Глава 4

Бекс щурится опухшими от травки глазами и протягивает:

– Ого. Мы и в самом деле сейчас это посмотрим?

Стрелка часов давно перевалила за полночь. Мы сидим, уставившись на видеофайл. Он скопирован на рабочий стол моего компьютера и только и ждет двойного щелчка мышки. Я – за своим столом в футболке, заляпанной пятнами рвоты. Прощайте, последние намеки на сексуальное напряжение, которые еще могли бы пережить признание Бекс. Она примостилась на уголке моей кровати. Мне не очень-то хочется с ней разговаривать, но в то же время я не мог не поделиться с ней новостями о возвращении видео. Такой вот парадокс.

Видео нашло меня при помощи одного поклонника – Калвина из Кардиффа. Этот прожженный технарь захотел изучить видео внимательнее и успел вынуть его с сайта за то недолгое время, что оно там висело. Увидев мой онлайн-крик о помощи, он написал мне через сайт JackSparks.co.uk и прикрепил файл. Мировой мужик.

Бекс хмурится:

– Что с тобой, малыш? Я думала, ты больше обрадуешься этому видео.

– До сих пор не очень хорошо себя чувствую, – вру я, проглатывая злость на то, что она съезжается с полным обормотом вместо того, чтобы быть со мной.

Она кивает, скрещивает руки и поворачивается к монитору с нетерпеливым и требовательным выражением.

К тому времени, как ты, дорогой читатель, возьмешь в руки мою книгу, ты наверняка уже успеешь посмотреть это видео. В противном случае можешь найти его онлайн (Элеанор: Будь умницей, вставь сюда ссылочку). Но поскольку чтение книг заключается несколько в другом и еще потому, что кто-то здесь может оказаться слабовидящим, я собираюсь пересказать его во всех подробностях.

Итак, наш призрачный поезд отправляется в путь…

Видео снято в цвете, но в кадре столько черного, серого и белого, что запись кажется монохромной. Если судить по качеству, съемка была сделана в цифровую эру, но сложно сказать наверняка. Эту загадку, в частности, мне предстоит решить в ходе своего расследования, дамы и господа.

В кадре темно. Сцена освещена ровно настолько, чтобы разобрать происходящее. Разобрать – да, но не разобраться.

Мы видим коридор в каком-то подвале, а может, в котельной, а может, в котельной, которая находится в подвале. На протяжении всего видео слышится тихий механический гул. Единственный источник света – голая лампочка на шнурке, которая попадает в кадр на седьмой секунде хронометража. Лампочка покрыта копотью, и свет от нее идет потускневший.

Холодно – это понятно по пару изо рта оператора. Для простоты будем обращаться к нему в мужском роде. Ни картинка, ни звук ничем не выдают пола оператора, но давайте начистоту: любой женщине хватит ума не спускаться с включенной камерой в промозглый, темный жуткий подвал.

Камера снимает на высоте всего пары футов от земли. Она продвигается вперед медленно, вздрагивая на каждом шагу. Кажется, будто оператор ползет вперед на коленях. В паре шагов слева – стена из покоцанных, потускневших от возраста кирпичей. Впритык справа – противоположная стена в паутине труб, каждая по паре дюймов в диаметре. Они окрашены разными базовыми цветами, но краска почти везде пооблупилась. Трубы подбираются и убегают от допотопных пропыленных коробов со стрелками и циферблатами.

Впереди коридор уступает залитому темнотой пространству. Там же стена с трубами сворачивает вбок, и пока оператор приближается к этому углу, он держится близ стены, но, словно опасаясь неизвестности, замедляет шаг перед неизбежным поворотом. Теперь мы не только видим, но и слышим его дыхание, тонкое и прерывистое. Он явно напуган.

Дальше – пауза. Ты буквально чувствуешь, как он собирается с духом. Ты буквально слышишь, как он дует в штаны от страха. (Элеанор: Думаю, позже я сам выберу один из этих вариантов. Какой выберет наша мадам Скромность – и так понятно…)

Потом он снова начинает ползти, приближаясь к повороту.

Но вы не переживайте: видео на этом не заканчивается. Это была бы чудовищная досада. Нет, впереди у нас еще добрых тридцать секунд.

Сохранивший, видимо, толику здравого смысла оператор не ныряет за угол резко. Нет, он высовывается миллиметр за миллиметром. Да и как знать, может, он вообще сперва высунул из-за угла одну только камеру: голова отдельно – объектив отдельно. Так бы поступил лично я, и неважно, что я не верю в привидений.

Камере не сразу удается сфокусироваться на плохо освещенном и мутном предмете съемки. В конце концов картина перед нашими глазами вырисовывается. В этот момент ее видит и оператор. Он резко ахает, и камера у него в руках дрожит.

Следующие несколько секунд слышно только механический гул, который, судя по всему, раздается из генератора.

В центре сцены – два человека. Один распростерт на полу, второй – стоит.

Во всяком случае, мне кажется, что на полу – человек. Густая тень скрывает из виду его фигуру. Мы видим руку, ладонь, общие человекоподобные контуры тела – и все. Может, это вообще манекен или пугало. Но все-таки кажется, что это настоящий человек, распростершийся на животе и совершенно неподвижный, и в кадре видно только верхнюю часть его туловища.

А вот у второго человека, как я уже пытался объяснить Бекс, наоборот. Он стоит над телом первого, и камера позволяет увидеть только его ноги. Судя по их позиции, человек отвернут от камеры. Он бос. Его ноги в слабом освещении кажутся совсем черными и… как будто прозрачными. Их видно насквозь, в лучших традициях привидений. Ноги медленно скрываются из виду и появляются снова, как мерцающие огоньки на елке, которые никогда не гаснут до конца и никогда не обретают плотность. Очень неожиданный эффект, от которого сразу становится не по себе.

Опереатор, похоже, того же мнения, потому что он шепчет:

– О боже… вот оно.

Кроме этих четырех слов, он больше ничего не говорит за все время. Его голос – это тишайший шепот, который можно расслышать, только если выкрутить громкость на всю катушку, поэтому вычислить его пол все-таки невозможно – я, по крайней мере, не смог.

Камера заныривает обратно за угол – оператор, наверное, испугался, что его услышали. Правая половина экрана загораживается вертикальным отвесом стены.

А там, дальше в подвале, ноги остаются неподвижны. Они продолжают упрямо и размеренно мигать, то стираясь, то возникая вновь.

Удостоверившись, что он все же не выдал своего присутствия, оператор возвращает камеру в прежнюю позицию, дальше от стены.

Улучив самый подходящий для этого момент, который по достоинству оценили бы даже такие мастера жанра, как Бела Лугоши и Кристофер Ли, фигура в помещении начинает медленно, страшно медленно поворачиваться.

Наш герой, кажется, не сразу догадывается, что ноги меняют положение, по дюймику разворачиваясь в его сторону. Возможно, его глаза, в отличие от объектива, прикованы к фигуре на полу.

Можно точно сказать, когда он замечает происходящее. Целых три секунды камера снимает только дерганые мазки кирпича, труб, морозного дыхания и больше ничего, пока оператор сосредоточенно удирает оттуда.

Камера останавливается, хотя изображение продолжает трястись, и мы видим угол, от которого мы пятимся прочь, задом наперед и, вероятно, ползком на заднице.

Что-то быстро вышмыгивает из-за угла.

Видно только болтающиеся в воздухе инфернально-черные ноги, в то время как это нечто летит на нас.

Оператор не кричит. Его пересохшие голосовые связки издают только хрипы. Как будто они не в состоянии озвучить уместную реакцию и испускают дух, так сказать. Камера дрожит и бьется в конвульсиях, дергается вправо, на мгновение выхватывает беспорядочно проложенные трубы…

На этом видео заканчивается.

Я не упомянул только одного: на протяжении видео звучит еще три слова, помимо «О боже, вот оно». Я бы предположил, что эти три слова были наложены впоследствии, а не прямо во время записи. Они произнесены без особой интонации голосом, похожим на юный женский, с южным акцентом откуда-нибудь из Испании или Италии. Голосом, довольно схожим с голосом Марии Корви. Но это точно не она, любители страшилок, так что не радуйтесь раньше времени.

На первой секунде видео голос говорит:

– Сатанахия.

Ровно на середине видео, на отметке в двадцать две секунды, голос говорит:

– Мания.

И буквально за секунду до окончания записи голос говорит:

– Баракиял.

Бекс ерзает на краешке кровати, потирая голые руки:

– Вот черт. Я вся в мурашках.

Я раздавлен: вон он, идеальный повод для того, чтобы обнять напуганную пьяную девушку. Но нет. Потому что Лоуренс. И рвотные пятна. Жизнь – боль.

– Ну да, – говорю. – Лучшее видео с призраками, что мне доводилось видеть. Отличная работа.

– Стоп, то есть… ты думаешь, это подделка?

Желчь в моем голосе удивляет даже меня.

– Бекс, ты что, забыла, с кем разговариваешь? Нет, ну я не спорю, кого-то это наверняка проведет…

– А эти прозрачные ноги… да это привидение!

– Да боже мой, женщина! Тебе не кажется, что как-то уж все слишком удачно совпало?

– Только давай без этого тона, придурок.

– Все это слишком… как в «Ведьме из Блэр». Когда в самом конце происходит что-то страшное, камера сходит с ума, затемнение, конец.

– Ну, справедливости ради, если бы на меня из-за угла вылетело привидение, мне тоже было бы не до того, чтобы продолжать съемку. Я бы резко потеряла интерес к качеству картинки.

Она так раздражает меня и сбивает с толку. Смешит и разбивает сердце. Пока мы спорим, я заново загружаю видео на свой канал и публикую новости: «Видео вернулось! Кому-нибудь известно происхождение этого хоррора? Пишите на [email protected]: [ссылка]».

– Минуточку, – говорит Бекс. – Это же не ты сам снимал?

Я бросаю на нее через плечо сердитый взгляд.

– Я на всякий случай уточняю, – оправдывается она. – Давай посмотрим еще раз!

– Я устал, – говорю я, не поддаваясь импульсу пересматривать с ней видео до рассвета. Делать с ней что угодно до рассвета. Считать загогулины на потолке. Сортировать булавки по размеру.

Она нехотя встает и проходит мимо, вяло переставляя ноги, как лунатик. Дает мне пять на прощание и растворяется в темноте. В комнату, которая вскоре станет или опять моим кабинетом, или домом для очередного бессердечного квартиранта, который будет оставлять повсюду свои колкие записочки.

Я забыл спросить, что она думает об этих «Сатанахии», «Мании» и «Баракияле», но, погуглив, я выясняю, что был прав и все это – имена демонов ада. Ну думать бы сейчас о том, что это хороший повод для разговора с Бекс. Но нет, дважды и трижды нет, нельзя идти на поводу у этого порыва. Нужно отстраниться от Бекс – так будет правильно. Все на земле преходяще, и видит бог, она многое потеряла.

Я достаю из-под стола бутылку виски, из ящика – давнишнюю пачку сигарет и засыпаю в кресле за пересмотром видео.

Только наутро я, кажется, как следует рассмотрел это видео. В Хэллоуин я выпил лишнего и по беспечности смотрел с экрана телефона. Прошлой ночью я выпил лишнего и думал о Бекс. Но утро вечера мудренее, и вот я трезв, хоть мучаюсь сушняком и покрыт хлебными крошками, и видео играет новыми красками. Я думал, что, может, трезвость мысли скажется и на остроте впечатлений, но эффект остается неизменным. Я замечаю все новые детали. Например, очертания двери в дальней стене котельной – вход в старинную шахту лифта. Там есть два небольших окошка, и каждые несколько секунд в них мелькают старинные механизмы. Отсутствие кнопки на стене у лифта указывает на доавтоматическую эпоху – не позже пятидесятых.

План действий таков: первым делом изучить видео вдоль и поперек в поисках улик, выдающих его происхождение, и для этого – отыскать эксперта, который помог бы с анализом. Как бы крут ни был Калвин из Кардиффа, айтишник едва ли способен предложить что-то интересное в этом отношении. Он говорит, что разрешение видео сложно определить, потому что YouTube перекодирует все загруженные видео.

– Но рискну предположить, что снято было не больше нескольких лет назад, скорее на телефон, чем на ручную камеру. Но слишком дерганое, так что сто пудов не GoPro.

Мне не сидится на месте. Паспорт ерзает на столе, так и рвется в бой. Порывом поскорее уехать я отчасти обязан Бекс, которая не прекращает разгуливать по дому в нижнем белье и с закрученными в полотенце волосами. Тогда я пускаюсь в плавание по волнам соцсетей:

«Народ! Расскажите-ка мне, где обитают самые жуткие полтергейсты, но С НАУЧНОЙ ТОЧКИ ЗРЕНИЯ. Любую точку мира. Жгите!»

Поток предложений не прекращается до конца дня. Меня приглашают во все уголки планеты, и я очень скоро убеждаюсь, что в мире существует нереальное количество кружков, посвященных сверхъестественному. Одна такая компания, «Брашов Инкорпорейтед», базируется в Трансильвании и уверяет, что ими найден самый настоящий череп графа Дракулы, захороненный в древних руинах. Принимая во внимание, что граф Дракула – литературный персонаж, я со всем уважением отказываюсь от приглашения приехать и пощупать находку своими руками. Они возражают мне тем, что имели в виду самого Влада Цепеша, реальную историческую личность, который и стал прототипом графа Дракулы Брэма Стокера и которого-де самого звали Дракулой. Тогда я спрашиваю, с какой стати череп реального человека будет интересен тому, кто охотится за сверхъестественным. Переписка заходит в тупик. На что только люди не пойдут ради привлечения внимания – так одержимы популярностью, что голову теряют.

Из Америки мне пишут, что некая группа под названием Паранормальный Голливуд готовится к реконструкции некого Эксперимента Гарольд, который имел место в семидесятых. Я не вникаю в подробности, но суть там такова, что они хотят убедиться, сможет ли человеческий мозг воззвать к жизни привидение. Ну и, разумеется, они хотят, чтобы Джек Спаркс принял участие. Штука вообще довольно любопытная, уж точно кроет череп Дракулы, но какая-то слишком эзотерическая. Повторюсь: не верю я, что человек может без помощи наркотиков навоображать себе призраков. К тому же я тут хочу дать людям шанс убедить меня в существовании настоящих привидений, духов мертвых, а не галлюцинации мозга, так что я желаю лидеру группы Астралу всего наилучшего и открываю очередное письмо…

…которое оказывается угрозой взлома от какого-то хрена по имени Оскар. Оскар такой смельчак, что использует зашифрованный почтовый адрес. С экрана литрами льется желчь: «Только дурак станет писать о том, во что он не верит. Дьявол у тебя повод для шуток? Ты бы лучше задался вопросом, Джек Спаркс, что дьявол думает о тебе. – И наверняка потому, что мама позвала его баиньки, Оскар завершает письмо словами: – Ты обидел многих в хакерском сообществе, Спаркс. Мы тебя ПРИЩУЧИМ».

Оставляя в покое смешных и беспомощных интернет-троллей с их погремушками, никакие приглашения меня не соблазняют. Сплошное «ля-ля-ля, почитайте мой блог», «жу-жу-жу, у меня докторская степень по барабашкам». После многочасовой бомбежки сообщениями от хитровыделанных торгашей и пиарщиков электронных книжек я решаю, что полезнее будет покопаться в косвенных рекомендациях. Я обращаю на них пристальное внимание.

Одно название бросается в глаза чаще остальных.

Гонконгскую квартиру Шерилин Честейн разыскать оказывается непросто, даже имея под рукой адрес и гугл-карты. Не сомневаюсь, что это продуманный ход с ее стороны, так как с ее родом деятельности она должна притягивать больше психов, чем Докинз или даже я. Дважды мне приходится звонить, чтобы уточнить маршрут. Оба раза она дает указания деловитым отрывистым тоном, не разбрасываясь лишними словами.

Точно так же, как видеоролику удалось произвести на меня впечатление отсутствием показухи, Шерилин Честейн привлекла меня тем, что предоставила разрекламировать себя другим. «Тебе стоит пообщаться с SChastainReal, – порекомендовал среди прочих MightieAtom6 из Нью-Джерси. – Она направит тебя в нужное русло и не даст запороть книгу». Ну, спасибо за совет, MightieAtom6, хотя я и сам не позволяю себе допускать ошибок (плюс-минус пара грамм дореабилитационного кокаина).

Сайт у Честейн строгий и выдержанный. В краткой биографии сказано, что она выросла в австралийском городе Перте в семье местного юриста и художницы-француженки. Остальной текст посвящен ее наемной работе в качестве боевого мага. Да, вы не ослышались: боевого мага. Никогда раньше не слышал о боевой магии, но звучит так претенциозно, что нельзя было не разведать поподробнее.

Знойная жара гонконгского лета осталась далеко позади, и в воздухе стоит терпимая прохладца, хотя для меня здесь все равно слишком душно. Я обливаюсь потом, маневрируя по шумным и буйно раскрашенным улочкам, где на прилавках чего только не продается. Каждая улица подчинена своей теме: с улицы, где продают золотых рыбок, можно свернуть на улицу, где продают туфли, а оттуда – на улицу, где продают электронику. Меня окутывают облака ни с чем не сравнимых ароматов, которые встречаются только в Китае и Чайнатаунах по всей планете. С трудом верится, что местные гастрономические точки на открытом воздухе (дай пай дон) теряют свою популярность, ведь они восхитительны. Как это свойственно городам-небоскребам, Гонконг заставляет чувствовать себя мышкой, суетящейся в высоченном лабиринте, но виды, вкусы и запахи стоят этих жертв.

То и дело телефон у меня в руке вибрирует, сообщая об очередном письме в ящике, который я завел для сбора информации о видео. Пока что четыре из десяти таких письма написаны теми, кто утверждает, что снимали его лично они. Это едва ли возможно, если только они все не состояли в одной съемочной команде. Я отвечаю только тем из них, кто звучит наиболее правдоподобно и не оформляет свое признание идиотским интернет-сленгом. С ними я общаюсь осторожно, не говоря ничего конкретного, прошу рассказать мне еще немного и еще немного… и жду, пока они оступятся или просто перестанут отвечать. Я, с одной стороны, не хочу закрывать глаза на потенциально важную информацию, но, с другой, теперь я понимаю, как тяжко детективам иметь дело с полоумными, когда те каются в убийствах, которых не совершали.

Видеоролик разбередил фантазии людей, и моя аудитория в итоге выросла на двенадцать тысяч пользователей. Рассказывая о видео в своих блогах, ребята или описывают его как первую неподдельную запись паранормального явления, или беспощадно изобличают его как фальшивку. Золотой середины нет. Кто-то опрометчиво и нагло заявляет, будто я сам сфабриковал его. Тут, наверное, во многом виноват факт, что ролик впервые возник на моей странице, но это не дает права типам из мусорных изданий вроде CrazyHotBuzz.com писать: «Глупое и явно сфабрикованное видео стало последним тузом, припасенным в рукаве охочего до общественного внимания Джека Спаркса. Мы, во всяком случае, на это надеемся». Можно подумать, мне есть дело до того, что думает обо мне шайка легкомысленных хипстеров. Пусть себе тявкают. (Элеанор: Я писал тебе и Мюррею об этом инциденте, но не получил ответа – так вот пусть наши юристы заставят их СРОЧНО удалить этот пасквиль!)

Я прохожу мимо курительных заведений, и, кажется, одного этого хватит, чтобы провалить тест на наркотики. Я сбрасываю телефонный звонок, и звонящий оставляет голосовое сообщение. Уже третье от Астрала из Паранормального Голливуда с момента моего отказа. Не понимает человек слова «нет». Откуда у него вообще мой номер? Он безостановочно зовет меня пообщаться на том или ином сайте, и в приглашениях с каждым разом сквозит все больше скрытой агрессии. Первое сообщение на автоответчике порадовало слегка хиппарским калифорнийским акцентом: «Я бы советовал как следует обдумать ваше решение. Поверьте мне, Джек, на слово, наш эксперимент не стоит игнорировать». Я хмыкаю под нос и слушаю его последнее сообщение, где он парирует: «Прошу, окажите мне любезность перезвонить, если для вас это не составит большого труда. И раз уж вы отправились с визитом к Шерилин Честейн, поинтересуйтесь у нее заодно, каков статус нашей многоуважаемой группы в паранормальном сообществе. Благодарю».

Что может быть печальнее сердитой учтивости?

Но потом я слушаю следующее сообщение («Похоже, мы съедемся раньше, чем я думала – как насчет следующей недели?») и вздыхаю с облегчением, когда, завернув за угол, обнаруживаю указатель с улицей Шерилин Честейн.

Я снова задумываюсь: чего именно я пытаюсь добиться? Честейн – уважаемая и солидная фигура в «паранормальном сообществе», как выразился Астрал, так что я не прочь выслушать ее мысли насчет аутентичности или неаутентичности видео. Это никогда не помешает. Еще мне интересно, вдруг беседа с ней, какое-то понимание ее деятельности, добавит парочку гипотез в мой УЖАСТИК Спаркса. Пообщавшись с одним из передовых боевых магов мира, не найду ли я третьего возможного объяснения тому, почему люди видят привидений?

Нажатием кнопки Шерилин Честейн впускает меня в подъезд, и я поднимаюсь на седьмой этаж. Она открывает мне дверь и с сомнением на лице морщит нос. С моей-то репутацией, можете возразить вы, правильно делает. Но потом она медленно оттаивает. По иронии судьбы, она немногословна, когда объясняет железобетонные факты, но как только речь заходит о бездоказательной потусторонней тарабарщине, ее не заткнуть.

Говорит она с западноавстралийским акцентом, с легким налетом французского. В свои пятьдесят с небольшим (на глаз) в ней метра полтора роста (без каблуков). Торчащие во все стороны перья фиолетовых волос выдают в ней затянувшуюся фиксацию на Сьюзи Сью. Сложно не представлять ее в роли хоббита, тем более что она окружена артефактами, как будто сошедшими со страниц Толкиена. Она одета в простые джинсы и футболку в тон шевелюре – а жаль, я-то рассчитывал на какую-нибудь мантию, расшитую волшебными символами.

Черепам на ее полках несть числа. В основном они принадлежали животным – собака, кот, вроде какая-то выдра, разные птицы. Увы, ни Дракулы, ни Влада Цепеша, хотя одна человеческая черепушка в галерее все же присутствует.

– Не бойтесь, – говорит Честейн, ставя чашечку китайского чая на столик у дивана, который я увлажняю своим потом. – Я достала это строго по легальным каналам. Наследники были не против.

У нее полно книг, среди которых попадаются такие названия, как «Принцип семи ветров», «Милый адский котел», «Извечное падение человека» и – да, оно самое, уже знакомое нам «Я и Сатана» пера Примо Ди Стефано. Это меня даже удивляет: с каких пор католики и боевые маги – одного поля ягоды? Ди Стефано, без сомнения, захотел бы сровнять это место с землей. Разве Честейн, будучи ведьмой, или кем она себя мнит, не должна испытывать аналогичных чувств по отношению к католическим святыням? Отвечу коротко – нет. Почему – должно проясниться в ходе нашей беседы.

Повсюду стоят штабеля склянок, чаш, флаконов и пробирок. Одни полны мутными жидкостями таких цветов, которые я никогда не встречал в реальной жизни. В других хранятся мертвые (хочется верить) существа, погруженные в сомнительные бальзамы. Классические ведьмовские финтифлюшки. Интерьер же в квартире на удивление спокойный и лишенный готических тонов. Впрочем, Честейн не скрывает, что она просто планирует продавать квартиру.

– Мне нравится переезжать, – признается она.

Договориться о встрече с ней оказалось на редкость легко. Она ответила на мое письмо всего через несколько часов. Понятно, что глава в новой книге Джека Спаркса едва ли повредит ее репутации и, следовательно, ее карьере. Хм, может, приоритеты католиков и боевых магов не так уж и противоположны, если подумать.

Мы размещаемся на ее небольшом, но симпатичном, заросшем зеленью балконе. С него открывается вид на бухту, усыпанную лодками всех мастей, от нищих джонок до яхт миллионеров. Протянулась бледно-голубая лента моря, тронутая лишь стремительной тенью парапланериста, болтающегося под матерчатым желтым крылом параплана. Нет, Честейн не возражает, если я буду курить, она даже ставит передо мной причудливо изогнутую пепельницу, но тут же зажигает палочку с благовониями, чтобы «нейтрализовать воздух». В общем, примерно этим она и занимается по жизни, только в других масштабах.

Вслух я задаюсь вопросом, насколько редко встречаются боевые маги-женщины.

– Мы есть, – отвечает она, развалившись в кресле и закинув ноги на перила балкона. – И зачастую мы круче любого мужика. У нас, видите ли, есть преимущество в виде менструального цикла. Если где-то есть кровь, это наша специализация.

Мне, наверное, не стоит удивляться агрессии в ее тоне, в конце концов, слово «боевой» упомянуто в ее профессии. Когда я пытаюсь вычленить различие между боевыми магами и экзорцистами, она скармливает мне уместную спортивную метафору:

– Если экзорцизм это дзюдо, то боевая магия – джиу-джитсу. – Мне это мало помогает, так что Честейн уточняет: – Экзорцизм формальнее и неторопливее. Скука, короче, если хочешь правду-матку. Ты и сам знаешь, раз писал об этом, да еще так дерзко.

Она замолкает, чтобы оценить мою реакцию. Я молчу, и она спрашивает:

– Что стало с той девочкой? С итальянкой?

Я говорю, что вся история оказалась постановкой. Так что Мария и ее мать наверняка в полном порядке и богаче на пару благословенных католических монет. Честейн мне не верит, и я увожу ее от этой темы:

– Боевая магия равноценна уличным боям: стремительнее и жестче обычной. Ситуация, в которой приходится прибегнуть к боевой магии, не терпит промедления. Действовать нужно напористо и результативно.

Честейн говорит, что они с ее партнершей (боевой партнершей – хотя кто их знает) Фан часто имеют дело с людьми из разных уголков мира, в которых «угодило проклятие».

– Проклятие, как правило, можно снять. Или, например, клиентам часто кажется, что в их доме обитают призраки. Мы постоянно проводим домашние зачистки, избавляем стены от негативной энергии. Ну-ка, не забывай пользоваться пепельницей.

Я машинально стряхиваю пепел. Мое сердце упало на словах «проклятие» и «призраки», а уж при упоминании «негативной энергии» оно вовсе оборвалось. Пристраивая пепельницу у себя на коленях, я спрашиваю:

– Что значит «негативная энергия»?

Но Честейн считает, что слова говорят сами за себя.

– Это энергия, – объясняет она как маленькому, – и она негативная. Люди придумывают сотни имен для окружающих нас явлений. Я вот зову это ци. Негативные события создают дурные ощущения, неуют. Они могут сказываться по-всякому: у человека может испортиться настроение, его может стошнить.

– И что конкретно вы делаете, чтобы очистить дом от… негативной энергии?

Она хватается за подлокотник кресла и выталкивает себя из него. Деревяшка скрипит.

– Ты надолго в городе? Мы выезжаем к клиенту в пятницу на остров Лантау. Я узнаю, может, они не будут против, чтобы и ты к нам присоединился. Есть вещи, которые нужно увидеть собственными глазами. Об этом ведь твоя книга?

Я киваю:

– Она о незашоренном подходе к сверхъестественному.

Она смотрит на меня из-под налитых век, изучает меня.

– Отчего же мне кажется, что ты уже нацепил шоры и забаррикадировался ото всего? Ты заранее сделал выводы.

– Если бы я что-то увидел своими глазами… какое-то неоспоримое доказательство…

Жестом она обрывает меня.

– У тебя это на лице написано. Руки скрещены, напряжение… Ты хочешь побыстрее закончить со мной и переключиться на очередного простофилю.

– И кто из нас заранее делает выводы? – возмущаюсь я. – Я с вами закончу, если вы будете этого заслуживать.

– Ерунда. На дворе эра убежденности, дружок. Все так путано и непредсказуемо, что люди мертвой хваткой цепляются за эти… эти… дрейфующие льдины собственных мнений. Им страшно обнажать свои сомнения, особенно перед самим собой. Это до добра не доведет.

Тут уже я хмыкаю:

– Не доведет до добра? То, что у людей есть свое мнение?

– Люди перестали разговаривать. Они только обмениваются своими убеждениями, как пулеметной очередью. Когда ты последний раз видел, чтоб человек написал в своем блоге: «У меня еще нет мнения по этому поводу, но я сообщу, когда оно у меня появится»?

Выдав эту пылкую речь, она смягчается:

– Но главное, я рада, что ты пришел ко мне в начале этого своего пути.

Не заостряя внимание на ее снисходительном отношении к «этому моему пути», я спрашиваю, почему она так говорит.

– Ты ступил в этот совершенно новый мир с закрытыми глазами и сердцем. Рано или поздно что-то непременно напугает тебя до инфаркта, даже если ты не будешь в это верить. Так что мой тебе совет: научись управляться со своим страхом. Я научилась абстрагироваться, мне это необходимо в работе, но это пришло с опытом и навыком.

Меня подмывает спросить, во сколько мне обойдется такой бесценный совет, но она явно распознает издалека любой сарказм. Тогда я спрашиваю ее мнения по поводу видео. Кажется ли оно ей настоящим? Щекочет ли какие-то, кхм, мистические уголки сознания?

Она признается, что так и не видела запись, надевает очки, защищаясь от солнца, и пристраивает планшет у себя на коленях. Я отвечаю на ее вопрос, как называется ролик на сайте: «Откуда взялось это псевдопаранормальное видео?» Пока она щелкает пальцем по экрану, добираясь до видео, я наблюдаю за парапланеристом, который снижается у берега и кубарем приземляется. Слишком круто зашел на посадку – самоуверенность подвела.

Я дошел до той точки, когда мне даже не нужно смотреть видео вместе с ней. За сорок восемь часов, прошедших с той минуты, как видео вернулось в мою жизнь, я успел выжечь его у себя на подкорке. Я не знаю, сколько раз успел пересмотреть его за шестнадцать часов перелета до Гонконга на командировочные от «Эрубиса». Я выучил каждое движение оператора. Каждый его вдох, каждый скачок камеры, я наблюдал за ним, как пелось в песне группы Police.

И пусть я не слышу начального «Сатанахию», отмечающую экватор «Манию» и финального «Баракияла» (не говоря и об операторском «О боже, вот оно»), я все равно могу догадаться, что именно видит на экране Честейн в каждый конкретный момент. Мысленно я представляю полупрозрачные ноги, как они поворачиваются к камере, и точно знаю, сколько времени у них на это уходит. Когда-нибудь я возьму интервью у того, кто придумал этот грамотный и элегантный спецэффект с угасанием. Даже если ему это и не придется по душе.

Шерилин Честейн (наверное, слишком рано называть ее «Шер»?) смотрит видео молча. Выражение лица не выдает ее мыслей, хотя морщинки на лбу становятся глубже, когда оператор сворачивает за угол и снимает мрачное таинство.

Даже после кульминационного «Баракияла» она молчит. Только делает глубокий вдох, как будто на целых сорок секунд забыла, как это делается. А потом, как я и предполагал, нажимает кнопку воспроизведения заново.

Пока она раз за разом пересматривает видео, я курю сигарету за сигаретой, прикуривая новые от предыдущих, чтобы не расходовать газ в «Зиппо». И зачем только я вернулся к этой гадкой привычке? А, ну да. Бекс.

Наконец Честейн откладывает планшет в сторонку.

– Ага, – изрекает она. – Плохо дело с твоим видео.

Я захожусь кашлем, гашу наполовину недокуренную сигарету в пепельнице и выгибаю бровь:

– Так вы думаете, оно настоящее?

Тоже мне, удивила.

– Не могу утверждать наверняка, – поправляется она. – Да мне это и вредно, знать наверняка. Но в данную секунду… да, думаю, настоящее. Никогда подобного не видала.

– Что наводит вас на мысли о том, что оно настоящее?

Уже задавая этот вопрос, я знаю ответ: она сама верит в эту дребедень, и ее карьера идет в гору, когда другие люди тоже верят в эту дребедень. Как и все без исключения на этой безбожной планете, или врет она, или врут ей.

Честейн успокаивается, поглаживая себя между ключицами.

– У меня дурное предчувствие, Джек, – говорит она, впервые называя меня не «дружком», а по имени.

– А поконкретнее никак нельзя?

Она нервно бросает взгляд на планшет.

– Мне нужно изучить его внимательнее.

– А как насчет трех слов в начале, середине и конце? Не там, где «о боже», а «Сатанахия», «Мания»…

Она смотрит на меня, потом смотрит сквозь, потом – мимо, бог знает что перед собой видя, о чем-то соображая.

– А какое, говоришь, было третье слово? – спрашивает она осторожно, не знаю почему.

– «Баракиял». Как вы думаете, к чему они?

Она опускается с небес на землю и пишет что-то в блокноте.

– Позже поговорим. Пока могу только посоветовать не искать тех, кто его снял. Просто выкинь из головы.

В отдалении накатывает на берег море. Неотвратимой, неукротимой волной.

– Этот ролик – центральное звено всей книги, – говорю я. – Стержень. Стоит мне доказать, что это постановка, и все, что есть в Интернете менее убедительного, рассыплется, как карточный домик.

– Вот что для тебя важно, – замечает она тихонько, снова изучая меня. – Отдернуть занавес и изобличить все вокруг. Ты хочешь, чтобы было, как в «Волшебнике страны Оз». Зачем это тебе, а, Тотошка? Как сам думаешь?

То Скуби-Ду, то теперь вот Тотошка… Почему женщины вечно сравнивают меня с вымышленными псами? Я даже смеюсь на это в голос – практически подвиг, в моем-то состоянии после перелета. Мои мысли путаются и цепляются за другие ее слова.

– Разве так уж плохо быть в чем-то убежденным?

Она забирается в кресло с ногами и прячет их под себя. А эта мисс Честейн на удивление гибкая и вовсе не лишена сексуальной привлекательности.

– А, – восклицает она с энтузиазмом, как будто собирается пуститься в долгий рассказ, и мне становится тревожно. – Слышал когда-нибудь о Роберте Антоне Уилсоне?

– А то. Известный был сатанист.

– Нет, Джек, не он. Ты имеешь в виду Антона ЛаВея.

– А вы уходите от вопроса.

Она цокает языком:

– Вот тут ты ошибаешься. Хотя, как знать, может, и нет. А Роберт Антон Уилсон, к твоему сведению, даровал этому миру модельный агностицизм.

Я понятия не имею, что такое этот модельный агностицизм, но чувствую, мне он не понравится. И верно: этот Уилсон, как вкратце объясняет Честейн, заявил, будто человеку вредно всю жизнь цепляться за одну систему верований. Он утверждал, что мы должны быть готовы в любой момент переменить свои убеждения и все мировоззрение. Уилсон как-то охарактеризовал веру как «гибель интеллекта». Я говорю Честейн, что это немного оправдывает его в моих глазах, так как в отношении религии это точно работает.

– Это работает в отношении всего, не исключая и науку, – парирует она, наслаждаясь моими мучениями. – Перефразирую Боба и скажу, что никакую модель Вселенной нельзя ни принимать полностью за истину, ни категорически отрицать.

– Наука надежна, как кремень, уж извините, – возражаю. – А прыгать с кочки на кочку, менять свои убеждения направо и налево – это трусость. Человек должен верить во что-то одно – в науку и только в науку. Потому что наука имеет дело с конкретикой – осязаемым, зримым миром. В отличие от вашего… – я небрежно обвожу рукой безделушки, которые задают тон квартире Честейн, и чувствую, что в ней начинает закипать раздражение.

– А как же бозон Хиггса, – напоминает она. – Разве его можно увидеть или потрогать? – Когда я вынужден уступить ей в этом, она продолжает: – Незрим для глаза. И тем не менее дорогостоящие исследования установили его существование. Квантовая физика, как тебе должно быть известно, давно задается вопросом о роли сознания во Вселенной. Если бы мы бросили столько сил на изучение мира мертвых, сколько бросаем на создание оружия, которое пополняет мир мертвых, мы бы знали гораздо больше о жизни после смерти.

– Смерть есть смерть, мисс Честейн.

– Ты об этом и понятия не имеешь, – говорит она, рывком снимая очки. – Как и я, модельный агностик.

Я закуриваю очередную сигарету. Она раскуривает очередные благовония.

– Так что хотя бы в этом мы с тобой похожи, Джек. Пей чай. Стынет.

– Вы же понимаете, что наука опровергла бы ваше понятие о «позитивной» и «негативной» энергии в два счета, да?

– О, я обожаю науку! – восклицает она, как будто мы сплетничаем о любимой маразматичной тетушке. – Но это лишь обобщение базовых принципов греческой грамматики. Всю эпоху Просвещения мы только и делали, что заново открывали то, что знали еще древние греки. И поскольку Просвещение было так зациклено на греко-римских учениях, целые пласты знаний не были затронуты вообще.

– Пробелы – это естественно. Но когда эти пробелы заполняются, мы расширяем существовавшие до той поры рамки. Это не значит, что… я не знаю, с неба вдруг посыплются вурдалаки и гоблины.

– Ты не можешь этого знать, – полагает она ошибочно. – Наука – это наука, философия – это философия, и они никогда не пересекутся. Я так скажу: науке хорошо удается объяснять мир по частям.

– Ей прекрасно удается объяснять мир и соединять его части воедино.

– Наука редуктивна. Ты берешь вещь и упрощаешь ее. Препарируй овцу сколько угодно – это не поможет тебе создать настоящую овцу. Науке всегда удается объяснить составные части, но она не видит картины целиком.

– Но мы уже сделали овцу, – говорю я, хмурясь от сигаретной головной боли. – Клонировали.

– Не-а, – она убежденно мотает головой. – Это не созидание с нуля. Это не настоящая овца. Это самым буквальным образом копирование уже существующего, созданного… создателем, кем бы он ни оказался.

– Не было никакого Создателя, – возражаю я. – Кроме большого взрыва и эволюции.

– И все-таки, – она хлопает руками себя по ногам, и по ее шее начинает расползаться румянец, – ты не знаешь этого наверняка. Может, бог и есть, может, и нет. Случаи клинической смерти указывают на наличие какой-то жизни после смерти. Но вам, проклятым атеистам, нужно непременно выползти со своими агитками – и мы возвращаемся в эру убежденности. Вы решили, что жизни после смерти нет, потому что это не вписывается в ваше сегодняшнее мировоззрение. И вы даже не понимаете, что это стагнация похлеще Свидетелей Иеговы.

– Мы изучаем доказательства, – говорю я, сильно недовольный сравнением со Свидетелями Иеговы. – И основываясь на них…

– Если что-то бездоказательно, – перебивает она, начиная терять самообладание, – еще не значит, что это автоматически ошибочно. Это значит только то, что наука не может это опровергнуть. Какое бахвальство, заявлять, что все, не доказанное наукой, по определению – выдумка. Вы считаете себя такими всезнайками…

– Вовсе нет, – возражаю я, тоже не на шутку рассердившись. – Но мы не собираемся пускать коту под хвост многовековой прогресс, чтобы всерьез заниматься вашими бреднями из темных веков.

Так мы и препираемся, пока Честейн не испускает вопль, вскидывает руки в воздух и безжизненно опускает их вниз.

– Чудная, видно, будет книга, – замечает она и напоминает мне о Бекс. – Колесишь по планете, ни во что не веришь. Впрочем, я недавно читала книгу об атеизме, написанную верующим христианином. Почему бы и неверующему не написать о вере?

– Что ж, спасибо за разрешение, – говорю я, не в силах сдержать желчь.

Она слабо смеется, и на балкон опускается тишина. Все слова, которыми мы бросались друг в друга, как снарядами, скопились под ногами пожухлыми листьями. Волны продолжают набегать на берег, постоянные и чистые. Можно смело сказать, что Честейн обманула мои ожидания и оказалась отнюдь не какой-то архаичной колдуньей. Не могу сказать, что она мне не нравится. Она сильная личность, тут не поспоришь, но весь этот сомнительный модельный агностицизм как-то не вызывает во мне уважения.

– Ну что, Тотошка, – говорит Шерилин Честейн с небрежной веселостью. – Поедешь с нами в пятницу?

Я говорю, что поеду.

По чистой случайности именно в пятницу я впервые увижу привидение.

Алистер Спаркс: «Далее следует письмо от 4 ноября 2014, написанное Шерилин Честейн ее сестре Элизабет Бакстейбл, криминалистке из Нью-Йорка…»

Лиззи, привет!

Как вы там? Как Дон и детишки?

Надеюсь, вложение в письме не выбросит его в спам. Срочно нужно, чтобы ты взглянула на этот материал.

Джек Спаркс, тот самый скандальный журналист из Британии, приезжал сегодня брать у меня интервью. Как будто мало мне стресса и нервного истощения после всего, что случилось в Лондоне. Но он без конца умолял меня, и в конце концов я согласилась.

Это была странная встреча. Впрочем, он странный персонаж. Во-первых, мы договоривались, что он покажет мне одну видеозапись, а он возьми и достань какую-то бульварную книженцию. Спрашивал, что я о ней думаю…

От него с порога разило перегаром. Я читала про него немного и знала, что он баловался наркотиками, даже написал целую книгу про это. Там, в общем, ясно как день, что человек эмоционально нестабильный. Интервью сначала не заладилось: только мы сели на балконе, как он сказал, что потерял кое-что, и начал ползать вокруг.

Что именно потерял – не признавался. Я насторожилась. Сразу подумала, что дело в наркотиках. Это уже было бы ни в какие ворота, так что я спросила его напрямую, но он божился, что к наркотикам это отношения не имеет.

Он переполошился, обыскал балкон, выглянул вниз, испугался, что уронил это с седьмого этажа в сад. Я знаю хозяйку, так что мы спустились осмотреть территорию. Полчаса спустя Джек так и не нашел того, что искал. Вышел из ванной с опухшими глазами, и я было решила, что он вздумал там смолить, но запаха травки не было. Потом я поняла, что он плакал. Он весь стушевался, сказал, что нашел, что искал, в кармане, о котором забыл. Винил во всем усталость после перелета и объяснил, что ему стыдно, так как это пустяк, который ему очень дорог. Я тогда не знала, что обо всем этом думать, и сейчас не знаю. Долго ли, коротко ли, мы начали интервью.

Лиззи, этот человек живет в Сети. Как только мы вышли на балкон, он первым делом сделал селфи на фоне моря и разослал его по всем социальным сетям. Даже во время интервью он держал телефон под рукой – рядом с пепельницей, на коленях. Каждые тридцать секунд он бросал на него взгляды украдкой. Как для журналиста, слушатель из него никудышный, и он к тому же страдает словоблудием.

Что-то не сходится с этой книгой, которую он пишет, и мне за него страшно. Он может сколько угодно не верить в энергии, но негатив собирается вокруг него тучами. Он защищал свою идеологическую позицию, как лев, а все-таки спрашивал мое мнение о видеозаписи, которую он расследует. Если я такая сумасшедшая, то что ему мое мнение?

Правда, об одном аспекте видео я умолчала. Отчасти потому, что он все равно мне не поверит. Решит, что я промываю ему мозги. Он и так страшно психует из-за этой религиозной книжки.

Так вот, да, книга. Если мои комментарии о видеоролике он записывал на пленку, то книгу он достал только после того, как выключил запись.

Никогда не забуду, как он извлек ее из своей сумки. Сверток серебряной фольги, от которой пахло угольками. Он говорил простодушно, но книгу держал пальцами за уголок, как будто она радиоактивная. Он улыбнулся и сказал, что все это «просто глупая шутка» и «вероятно, пустяки», но в глазах у него читалось совсем иное. Он боялся моей реакции.

Ясное дело, я на него наорала. Велела немедленно убрать это обратно в сумку. Он был обескуражен, и мне пришлось объяснить ему, что нельзя вот так брать и проносить в мой дом непонятные предметы. Я же понятия не имею, что в свертке, может, оно там трижды проклято. Я сказала: «С проклятыми предметами нужно обходиться осторожно, они имеют свойство протекать. Такие материи – это сущий деготь, они так и норовят навредить людям». Он пытался вести себя как ни в чем не бывало, но в штанишки явно наложил. Тогда мы ушли из квартиры, и я отвела его в мастерскую за углом, попутно объясняя, что в надежных лабораторных условиях я могу соблюдать технику безопасности.

По пути он мне рассказал, в чем странность книги. Не стану пересказывать, чтобы не повлиять на беспристрастность твоих впечатлений, скажу только, что я еще больше рассердилась на то, что он без разрешения пронес это в мой дом.

Когда мы вошли в мастерскую, он огляделся, включил репортерский режим и стал заваливать меня вопросами. Я объяснила, что медная сетка на стенах фактически превращает помещение в клетку Фарадея, но он не понял. Забавно, что выдает себя за этакого адепта науки, а кто такой Майкл Фарадей – и не знает!

Книга, которую ты найдешь в прикрепленном pdf-файле, называется «Жертвы сатаны», написана отцом Примо Ди Стефано. Я к ней даже не прикасалась, пока Джек не положил ее в мой герметичный и стерильный смотровой короб, и даже тогда делала это в специальных перчатках. Моя мастерская и так священное место, но лишняя осторожность никогда не повредит. Если эта книга взаправду, то для меня это что-то новенькое. Так что я использовала все меры предосторожности, которые были мне известны.

Перед тем как покинуть Великобританию, Джек поджег книгу и успел сжечь почти половину, но потом передумал и решил обратиться ко мне. Я сунула руки в перчатках в короб и подобрала останки. Джек следил за мной, как ястреб. Хорошо еще, что я умею сохранять самообладание в присутствии клиентов. Клиенты все равно что дети: ты становишься для них маркером того, насколько сильно можно начинать бояться.

Джек начал дергаться и сильно меня отвлекал, так что я отправила его восвояси и сказала, что мы увидимся в пятницу.

Я пишу эти строки после того, как вернулась домой, приняла горячий душ и провела ритуал очищения. У меня пока нет конкретных выводов по поводу книги. Я еще посмотрю на нее сегодня позже вечером, но между тем, пожа-а-а-алуйста, взгляни на файл, в котором ты найдешь фотографии обожженных страниц и обложки, а также сохранившиеся страницы из середины. Мне очень интересно твое мнение.

Хотела бы я думать, что его кто-то разыгрывает, может, хочет преподать урок, но мое чутье говорит, что лучше бы этой книги не существовало. В сочетании с видео – очень нехорошие симптомы.

Надеюсь, я могу как-нибудь помочь Джеку. Мои нынешние клиенты, Лэны, сначала не хотели, чтобы он присоединялся к нам в пятницу, но мы предложили им денег, и они согласились.

Может, если он увидит нас с Фан за работой, он научится шире смотреть на вещи. Может, он поймет, что он идет по тупиковому и разрушительному пути. Вдруг еще не поздно и он успеет свернуть с него.

Но если честно… Он даже не представляет, насколько он влип.

Всех люблю.

Ш.

Глава 5

Мы с Шерилин Честейн несемся по длинному коридору, синхронно переставляя гудящие от бега ноги.

– Дух понимает, что в ловушке, – бросает она на бегу. – Он будет скрываться, сколько получится, но не может прятаться вечно.

Слева от нас тянется ряд стилизованных прямоугольных иллюминаторов, за которыми взгляду открываются красоты побережья острова Лантау и разнообразие лодок на пристани. Увы, нам сейчас не до красот, ведь нужно ловить привидение.

Ну, то есть это Честейн и Фан нужно ловить привидение. Мне-то гораздо любопытнее наблюдать за напарницами, которые изображают охоту на воображаемого зверька, чтобы угодить клиенту. Я нисколько не погрешу против истины, если скажу, что дамы разводят много шума из ничего.

Я всегда знал, что в процессе написания книги мне придется посетить дом с привидениями. Это же само собой разумеется! Единственное, чего я не ожидал, – что этот дом будет плавучим. Да и, если честно, я вообще не думал, что поездка в Гонконг кардинально изменит мои взгляды на сверхъестественное.

Честейн указывает пальцем в пол:

– Остался последний ярус. Фан, запечатывай.

Она шмыгает в боковую дверь, за которой оказывается ведущая вниз лестница. Я – за ней, из спортивного интереса перескакивая через две ступеньки. Фан остается на пороге и с сосредоточенной миной на лице проводит ритуал запечатывания двери. Юная китаянка, которой едва ли исполнилось двадцать, ведет себя так, будто занимается этим лет сто, не меньше.

Я влетаю в ближайшую дверь, и меня застает врасплох тревожный резонирующий окрик Честейн:

– Джек!

Передо мной – длинный коридор, протянувшийся по всему подбрюшью судна. Честейн вертит головой, словно следит взглядом за чем-то, что движется по коридору в мою сторону.

Резкий ветер обжигает мне лицо и треплет волосы.

Честейн командирским тоном приказывает:

– Ложись!

Ну и что ты будешь делать? Если ты атеист, а ненормальный боевой маг приказывает тебе сделать то-то и то-то, чтобы избежать столкновения с полтергейстом на гонконгском плавучем доме, что конкретно прикажете делать в такой ситуации?

Отмотаем на пару часов назад. Лэны сильно недовольны Шерилин Честейн. Их так и распирает от неприязни и подозрительности. Любопытно. Правда, обедать в их компании становится из-за этого очень неуютно.

Лэны, Честейн, Фан и я обедаем на летней веранде тайского ресторана при отеле «Дискавери Бэй» на Лантау. Погода стоит изумительная, только ветреная. То и дело сильный порыв вынуждает нас хвататься за скатерть и бокалы, чтобы их не сдуло со стола. Это занятие объединяет нас, и если не топит лед между нами, то хоть подогревает на пару градусов. Фан – это отдельный разговор. Она даже не пытается располагать к себе: сидит себе в своем черном худи и ботинках с железными набивками, в которых веса больше, чем в самой девчонке. С прямой спиной и строгим видом она носит ложку с супом от тарелки ко рту и наблюдает за птицами одними глазами, не вращая головой. Не исключаю, что на самом деле она из этих жутковатых прогрессивных роботов, которые вот-вот заменят живых людей.

Самый большой из прибрежных островов Гонконга, Лантау может похвастаться пейзажем, который делает все возможное, чтобы отвлечь меня от разговора и дикого похмелья. Тут столько зелени – совсем не то что в городе. В горах там и сям торчат ввысь высокие здания. Полумесяц пляжа вытянут так, чтобы купальщики вдоволь налюбовались пейзажем. Безбрежное лохматое море покрыто мириадами пульсирующих алмазов. Так никогда и не подумаешь, что здесь, в бухте, стоит судно, которое якобы протащило семью Гуйрэна и Цзяо Лэн через сущий ад.

Зеленое карри изумительно смотрится на фотографии, которой я хочу поделиться с подписчиками, но аппетита нет. В мое оправдание, это были сложные три дня. Я почти не сомкнул глаз. Вчера, например, я свернул с протоптанной дорожки и заглянул в тусовочный район Ваньчай. Там улицы были уже, темнее и привлекательнее. Торговые точки уже закрылись на ночь, но в барах люди со знанием дела ввергали себя в забытье. Я смутно припоминаю, как одобрительно присвистывали наблюдатели, когда мне в рот прямо из бутылок лилась текила и трипл-сек под музыку «гангнэм стайл». Немудрено, что сегодня ко мне холодным потом липнет всякий ужас.

Кстати, я продвинулся в расследовании по видео. На этой неделе стало очевидно, что мои интернетные ищейки – великая неумытая масса фанатов Спаркса – не знают и вряд ли узнают, откуда оно взялось. Я к тому же убедился, что единственные сайты, заинтересованные в том, чтобы помочь мне с детальным анализом, адепты сверхъествественного, и, следовательно, веры им быть не может. Так что в среду с утра, еще не протрезвев, я решил взять дело под собственный контроль. Я пересматривал видео снова и снова, бился над каждым пикселем, и, наконец, на пятьдесят шестом просмотре я заметил нечто, чего никто раньше не замечал. Нечто, что появляется, только когда оператор опускает камеру и на мгновение захватывает нижнюю часть стены.

Видно только кусочек, но и его хватает, чтобы понять: в стену вмонтирована розетка. Две вертикальные щели с полукруглым отверстием под ними, как рот на маленькой удивленной мордочке. Это значит, видео было снято в Северной Америке. Или в Канаде. Или даже в Мексике. Что, конечно, не так сильно сужает зону поиска, как хотелось бы надеяться, но теперь, дамы и господа, у меня есть конкретный континент.

Лед тронулся…

Лэны – пара красивых от природы людей, на которых сказалась пережитая травма.

Кожа вокруг их глаз темнее и мешковатее, чем полагается людям тридцати с чем-то лет, даже со скидкой на безумный рабочий ритм китайцев, и они часто отрешенно смотрят в пространство. Левая рука Гуйрэна перехвачена повязкой, и он перекусывает обезболивающими между блюдами. Наученный шарлатанками Марией Корви и Мадделеной, я бдительно высматриваю признаки того, что Лэны тоже окажутся артистами, нанятыми, чтобы выставить Честейн в выгодном свете. Но их недовольство Честейн противоречит этой теории. Интересно, уложатся ли результаты сегодняшнего эксперимента в мою нынешнюю версию УЖАСТИКА Спаркса? Обманывают Лэны, обмануты или что-то третье?

Сначала они были против присутствия репортера. Но, услышав мое имя, передумали: как выяснилось, они читали мои книги и пришли от них в восторг. В прямом интервью мне было отказано, но мы договорились, чтобы свою историю они все-таки рассказали, убив таким образом двух зайцев: ввести меня в курс дела и убедиться, что все присутствующие сходятся во мнении на происходящее.

Честейн облачена в неброский деловой костюм, волосы не менее фиолетового, чем вчера, цвета гладко зализаны назад. Даже продвинутым боевым магам приходится прогибаться под корпоративные стандарты, чтобы внушать клиентам доверие. Она бегло говорит с Лэнами на кантонском диалекте, а Фан переводит мне, пропуская, правда, мимо ушей мои просьбы повторить или уточнить. Короче, я ей не нравлюсь. Я заговорил с ней было о рок-музыке в надежде найти общий язык, но она слушает какой-то дурацкий скандинавский металл. Группы с невнятными шипастыми логотипами.

В сентябре Гуйрэн и Цзяо «устали платить за аренду» (ах вы ж бедненькие) и решили построить собственный плавучий дом. Несмотря на высокую стоимость содержания и периодические тайфуны, дома-лодки – вполне популярное и адекватное для Гонконга жилье, поэтому бухты по всему региону утыканы флотилиями таких домов. Конечно, чем больше при тебе деньжат, тем адекватнее это покажется.

Чета въехала в новый дом тридцатого сентября – оба утверждают, что это был благоприятный день для переезда. Грешным делом можно даже подумать, что все эти астрологические фокусы – пустая брехня. Мечта Лэнов жить «спокойной гармоничной жизнью», отдохнуть от рабочего стресса, накопленного на должностях финансовых директоров в одной из крупнейших гонконгских медиакомпаний, затрещала по швам, стоило только им поселиться в новом доме.

На третью ночь Гуйрэн проснулся от звука шагов.

– Будто кто-то постоянно ходил кругами, – рассказывает он. – Я не стал будить Цзяо и детей. Я встал, вооружился фонарем и пошел на звук шагов. Я шел, пока не поднялся к капитанской рубке, которую мы оборудовали под гостиную – все равно мы заводим мотор только тогда, когда что-то подлежит ремонту. Я вошел, и шаги стихли. Слышно было только ветер и шум воды за бортом. Я сразу заметил наши с Цзяо компьютеры – они стоят друг возле друга в центре комнаты. Они работали, хотя мы их выключали. На обоих мониторах было открыто окно с видео полыхающего огня на весь экран.

Крепко стиснув в руке фонарь, Гуйрэн обыскал судно от руля до кормы, но не нашел никого и ничего. Решив, что к ним вломились хулиганы, он поменял в доме замки, а Цзяо сказал, что те просто стали барахлить. Не знаю, зачем он решил обманывать жену. Это не женщина, а пиранья, – я бы не моргнув глазом натравил ее на любого грабителя.

Однако долго сохранить секрет Гуйрэну не удалось. На следующую ночь после замены замков шаги вернулись и на этот раз стали ближе к спальне. Они разбудили Цзяо и младшую из трех их дочек, Бо. Гуйрэн запер семью в одной из спален и сам отправился на обыск.

– В ту ночь, – говорит он, – я увидел лицо в пожаре на экранах. Контур, передернутый безмолвным криком. Лицо металось от одного монитора к другому, будто загнанное.

Тут начали кричать дети. По словам Цзяо, на них набросилась некая неведомая сила. Мать говорит, что пыталась защищать их, но «как отбиваться от воздуха»?

– У девочек остались синяки и царапины, – говорит Гуйрэн. – Я-то сначала думал, дурак, что они сами довели себя до истерики взаперти, перепугались на пустом месте и поушибали сами себя. Но все-таки я перевез их в городскую квартиру, а на яхте остался сам. Я намеревался добраться до истины.

Гуйрэн зациклился на мысли о том, что взломщики могут не остановиться на начатом и перейти к похищениям и требованиям выкупа. Он даже приставил телохранителей дежурить возле его семьи. А однажды ночью на яхте произошло такое, что заставило его обратиться к Шерилин Честейн.

– Опять вернулись шаги, на этот раз тяжелее и быстрее. Этот человек бегал по всей яхте как оголтелый. Все аж тряслось, как будто он врезался в стены. Я слышал, как вещи падали и разбивались.

На этот раз Гуйрэн вооружился не одним только фонариком. Он отказался сообщать, что конкретно избрал в качестве оружия, из-за строгости местных законов, но вы сами можете додумать.

– Я крался по коридору с правого борта. Пол был усыпан стеклом – кто-то сорвал со стены нашу семейную фотографию и швырнул ее оземь. Чуть дальше видно было, как в рубке горят мониторы. Что-то помчалось на меня через весь коридор, вместе с шагами. Я не знаю, как правильно это описать… Облако дыма, зависшее над землей. Густое облако, бьющееся в истерике. Тогда-то я и понял, что имею дело… с чем-то первородным. И вдруг оно оказалось вокруг меня, как вихрь, оно кричало, кружило меня, швыряло об стены. Я был вне себя от страха. Мне удалось вырваться, и я спрыгнул за борт в воду. Ледяная вода в четыре утра чуть не доконала меня. У меня оказалась переломана рука в трех местах, и я даже не знаю – это от атаки призрака или от падения в воду.

История звучит убедительно, но что из этого произошло на самом деле? Я бы на его месте заподозрил совсем другое, лежащее на поверхности и очень трагичное… Но когда на работе Гуйрэну посоветовали обратиться к Шерилин Честейн, австралийка стала диктовать свою версию событий.

Две недели назад Честейн и Фан поднялись на борт дома, чтобы оценить ситуацию. Честейн зафиксировала постороннее присутствие на яхте и вернулась на следующий день, чтобы избавиться от него. Напарницы ушли с чувством выполненного долга, но, очевидно, они заблуждались.

Пять ночей назад шаловливые ночные шаги совершили грандиозное возвращение. Дети в ту ночь слегли с отравлением, а Цзяо мучили чудовищные головные боли. Гуйрэн пришел в негодование и в очередной раз отправился на звук шагов. Опять с мониторов на него смотрело лицо из пожара и с криком металось с компьютера на компьютер. И опять в его отсутствие дух напал на детей, на этот раз отшвырнув Бо к стене так, что у девочки было сотрясение. Семья бросилась спасаться с судна бегством, но средняя их дочь Мэй-Хуа вскрикнула и свалилась в воду, чудом не угодив на швартовочный столб. Гуйрэн прыгнул следом и спас девочку, но все были глубоко потрясены случившимся и теперь живут в городе.

– Нередкое явление, – комментирует Честейн возвращение духа, когда все мы уходим из ресторана и идем по изгибу пляжа к бухте. При всей ее невозмутимости чувствуется, что неудача потрясла и ее. К концу обеда ей удалось убедить Лэнов а) не подавать на нее в суд и б) что она непременно завершит начатое и не возьмет с них больше ни цента. Она явно была на волоске.

– В девяти случаях из десяти я пытаюсь для начала договориться с духом, – объясняет она. – И в девяти случаях из десяти это работает. Но бывает, иногда кажется, что вы достигли взаимопонимания, а на самом деле – нет.

Недопонимание, по мнению Честейн, состоит вот в чем: ей показалось, будто дух согласился покинуть мир живых, когда на самом деле у него были другие планы. С моей же точки зрения непонимание в том, что никакого потустороннего духа не существовало изначально.

С типичной расплывчатостью Честейн говорит, что дух «по какой-то причине заперт здесь, на земле».

– Мне лично не удалось установить, имеем мы дело с человеческим духом или демоном.

– Куда вам, – подкалываю я, – со всеми вашими моделями.

Но она так сильно переживает, что вместо колкого комментария я получаю в ответ только сердитый взгляд.

– Может, ему только кажется, что он заперт. В любом случае он эмоционально привязан к земной жизни. И наша цель – помочь ему пройти дальше.

Ее лицо каменеет, когда я спрашиваю, что она намерена делать, если дух откажется играть по ее правилам.

– Будем решать проблемы по мере поступления, – говорит она и меняет тему.

Честейн и впрямь умеет создать эффектную мелодраму.

Шерилин Честейн стоит на палубе Лэнов, и ветер дует ей в лицо. Она погружена в глубокую задумчивость, вытянув руки, как будто делает гимнастику тай-чи.

Судно, название которого можно перевести как «Хорошая жизнь», совершенно бомбическое. Сто двадцать лоснящихся футов фибергласа. Белоснежная ракета, прекраснее которой вы не видели. Я даже не могу себя заставить отвести взгляд и посмотреть на сотни других, недостойных, лодок, скопившихся вокруг, – слишком разителен контраст.

Фан объясняет Лэнам действия Честейн. Они никак не реагируют, ибо видят это уже не в первый раз. Потом Фан объясняет еще раз, уже мне, что маг «экстрасенсорно опечатывает наружное пространство палубы». Я киваю, изображая уважение.

У меня вибрирует телефон. Я отклоняю очередной звонок от Астрала и спрашиваю Фан, маг ли она сама.

– У меня есть способности, которые кто-то может назвать магическими. В частности, удаленный обзор, которой позволяет мне видеть любое место на большом расстоянии. После нашего первого визита я использовала эту способность, чтобы проверить, сделали ли мы все, что от нас требовалось.

– То есть пользоваться этим ты не умеешь, – говорю я с простодушной улыбкой.

Фан не улыбается в ответ.

Мы спускаемся в каюту, и наступает время ловить привидения. Фан остается на мостике с Лэнами, чтобы держать их в курсе событий (с Честейн они переговариваются по блютус-гарнитурам) и защитить их, если дух снова начнет проявлять агрессию. Мы с Честейн бежим по коридору, и я успеваю заметить, что семейную фотографию уже повесили на место и вставили в новую рамку. Маг вооружается аэрозольным баллоном и мимоходом объясняет, что во флаконе – ипомея, «корень Иоанна Завоевателя».

– Идеален для моментальных загородительных заклинаний.

– Где вы это достали?

– Из-под полы.

Я не скрою, что дрожу от волнения, пока мы крадемся по яхте, разве что потому, что это напоминает мне о временах, когда мы с братом играли в охотников за привидениями в лесу за нашим домом в Саффолке, еще до того, как мы возненавидели друг друга. Мы играли при свете дня, потому что по темноте нас туда не пускали. Уже в детстве я считал привидений предметом для забавы, а не тем, чего нужно бояться. Однажды Алистер запер меня в кромешной тьме в чулане посреди нашего дома. А я стоял там и тихонько посмеивался себе под нос, пока он не выпустил меня с разочарованным видом. А сегодня что? Мой брат даже не отвечает на мои письма. Я всю неделю пытаюсь до него достучаться, чтобы выйти на его приятеля, который мог бы помочь мне в расследовании, а в ответ – тишина. Увы и ах.

Держа аэрозоль над головой, Честейн сообщает, что мы уже близко. Она утверждает, что слышит шаги, но единственные шаги, которые слышу я, – наши собственные. Напоминает чудовищные интерактивные театральные представления, которые устраивают в пустых многоуровневых парковках и складах. Один посредственный актер водит вас за собой под видом какого-нибудь, например, моряка, пока вы не наткнетесь на группу сомнительных зомби или инопланетян. Дурманящее варево из фальши и неловкости.

Это место похоже на опрятный выставочный дом или, тогда уже, выставочную яхту. Мы минуем столовую и дорого оборудованную в морском стиле кухню. Краем глаза я замечаю роскошные спальни и небольшой домашний кинотеатр. Ничто на этой яхте не внушает ужаса, но Честейн делает свою работу с тем же усердием, какого удостоился бы и подлунный готический особняк на вершине скалы.

– Выхода нет, – обращается она к воздуху. – Мне жаль, но тебе пора уходить. Давай не будем ничего усложнять.

Она ведет себя как полицейский переговорщик, отговаривающий ошалевшего подростка сигать с крыши магазина. Я так и вижу, как она воображает каждое произнесенное ею слово напечатанным на страницах моей книги. Шерилин Честейн: боевой маг, которому не все равно. А тысячи гонконгских долларов она берет исключительно для покрытия расходов, конечно же.

Честейн задерживается в одной из комнат отдыха. Диван, два кресла-мешка, и больше ничего. Чистые белые стены. Все по фэн-шую. Она указывает в угол под потолком:

– Чуешь?

Я делаю вид, что изо всех сил пытаюсь, но не понимаю, что делаю.

– Хренова туча негативной энергии, – поясняет она. – Заметил, как похолодало?

Я оглядываюсь, вижу настежь открытый продолговатый иллюминатор, который впускает свежий ветер.

Я вздыхаю:

– Ага.

– Ты слышал меня? – спрашивает Честейн у угла. – Твое время вышло. Больше незачем оставаться в этом мире.

Она ждет ответа в тишине, только волны плещутся и шлепают за бортом. Расклад, в общем, такой: Честейн услышит ответ духа, а я – нет. Потому что у нее есть дар, а у меня – нет. Это краеугольный камень, на котором выстроена вся паразитирующая империя бабок-шептуний, медиумов и магов. «Мы особенные, вы не сможете справиться без нас, мы нужны вам».

– Я хочу помочь тебе, – заявляет Честейн. – Но тебе нельзя больше здесь оставаться.

Я как будто слушаю телефонный разговор с одной стороны провода. Она снова молчит, выслушивая ответ.

– Разумеется, у тебя есть выбор, – возражает она. – Почему ты думаешь… Нет, погоди! – Она срывается с места, а призрак, вероятно, порывается уйти. – Вернись!

И мы снова бежим туда, откуда пришли. Двери и иллюминаторы сливаются в общий фон. Честейн командует Фан оставить Лэнов и перекрыть духу пути отступления, так как он направился в рубку.

Люди, которые то ли сознательно, то ли волей случая так и не выросли из детских игр в саффолдском лесу, продолжают суетиться и наводить панику. Честейн загоняет духа в угол и призывает его одуматься. Дух не хочет и снова убегает. Мы тратим на это много времени и аэрозоля, разъедая новую дыру в озоновом слое.

Честейн и Фан накладывают «загородительные заклинания» на каждую дверь, которую мы пробегаем. У духа заканчиваются пути к отступлению, он как барсук в ловушке, которого мы загнали на самый нижний уровень.

Вот тогда-то Честейн и кричит мне: «Джек!» – когда я в растерянности вваливаюсь в коридор. Она уставилась на что-то, что вроде как движется в мою сторону, и внезапный порыв ветра налетает на меня.

– Назад! – приказывает она.

Так что прикажете делать?

Вы, наверное, догадались, что у меня нет ни малейшего намерения подчиняться ее приказам.

Что-то перекрывает мне кислород, и я заваливаюсь назад.

Перед глазами плывет.

Тут я чувствую верткие сухие пальцы у себя на загривке.

Это Фан. Она схватила меня за шиворот и тащит к себе. Лично мне кажется, что можно было бы сделать это и понежнее. Она даже не утруждается посмотреть на меня, когда мы отстраняемся друг от друга, а псевдопривидение уплывает мимо.

– Фух, – говорю я, поправляя воротник. – Еле пронесло. Как я могу отблагодарить…

Но Фан и Честейн уже пустились вдогонку и исчезают за углом. Я стою на месте, прислонившись к стене, взмокнув от такой пробежки.

Я заглядываю в сияющую чистотой ванную комнату и выплескиваю на лицо две пригоршни ледяной воды, вытираясь божественно пушистым полотенцем. Из подсвеченного лампочками зеркала на меня смотрит невыспавшийся, изнеможденный, но чертовски привлекательный парень.

Но погодите. Тут что-то еще.

Что-то на заднем плане, движется за моей спиной.

Я начинаю вглядываться в задний план отражения, и мое собственное лицо расплывается в зеркале от смены фокуса.

Облако дыма. То самое густое облако. Таковы мои первые постыдные мысли.

Оно зависло в воздухе у противоположной стены, рядом с ванной. Не больше праздничного шарика, оно напоминает собой пухлый серый пузырь («облако дыма, облако дыма», – шепчет противный голос в моей голове), волнистый по краям. Сгусток такой плотный, что сквозь него не видно кафеля на стене. Меня особенно нервирует, что оно пульсирует и дрожит, как мультяшная кастрюля.

Я вам прямо скажу: Теру бы обделался.

Я моргаю, часто и много.

Облако темнеет, будто в него впрыснули чернил, и плывет ко мне. В моей голове крутятся россказни Гуйрэна Лэна: «Вдруг оно оказалось вокруг меня, как вихрь, оно кричало, кружило меня, швыряло об стены…»

Одержимый желанием увидеть это нечто воочию, я отрываю взгляд от зеркала и поворачиваюсь.

Я в ванной один.

Я смеюсь про себя и понимаю: просто что-то прилипло к зеркалу, может, банальная пена для бритья. Только зеркало чистое. Я внимательно изучаю комнату в отражении, будто жду, что облако снова появится. Но оно не появляется.

Чувствуя себя глупо, я выхожу в коридор. И сразу слышу звонкий зов Честейн, хотя не вижу, где она:

– Джек? Джек! Где ты?

Разрумянившаяся, она выруливает из-за угла. Ее щеки теперь гармонируют с волосами. Она замечает меня у двери ванной, видит мою позу, и в тот момент, когда рядом с ней возникает Фан, спрашивает:

– Все в порядке?

Простого «да» ей мало, и она осматривает меня рентгеновским взором.

– Ты что-то видел?

Я думаю, как ей на это ответить. Меньше всего я хочу обсуждать случившееся с психичкой, вооруженной спреем с травками.

– Оно там? – рявкает Фан. Я не успеваю ответить, а она уже поворачивается к Честейн: – Оно там. – И они отстраняют меня от двери, чтобы пройти самим.

– Ты с нами или как, Джек? – спрашивает, задержавшись в дверях, Честейн. – Определяйся!

И я возвращаюсь в ванную. Фан запечатывает спреем дверь (как это вообще работает, если привидения проходят сквозь стены?), после чего они с Честейн осматривают комнату, присев на корточки, как пара борцов перед сигналом рефери. Тюфяк во мне непроизвольно поглядывает в зеркало, где отражаемся только мы трое.

– И вы что же, реально слышите, как оно говорит? – спрашиваю я.

– Мы ощущаем… отчетливое присутствие… чувства, намерения, нужды, – рассеянно отвечает Честейн. – Как будто кто-то говорит с тобой… через окна с двойными стеклами.

– И вы слышите это своими ушами?

– Мы слышим это своим разумом, Тотошка, который предварительно надо распахнуть. – Она дает сигнал Фан и церемонно протягивает руку в сторону ванны.

– Попался, – говорит Честейн воздуху над ванной. – Извиняй, дружок.

Фан извлекает ярко-красный стеклянный флакон с пробкой в форме лампочки, как в пузырьках с полок Шер. Позже я узнаю, что во флаконе содержится два опилка шотландского обсидиана, соль и букет трав и пряностей. Непробиваемой стойкости Честейн в отказе разглашать состав этих трав позавидовал бы и полковник Сандерс.

Фан вручает флакон Честейн, та откупоривает его и демонстрирует перед ванной.

– Залезай, – повелевает она. – Потом решим, что с тобой делать.

Мы все не сводим с ванны глаз.

Яхта кряхтит. Чуть покачивается.

– Ну же, – поторапливает Честейн. – Не заставляй меня проводить ритуал заключения. Ты чуть не убил ребенка. – Она сует бутылку настойчивее. – Полезай.

– Оно что-нибудь отвечает в ответ? – шепчу я. – Ощущаете вы его чувства, намерения и вот это все?

Она бросает на меня недовольный взгляд:

– Уймись, Джек. Внизу все равно не ловит.

Я все-таки пробую напоследок обновить страницу еще разок и прячу телефон в карман. Честейн начинает ритуал, произнося тягучие и зловещие слова на латыни. Всего после нескольких строк она удовлетворенно кивает, видно, обнаружив, что незримое существо снова пришло в движение. Я слышу шаги, но это только шаги Фан. Я воображаю, как бесформенное облако всасывается в горлышко бутылки. Ниточки, узелки, как легко ими прельститься.

Честейн всаживает пробку в стеклянное горлышко.

– Дело сделано, – тихо подытоживает она. Они с Фан не дают друг другу пять. Что-то подсказывает мне, Фан не любитель подобных фамильярностей. Никто не ликует. Атмосфера стоит подавленная.

– Все же хорошо кончилось, да? – подсказываю я бодро.

Тоном, уместным для похоронной процессии, Честейн отвечает:

– Испытываешь смешанные чувства, Джек, когда приходится запирать живую сущность подобным образом. Объясню подробнее наверху? – Она кивает Фан и поднимает глаза к потолку. – Пойдемте, обрадуем их.

Шерилин Честейн в гневе ставит передо мной красный флакон с духом. Ее лицо мрачнее тучи.

– Знаешь что, петух самовлюбленный, с меня довольно. Давай-ка посмотрим, насколько прочны твои убеждения на самом деле.

Совру, если скажу, что наше финальное интервью прошло как по маслу.

Отмотаем назад. Когда Лэны успокоились и поверили, что дух покидает их дом во флаконе старой ведьмы, они отозвали иск и остались жить долго и счастливо у себя на яхте. Мы с Шер договариваемся о дополнительном интервью, чтобы обсудить случившееся. Фан растворяется в толпе зевак на пристани, даже не попрощавшись, – не то чтобы меня это разочаровывает.

Мы устраиваемся в пляжном баре с очаровательным названием «О-ля-ля». На этот раз Честейн кладет рядом с моим диктофоном свой. Ее паранойя меня ничуть не смущает, мне-то скрывать нечего. Первые бокалы осушаются быстро, даже слишком. Это мы готовимся к очередному раунду идеологической схватки.

Я рассказываю Честейн об УЖАСТИКе Спаркса и ставлю ее в известность, что сегодня не произошло ничего такого, что заставило бы меня добавить в список третий пункт. Слишком уж ладно и складно проходит ее общение с духами: только она их слышит, только она чувствует их присутствие… Тут либо Лэны врут, а она совсем наивна, либо она – прожженная аферистка и врет наивным людям. Или обе стороны водят друг друга за нос в негласном, взаимовыгодном унисоне лжи. Одно хорошо: я ни разу не ощущал себя героем «Шоу Трумана», попавшим на отрепетированное театральное представление.

Честейн перестает меня слушать уже на «аферистке». На скулах у нее начинают ходить желваки.

– Твой разум был закрыт с самого начала, – цедит она, постукивая себя по виску для наглядности. – Ты даже не представляешь, какой ты чудовищный нарцисс.

– Мне часто это говорят. Обычно британцы – они вообще склонны ненавидеть уверенность в себе. От австралийки я ожидал большего. Тем более с французскими корнями.

– О, тебе только кажется, что ты «уверен в себе», – не остается в долгу она. – Нет-нет, дружок. Читала я твои так называемые репортажи. Ты хоть сам-то понимаешь, как часто ты используешь слова «мое», «мне» и «я»? И не только в письменной речи.

Я предпринимаю попытку вернуться к разговору о ее работе, а не о моей, но не тут-то было.

– Тебе знакомо имя Алистер Кроули? – спрашивает она и ждет ответа. Я неуверенно киваю, и она продолжает: – Вот кто знал силу эго. Он как-то провел эксперимент, в ходе которого он и другие участники должны были резать себя каждый раз, когда произносили слово «я» и его вариации. – Она подзывает официанта, заказывает выпить – только себе – и вперивает в меня свой взгляд: – Почему бы и тебе не последовать по его стопам, а, Джек?

– А что плохого в слове «я»? Что плохого в том, чтобы выражать свою индивидуальность и мнение? И кстати, разве Кроули не погряз в собственном эго и гедонизме? Его же называли «Великим Зверем», не так ли? С какой бы стати ему вообще проводить такие эксперименты?

Она отвечает:

– Кроули хватало ума, чтобы попытаться обуздать свое непомерное эго. Он знал цену равновесию. Разумные люди, – говорит она подчеркнуто, – знают цену равновесию.

Мне становится скучно, и я спрашиваю:

– Вы когда-нибудь видели привидение своими глазами?

– А ты, Джек?

Я хочу напомнить, что я первый спросил, но, поскольку я взрослый человек, отвечаю:

– Допустим, мне показалось, как что-то промелькнуло в отражении зеркала в ванной, но я был очень уставшим.

Она торжествующе сияет.

– Не было ли это случайно похоже на клуб дыма?

– Сейчас ваша очередь отвечать.

За спиной Честейн солнце садится над островом Лантау и нашими растоптанными отношениями.

– Все-то тебе нужно увидеть своими глазами, Джек. Ученый ум требует доказательств, и если их нет, значит, ничего не существует. И ведь даже когда тебе подвернется доказательство, ты заметешь его под ковер. Почему бы и нет? Оно же не вписывается в удобные рамки.

– Иными словами – нет. Вы никогда не видели привидение своими глазами.

– Ой, закройся уже.

Слова вырываются из нее с сильным австралийским прононсом. Прелестно.

– Я все думал о ваших словах, – говорю. – Про этого Роберта Антона Уоткинса…

Она раздувает ноздри:

– Уилсона. Роберта Антона Уилсона.

– Короче, вы топите за его псевдофилософию, дескать, любые убеждения – лишь временные модели, и в то же время вы идентифицируете себя как боевого мага. Лэны и иже с ними, у кого денег больше, чем мозгов, платят вам за то, чтобы вы были боевым магом. И в то же время вы даже толком не верите в привидений.

– Важно только то, чтобы клиенты остались довольны результатом моей работы, – возражает она. – Важно истребить или изгнать негативную силу из их домов. В самом ли деле я имею дело с покойниками? Скажу прямо: без понятия. Духи – это удобная модель, и она нередко подходит по ситуации. И когда ты встречаешь эту модель, относиться к ней нужно со всем уважением.

Я вздыхаю:

– Так, как будто это взаправду покойник? Типа, на всякий случай?

– Именно. И точно так же тебе стоит относиться к твоему видео. Ты все видишь в черно-белых тонах. Это мешает тебе, Джек. Научись думать в сером цвете. Поверь, тебе это пригодится. И слушай меня внимательно: я верю в полтергейстов. А вот что становится причиной полтергейста? Это уже другой разговор. Большинство из них – эмоциональные отпечатки сильных потрясений на ауре того или иного места.

– И как тогда этот дух оказался на свежепостроенной яхте? Как-то не сходится.

– Повторюсь: у меня сложилось ощущение, что он застрял там по какой-то причине. Может, ему даже не была нужна моя экстрасенсорная печать.

– Как вам удается произносить фразы «экстрасенсорная печать» с серьезным выражением лица?

– А как ты можешь с серьезным выражением лица говорить, будто науке все про все известно? Из тебя даже атеист никудышный, дружок, ты просто чудик.

О боже, только не «пробелы в научном знании», второй раз я этого не вынесу. Перспектива снова погрязнуть в этих дебатах вынуждает меня пойти на отчаянные меры.

– И вам ни капельки не стыдно, что в результате работы на Лэнов вы, вероятно, помогли родителям прикрыть жестокое обращение с ребенком?

Честейн принимает такой вид, будто только что проглотила осу:

– Что?!

– А что, – говорю, – история – бред сивой кобылы. Облако дыма, которое топает по полу? Или вы не обратили внимание на то, что дети получали травмы только тогда, когда оставались наедине с Цзяо?

Она хочет что-то сказать, но меня не остановить. Я – Эркюль Пуаро, и я сцепил пальцы в замок за спиной и вальяжно делаю круг по полной подозреваемых комнате.

– Гуйрэн не смог смириться с такой действительностью. Пусть он сам считает, что нанял телохранителя с проживанием в их временную квартиру, чтобы члены его семьи не стали жертвами похитителей, но подсознательно он сделал это затем, чтобы не спускать глаз с жены, которая, находясь на грани нервного срыва, стала распускать руки. А потом он так запутался в собственной паранормальной истории, что принял прибрежный туман за агрессивное привидение, если вообще не выдумал про нападение на пустом месте. Даже сломал себе руку – лишь бы не задумываться о том, что жена бьет дочерей. А потом – вишенка на торте – он нанимает вас. Королеву самообмана, которая только и рада стараться. Втянуть чудовищную, невыносимую истину в свой сказочно-единорожий мирок.

Честейн глядит на меня и не верит своим ушам.

– Скажите, Шерилин, – подытоживаю я, – что вам дороже: дети или твердая валюта? Потому что приходится выбирать.

Вот так вот, мадам, выкусите.

Она скалит зубы:

– Да как ты смеешь, щенок! Я бы ни за что не оставила детей на произвол судьбы, если бы могла подумать… – В ее глазах появляется мокрый блеск, но она мужественно берет себя в руки и отвечает колючим тоном: – Ты, конечно, тот еще кадр. Сам-то заметил, что ни разу не произнес ни одного «может быть» за время своего извращенного пересказа событий? Рассказывал все как факт. Убежденность. Глупая, слепая убежденность.

Она достает из сумки флакон с «духом» и в гневе ставит его на стол между нами.

– Знаешь что, петух самовлюбленный, с меня довольно. Давай-ка посмотрим, насколько прочны твои убеждения на самом деле. Это самая ненавистная часть моей работы. Потому что мне нужно принять решение: содержать эту сущность в заключении или уничтожить ее.

– Э? Как вы можете уничтожить духа, демона, или как вам сегодня угодно называть свои модельки? Оно ведь уже мертво.

– Все, что содержит энергию, может быть уничтожено. Так что давай, умник. Мое тебе задание, если не слабо. Дальнейшая судьба этой сущности в твоих руках. Если ты так уверен, что я вожу людей за нос, тебе достаточно сказать слово, – она кивает на море. – Я смою содержимое бутылки морской водой, и соль уничтожит духа. Или другой вариант: если ты не уверен на сто процентов, сохрани ему жизнь, и я попытаюсь помочь ему уйти дальше.

Она откидывается на спинку стула, скрестив руки, и ждет моей реакции.

Я смотрю на флакон.

На асимметричные изгибы ручной работы.

На красное стекло грубой фактуры. Россыпь крошек и опилок внутри.

Я вижу лицо – мое собственное отражение, искаженное стеклом. Ни малейшего признака дымного облака.

– Последний шанс, – говорю я, глядя прямо Честейн в глаза. – Вы видели привидений своими глазами?

– Я не могу на это ответить. Я видела вещи, которые можно было назвать…

Я тычу пальцем в бутылку:

– Убейте.

Я встаю, собираясь уходить. Она как громом поражена. Эта женщина действительно думала, что я всерьез отнесусь к ее фантазиям.

– Джек, извини, я немного вышла из себя, – выпаливает она, приходя в отчаяние от того, что драгоценный отрезок книги, посвященный ей, подходит к концу. – Послушай, ты должен кое-что знать о своем видео. О словах на записи.

Но нет ничего, что мне нужно знать о видео – уж во всяком случае, не от Шерилин Честейн.

Я плетусь по песчаному пляжу и оборачиваюсь напоследок, посмотреть на Шерилин Честейн. Она вошла по колени в воду, намочив брюки. Она склоняет голову и погружает откупоренный флакон под воду. Согбенная мать, что топит котят.

Жалкое зрелище.

Я пошел на поводу у Интернета. Тотошка побывал в гостях у Злой Ведьмы Востока. Но пришла пора двигаться дальше.

Не знаю, случалось ли вам просыпаться с чувством, будто за вами наблюдают.

Хорошего мало, поверьте мне на слово.

После многочасовой беготни по яхте в компании двух сумасшедших, после похмельной дуэли на пляже даже закаленному королю вечеринок нужен отдых. Когда начинают сгущаться сумерки, я спускаюсь в метро и возвращаюсь с острова Лантау на остров Гонконг, мечтая рухнуть в свою постель. Борясь со сном, я обдумываю инцидент с облаком в ванной и прихожу к утешительному выводу. Все это просто-напросто запоздалый привет от грибочков, съеденных во вторник. Ну да, ну да, я сорвался, но только один разок, это ведь Гонконг. Подумаешь.

История Гуйрэна породила в моем воображении облако дыма, а остаточные психотропные вещества в моем организме его воссоздали, исказив передо мной реальность. На пару секунд. В зеркале. В зеркале, то есть не в реальной жизни. Это важный момент. Не стоит доставать УЖАСТИК Спаркса из-за этого сбоя в матрице.

Когда я поднимаюсь на сороковой этаж отеля «Джейд-Стар», я валюсь с ног. Я брожу по номеру, сбрасывая пиджак, стягивая джинсы, посмеиваясь, когда перед глазами возникает образ Шерилин Честейн, льющей слезы над бутылкой с водицей. Площадью мой номер покрывает 850 квадратных футов, и я почти не бывал тут за время пребывания в Гонконге, так что я долго плутаю, пока не нахожу наконец спальню. Сумерки красят стены золотом, я падаю на гигантскую мягкую постель, и сознание облегченно покидает меня.

Часто я не запоминаю своих снов. Поэтому, когда я просыпаюсь от того, что кто-то прочищает горло, я не могу сказать, что за кошмар навсегда сгинул в трясине моего мозга и чем он так испортил мне настроение.

Рациональная часть моего мозга пытается осмыслить этот звук. Он мне приснился или я сам издал его?

Я не успеваю даже задуматься о третьем варианте, когда ловлю себя на мысли, что за мной наблюдают.

Я никогда не верил в кошачье шестое чувство, когда ты ловишь на себе чужой взгляд, но именно это чувство посещает меня сейчас. Достаточно отчетливое, и я даже переворачиваюсь на спину и сажусь спиной к изголовью, чтобы посмотреть по сторонам.

Кроме меня, в спальне никого. Двери шкафа плотно закрыты. Сумерки давно миновали, и стены окрашены черными, тускло-серыми мазками, электрически-желтыми пятнами и одной радужной кляксой света, отраженного с соседней башни.

Если все дело во сне, то он оставил слишком яркое ощущение после себя. Мое состояние дискомфорта можно еще списать на этот жуткий момент в сутках, когда выпитый накануне алкоголь начинает покидать твой организм. Может, прозвучит глупо, но радужная клякса успокаивает меня. Я провожу рукой по лицу и выковыриваю корочку из глаза. Я хочу собраться с мыслями, но в голове шумит. Старомодное электронное табло на прикроватном будильнике показывает без двух минут полночь.

И снова этот звук. Теперь-то я точно знаю, что это не я.

Кто-то откашливается. Может, я по ошибке заснул в чужом номере?

Я поворачиваюсь в направлении звука и вижу перед собой открытый дверной проем, ведущий из спальни, мимо коридора, в гостиную.

Там, в большой комнате, которая сейчас в двадцати шагах от меня, нет никакой радуги. Черным-черно. Должно быть, тяжелые шторы плотно задернуты.

Я сажусь прямо, чувствуя, как организм начинает вырабатывать адреналин, и вглядываюсь туда, через коридор, в комнату. Допускаю, что из-за усталости я мог не запереть входную дверь. Может, это горничная зашла? И я не услышал ее стука? Хотя разве полночь – подходящее время для уборки?

– Кто здесь? – спрашиваю я, с трудом выдавливая даже эти два слога.

Мой номер по европейской моде оборудован энергосберегающей системой. Потолочные лампы не зажгутся, пока я не всуну в специальный разъем карту-ключ. А разъем, естественно, расположен на другом конце номера, у входной двери. А карта-ключ – в джинсах, которые тоже где-то там. Бесполезно.

Мои глаза привыкают к темноте, и мрак гостиной расплывается во внятные силуэты.

Силуэт обеденного стола.

Силуэт стула за этим столом.

Силуэт широкого дивана.

Силуэт человека, сидящего на этом диване.

Да, там точно кто-то сидит. Я различаю голову, плечи. Длинные волосы?

Я вскакиваю с кровати, и силуэт на диване тоже встает. Отсюда он кажется подвижной чернильной кляксой. На мгновение я задумываюсь, не смотрюсь ли сейчас сдуру в ростовое зеркало.

В памяти всплывает момент, когда Мария Корви неестественно подскочила с церковного пола. Но не может же это быть Мария Корви. Однако это или ребенок, или кто-то совсем небольшого роста.

Я хватаю с тумбочки свою верную «Зиппо», щелчком открываю колпачок и кручу колесико. Пламя льет свет в межкомнатный коридор, но никак не достает до гостиной.

Кем бы ни был посторонний, он не шевелится. Он вытянут по струнке, как паук перед броском на жертву. Я не заставляю себя долго ждать и начинаю идти в сторону гостиной. Олимпийский огонь моей зажигалки горит высоко, свет расползается по стенам к потолку. Я вздрагиваю от собственной тени, когда она выныривает рядом со мной, и лишний раз убеждаюсь, до чего я устал и запутался.

Я на середине коридора, когда свет зажигалки достигает гостиной.

Я различаю знакомое детское лицо, обрамленное длинными темными волосами.

Не может быть. Этого просто не может быть…

Предваряя ваши вопросы: ни на секунду мне не кажется, что я сплю. Только последние идиоты додумаются щипать себя в реальной жизни.

С каждым шагом я все ближе, светоч истины в моих руках приоткрывает все больше. Лицо постороннего все еще скрыто мраком ночи.

Я трясу головой, как собака после дождя, твердо намереваясь стряхнуть остатки нелепых сновидений. В этот момент я выпускаю зажигалку из рук. Она падает на пол, захлопывается, и все погружается в беспросветную темень.

Я падаю на карачки и шарю по полу вокруг себя. Мои пальцы оставляют в ковре глубокие борозды, но ничего не находят.

– Мария? – спрашиваю я вопреки здравому смыслу.

Нет ответа.

Ледяной воздух лижет мне шею.

Я вспоминаю «Хорошую жизнь» и открытый иллюминатор. Наверное, горничная оставила форточку открытой.

Левой рукой я натыкаюсь на холодный металл. Я хватаю зажигалку и откидываю колпачок.

Кремень. Искра. Свет.

Посторонний стоит так близко, что я чуть не поджигаю его… ее комбинезон.

Синий комбинезон. В котором она работает на ферме.

Я отползаю и поднимаюсь на ноги, скрипя сухожилиями.

Огонь зажигалки танцует по всему телу гостьи.

Я вскрикиваю и пячусь назад. Это происходит непроизвольно – животный инстинкт.

Мария Корви изгибает губы в уродливой ухмылке. Ее лицо красное и воспаленное. Эти лихорадочно-желтые глаза впиваются в меня, в зрачках сверкают те же серебряные звезды, что и тогда, в церкви. «Я знаю такое, о чем ты и не догадываешься».

Я не могу отвести глаз. В горле пересохло. Воздух кажется густым, как масло… или это у меня разыгралось воображение?

Мария поднимает руки и принимает позу распятого Христа.

– Счастливого пути, – бросает она с прокисшим вздохом.

Потом она падает навзничь, из света во тьму, а ее туловище остается неподвижным, как деревяшка.

Я не слышу удара об пол. Когда я опускаю зажигалку и освещаю то место, куда она должна была приземлиться, я ничего не вижу. Никого.

Я вожу зажигалкой по сторонам, освещая ковер во всей комнате.

Ничего и никого.

Меня колотит. От злости. От ярости.

Кто дал право католической церкви терроризировать меня?

Кипя от негодования, я выхватываю телефонную трубку из держателя на стене. Я сообщаю недоумку на ресепшене, что в моей комнате был посторонний. Нет, я не прошу позвать охрану, я прошу посмотреть, не будет ли пробегать внизу тринадцатилетняя девочка в фермерской рабочей одежде. Да, держите меня в курсе, спасибо, до свидания.

Я бросаюсь к входной двери номера. В руках пляшет огонек зажигалки.

Мало того, что дверь заперта на ключ, она еще и закрыта на цепочку изнутри.

Никак артистке Марии Корви было не выбраться отсюда.

Я выуживаю ключ-карту из брошенных джинсов и сую ее в коробок на стене. Номер озаряется душеспасительным светом.

– Посмотрим, как я тебя сейчас испугаюсь, – бормочу я.

Наверняка план состоял в том, чтобы я в ужасе бросился вон из комнаты, после чего Корви могла бы сбежать сама. Не дождутся.

Суетно, но методично я обшариваю все 850 квадратных футов. Каждый дюйм каждого шкафа, каждого гардероба, обе ванные комнаты. Отдергиваю каждую штору, чтобы убедиться, что за ними никто не прячется.

Нигде ни следа Марии Корви.

Я ищу дверь, которая вела бы из моего номера в соседний (такой двери нет), желая проверить все ниточки, и вдруг слово «ниточки» напоминает мне…

Я опускаюсь в кресло и гляжу на усыпляющий ночной пейзаж. Выливаю содержимое двух бутылочек виски в стакан. Этот безумный адреналин нужно запить.

Ниточки, узелки, как легко ими прельститься.

Постепенно версия о преднамеренном терроре со стороны церкви начинает терять смысл. Слишком уж радикальные меры. Отправить актрису за границу в Гонконг? Вломиться в мой номер, чтобы разыграть коротенькую сценку? С какой целью? Чтобы я написал в книге, мол, был дурак, не поверил увиденному в итальянской глуши? И кстати: Мария Корви исчезла на манер привидений, а не одержимых бесами детишек. А девчонка еще жива, если я ничего не пропустил. Так что сегодняшнее представление вообще не вписывается в итальянский сценарий.

Я вновь возвращаюсь к мысли, что Мария Корви нездорова и не имеет отношения к католической пропаганде. Может, она приехала сюда по собственной воле. Это маловероятно, но возможно. В одном из постов пару дней назад я упомянул название отеля, когда фотографировал ужин в ресторане на вращающемся верхнем этаже.

Но как она выбралась из запертого номера? Может, Эркюль Пуаро нашел бы ответ на этот вопрос, но я – не он, и версия о безумной Марии тоже рассыпается вдребезги.

Голова кругом идет. Я что, правда увидел нечто, что на первый взгляд кажется сверхъестественным? Я теперь из этих?

Нужно все проанализировать. Подключить УЖАСТИК Спаркса к решению проблемы. Я беру ноутбук и вношу поправки в список:

УЖАСТИК Спаркса (Учет Животрепещущих Аномалий: Список Теорий И Концепций).

Люди могут утверждать, что сталкивались со сверхъестественными явлениями, по следующим причинам:

1) Они обманывают других (я же знаю, что не вру).

2) Другие обманывают их (кто, церковники? вряд ли).

3) Они обманывают себя (?????).

Мне больно записывать третий пункт. Физически больно.

Что вписать в скобках? Курсор упрямо мигает и ожидает моего решения, а виски жжет нутро.

Логический подход загнал меня в угол, в котором я надеялся никогда не оказаться.

Если кто-то говорит, что видел привидение, и не врет, и ему никто не врет, значит, видимо, этот кто-то обманывается сам.

Эй, слышите скрежет? Это тектонические платформы мировоззрения смещаются у меня под ногами.

Спасение приходит в виде очередного письма от Астрала. Я игнорирую его уже несколько дней, потому что напористость человека стала уже граничить с домогательствами. Но сегодня с мыслью: «А вдруг?» – я открываю письмо.

Астрал пишет, что эксперимент Паранормального Голливуда стартует через шесть дней, а я «круглый ИДИОТ», раз упускаю возможность сделать репортаж об этом событии «или даже стать его частью». Чувствуется, как дымилась клавиатура, когда он набирал эти слова: «Это станет САМЫМ авторитетным исследованием двадцать первого века о способности человеческого мозга взывать призраков к жизни».

…Способность человеческого мозга взывать призраков к жизни.

Ох, если бы я верил в судьбу…

Астрал продолжает: «Более того, ЕСЛИ ты согласишься присутствовать на эксперименте и обеспечишь ему достойную отсветку, у нас есть ОЧЕНЬ ценная информация по поводу твоего паранормального видео, которой мы готовы поделиться. Мы провели тщательное расследование и заключили, ГДЕ именно оно было снято, с точностью до ПЯТИ квадратных миль».

Я и так уже был готов согласиться, но теперь я совсем готов. Мои пальцы порхают по клавиатуре:

«Привет, Астрал. Остынь, приятель. Я еду».

Алистер Спаркс: «Далее следует расшифровка беседы по записи, сделанной Шерилин Честейн 7 ноября 2014. По ее словам, разговор с Джеком состоялся в баре «О-ля-ля» на острове Лантау».

(На протяжении беседы на фоне слышен шум волн и голоса посетителей.)

ШЕРИЛИН: Так что давай, умник. Мое тебе задание, если не слабо. Дальнейшая судьба этой сущности в твоих руках. Если ты так уверен, что я вожу людей за нос, тебе достаточно сказать слово. Я смою содержимое бутылки морской водой, и соль уничтожит духа. Или другой вариант: если ты не уверен на сто процентов, сохрани ему жизнь, и я попытаюсь помочь ему уйти дальше.

(Продолжительная пауза.)

ДЖЕК: Последний шанс. Вы видели привидений своими глазами?

ШЕРИЛИН: Я не могу на это ответить. Я видела вещи, которые можно было назвать…

ДЖЕК: Убейте.

ШЕРИЛИН: Джек, не надо так. Сядь. Извини, я немного вышла из себя, но ты… Ты не до конца честен и…

ДЖЕК: Просто убей это, Шерилин.

ШЕРИЛИН: Джек, ты должен кое-что знать о своем видео. О словах на записи. (Пауза.) И потом, разве тебе не интересно, что я думаю о той книге?

ДЖЕК: (Уходит.) Я тогда глупо себя повел. Устал после перелета, сами понимаете. От книги тоже можете избавиться. Сожгите все дотла с какой-нибудь полынью.

ШЕРИЛИН: (Повышая голос.) Эта книга действительно из будущего. (Пауза.) Джек, ты меня слышишь? Это книга из будущего, и в ней пишется о твоей смерти. (Пауза.) Джек! Беги не беги, это правда. (Долгая пауза. Шерилин вздыхает. Бутылка шкрябает донышком по столу. Шерилин понижает голос до шепота.) Пойдем, дружок. Мне очень жаль. Пойдем, отнесем тебя к воде.

Назад: Часть I

Дальше: Глава 6…6…6…