себя в безопасности.

Я бы чувствовал, что сам себя вижу.

Я бы чувствовал, что меня любят.

Я бы ощутил надежду.

Я бы чувствовал себя своим в собственной семье.

Я бы чувствовал, что связан с другими людьми.

Я был бы в здравом уме.

Мне бы помогли понять себя.

Я бы ощутил себя дома.

Я бы чувствовал, что принадлежу к сообществу.

Если ребенок несчастным голосом говорит: «Мне не дали роль в школьном спектакле», а мать сочувственно отвечает: «Наверное, ты обижен», ребенок ощущает видимость. Но что он должен почувствовать, если мать резко бросает ему: «А почему ты решил, что всегда должен получать что хочешь?».

Если ребенок, переполненный радостью и возбуждением, вбегает в дом и мать, улыбаясь, говорит: «Какой ты сегодня счастливый!» — ребенок ощущает видимость. Но что он должен почувствовать, если мать вопит: «Разве обязательно так шуметь? Ты эгоист, ты ни о ком не думаешь! Что это с тобой?».

Если ребенок старается построить скворечник и отец с восхищением говорит: «Это непросто, но ты справляешься», ребенок ощущает видимость. Но что он должен чувствовать, если отец нетерпеливо восклицает: «Господи, у тебя что, нет других дел?».

Если ребенок идет с отцом на прогулку и взахлеб комментирует то, что видит по пути, и отец говорит: «Какой ты внимательный!» — ребенок ощущает видимость. Но что он должен чувствовать, если отец раздражается: «Ты когда-нибудь перестанешь болтать?».

Выражая любовь, одобрение, сочувствие, принятие, уважение, мы даруем ребенку ощущение видимости. Выказывая безразличие, пренебрежение, осуждение, насмешки, мы переносим его эго на одинокую почву невидимости.

Рассуждая о факторах, укрепляющих детскую самооценку, психологи и преподаватели часто подчеркивают, что нужно ценить уникальность ребенка и формировать у него чувство принадлежности (ощущение корней). Обе цели достижимы в той мере, в какой ребенку дается чувство видимости.

Видимость не равна похвале. Когда отец наблюдает, как сын мучается над домашним заданием, и говорит: «Математика трудно тебе дается», это не похвала. Сказать: «Ты выглядишь опечаленным — хочешь поговорить?» — не похвала. Сказать: «Наверное, ты бы хотел никогда не ходить к зубному врачу» — не похвала. Сказать: «Похоже, тебе и вправду нравится химия» — не похвала. Однако подобные заявления порождают ощущение, что тебя видят и понимают.

Если мы хотим, чтобы наша любовь была действенной — и неважно, направлена ли она на нашего ребенка, партнера или друга, — очень важна способность создавать ощущение видимости. Для этого нужно умение видеть. А оно, в свою очередь, предполагает опыт осознания.

Давая ребенку видимость и осознание, мы моделируем образец, которому он может подражать.

Воспитание согласно возрасту

Детей нужно воспитывать — это очевидно. Что иногда менее очевидно, так это потребность в воспитании соответственно возрасту, или, точнее, уровню развития ребенка.

Некоторые формы воспитания, уместные для трехмесячного младенца, спровоцируют инфантильное поведение у шестилетки. Младенца одевают взрослые, но шестилетний ребенок вполне может одеваться сам. Помощь, уместная для шестилетнего ребенка, подорвет индивидуацию у шестнадцатилетнего юноши. Когда вопрос задает малыш, педагогично будет серьезно обдумать его и дать ответ. А если вопрос задает подросток, полезнее попросить его высказать собственные соображения или порекомендовать нужную книгу.

Помню, ко мне пришла женщина 26 лет. У нее был кризис: муж ее оставил, а она не знала, как делать покупки. Первые 19 лет жизни одежду ей покупала мать. Когда в 19 лет она вышла замуж, муж взял на себя все дела — и не только покупку одежды, но и всех предметов домашнего обихода, включая продукты. На эмоциональном уровне она ощущала себя ребенком — с соответствующей степенью самодостаточности. Мысль о том, чтобы делать самостоятельный выбор и принимать решения даже по простейшим повседневным вопросам, ужасала ее.

Родители, стремящиеся развивать в ребенке независимость, должны предлагать ему варианты выбора, соответствующие уровню развития. Мать может посчитать нежелательным спрашивать у пятилетнего ребенка, хочет ли он вообще надевать свитер; но она может предложить ему выбрать из двух свитеров. Некоторые дети ждут совета взрослых, даже если это не требуется. Тогда полезно уточнить: «А ты как думаешь?».

Взрослым свойственно желание поскорее привить ребенку умение делать выбор и принимать решение. Это дело, требующее от взрослого осознанности и чувствительности. Главное — помните о конечной цели.

Похвала и критика

Любящие родители, стремящиеся поддерживать в своих детях самооценку, часто делают это при помощи похвалы. Однако неуместная похвала так же вредит самооценке, как и неуместная критика.

Много лет тому назад я узнал от Хаима Гинота о важном отличии между похвалой-оценкой и похвалой-одобрением. Похвала-оценка не идет ребенку на пользу. Напротив, похвала-одобрение эффективно поддерживает самооценку и закрепляет желаемое поведение.

Вот цитата из книги Гинота Teacher and Child («Учитель и дитя»):

«Психотерапевт никогда не говорит ребенку: “Ты хороший мальчик”, “У тебя замечательно получается”, “Продолжай, ты хорошо работаешь”. Похвала-суждение не употребляется. Почему? Потому что она вредна. Она создает тревожность, стимулирует зависимость и побуждает к оборонительному поведению. Она не способствует воспитанию самостоятельности, саморегуляции поведения и самоконтролю. Все эти качества требуют независимости от сторонних суждений. Они полагаются на внутреннюю мотивацию и оценку. Чтобы быть самим собой, человек должен быть свободен от давления похвалы-оценки».

Утверждая, что мы одобряем и ценим поступки и достижения ребенка, мы остаемся в парадигме фактов и описаний, предоставляя ему самому давать оценку. Вот примеры, которые дает Гинот:

«Марсия, 12 лет, помогала учителю расставить книги в классной библиотеке. Учитель избегал лично направленной похвалы. (“Ты хорошо поработала. Ты очень трудолюбивая. Ты хороший библиотекарь”.) Вместо этого он описывал достижения Марсии: “Теперь все книги в порядке. Детям будет легко найти нужную. Это была трудная работа. Но ты справилась. Спасибо”. Признание учителем ее достижений дали Марсии возможность самой сделать вывод: “Учителю нравится то, что я сделала. Я молодец”.

Филлис, 10 лет, написала стихотворение, в котором выразила свои впечатления от первого снега. Учитель сказал: “Твои стихи отражают и мои чувства. Как приятно, что они переложены в стихотворную форму!”. На лице маленькой поэтессы расцвела улыбка. Она повернулась к подруге и сказала: “Мистеру А. действительно нравятся мои стихи. Он думает, я замечательная”.

Рубен, 7 лет, вырабатывал хороший почерк. Ему было трудно выводить ровные строчки. Наконец у него получилась красивая страничка с разборчивыми буковками. Учитель написал в его тетради: “Буквы ровные. Как приятно читать то, что ты написал!”. Когда учитель раздал тетради, дети тут же стали смотреть учительские замечания. Вдруг учитель услышал странный звук — это Рубен целовал свою тетрадку! “Я научился хорошо писать!” — воскликнул он».

Чем точнее направлена похвала, чем больше она значит для ребенка. Общие и абстрактные комплименты заставят его недоумевать: за что же в точности его похвалили? Пользы в этом мало.

Похвала должна быть не только конкретной, но и соизмеримой. Напыщенная, преувеличенная похвала провоцирует тревогу, потому что ребенок знает — она не соответствует его самовосприятию (этой проблемы можно избежать, если описать поведение ребенка, добавив к нему выражение одобрения без нереалистичных оценок).

Некоторые родители искренне стремятся помочь своему чаду с самооценкой, однако их похвала всегда слишком общая, неконкретная и избыточная. В лучшем случае она не сработает. В худшем приведет к обратному результату: ребенок будет тревожиться и чувствовать, что его не видят. Кроме того, подобная политика создает «наркоманов одобрения» — детей, которые секунды прожить не могут без похвалы, а не получая ее, ощущают, что их не ценят. Многие преданные родители, с хорошими намерениями, но без соответствующих навыков, превратили своих детей в таких вот «наркоманов одобрения», перенасыщая атмосферу в доме своими «любовными» оценками.

Если мы хотим воспитать в малыше самостоятельность, нужно всегда оставлять ему возможность самому дать себе оценку после того, как мы охарактеризовали его поведение. Освободите ребенка из плена своих суждений. Помогите ему создать условия для независимого мышления.

Выражая удовольствие и одобрение вопросам, наблюдениям и мыслям ребенка, мы стимулируем в нем осознание. Позитивно и уважительно реагируя на его усилия по самовыражению, мы мотивируем самоутверждение. Признавая и выказывая одобрение его правдивости, мы стимулируем целостность. Когда ребенок делает что-то правильное, просто выражайте свое удовольствие. Пусть ребенок сам делает выводы. Это простейший постулат эффективного закрепления поведения.

Что касается критики, она может быть направлена только на поведение ребенка, но не на него самого. Принцип таков: опишите поведение (ударил братика, нарушил обещание) и опишите свои чувства по этому поводу (гнев, разочарование), скажите, что бы вы хотели, чтобы ребенок сделал (если такое возможно), — но не подавляйте личность!

Под описанием ваших чувств я подразумеваю констатацию: «Я разочарован», «Я огорчен», «Я рассержен». Речь не идет о таких фразах, как «Мне кажется, ты самый испорченный ребенок на свете». Это описание не чувства, а мысли, суждения или оценки, которые выражаются на языке чувств. Нет такой эмоции — «ты самый испорченный ребенок на свете». Истинные эмоции здесь — ярость и желание причинить боль.

Оскорбление детской самооценки еще никому не приносило пользы. Вот первое правило действенной критики. Мы не мотивируем хорошее поведение, унижая достоинство, интеллект, мораль, характер, намерения или психологию детей. Никого еще не сделали хорошим, внушая ему, что он плохой. «Ты такой же, как [некий персонаж, достойный порицания]». Нападки на самооценку повышают вероятность повторения нежелательного поведения: «Раз я плохой, то и буду вести себя плохо».

Многие взрослые на сеансах психотерапии жалуются, что по-прежнему слышат внутренние голоса отца или матери, которые твердят: «Ты плохой, испорченный, тупой, безнадежный». Стремление этих людей к лучшей жизни наталкивается на тянущий вниз груз оскорбительных ярлыков, требующий поддаться дурному мнению собственных родителей. И борьба не всегда заканчивается успехом. Поскольку представление о себе превращается в судьбу, согласно принципу самосбывающихся пророчеств, мы должны хорошо понимать, какого представления о себе будем придерживаться.

Если мы сможем высказать упрек, не унижая и не обесценивая достоинства ребенка, если будем уважать его самооценку даже в гневе, то разрешим одну из наиболее трудных и значимых проблем компетентного родительского воспитания.

Родительские ожидания

Я уже упоминал о мнении Куперсмита по поводу родительских ожиданий. Отсутствие последних не идет детям на пользу. Разумные родители поддерживают этические стандарты, которым дети должны соответствовать. Также они обозначают уровень результатов: они ожидают, что дети будут учиться, приобретать знания и навыки и двигаться к личностной зрелости.

Подобные ожидания следует соотносить с уровнем развития ребенка и уважать его уникальные качества. Не стоит перегружать свое чадо ожиданиями, которые не учитывают обстоятельств и его потребностей. Но точно так же не следует предполагать, что ребенок всегда будет следовать высоким стандартам естественно, из чисто эмоциональных побуждений.

Дети хотят точно знать, чего от них ожидают, и ощущают беспокойство, когда им отвечают: «Ничего».

Отношение к ошибкам

Реакция родителей на ошибки детей может оказаться роковой для самооценки последних.

Ребенок учится ходить, совершая массу неверных движений. Постепенно он понимает, какие движения не помогают, и сосредоточивается на главных. Ошибки — неотъемлемая часть в процессе научения ходьбе, как и в процессе обучения вообще.

Если ребенка, сделавшего ошибку, в ответ наказывают и унижают, если родитель нетерпеливо отталкивает его и говорит: «Лучше я сам!» — малыш лишается возможности учиться преодолевать трудности. Нарушается естественный процесс роста. Потребность избежать ошибок становится приоритетнее умения справляться с новыми вызовами.

Ребенок, чувствующий, что родители его не принимают, когда он делает «ложный шаг», усваивает реакцию неприятия себя в ответ на ошибки. Осознание отключено, самопринятие, самоответственность и самоутверждение лишаются почвы.

Но если дать детям шанс, они обычно естественно и непринужденно учатся на собственных ошибках. Иногда полезно без критики и педантизма спросить: «Какой урок ты извлек? Что ты сделаешь по-другому в следующий раз?».

Желательнее побуждать ребенка самому искать ответы, чем выдавать готовые. Однако для грамотного стимулирования детского мышления от родителей, как правило, требуется более высокий уровень осознанности (и терпения), чем при предложении готовых решений. Зачастую нетерпение — враг хороших родителей.

Работая со взрослыми, на ошибки которых в детстве реагировали неправильно, я часто использую набор основ предложений. Вот типовые последовательности и типовые окончания.

Когда мама видела, что я ошибаюсь…

Она выражала нетерпение.

Она давала понять, что я безнадежен.

Она звала меня «большим младенцем».

Она злилась и говорила: «Давай я покажу, как надо!»

Она насмехалась и смотрела с презрением.

Она звала отца.

Когда отец видел, что я ошибаюсь…

Он злился.

Он читал мне нотацию.

Он ругался.

Он сравнивал меня с братом.

Он насмехался.

Он читал мне получасовую лекцию.

Он рассказывал, как блестяще сам все делает.

Он говорил: «Маменькин сынок».

Он выходил из комнаты.

Когда я сам ловлю себя на ошибках…

Я говорю себе, что я тупица.

Я называю себя глупцом.

Я чувствую себя неудачником.

Я чувствую испуг.

Я думаю, что будет, когда мою ошибку заметят.

Я говорю себе: бесполезно даже пытаться.

Я говорю, что мне нет прощения.

Я чувствую презрение к себе.

Если бы кто-то сказал мне, что совершать ошибки нормально…

Я был бы другим человеком.

Я бы не совершал стольких ошибок.

Я бы не боялся делать новые попытки.

Я бы не был столь самокритичен.

Я был бы более открыт.

Я бы проявлял больше авантюрности.

Я бы достиг большего.

Я говорю себе…

Я делаю в отношении себя то, что когда-то сделали мне отец и мать. Голоса родителей по-прежнему звучат в моей голове.

Я имею к себе не больше сострадания, чем мой отец.

Я ругаю себя хуже, чем моя мать.

Не делая ошибок, я не смогу расти.

Я душу сам себя.

Ошибки подрывают мою самооценку.

Если бы я набрался храбрости разрешать себе ошибаться…

Я бы не совершал стольких ошибок.

Я был бы осторожнее и не так напрягался.

Я бы смог полюбить свою работу.

Мои идеи имели бы больше шансов.

У меня было бы больше идей.

Я был бы креативнее.

Я был бы счастливее.

Я бы не проявлял безответственность.

Если бы я сочувственнее относился к своим ошибкам…

Я бы не чувствовал себя неудачником и прилагал больше усилий.

Я бы отдавал больше.

Я бы больше любил себя.

Я бы не впал в депрессию.

Я бы вел себя осознаннее.

Я бы сражался со всеми страхами.

Я бы был сам себе хозяин, а не дитя своих родителей.

Если я научусь правильному отношению к собственным ошибкам…

Я буду меньше ощущать напряженность.

Моя работа пойдет лучше.

Думаю, я испробую кое-что новое.

Я сдам в архив старый сценарий.

Я стану сам себе лучшим родителем.

Думаю, это будет трудно.

Мне придется отказаться от того, чтобы потворствовать себе.

Придется потренироваться.

К этому придется привыкнуть.

Звучит обнадеживающе.

Я чувствую энтузиазм.

Последние шесть вышеперечисленных основ указывают на один из начальных методов борьбы с программированием негатива. В психотерапевтической практике или в моих группах самооценки я иногда прошу клиентов записывать от шести до десяти окончаний этих последних основ ежедневно в течение двух-трех недель. Это потенциальный инструмент депрограммирования. Принцип таков: мы поддерживаем «излучение» идей за счет высокой концентрации осознанности (что весьма отличается от беспокойства, накручивания себя, одержимости или жалоб).

Потребность в душевном равновесии

Вероятно, нет ничего важнее знания о том, что дети нуждаются в осмысленных ощущениях. То есть им нужно знать, что Вселенная разумна и человеческое бытие познаваемо, предсказуемо и стабильно. На этом фундаменте они создают ощущение эффективности. Без него задача становится не просто трудной, а крайне трудной.

Физическая реальность гораздо более достоверна, чем большинство человеческих существ. Как следствие, дети, ощущающие собственную неэффективность в делах людских, в поисках источников силы зачастую обращаются к природе, инженерии, физике или математике, которые дают целостность и душевное равновесие, редко встречающееся среди людей.

Однако «душевное равновесие» в семейной жизни есть одна из самых насущных детских потребностей с точки зрения здорового развития.

Но что значит в данном контексте «душевное равновесие»? Это означает, что взрослые по большей части говорят то, что думают, и имеют в виду то, что говорят. Это означает наличие правил — понятных, последовательных и справедливых. Это означает, что сегодня тебя не накажут за поведение, на которое вчера не обращали внимания или даже поощряли. Это означает, что эмоциональная жизнь родителей более-менее понятна и предсказуема, без всплесков беспокойства, гнева или эйфории, не привязанных к выраженным причинам. Это означает дом, где признают реальность, — в отличие от дома, где, к примеру, пьяный отец садится мимо стула и падает на пол, пока мать спокойно продолжает есть и разговаривать, как будто ничего не произошло. Это означает, что у родителей слова и поступки не расходятся друг с другом. Родителей, которые готовы признать свою ошибку и попросить прощения за то, что поступили несправедливо или неразумно, и которые мотивируют у ребенка желание понимать душевную боль, а не избегать ее, поощряют и укрепляют в ребенке осознание, а не наказывают за него.

Если вместо покорности мы хотим видеть в детях желание сотрудничать, а вместо соглашательства — самоответственность, то необходимо создать дома условия, стимулирующие детское мышление. Этого не добиться в окружении, изначально враждебном любым проявлениям разума.

Потребность в порядке

Потребность в безопасности и росте у детей частично удовлетворяется за счет наличия соответствующего порядка.

«Порядок» подразумевает принятые в семье правила, гласные или негласные, относительно того, что приемлемо и разрешено, а что нет, чего от детей ждут, какова будет реакция на различные типы поведения, кто и что имеет право делать, как принимаются важные для семьи решения и какого рода ценности в ней преобладают.

Грамотный порядок учитывает и уважает потребности, индивидуальность и интеллект каждого члена семьи. Высоко ценится открытость общения. Такой порядок отличает гибкость вместо жесткости, открытость и готовность к обсуждению, а не закрытость и авторитаризм. Здесь родители объясняют, а не командуют. Призывают доверять, а не бояться. Мотивируют самовыражение. Следуют ценностям, ассоциирующимся с индивидуальностью и самостоятельностью. Принятые стандарты вдохновляют, а не подавляют.

Детям вовсе не нужна неограниченная свобода. Большинство чувствует себя в большей безопасности в системе с определенной долей авторитарности, чем без всякой системы вообще. Дети нуждаются в ограничениях и беспокоятся, если их нет. Это одна из причин, по которой они испытывают границы на прочность, — чтобы убедиться в их наличии. Им нужно знать, что кто-то стоит у руля.

Всё разрешающие родители, как правило, воспитывают избыточно тревожных детей. Я имею в виду отцов и матерей, которые вообще отказываются от «управленческих» обязанностей; относятся ко всем членам семьи как к равным не только в смысле достоинства, но и в смысле знаний и авторитета; которые вообще не требуют придерживаться каких-либо ценностей и норм из опасения передать детям свои предубеждения.

Одна клиентка сказала мне: «Мама считала “недемократичным” говорить мне, что беременеть в тринадцать лет преждевременно. Знаете, какой ужас — расти в доме, где все ведут себя так, будто не знают, что хорошо, а что плохо?».

Если детей учат разумным ценностям и нормам, их самооценка растет. Если нет, она сидит на голодном пайке.

Семейный обед

Если оба родителя работают, иногда подолгу, им трудно проводить с детьми столько времени, сколько хотелось бы. Порой семья даже не собирается за столом. Не вдаваясь во все тонкости этого вопроса и проблемы, современного ритма жизни, хочу предложить одну простую вещь, которую мои клиенты всегда находили полезной.

Я прошу родителей хотя бы раз в неделю устраивать обед для всей семьи, на котором обязаны присутствовать все ее члены.

Обед должен проходить неспешно. Пусть каждый свободно выскажет, чем он занимался и какие у него проблемы. Никаких лекций, проповедей и нотаций — просто все поделятся впечатлениями, и ко всем будут проявлены любовь и уважение. Это будет мероприятие, посвященное самовыражению, раскрытию себя и поддержанию семейных связей.

Многим родителям, одобряющим подобное начинание, придется преодолеть склонность вести себя покровительственно, играть роль «старейшины» или «верховного жреца». Самовыражение можно задушить, требуя его. Подавив авторитарность, просто и естественно делясь с детьми своими мыслями и чувствами, побуждая их делать то же самое, родители сделают своим детям — и самим себе — потрясающий психологический подарок. Они помогут сформировать ощущение «принадлежности» в лучшем смысле этого слова, то есть чувство семьи. Они создадут условия, в которых может развиваться самооценка.

Жестокое обращение с детьми

Под жестоким обращением с детьми мы обычно подразумеваем физическое или сексуальное насилие. Общепризнано, что последнее может оказать катастрофическое воздействие на самооценку. Оно порождает травмирующее ощущение беспомощности, того, что твое тело тебе не принадлежит, мучительной незащищенности, которое может длиться всю жизнь. Однако этим проблема насилия, увы, не исчерпывается. Продолжим список.

Итак, родители жестоко обращаются с детьми, когда…

Сообщают ребенку, что он «недостаточен».

Наказывают за проявления «неприемлемых» чувств. Смеются над ребенком или унижают его.

Сообщают ему, что его мысли или чувства не имеют ценности и значимости.

Пытаются манипулировать ребенком при помощи стыда или вины.

Избыточно опекают ребенка, препятствуя тем самым нормальному процессу научения и повышения самодостаточности.

Не защищают ребенка, препятствуя тем самым нормальному развитию личности.

Воспитывают ребенка вообще без правил и без поддерживающей системы или же правила противоречивы, сбивают с толку, не подлежат обсуждению. Оба варианта подавляют нормальный рост.

Отрицают восприятие ребенком реальности, неявно заставляя сомневаться в собственном рассудке.

Терроризируют ребенка физическим насилием или угрозой насилия, закладывая в подкорку чувство острого страха.

Обращаются с ребенком как с сексуальным объектом.

Говорят, что ребенок плохой, недостойный или греховен по своей натуре.

Неизбежный итог подобного обращения — острая боль. В ее основе часто заложено ощущение, что со мной что-то не так. Я в каком-то отношении ущербен. Так разворачивается трагедия деструктивного самосбывающегося пророчества.

Насущные проблемы

Как я говорил выше, в этой главе я не собираюсь излагать курс воспитания детей. Моя цель — выделить вопросы, которые роковым образом влияют на самооценку молодых людей.

Слушая рассказы взрослых пациентов на психотерапевтических сеансах и отмечая обстоятельства их прошлого, в которых порой принимались трагичные решения, нетрудно понять упущения и потребности детских лет. Поняв, в чем заключались нанесенные раны, логично предположить, как их можно было бы избежать.

Более двадцати лет назад в книге Breaking Free я привел ряд вопросов, которыми пользовался в психотерапевтической практике для исследования истоков низкой самооценки, уходящих в детские годы. Ниже я публикую откорректированный и слегка расширенный вариант этого списка, где в сводном виде даются кое-какие (но не все) проблемы, с которыми работают психотерапевты. Список этот может стать полезным мотиватором самоанализа для отдельных лиц, а также наглядным руководством для родителей.

1. Когда вы были ребенком, вызывала ли у вас манера поведения родителей ощущение, что вы живете в рациональном, предсказуемом и понятном мире? Или же мир противоречив, непонятен и непознаваем? Чувствовали ли вы, что в вашем доме очевидные факты признают и уважают или избегают и отрицают?

2. Говорили ли вам, что важно учиться думать и развивать интеллект? Стимулировали ли родители ваш интеллект, внушали ли идею о том, что использовать собственный разум необходимо и приятно? Ценилась ли в родительском доме осознанность?

3. Побуждали ли вас думать самостоятельно, развивать ваши уникальные способности? Или от вас требовали исключительно послушания вместо умственной активности и желания задавать вопросы? (Дополнительные вопросы: внушали ли вам родители, что важнее соглашаться с убеждениями других людей, чем искать истину? Желая от вас чего-то добиться, апеллировали ли они к вашему пониманию и объясняли ли причины, если это было возможно и уместно? Или же общались так: «Делай, что говорю»?) К чему вас призывали — к покорности или самоответственности?

4. Могли ли вы свободно и открыто выражать свое мнение, не боясь наказания? Были ли самовыражение и самоутверждение безопасными?

5. Выражали ли родители свое неодобрение шутками и сарказмом в отношении ваших мыслей, желаний или поведения? Ассоциировалось ли самовыражение с унижением?

6. Уважительно ли родители обращались с вами? (Дополнительные вопросы: принимались ли во внимание ваши мысли, нужды и чувства? Признавалось ли ваше человеческое достоинство? Принимались ли всерьез ваши идеи и мнения? Относились ли взрослые с уважением к тому, что вам нравится и не нравится? Реагировали ли на ваши желания вдумчиво и опять-таки с уважением?) Побуждали ли неявным образом вас уважать себя, всерьез относиться к своим мыслям, упражнять свой ум?

7. Ощущали ли вы, что психологически видимы для своих родителей, что вас замечают и понимают? Чувствовали ли вы, что реальны для них? (Дополнительные вопросы: как вам кажется, прилагали ли родители искренние усилия, чтобы понять вас? Действительно ли вы интересовали их как личность? Могли ли вы разговаривать с родителями о важных вопросах, встречая заинтересованное, осмысленное понимание? Имелось ли соответствие между вашим представлением о себе и тем, что внушали вам родители?)

8. Чувствовали ли вы, что родители вас любят и ценят как источник радости? Или вы чувствовали себя нежеланной обузой? Ощущали ли вы ненависть с их стороны? Или к вам просто относились с безразличием? Прилагали ли родители усилия к тому, чтобы вы ощущали себя любимым?

9. Относились ли к вам родители справедливо и честно? (Дополнительные вопросы: прибегали ли родители к угрозам, чтобы контролировать ваше поведение, — угрозам немедленного наказания с их стороны, долгосрочных последствий для вашей жизни, наказания свыше, к примеру, что вы попадете в ад? Одобряли ли вас, когда вы поступали хорошо, или только критиковали за плохое поведение? Были ли родители готовы признавать свои ошибки? Или же это противоречило их позиции?) Ощущали ли вы, что живете в разумном, справедливом и вменяемом окружении?

10. Принуждали ли вас родители к дисциплине наказаниями или побоями? Был ли страх средством манипулирования и контроля?

11. Выказывали ли родители веру в то, что вы изначально хороший и способный? Или они считали, что вы сплошное разочарование, ни на что не годны, ничего не добьетесь и вообще плохой? Чувствовали ли вы, что родители на вашей стороне и поддерживают в вас самое лучшее?

12. Давали ли вам родители понять, что верят в ваш интеллектуальный и творческий потенциал? Или показывали всем своим видом, что считают вас тупым, неадекватным, бездарным? Чувствовали ли вы, что ваши ум и способности ценят?

13. Учитывали ли родители при анализе вашего поведения и успехов ваши знания, нужды, интересы и конкретные обстоятельства? Или ожидания и требования были завышены? Мотивировали ли вас считать свои желания и нужды важными?

14. Способствовали ли родительское поведение и манера общения с вами возникновению у вас чувства вины? Побуждали ли вас (явно или неявно) считать себя плохим?

15. Способствовало ли родительское поведение и манера общения с вами возникновению у вас страха? Побуждали ли вас думать не для того, чтобы приобретать ценности или чувствовать удовлетворение, но чтобы избежать негативных ощущений или неодобрения?

16. Уважали ли родители вашу интеллектуальную и физическую неприкосновенность? Уважали ли они ваши достоинство и права?

17. Говорили ли родители, что хорошо думать о себе, то есть обладать здоровой самооценкой, — это в ваших интересах? Или вас настраивали против того, чтобы себя ценить, и культивировали в вас смирение? Считалась ли самооценка в вашем доме хорошим качеством?

18. Внушали ли вам родители мысль о важности умения строить свою жизнь? (Дополнительные вопросы: объясняли ли вам родители, что люди, и вы в особенности, способны на великие дела? Создавали ли родители у вас ощущение, что жизнь может быть волнующей, захватывающей, настоящим приключением?) Предлагалась ли вам оптимистичная картина жизненных возможностей?

19. Культивировали ли в вас родители страх перед миром, перед другими людьми? Внушали ли вам, что мир полон зла?

20. Побуждали ли вас открыто выражать эмоции и желания? Или же поведение родителей и обращение с вами заставляли страшиться эмоционального самоутверждения и открытости, считать их неуместными? Поддерживались ли эмоциональная честность, самовыражение и самопринятие?

21. Считались ли ваши ошибки нормальной частью учебного процесса? Или же они влекли за собой насмешки и наказания? Учили ли вас без страха относиться к новым жизненным вызовам и урокам?

22. Культивировали ли в вас родители здоровое и позитивное отношение к сексу, к собственному телу? Или отношение было негативным? Или они вообще вели себя так, будто этого аспекта не существует? Ощущали ли вы поддержку при формировании счастливого и позитивного отношения к своему физическому существованию и развивающейся сексуальности?

23. Способствовала ли родительская манера общения с вами развитию и укреплению ощущения мужественности или женственности? Или вела к растерянности и подавлению? Если вы мужчина, формировали ли у вас родители ощущение того, что быть мужчиной желательно? Или женщиной, если вы женщина?

24. Внушали ли вам родители, что ваша жизнь принадлежит вам? Или вас заставляли думать, что вы просто собственность семьи и ваши достижения значимы лишь постольку, поскольку служат славе ваших родителей? (Дополнительный вопрос: обращались ли с вами как с «семейной собственностью» или как с самостоятельной личностью?) Помогали ли понять, что вы живете на Земле не ради того, чтобы отвечать чьим-то ожиданиям?

Стратегическое отчуждение

Многие дети проходят через опыт, который ставит громадные препятствия на пути развития самооценки. Это известно всем. Ребенок может считать мир своих родителей и других взрослых непостижимым и угрожающим. В этом мире эго вместо заботы встречает лишь нападки. Желание осознанности и эффективности всячески подавляется. После череды безуспешных попыток понять намерения, слова и поведение взрослых многие дети сдаются и, ощущая беспомощность, сами обвиняют себя в ней. Зачастую они испытывают ужасное, отчаянное, невыразимое чувство, что что-то совершенно неправильно со взрослыми, или с ними самими, или вообще с миром. Их чувство формулируется так: «Мне никогда не понять других людей. Я никогда не смогу делать то, чего от меня ожидают. Я не знаю, что правильно, а что нет, и никогда не узнаю».

Тот заслуживающий звания героя ребенок, который продолжает стремиться к пониманию мира и живущих в нем людей, со временем получает мощный источник власти над этим миром, несмотря на страдания и потрясения. Оказавшись в необычайно жестокой, подавляющей и иррациональной обстановке, он, без сомнения, чувствует отчуждение от многих людей в своем ближайшем окружении — и с полным основанием. Однако ребенок не будет отторгнут от реальности, не будет на самом глубинном уровне некомпетентным в жизненных вопросах или, по крайней мере, получит достойный шанс избежать подобной судьбы. Героизм осознания заключается в упорном стремлении к пониманию перед лицом препятствий.

Зачастую дети, получившие в ранние годы исключительно негативный опыт, вырабатывают собственную стратегию выживания. Я называю ее «стратегическое отчуждение». Это не уход от реальности, ведущий к психологическим расстройствам, но интуитивно отмеренное неучастие в неприятных сторонах семейной жизни или иных аспектах окружающего мира. Они каким-то образом знают: этот мир — еще не всё. Они твердо верят, что где-то существует лучшая, альтернативная реальность и когда-нибудь они отыщут туда дорогу. И в этом они упорствуют. Они откуда-то знают, что мать — не единственная женщина в мире, отец — не единственный мужчина, а их семьей не ограничиваются возможности человеческих взаимоотношений, потому и за пределами домашнего мирка существует жизнь. Это понимание не избавляет их от страданий в настоящем, однако не допускает, чтобы это настоящее разрушило их личность. Стратегическое отчуждение не гарантирует, что они никогда не узнают чувства беспомощности, однако оно поможет не зависнуть в этой беспомощности.

Мы восхищаемся такими детьми. Но, как родители, хотели быть предложить им более счастливый выбор.

Родительское воспитание как инструмент эволюции личности

Ранее я писал о ключевых идеях и убеждениях, сильнее всего влияющих на самооценку. Семья, в которой эти идеи находят поддержку и применяются взрослыми на практике, обеспечивает хорошие условия для формирования детской самооценки. Ребенок, воспитывающийся в рамках подобной философии, получает громадные преимущества в плане личностного развития.

Однако такие идеи и ценности усваиваются лучше всего, если составляют основу родительского поведения. Мы учимся тому, что видим на практике, и неважно, что мы по этому поводу думаем.

Давайте рассмотрим этот факт с иной стороны.

Почти любое важное дело можно использовать как инструмент развития личности. Работа способна стать средством персонального роста и развития, как и брак, и воспитание детей. Мы в состоянии превратить все жизненные задачи в духовную дисциплину, способствующую нашей эволюции. Мы можем взять на вооружение принципы, формирующие самооценку, и превратить рабочие обязанности в арену их приложения. Результаты помогут повысить и эффективность, и самооценку. Мы можем применить те же принципы к браку, и тогда отношения будут развиваться гармонично, а самооценка — расти. Мы можем применить принципы, способствующие росту последней, к взаимодействию с детьми.

Не нужно, чтобы дети видели в нас совершенство. Мы можем признавать свои поражения и ошибки. Это признание, скорее всего, пойдет на пользу самооценке всех членов семьи.

Если мы решим на 5 процентов осознаннее общаться с детьми (то есть осознаннее относиться к своим словам и реакциям), то что нам следует изменить в своем поведении?

Если мы будем культивировать самопринятие на высоком уровне, то что будем внушать своим детям по этому поводу?

Если мы будем с высокой степенью ответственности относиться к родительским обязанностям (вместо того чтобы винить супруга или самих детей), какой пример станем им подавать?

Если мы будем активнее отстаивать свои убеждения, станем целостнее, то какими методами будем учить детей искренности и неподдельности?

Если мы станем целеустремленнее, что узнают от нас наши дети о достижении целей и активной жизненной позиции?

Если мы станем целостнее подходить к родительским обязанностям, как это пойдет детям на пользу?

И если мы будем все это делать, то как именно послужим своим интересам?

Ответ на последний вопрос прост: поддерживая и формируя самооценку своих детей, мы поддерживаем и формируем собственную.

Назад: Часть III. Внешние влияния. Я и другие

Дальше: 14. Самооценка в школе