ДОЛГАЯ ВОЙНА РАДИКАЛЬНОГО ИСЛАМА В ПАКИСТАНЕ

Вильсон Джон- вице-президент ORF

Любая попытка понять происходящее в Пакистане и Афганистане, если рассматривать ситуацию там исключительно с точки зрения состояния безопасности, обречена на провал. Это связано с тем, что процессы, протекающие в этом регионе, имеют исключительно сложный и противоречивый характер.

Чтобы найти способ предотвращения распада столь густонаселенного региона, абсолютно необходимо понять, какими историческими, идеологическими, стратегическими, а также культурными факторами обусловлена жизнь местных групп и общин.

Для облегчения задачи мы считаем нужным ограничить наш анализ двумя отчетливыми радикальными исламскими процессами (имеющими многочисленные ответвления), которые протекают в Пакистане. В социокультурном пространстве Пакистана возникают субъекты, которые связаны глубоко скрытыми отношениями с радикальным исламом, шествующим по региону со слабыми или ослабевающими мусульманскими государствами и растущей сетью ориентированных на «Аль-Каиду» организаций и братств.

Продвижение радикального ислама стимулируется, во-первых, «Аль-Каидой» и подобными ей организациями, включая Талибан. По сути, они представляют собой внешний для региона фактор. Для них выигрыш битвы за Пакистан – это важнейший этап в деле торжества уммы и установления исламского господства.

Во-вторых, эта тенденция подстегивается активностью разномастных внутренних религиозных экстремистских групп. Причем практически каждая из них в той или иной степени поддерживается государством (ведь Пакистан является и должен остаться родиной для мусульман субконтинента, оказавшегося разделенным в результате событий 1947 года).

Важное различие применительно к этим процессам и представляющим их группам состоит в том, какими именно символами или идеологическими догмами они вдохновляются.

Вторая группа (давайте для удобства назовем ее «могольской» – только потому, что появление мыслей о джихаде было спровоцировано идеей восстановления славы ислама, пик которой пришелся на могольский период) возникла на базе учения и философии Мауланы Абдуль Ала Маудуди и его предтечи Шаха Валиуллы из Дели (XVII век).

Маудуди, который основал «Джамаат-е-Ислами» (JI) в Индии до ее раздела, верил, что конечная цель возрождения ислама – «предоставление ему возможности стать господствующей силой в мировой культуре и завладеть умами нравственных, интеллектуальных и политических лидеров человечества»¹. Несмотря на то, что раздел нанес удар по его взглядам на мир и до конца жизни вселил в него отвращение к Индии, политическая партия Маудуди – JI – стала активным сторонником преобразования «религиозных идеалов в политическую власть», что привело к возрождению ислама в Пакистане².

Если говорить об идеологических установках первой группы (давайте назовем ее «группой "Аль-Каиды"»), то, по крайней мере, вначале это было учение двух членов организации «Братья-мусульмане» – Сейида Кутба (преданного последователя Мауланы Мау-дуди и Мухаммада ибн Абд аль-Ваххаба из Саудовской Аравии) и палестинского араба Абдуллы Азама. Азам преподавал в Университете имени короля Абдель Азиза в Саудовской Аравии, где вместе с Кутбом ему удалось повлиять на пылкого студента Усаму бен Ладена. Именно призыв Азама освободить мусульманские земли от захватчиков побудил бен Ладена начать кампанию протестов против присутствия американских войск в Саудовской Аравии в 1991 году. Азам верил в глобальный джихад и считал сведение счетов с местными или региональными оппонентами пустой тратой времени (на чем настаивали другие близкие бен Ладену люди, например, доктор Айман аль-Завахири из Египта).

Есть еще одна важная отличительная особенность (вывод о ней можно сделать на основании вышесказанного): в то время как второй группой руководят местные исламские организации, стремящиеся охранять и пропагандировать интересы своей страны, первая группа («группа "Аль-Каиды"») не претендует ни на что подобное. Напротив, она рассматривает Пакистан с его 150-миллионным населением в качестве «оплота ислама» (после того, как внедрение подобной концепции потерпело поражение в Ираке) – территории, которую нужно завоевать и использовать как базу для возрождения проекта глобального джихада. Оплот Талибана в южном Афганистане и доминирование «Аль-Каиды» у западных границ Пакистана – это два шага на пути к реализации данного проекта.

Все это, казалось бы, должно означать, что в какой-то момент в Пакистане деятельность данных групп неизбежно войдет в противоречие, а это приведет к столкновению между ними.

Однако существует еще один фактор, который усложняет и усугубляет картину. Речь идет о сложившихся со времен афганского джихада связях и союзах названных групп с третьими силами. Рассматриваемые группы по-разному видят степень необходимой радикализации ислама.

Например, Талибан (от араб. талиб - «ищущий знания», то есть учащийся, студент), вышедший из деобандийских медресе Северо-Западной пограничной провинции и провинции Синд в Пакистане, ставил перед собой совершенно четкие цели превращения Афганистана в исламское государство. Однако после 11 сентября в группе произошел раскол как на идеологическом, так и на оперативном уровнях. И теперь ее различные осколки не брезгуют сотрудничеством даже с отпетыми бандитами³.

Подобным образом и деобандийские группы (такие, например, как «Лашкар-е-Джангви»), которые являются яростными противниками шиитов и возникли во времена религиозного всплеска при Зия-уль-Хаке, поставляют пушечное мясо для «Аль-Каиды» и Талибана. Большое число их членов – это мелкие преступники и безработные, а вовсе не религиозные фанатики.

Можно смело утверждать, что данные союзы не имеют под собой идеологической почвы, а являются следствием оперативных потребностей, подогреваются корыстными побуждениями. И что возникали эти союзы, в первую очередь, на основе «братства», сложившегося в террористических лагерях Хоста, Кунара и Пак-тии в Афганистане⁴.

Все это заставляет задуматься о, мягко говоря, пугающей возможности того, что траектории развития двух процессов радикального ислама в Пакистане совпадут и выльются в фактический переворот, в результате которого государство исчезнет, а граждане окажутся заложниками некой разновидности радикального ислама, и чуждой им, и агрессивной. Подобный сценарий чреват незамедлительными пагубными последствиями также и для соседей, имеющих большое мусульманское население, а затем и для всего немусульманского мира.

Прежде чем рассмотреть некоторые из сценариев, важно проанализировать, сколь вероятно совершение государственного переворота в Пакистане, допустим, «Аль-Каидой» (что проще всего себе представить). Дать корректный ответ на такой сложный вопрос можно только уяснив, существуют ли исторические причины, приведшие к тому, что Пакистан сделался уязвимым для экстремистской идеологии и практики.

Существуют три фактора, имеющие непосредственное отношение к нашему исследованию:

1. Влияние исламских партий (таких как JI) на гражданское общество и их использование государственными структурами.

2. Рост экстремистских и террористических групп и согласие значительной части общества с их существованием и деятельностью.

3. Уровень радикализации вооруженных сил и использование ими вышеупомянутых структур (часто называемых «негосударственными исполнителями» или «негосударственными акторами») в качестве тактических и стратегических наступательных средств.

Из 58 религиозных политических партий, существовавших на момент основания Пакистана, двумя самыми мощными являются JI (до недавнего времени – под руководством Кази Хуссейна Ахмеда), а также отколовшаяся от нее «Джамиат Улема-и-Ислам» (под руководством Мауланы Фазлура Рахмана). Ахмед, ярый приверженец идеологии Маудуди, входил в делегацию, направленную Беназир Бхутто для встречи с Усамой бен Ладеном в Хартуме (Судан) по просьбе тогдашнего руководителя Службы общей разведки Саудовской Аравии принца Турки аль-Фейсала. В ходе данной встречи Ахмеду было поручено создание в Пакистане сети для поддержки операций «Аль-Каиды» со штабом в Карачи.

Когда же JI не удалось завоевать благосклонность других основных политических партий, а также армии, она прибегла к насильственным методам, чтобы навязывать населению свою волю. Наиболее заметной стала серия убийств членов секты Ахмадийа в Пенджабе в 1951-1952 годах. JI считала последователей Мирзы Гулама Ахмада, который провозглашал себя пророком, неверующими. В результате насильственных действий тогда погибло более 2000 человек (в основном ахмадийцы), что вынудило правительство ввести в Пенджабе военное положение, а армию – в целях восстановления порядка – взять приступом мечеть Вазир Хана в Лахоре (события, весьма схожие с тем, что случилось в исламабадской мечети Лал Масджид в июле 2007 года). Это положило начало радикализации мусульманского сообщества в Пакистане⁵.

JI обрела известность во времена событий, приведших к войне 1971 года с Индией. Тогда она присоединилась к жестокой кампании, проводившейся пакистанской армией против восточно-бенгальской интеллектуальной и политической элиты. Она создала две свои первые боевые организации – «Аль-Бадр» и «Аль-Шамс», чтобы противостоять «Мукти бахини», сепаратистской группе, выступавшей за независимость Восточного Пакистана.⁶ Это свидетельствовало о серьезных переменах в JI, поскольку до того момента организация предпочитала принцип проповеди «дава» насилию. По иронии судьбы, первые две ее агрессивные кампании были направлены именно против мусульман различного этнического происхождения, а также против принадлежавших к различным сектам. Активность JI в Восточном Пакистане также способствовала ее сближению с армией: последняя усмотрела в партии, располагавшей существенной базой поддержки и кадровым составом, эффективный инструмент для своих военных кампаний.

Эта обретенная JI роль обусловила то, что именно она была выбрана в качестве «подрядного» исполнителя террористических акций, когда США и их союзники привлекли Зия-уль-Хака к кампании по выдворению советских войск из Афганистана. Новобранцев на «священную войну» поставляли из медресе JI со всего Пакистана, включая Пенджаб. Одно из известных медресе, участвовавших в джихаде, – Дар-уль-Улум Хаккания в местечке Акора-Хаттак (Северо-Западная пограничная провинция). Медресе возглавлял Маулана Самиул Хак – глава отколовшейся от JI группы, а также друг и учитель большого числа талибских руководителей.

На протяжении 1980-х, когда призыв к джихаду в Афганистане звучал повсюду, рекруты-террористы из Палестины, Бангладеш, Таиланда, Бирмы, Шри-Ланки, Филиппин и стран Африки прибывали на конспиративные квартиры JI в Карачи. Оттуда они перебрасывались на базы подготовки «Хост» и «Халдан» (Афганистан). Руководил этими базами «Хизб-е-Ислами» Гульбеддина Хекматияра.

Имран Шахид был первым пакистанским мучеником джихада. Он являлся студентом государственного колледжа в Карачи и активным членом студенческого крыла JI – «Ислами Джамиат Та-лаба» (IJT). Надо сказать, что со временем рядом с офисом IJT в Лахоре был вывешен список, состоявший из сотен имен «мучеников». Близкие отношения JI с пакистанской армией и разведкой способствовали ее невероятному количественному росту во время афганского джихада⁷.

JI сумела расширить свою инфраструктуру и сферу деятельности благодаря щедрым пожертвованиям от правительства и частных лиц в регионе Персидского залива. Эти пожертвования поступали в благодарность за то, что JI наладила в Пакистане прием арабских и других моджахедов. Кадры JI, включая членов IJT, набирались опыта в ходе совместных тренировок с иностранными и афганскими бойцами. Все это помогло JI (содержавшей более 100 медресе в Пенджабе и других провинциях) установить связи с исламистскими группами по всему миру.

Также «при полной поддержке» Межведомственной разведки Пакистана (ISI) и пакистанской армии JI активно участвовала в кашмирском джихаде, используя группу «Хизб ул-Муджахедин». Кстати, один из генералов, активно поддерживающих в последнее время джихад, – это близкий соратник Первеза Мушаррафа, известный своими радикальными взглядами Азиз Хан. С помощью негосударственных акторов в течение нескольких лет он вел войну в Кашмире. В студенческие годы Азиз Хан был членом IJT.

По сути, группировка IJT обеспечивала возможность вербовки «рядовых солдат» джихада в студенческих городках, включая Пенджабский университет в Лахоре. Как констатировала издающаяся в Пешаваре газета «Фронтиэр Пост», в числе добровольцев «есть молодые студенты колледжей и университетов, имеющие агрессивные наклонности и откликающиеся на то, что в их понимании называется религиозным призывом».⁸ Многие из этих студентов применяли силу в студенческих городках, участвовали «в кровавых драках между соперничающими студенческими группировками, – драках, связанных, в том числе, с похищениями людей и убийствами».

Таким образом, студенты становились легкой добычей для активистов JI и IJT. Последние промывали им мозги, рассказывая истории о «пытках, изнасилованиях и убийствах кашмирского мусульманского населения, совершаемых индийскими правоохранительными органами».⁹ Новобранцев отправляли в военные учебные лагеря под названием «Марказ-е-Ислами», основанные JI в Афганистане. О подвигах поборников джихада в Кашмире сообщалось в издаваемых JI печатных органах: выходящем каждые две недели «Джихад-е-Кашмир» и ежемесячных журналах «Хам Ка-дам» и «Бедар Дайджест». Группа проводила систематическую кампанию, направленную на мобилизацию общественного мнения в поддержку афганского джихада, и с неистовым рвением принимала участие в военных действиях, в результате чего в промежутке между 1980 и 1990 годами 72 члена JI стали «мучениками».

Несмотря на то, что JI основала «Хизб ул-Муджахедин» специально, чтобы раздувать пламя джихада в Кашмире, большое число рекрутов IJT предпочитали присоединяться к «Аль-Бадр», террористической группировке, созданной в оккупированном Пакистаном Кашмире с целью аннексии последнего. Причина, по которой «Аль-Бадр» в большей степени привлекал рекрутов из пакистанских колледжей и университетов, заключалась в том, что в данной группировке они имели дело с людьми своего круга, близкими им по уровню образования и наклонностям, а не с учащимися медресе, большинство из которых отправлялось в Афганистан. Им было проще «в компании инженеров, врачей, компьютерщиков и социологов, которые и составляли костяк "Аль-Бадр"»¹⁰. У «Аль-Бадр» также были более умеренные взгляды по вопросу регулярности произнесения молитв, отращивания бороды и ношения одежды определенного типа (они часто ходили в рубашках и брюках). Однако при этом суровой военной подготовке всегда предшествовала столь же мощная религиозная обработка в лагерях, созданных в оккупированном Пакистаном Кашмире.

Вовлеченность IJT в различные типы джихадистской активности (включая участие в террористической деятельности) имеет гораздо большее значение в контексте настоящего времени – периода, когда «локальный» джихад трансформировался в намного более широкую и сложную религиозную игру, в которой стремление к превосходству и отмщению подогревается нагнетаемыми опасениями по поводу реальной или воображаемой всемирной несправедливости. Типичный суннитский рекрут IJT – это, чаще всего, выходец из нижних слоев среднего класса или просто среднего класса, участвовавший в насильственных акциях в студенческом городке (в том числе в избиении студентов, особенно девушек) и в агрессивных маршах протеста по вопросам, затрагивающим религию, проводивший молитвенные собрания, принимавший коктейль из лжи и религиозной полуправды, который был призван побудить его к «мученичеству».

Роль JI, а также других религиозных и экстремистских группировок в создании террористических организаций широко известна и не требует дополнительных разъяснений. Поэтому чтобы оценить потенциальное место группы в длительном идеологическом сражении, охватившем Пакистан с невиданной ранее силой, достаточно лишь краткого экскурса в историю ее трансформации от хранительницы принципов «дава» до зачинателя дела джихада.

«Джамиат Улема-и-Ислам» (JUI), возглавляемая Фазлуром Рахманом, оставалась на периферии афганского джихада, тогда как ее соперница JI обслуживала пакистанскую армию и ISI. JUI продолжала довольствоваться расширением сети своих медресе и своего влияния, особенно в областях доминирования племен, проживавших вдоль разделяющей Пакистан и Афганистан линии Дюранда.

JUI обнаружила, что обладает некоторым влиянием, когда Бе-назир Бхутто во время своего второго премьерского срока (1993- 1996 гг.) установила контакт с Фазлуром Рахманом. Сделала она это, чтобы противостоять JI, которая вступила в альянс с ее основным соперником – Навазом Шарифом, когда тот формировал в 1990 году свое первое правительство. Рахмана назначили председателем сенатского Комитета по иностранным делам. Он использовал эту должность для поездок по мусульманскому миру и мобилизации поддержки Талибана. В 1996 году Рахман стал организовывать дрофиную охоту для членов королевской семьи Саудовской Аравии, чтобы заручиться их помощью Талибану. Многие представители высшего руководства Талибана являлись либо одноклассниками Рахмана, либо учились в медресе. По этим причинам Рахмана часто называют одним из основателей Талибана. Неудивительно, что в промежутке между 2002 и 2007 годами JUI, входившая в правительства Северо-Западной пограничной провинции и Белуджистана, способствовала возрождению Талибана и «Аль-Каиды» (после того, как США разбомбили их опорные пункты в Афганистане)¹¹.

Из этого следует несколько выводов.

Первое. Обе религиозные партии имеют обширную сеть медресе, мечетей и благотворительных организаций, что придает им легальный характер и обеспечивает влияние в гражданском обществе. Параллельно уже более двух десятилетий они насаждают в обществе насилие. Весьма вероятно, что – хотят они или нет – такое сочетание может быть использовано глобальными террористическими организациями типа «Аль-Каиды».

Второе. Обе группы использовались как армией, так и ISI в качестве инструментов реализации государственной политики сначала во время афганского, а затем и кашмирского джихада.

Третье. Их террористические кампании в Афганистане и Индии получили серьезную общественную поддержку.

Четвертое соображение связано с озабоченностью по поводу места этих групп в геополитическом раскладе, в котором «Аль-Каида» (негосударственный актор) стала реальным фактором. У обеих групп имеются сотни медресе и школ, они пользуются серьезным влиянием среди студентов и учителей в городских районах, особенно в Пенджабе и Синде (здесь остается невероятно влиятельным IJT – студенческое крыло JI). JUI уже продемонстрировала явную склонность к поддержке Талибана и «Аль-Каи-ды». Если же свои взгляды изменит и JI, встав на позицию глобального возрождения исламского проекта, влияние «Аль-Каиды» в Пакистане может оказаться более прочным, чем ожидается.

На сегодняшний день ни в одной стране мира нет большего количества мужчин, получивших террористическую подготовку, чем в Пакистане. Согласно статистическим данным за 2001 год, 5 миллионов из них прошли через те или иные курсы на террористических базах или подверглись идеологической обработке в бесчисленных медресе, которыми усеян Пакистан. По крайней мере, 500 000 имеют некоторую военную подготовку.

Одна пятая – родом из Пенджаба, где идея глобального джихада противостоит идее локального джихада и, несмотря на это, приверженцы обоих течений вместе проходят подготовку в Хосте и Пактии. Многие из тех, кто обучался в этих афганских лагерях, сохранили связи, в основе которых лежит нечто большее, нежели идеологические, этнические или национальные привязанности. Подобные горизонтальные контакты способствовали созданию сетей джихада в Пакистане и в других местах. Благодаря этим сетям становится реальностью выход различных школ исламской мысли и практики за свои традиционные пределы, что создает возможность лишения групп, подобных JI, лидерства в процессе возрождения ислама и узурпации этой роли экстремистскими организациями¹².

В Пакистане насчитывается около 244 религиозных организаций. Часть из них имеет политический характер и участвует в выборах, часть – сектантские, прочие преследуют цель установления Халифата. Но, к какой бы категории они ни принадлежали, значительное их число – это террористические группы.

«Лашкар-и-Тайба» (LET), в переводе «Армия чистых», относится к последней категории. Уникальная особенность этой группы состоит в том, что она имеет идеологические связи с глобальным салафистским движением и одновременно сохраняет автономный режим функционирования. Поэтому чтобы понять, не может ли LET сыграть роль «троянского коня» в Пакистане, важно выявить, имеются ли у LET отношения с «Аль-Каидой»¹³.

В Пакистане нет террористической группы, которая была бы ближе к «Аль-Каиде», чем LET. Один из основателей группы – Абдулла Азам, учитель бен Ладена, чьи идеи и учение спровоцировали возникновение «Аль-Каиды». В первые – самые трудные для нее – годы группа получила щедрую поддержку в размере 10 000 000 рупий от Абу Абдур Рахмана Сарехи, близкого помощника бен Ладена. Главным инструктором первых двух лагерей LET, осуществлявших подготовку к афганскому джихаду в Пактии и Кунаре, был зять Сарехи – Заки-ур-Рехман Лахви. Именно он готовил нападение на Мумбаи 26 ноября 2008 года и руководил им¹⁴.

Этим не исчерпываются причины, по которым LET могла бы превратиться в серьезную угрозу для Азии и других частей мира. Существует большая вероятность того, что в ближайшие несколько лет группа станет неотъемлемой частью религиозно-политического союза в Пакистане. А это еще на шаг приблизит ее к достижению своей цели: созданию единого фронта борьбы с силами, противостоящими исламу (особенно в западных странах), – борьбы за установление халифата. Данная цель была сформулирована лидером (амиром) группы Хафизом Мухаммедом Саидом на одном из многочисленных сайтов организации, которые, однако, были свернуты, как только деятельность группы попала под запрет. Вот что говорилось на сайте: «Многие мусульманские организации занимаются миссионерской деятельностью в Пакистане и за его пределами, однако они полностью отказались от джихада. Нужда в джихаде существовала всегда, а в настоящих условиях она острее, чем когда-либо»¹⁵.

Для понимания потенциальной угрозы миру, которую представляет собой эта организация, необходим краткий экскурс в ее историю. LET возникла как вооруженное крыло «Марказ аль-Даваат-ул-Иршад» (MDI) – Центра прозелитизма и проповеди, созданного в 1987 году тремя исламскими учеными: Хафизом Саидом, Зафаром Икбалом и Абдуллой Азамом. За десять лет своего существования LET стремительно расширила свои позиции в Пакистане: она создала крупный штаб в Мюридке и около 220 отделений по всей стране. Даже после объявления LET вне закона Мюридке остается «мозговым центром», откуда осуществляется планирование и руководство всей деятельностью группировки, в том числе по организации джихада и по образовательным программам. В центральном комплексе находится медресе, большой жилой район для учеников и преподавателей, больница, рынок, рыбная ферма и сельскохозяйственные угодья, которые обрабатываются круглый год. Вооруженная охрана всех входов в центр осуществляется круглосуточно.

MDI контролирует 200 средних школ («школы дава»), 11 медресе (семинарий), 2 колледжа, где изучаются естественные науки, амбулаторную сеть, имеет передвижные медицинские клиники и банки переливания крови. Кроме того, под ее крылом существует благотворительная организация «Идара Хидмат-э-Хальк», которая сыграла важную роль в перенаправлении на нужды MDI средств, собранных в помощь пострадавшим от землетрясения в октябре 2005 года, когда разрушениям подверглась значительная часть территории оккупированного Пакистаном Кашмира¹⁶.

Образовательная программа школ и колледжей MDI строится в соответствии с установками Хафиза Саида, согласно которым для достижения целей джихада необходимо не только усвоить великие ценности ислама, но быть также специалистом в области науки и техники.

Этот подход ничуть не менее четко и убедительно пропагандируется посредством многочисленных печатных изданий группы, включая ежемесячный журнал на урду «Аль-Дава» c тиражом в 80 000 экземпляров, еженедельную газету на урду «Газва», детское издание «Нанхе Муджахид» и ежемесячное издание на английском языке «Войс оф Ислам». Кроме того, MDI поддерживает работу сайтов www.jamatuddawa.org и www.jamatdawa.org на урду, персидском и английском языках.

LET начала обучать свои кадры террористической деятельности в 1987-1988 годах в лагерях подготовки, расположенных в восточных афганских провинциях Кунар и Пактия. Но поскольку к тому времени так называемый джихад в Афганистане пошел на спад, группа переключила свое внимание на Индию. Произошло это в 1993 году. Саид сначала сосредоточил усилия на Кашмире, а затем взялся за дело освобождения Джунагарха (небольшого анклава, расположенного в индийском штате Гуджарат) и Хайдарабада (столицы нынешнего индийского штата Андхра-Прадеш, который до раздела Индии был мусульманским княжеством). В настоящее время устремления группы выходят за пределы Индии. В значительной степени вдохновляемая «Аль-Каидой», LET сегодня воспринимает себя в качестве спасителя ислама¹⁷.

Из вышеизложенного следуют, как минимум, три вывода.

Первый. Участвуя в объявленной международным сообществом войне с терроризмом, Пакистан тем не менее не воспрепятствовал существованию нескольких террористических групп, преследующих прежние цели, и позволил им сохранить свои базы подготовки.

Второй. С 2001 года эти террористические группы сумели внедриться в гражданское общество за счет благотворительной деятельности и основания по всей стране сети учебных заведений.

Третий. Часть из них (по крайней мере, в отношении LET это совершенно очевидно) имеет сходство и связи с «Аль-Каидой» и вполне может оказаться «троянским конем» этой организации в Пакистане.

Возрождения и подъема идеологии джихада, а также приверженных этой идеологии групп могло бы и не случиться, если бы пакистанская армия не усмотрела в исламе стратегическое средство для объединения общества, состоящего из разнородных элементов. А радикальные группы типа JI, в свою очередь, с готовностью согласились отказаться от демонстрации инакомыслия в Пакистане, предложив армии (испытывающей параноидальный страх по поводу индийской угрозы на восточных границах страны) свое самобытное оружие для решения ее задач.

Первым дух джихада стал культивировать полковник Акбар Хан (военный секретарь премьер-министра Лиаката Али Хана). Именно он набрал представителей племен мехсуд и вазири (те же племена теперь сражаются с пакистанской армией) для запуска «войны нетрадиционными средствами» за освобождение Кашмира от Индии. Произошло это в первые же месяцы независимого существования Индии. Бойцы из племен мехсуд и вазири, которых индийские вооруженные силы остановили на подступах к Сринагару, были первыми негосударственными акторами, задействованными Пакистаном¹⁸.

От антиахмадийских мятежей 1953 года (в ходе которых возглавляемые JI радикальные исламисты нападали на ахмадийскую общину, обвиняя представителей этого меньшинства в богохульстве) армия выиграла даже больше, чем JI, поскольку в результате произошел первый государственный переворот, приведший к власти генерала Айюб Хана. Несмотря на то, что Айюб Хан держал на расстоянии группы типа JI, он не стеснялся прибегать к использованию религиозных символов и призывов, чтобы воодушевлять своих офицеров и войска на полях сражений. В войне 1965 года, когда индийские силы подошли к Лахору, Айюб Хан в обращении к нации объявил: «Мы в состоянии войны», – и использовал исламские религиозные заклинанья, «чтобы представить эту войну фактически как джихад: конфликт между исламом и неверными». Это стало, таким образом, призывом к религиозной войне между исламом и неверными, и впервые в новейшие времена тема джихада появилась в солдатском лексиконе¹⁹.

Когда Айюб Хан столкнулся с длинной полосой неудач (сначала война, а затем трудности в экономике), JI вышла на улицы, протестуя против его «модернистской религиозной политики». Это сыграло на руку его противникам, и в итоге он был вынужден передать бразды правления другому офицеру – Яхья Хану. Нельзя сказать, чтобы последний был очарован JI и ее идеологией. Однако один из его старших офицеров – генерал-майор Шер Али Хан – придерживался другого мнения. Он был рьяным приверженцем JI²⁰.

А потому, когда вышедший в отставку Шер Али Хан был назначен министром информации и государственной политики, он взялся за работу во славу ислама. Он убедил армию набирать «добровольцев» из JI и ее студенческого крыла IJT, чтобы положить конец деятельности бенгальских бунтарей в Восточном Пакистане. Многие из этих «добровольцев» вербовались из числа членов IJT в Пенджабском университете и были высокообразованными людьми. Армия учила их подавлять сепаратистов в Восточном Пакистане – политических лидеров, журналистов, художников, писателей, общественных деятелей и судебных чиновников. Чтобы содействовать сбору информации для армии, JI также сформировала в Восточном Пакистане так называемые «комитеты мира». Взамен армия предоставила JI места в Национальной ассамблее Восточного Пакистана²¹.

В период кризиса в Восточном Пакистане армия также начала использовать исламские лозунги. Например, в ходе борьбы за Восточный Пакистан местный командующий генерал-лейтенант Тикка Хан цитировал исламские тексты. Обращаясь к осажденному западнопакистанскому гарнизону, он напоминал своим войскам о «великих сражениях против неверных, которые показывают, на что способны мусульмане».

Самое сильное влияние на это и последующее поколение офицеров между 1978 и 1988 годами оказал лихорадочный темп исла-мизации, запущенной мухаджирским генералом Зия-уль-Хаком. В своих кругах он получил кличку «проповедник». Именно Зия-уль-Хак, сын священнослужителя, положил начало системным и радикальным изменениям в армии, которая до того момента строилась на принципах профессионализма, заложенных в британские времена. Он ввел триединый девиз: «Таква» (набожность), «Иман» (исламская вера), «Джихад-фи-Сабил-Аллах» (борьба во имя Аллаха).

Чтобы способствовать ускоренной исламизации армии, по его указанию в военных городках и лагерях строились новые мечети; в учебные программы были введены исламские тексты; библиотеки центров подготовки военно-управленческих кадров пополнялись литературой по исламу, исламской военной идеологии и практике; офицеров среднего ранга обязали изучать ислам и сдавать экзамены по исламу и исламской военной доктрине. Преподавание ислама было введено в Пакистанской военной академии в Какуле²².

Были внесены изменения в учебные программы центров подготовки военно-управленческих кадров, где молодые офицеры начинали изучать и исследовать исламскую военную практику, доктрину и стратегию. Серия лекций полковника Абдула Кайюма в Центре подготовки командных и военно-управленческих кадров сформировала интеллектуальную базу для наступления ислама. Кайюм читал лекции по сложным проблемам теологии и исламской доктрины, но делал это в простой и доступной форме, что превратило его в весьма востребованного идеолога. Была введена должность армейского муллы, призванного стать мостиком между профессией и верой. Муллы сопровождали подразделения, направлявшиеся в зону боевых действий. В общевойсковом штабе был создан Совет по религиозному обучению. Время от времени печатались религиозные материалы, которые распространялись в войсках.

Зия-уль-Хак был первым военачальником и главой государства, который посетил ежегодное собрание «Таблиги Джамаат» в Рай-винде (Пенджаб). Он считал, что «стал начальником штаба армии только благодаря Аллаху» и что ему «вверена божественная миссия насаждать ислам в Пакистане». Зия поощрял открытое посещение частых собраний «Таблиги Джамаат» офицерами и солдатами. «Таблиги Джамаат» – организацию, проповедующую и практикующую ислам, – неоднократно обвиняли в том, что она способствовала радикализации ислама. Известным членом этой организации был генерал-лейтенант Джавед Насир. Он первым из тех, кто имел подобное звание, носил самую настоящую бороду. Позже, в 1992 году, он был назначен директором ISI. Насир покровительствовал ведению опосредованной войны в Кашмире джихадистскими группами Деобанди и «санкционировал сотрудничество ISI с Давудом Ибрагимом, мусульманским лидером бомбейского преступного мира, который организовал атаку на Бомбейскую фондовую биржу 12 марта 1993 года»²³.

Зия-уль-Хак открыто поощрял своих офицеров к молитве, посту и распространению исламской литературы в вооруженных силах. Тех, кто молился по пять раз в день (хотя это и не было обязательным), прежде других включали в списки на повышение. Религиозный пыл стал пропуском в высшие чины, а членство в JI и IJT оказывалось весьма полезными для карьеры. Отборочные комиссии ценили в офицерах религиозные познания и религиозные привычки.

В этот период новобранцы должны были принимать присягу на Коране. Им преподавали исламское учение. Кроме того, они регулярно сдавали тесты для определения глубины религиозных познаний. Это должно было «повышать уровень религиозной осведомленности в среде пакистанских войск и гарантировать их необходимую идеологическую подготовку». Многие армейские офицеры стали приверженцами идеологии JI и учения Маудуди. Надо сказать, что в качестве награды солдатам и офицерам Зия-уль-Хак вручал книги Маудуди.

Зия даже хотел изменить национальный флаг, поместив на нем надписи на арабском языке, а также перенести День независимости с 14 августа в обычном календаре на дату, соответствующую ему в исчислении по исламскому календарю. Однако эти предложения вызвали в армейской среде сильные протесты, а потому в итоге ему пришлось от них отказаться.

Зия прибег к использованию религиозных групп типа JI в реализации широких стратегических целей пакистанской армии – внутренних и внешних. Дома они должны были контролировать этнических и сектантских сепаратистов, бросавших вызов армейским командам. За рубежом (конкретно в Индии) – инициировать опосредованную войну с целью аннексии Кашмира: завершить, так сказать, «незавершенное». В 1978 году после государственного переворота под руководством Тараки в Афганистане Зия встретился с лидерами JI и обсудил возможную роль партии в афганской политике Пакистана. JI использовала свои связи с афганскими полевыми командирами, такими как Гульбеддин Хекмати-яр, и помогла Зия-уль-Хаку выстроить такую линию, которая отвечала «исламскому делу» партии и обеспечивала ей влияние (если не полный контроль) в области выработки государственной стратегии. Таким образом она осуществила часть своей программы.

Для формирования отрядов наемников-моджахедов – участников афганского джихада – армия открыто использовала исламские концепции и символы. Материальную базу при этом составили средства и вооружения, в избытке предоставляемые Соединенными Штатами Америки и их западными союзниками с целью выдворения советских войск из Афганистана. Офицеры среднего ранга (генерал Первез Мушарраф был одним из них) возглавляли секретные операции в Афганистане. В больших количествах новобранцы набирались в армию и в ISI. Часть из них была завербована для ISI в медресе. Подключилась и Саудовская Аравия, осуществлявшая крупное финансирование операций. В упаковке этой щедрости привносилась и ваххабитская идеология – весьма радикальная школа мысли. В период афганского джихада в Пакистане появились террористические группы, имевшие связи с глобальными террористическими сетями. Увеличилась прослойка офицеров и солдат в армии и в ISI с возросшими радикальными настроениями.

После Зия-уль-Хака генералы не столь активно развивали джихадистскую повестку дня, но лишь немногие из них предпринимали слабые попытки снять те фундаменталистские наслоения, которые были привнесены в армию главой вооруженных сил во время афганского джихада. При этом все они использовали террористические группы для реализации планов армии в отношении Кашмира и других частей Индии. Эти террористические группы действовали как передовые отряды войск: они проникали в Кашмир и другие части Индии, основывали там террористические ячейки, создавали широкую сеть сторонников и организовывали диверсии, занимались шпионажем и терроризмом.

С течением лет армия и ISI если и не превратились в полностью радикальные структуры, то уж точно стали проявлять симпатии к экстремистам. Множество армейских офицеров и солдат оказывались вовлеченными в террористическую деятельность либо напрямую, либо косвенно – в качестве методистов и инструкторов для таких групп, как LET и «Джайш-е-Мохаммед». «Тан-зим уль-Ихван», например, – это радикальная группа отставных армейцев и офицеров, выступающая за так называемую формулу «одного процента». Они полагали, что, если их поддержит один процент населения Пакистана, страну можно будет легко превратить в истинно исламское государство²⁴. «Ихван» часто сама занималась обучением кадров и направляла людей для проведения совместных тренировок с LET. Тот факт, что в ее руководстве были представлены только старшие офицеры-отставники, привлекал к идеологическим учебным семинарам группы «сотни армейских офицеров и солдат». Среди членов группы были генерал-майор Захирул Ислам Аббаси, бригадир Мунтазар Билла, полковник Мохаммад Азад Минхас и полковник Инаятулла Хан. Все они оказались за решеткой за участие в попытке государственного переворота в 1995 году. Генерал-лейтенант Хамид Гюль (бывший глава ISI), участвовавший в афганском джихаде, называл этот переворот «мягкой исламской революцией». По его словам, «солдаты армии Пакистана всегда были религиозны, однако сейчас уже все большее число офицеров становится исламистами».

Сегодня эти факторы обретают значимость из-за серьезных сомнений в способности Пакистана сохранить свою целостность. Параллельно растет и вера в то, что только армия способна привнести хотя бы некоторую видимость порядка и контроля в страну, раздираемую разного рода конфликтами.

Сложно придумать более ошибочный аргумент. И потому важно привести данные немногочисленных исследований о том, насколько подвержено радикальным настроениям нынешнее поколение офицеров среднего звена и старшего командного состава пакистанской армии.

Сначала зафиксируем некоторые основные факты. Нынешний командный состав и начальник штаба пакистанской армии Ашфак Кайяни пришли на службу сразу после 1971 года (когда Восточный Пакистан откололся от Пакистана и стал независимым государством Бангладеш) или чуть позже. Это те военные, которые либо принимали участие в войне с Индией, либо испытали глубокую травму от капитуляции в столице Восточного Пакистана – Дакке. Поэтому вполне естественно, что их отличают определенные настроения, определенная «стойка» по отношению к Индии. Все они, естественно, прошли через горнило исламизации, проводившейся Зия-уль-Хаком, хотя трудно оценить степень влияния, которое оказало на каждого конкретного офицера «промывание мозгов», организованное радикальным генералом. Справедливо будет предположить, что не все из них поддались на джи-хадистские проповеди Зия-уль-Хака, хотя едва ли кто-то мог набраться смелости и возражать открыто. Его военный секретарь – генерал-лейтенант Чисти – утверждал, что порой выступал против планов своего начальника, но в этом трудно не усомниться, учитывая то, что тем, кто осмеливался возражать, быстро указывали на дверь²⁵.

Как показали последующие события, немало офицеров поддались воздействию радикальных настроений в пору фанатичной исламской кампании Зия-уль-Хака. Заговор в Равалпинди в 1995 году с участием высокопоставленных офицеров, увольнение нескольких генералов в годы режима Мушаррафа (включая тех, кто был достаточно близок к нему) и арест ряда офицеров среднего звена за их связи с «Аль-Каидой» являются хотя и разрозненными, но вполне четкими свидетельствами того влияния, которое Зия оказал на офицерский состав.

Бывший военный секретарь Зия-уль-Хака, бригадный генерал Махмуд Али Дуррани, засвидетельствовал в 2009 году, что в армии была прослойка радикальных офицеров.

Особый интерес представляют те, кто получил офицерское звание при Зия-уль-Хаке (1977-1988 гг.). Большинство из них сейчас – полковники и генералы, которые занимают ключевые посты на уровне бригад, дивизий и корпусов. Простой подсчет показывает, что в следующем десятилетии кто-то из былых «новобранцев Зия-уль-Хака» возглавит армию, если только в ближайшие годы не произойдет государственный переворот или крупная чистка кадров.

Обратимся к авторитетным оценкам. Для оценки того, какой эффект возымели годы правления Зия-уль-Хака, Шуджа Наваз, брат бывшего главнокомандующего и увлеченный историк вооруженных сил, отталкивается от двухлетнего периода (1978-1979 гг.). Из 804 лиц, ставших офицерами в тот период, к 2006 году 29 получили звание генерал-майора. В ближайшие несколько лет некоторые из них станут (или уже стали) генерал-лейтенантами. Эти офицеры, известные как «новобранцы Зия-уль-Хака», несомненно, более консервативны и религиозны, чем их предшественники. Многие из них были участниками экспериментов Зия-уль-Хака с исламской идеологией в армейских училищах и академиях и стали свидетелями джихада в Афганистане и Кашмире. К тому же они «пострадали от эмбарго на помощь Пакистану, наложенного США и западноевропейскими странами. Они не только были лишены возможности совершенствовать свою подготовку за рубежом в годы, когда шло их становление, но были вообще отрезаны от внешних контактов до того момента, когда мировоззрение у них уже окончательно сформировалось, а у многих "закостенело"»²⁶.

То, что подобные «перемены галсов» по отношению к Пакистану оказали некоторое влияние на офицерский корпус, очевидно. Однако трудно оценить, до какой степени. Повлекло ли это рост радикальных настроений или понижение профессионального уровня? Или произошло и то, и другое?

Несмотря на сложность вопроса, частичный ответ на него можно найти в исследовании, проведенном офицером ВВС Малайзии и представленном в его докторской диссертации²⁷. Он проанализировал степень религиозного влияния в армиях трех мусульманских государств – Малайзии, Индонезии и Пакистана. Полученные им результаты могут быть полезны при изучении возможных направлений воздействия религии на пакистанскую армию. «На основе произвольной выборки ответов военнослужащих, подкрепленной мнением интервьюеров», в исследовании утверждается, что пакистанские военные расколоты на «ортодоксальных» и «умеренных». Цитируется мнение действующих офицеров о том, что, несмотря на «просвещенную умеренность» Мушаррафа, «институт (армии) остается сильно исламизированной структурой, в которой ничего не изменилось».

Более важным для нашего анализа является следующее наблюдение исследователя: существует вероятность того, что, «в зависимости от интенсивности идеологической обработки», офицеры, придерживающиеся светских или умеренных религиозных воззрений, могут переходить на радикальные позиции²⁸.

Возможно, это является некоторым преувеличением, однако вероятность подобной трансформации среди офицерского состава нельзя полностью сбрасывать со счетов. В работе одного пакистанского военного, представленной Военному колледжу США, говорится следующее: «На основании имеющегося опыта можно смело утверждать, что, по сравнению с положением дел после объявления независимости, в современной армии исламские практики являются и обыденным, и намного более распространенным явлением»²⁹.

Напрашиваются два очевидных вывода.

Первый – в армии и в ISI имеются радикально настроенные офицеры.

Второй – радикальные группы использовались для проведения наступательных операций со времен войны за независимость Бангладеш до конфликта в Каргиле.

Это позволяет предположить наличие слоя офицеров или солдат, склонных к поддержанию связи с «Аль-Каидой» по тактическим или стратегическим причинам. Что касается личных воззрений этих офицеров, то вне зависимости от того, являются их воззрения радикальными или нет, они готовы к сотрудничеству с радикальными исламскими группами. Атака в ноябре 2008 года в Мумбаи, которая не могла случиться без тайной или явной помощи армии и ISI (скорее всего, речь идет о тайном обществе бывших офицеров и военных), демонстрирует, что сбрасывать со счетов подобную возможность нельзя, поскольку это может повлечь за собой серьезные последствия³⁰.

Справедливо будет указать, что наблюдаются заметные изменения в позициях и в конкретных действиях трех групп, о которых говорилось ранее (исламские партии, террористические группы и армия). Например, исламские партии не выходят на улицы с протестами против налетов американских беспилотных самолетов или атак пакистанских армейских подразделений на пуштунские племена внутри страны. А ведь те же самые группы организовывали «миллионные марши» по всему Пакистану после того, как США начали бомбить опорные пункты Талибана в Афганистане после 11 сентября.

По определению исламские партии принимают, если не открыто поддерживают, решение армии начать военные действия против ответвлений Талибана на территории Северо-Западной пограничной провинции и Зоны племен (которые служили традиционной базой поддержки операций именно этих исламистских групп со времен афганского джихада). Многие террористические группы, включая и LET, уменьшились в размере, их потенциал сократился. Нельзя сказать, что армия совсем отказалась от использования джихада как одного из способов борьбы. Этот способ, как она считает, принес ей наиболее впечатляющие стратегические успехи, которых она не смогла бы достичь другими методами, в деле оказания влияния на события в регионе. Однако в верховном руководстве армии произошли некоторые важные и заметные перемены: борьба с террористическими группами, нацеленными на Пакистан, стала сегодня более приоритетной, чем акции против Индии³¹.

В результате военных операций, которые были проведены в августе-октябре 2009 года в Свате и прилегающих районах и которые можно считать частично успешными, забрезжила надежда на то, что армия пересмотрит свой подход к использованию своих традиционных «стратегических активов»³². Тот факт, что армия и полувоенные формирования с 2007 года потеряли более 1500 солдат и офицеров в войне «против Талибана», является достаточным свидетельством, что фокус ее внимания переместился на так называемые отряды Талибана.

И здесь стоит подчеркнуть два момента.

Первое. По крайней мере, часть талибских и других джихадис-тских групп не находится под полным контролем армии или ISI, а потому способна пойти против самого пакистанского государства.

Второе. Задета наиболее чувствительная для армии струна. Всеобъемлющему ощущению контроля и господства брошен вызов группами талибов, которые не только осуществили серию терактов с помощью террористов-смертников и предприняли атаки на силы безопасности, но также отважно перешагнули прочерченную армией красную линию.

Однако этот слабый ветерок перемен малоутешителен. Операции, направленные на подавление мятежа талибских групп, контролирующих Сват, были осуществлены нерешительно и небрежно, что позволило их высшему руководству (включая Фазлуллу, бросившего вызов армии) скрыться в Верхнем Дире. Несмотря на то, что Байтулла Мехсуд – руководитель Фазлуллы и глава группировки «Техрик-и-Талибан Пакистан» – был убит во время ракетной атаки в августе 2009 года, другие главари Талибана-«Аль-Каиды» остаются на свободе и сражаются с армией³³.

Нет признаков того, что армия предпринимает действия против террористических групп, осевших в Пенджабе, а также в других провинциях. Террористические группы, такие как LET, сохраняют достаточно прочные позиции в южном Пенджабе. По иронии, это относится к таким районам, как Лахор и Джелум, где расквартированы воинские подразделения. «Джайш-е-Мохаммед» сохранила свой штаб в Бахавалпуре (гарнизонном городке в Пенджабе, где расположены дачи высших военных чинов). Недалеко от Равалпинди, другого места расквартирования воинских подразделений, находятся мечеть и медресе, подконтрольные командиру «Харкат ул-Муджахедин» – Фазлур Рахман Халилу³⁴.

Кстати, если раньше армия набирала новобранцев в северном и в центральном Пенджабе (Равалпинди, Абботтабад, Джелум), то теперь это происходит на юге (Мултан, Джанг, Бахавалпур), который со времен войны в Афганистане является основной зоной их вербовки сторонниками джихада. Можно смело утверждать, что большое число этих рекрутов либо напрямую участвовали в афганском или кашмирском джихаде, либо имели к этому косвенное отношение. Если помнить о радикальных настроениях в среде офицерского состава, о чем говорилось выше, то становится еще более очевидным, что Пакистан уязвим для экстремистской идеологии и движений типа «Аль-Каиды».

В данной истории есть и другие грани, заслуживающие столь же пристального внимания. Многие экстремистские группы умело проникают в гражданское общество посредством основания школ, колледжей, женских и студенческих организаций, больниц. Они создают благотворительные структуры, включающие медицинские пункты, службу скорой помощи и бесплатные курсы изучения Корана. JI предпринимала подобные социально значимые шаги в рамках своего проекта по возрождению ислама.

Важным элементом в реализации проекта стало студенческое крыло организации – IJT, которое взрастило террористических лидеров, таких как Хафиз Саид, высших армейских чинов, таких как генерал-лейтенант Мухаммед Азиз. Последний – радикально настроенный офицер, который сыграл важную роль в государственном перевороте Мушаррафа в октябре 1999 года. Наконец, выходцем из IJT является такой опытный политический деятель, как Джавед Хашми из Пакистанской мусульманской лиги бывшего премьера Пакистана Наваза Шарифа.

Весьма существенным для целей нашего исследования является вопрос о том, насколько расширила свое влияние в обществе, особенно в Пенджабе, группа «Джамаат-уд-Дава» (прежнее название – «Марказ аль-Даваат-ул-Иршад» (MDI)), террористическим крылом которой является LET. В ее активе – основание университетов, медресе, школ, больниц и благотворительных центров. Подобные социальные завязки чрезвычайно усложняют любую попытку ограничить силу организации, ее возможности и влияние. Напротив, они обеспечивают группе практически неуязвимую защиту от преследования, позволяя ей двигаться к своей основной цели – восстановлению влияния в областях с доминирующим мусульманским населением, поскольку эти области, по ее мнению, были несправедливо отданы Индии в момент раздела³⁵.

«Джамаат-уд-Дава» (вооруженное крыло которой – LET – стоит за атаками в Мумбаи, а также несколькими другими террористическими атаками в Индии и Афганистане) не вписывается в традиционное представление о террористической группе, имеющей отношения как с государством, так и с негосударственными субъектами. Например, сегодня люди «Джамаат-уд-Дава» обучают почти 20 000 учеников в «нормальных» школах. Эти школы придерживаются указаний федерального Министерства образования, а потому просто не могут быть признаны радикальными медресе. Организация имеет 3 довольно больших больницы, множество благотворительных медицинских пунктов, центров здоровья и более 1000 машин скорой помощи, нанимает на работу большое количество врачей, медсестер и других медсотрудников. Она организует благотворительные столовые, центры профессиональной подготовки, курсы обучения исламу. В ее распоряжении достаточно солидный медиа-холдинг, в который входят издательство и структура по распространению журналов и книг, радиостанция, вещающая в FM-диапазоне, и по крайней мере один англоязычный сайт (два были закрыты после атаки в Мумбаи). А потому каждый день у нее достаточно много учеников в школах и пациентов в больницах. Каждый день эта организация помогает сотням женщин (в частности, обрести навыки ведения хозяйства) и оказывает влияние еще на несколько тысяч человек посредством проповедей и преподавания принципов «дава».

Кроме того, у группы имеется хорошо отлаженный «террористический конвейер» – центры вербовки и обучения, сборщики средств, закупщики оружия, эксперты по средствам связи и опытные инструкторы из армии и диверсионных отрядов. Она располагает связями в политическом руководстве (по крайней мере, один из политических лидеров публично признал, что в какой-то момент был членом организации; многие другие просто не раскрывают подобную информацию), среди бюрократов (больше всего экземпляров ее журналов продается в правительственных учреждениях) и поддерживает контакты с офицерами в армии и в ISI. С «Аль-Каидой» ее роднят идеологические и исторические связи: один из трех основателей LET, Абдулла Азам, был вдохновителем создания «Аль-Каиды». Впоследствии Усама бен Ладен был одним из основных докладчиков на ежегодной трехдневной конференции, которую группа организовывала в Мюридке (он никогда не посещал конференцию лично, но предоставлял записанную речь или обращался к аудитории по телефону)³⁶.

Есть еще нечто, отличающее LET от других террористических групп в Пакистане: ее присутствие прослеживается в 21 стране, а энергичную кампанию по привлечению новобранцев она ведет в различных частях света. Местная группа с локальными или региональными целями, очевидно, не нуждается в расширении своей сети за пределами субконтинента. Однако LET открыто демонстрирует подобное стремление, что и вызывает подозрения относительно ее реальных замыслов. Возможный ответ содержится в словах Хафиза Саида. В 1999 году он описывал свое видение джихада в статье, размещенной на собственном сайте в Интернете. По словам Саида, джихад необходим до тех пор, «пока предписанный Аллахом образ жизни не станет господствующим и не распространится на весь мир… Вести борьбу следует до тех пор, пока неверующие силы и государства не будут покорены и добровольно не заплатят "джазию"(дань побежденного)»¹.

На основании всего вышесказанного можно сделать следующие выводы.

Первое. Армия продемонстрировала серьезное изменение позиции в отношении талибских групп, предприняв военное наступление на некоторые из них. В то же время она не проявила никакого желания преследовать другие террористические группы, которые представляют большую угрозу для региона (если даже пока еще и не для Пакистана).

Второй вывод вытекает из первого и заключается в следующем. Армия не отказалась от политики использования террористических групп в качестве инструмента «достижения своих целей чужими руками».

Третье. LET продемонстрировала наличие тайных планов, которые по сути имеют глобальный характер и в силу этого сходны с планами «Аль-Каиды».

Четвертое. LET и ее «ответвления» уже невозможно сдерживать или нейтрализовать одними лишь полицейскими или армейскими средствами. Параллельно с карательными мерами требуются широкие социальные реформы, особенно в области образования и распределения земли.

Пятое. Подобные согласованные и скоординированные шаги потребуют сильного политического руководства, а также полной подчиненности ему армейских верхов (и то, и другое в данный момент отсутствует)³⁸.

Итак, давайте вернемся к исходному вопросу, пойдет ли Пакистан по пути «Аль-Каиды»? Определенный ответ на него дать сложно.

Почему ответ может быть отрицательным? В общем и целом нельзя сказать, чтобы пакистанцы испытывали любовь к «Аль-Каиде». Возможно, имеет место некоторая симпатия по отношению к Усаме бен Ладену вкупе с озлобленностью на американцев за то, что их силы безопасности творят в мусульманских странах. Однако люди не желают оказаться под властью «Аль-Каиды» или Талибана.

Это очевидно на примере двух недавних событий. В Свате, где Фазлулла и его люди посеяли панику, публично повесив своих оппонентов и инакомыслящих, люди по собственной инициативе попытались объединиться в милицейские отряды, однако государство не пошло им навстречу. Широкую поддержку идеи создания народного «лашкара» (легиона) для оказания противодействия Талибану в некоторых областях Зоны племен можно рассматривать как индикатор того, что Талибан более не имеет столь обширной поддержки в массах, о которой он когда-то заявлял.

Схожим образом, когда армия начала военное наступление против собственных граждан, присоединившихся к союзу Талибан- «Аль-Каида» в Зоне племен, общественная поддержка была на стороне армии. В преддверии конфронтации у мечети Лал Масджид (когда воинствующие толпы студентов медресе, расположенного на территории мечети, учинили серию насильственных акций в Исламабаде) жители столицы испытывали страх и озлобленность. Несмотря на то, что в процессе операции погибло более 300 человек (в основном учащихся медресе), ни в Исламабаде, ни вообще в Пенджабе практически не было протеста.

Есть признаки того, что и в армейской среде идея захвата власти Талибаном или «Аль-Каидой» практически не имеет поддержки. На самом деле, существует серьезная оппозиция подобной возможности, свидетельством чему являются решения атаковать отряды талибов и не отступать, несмотря на большое количество убитых и раненых. Армия воспринимает Талибан и все остальные террористические и экстремистские группы в качестве своих инструментов, а не своих господ.

Несмотря на столь сильное внутреннее сопротивление в армии, нельзя полностью сбрасывать со счетов вероятность того, что Пакистан отдаст часть территории «Аль-Каиде» и ее ставленникам. По нескольким независимым оценкам, на 1 октября 2009 года³⁹ это государство уже лишилось около 11% своей территории в пользу Талибана и «Аль-Каиды», несмотря на продолжающиеся целый год армейские операции, которые даются ценой больших жертв и разрушений.

В будущем наличие серьезных трений в вооруженных силах может вынудить армию остановить военные операции, либо спровоцировать мятеж или государственный переворот. Любой вариант означает лишь проблемы для Пакистана как государства. Столь же печальным и дестабилизирующим будет ослабление политической структуры общества, которая и так уже находится под постоянной угрозой возникновения экономического кризиса, обострения этнических, сектантских и провинциальных проблем. И это при том, что у дверей стоит «Аль-Каида».

Совершенно очевидно, что борьба за «душу» Пакистана быстро не кончится. Два радикальных исламских процесса продолжат противоборство, то сдавая, то захватывая территорию в ожидании благоприятного момента, когда можно будет нанести решающий удар.

Время играет на руку «Аль-Каиде». Она может ждать до тех пор, пока государство Пакистан, которое уже потеряло контроль над территорией примерно в 20 000 квадратных километров⁴⁰, не исчезнет окончательно. Кроме того, у «Аль-Каиды» имеются идеологические и боевые союзники, такие как «Харкат ул-Джихад-ал-Ислами» (HUJI) и «Лашкар-и-Тайба» (LET).

Что же касается «могольской группы», то она находится перед дилеммой: защищать интересы страны или веру (как это ни странно, но со схожей экзистенциональной дилеммой столкнулись JI и ее союзники летом 1947 года).

¹ Nasr, Vali, International Relations of an Islamist Movement: The Case of the Jamaat-i-Islami of Pakistan, Occasional Papers Series., Council on Foreign Relations. New York, 2000.

² Sadia Nasir, Rise of Extremism in South Asia, IPRIPaper, Islamabad Policy Research Institute, October 2004.

³ Ayesha Jalal, Partisans of Allah,: Jehad in South Asia, Permanent Black (India), 2008.

⁴ Ahmed Rashid, Descent into Chaos: The United States and the Failure of Nation Building in Pakistan, Afghanistan, and Central Asia, Viking, 2008.

⁵ Vali Nasr, The Vanguard of the Islamic Revolution: The Jama'at-i Islami of Pakistan, University of California Press, September 1994.

⁶ Kalim Bahadur, Islamisation of Pakistan: A case study of Punjab, ORF Issue Brief, Observer Research Foundation, New Delhi, 2007.

⁷ Vali Nasr, The Vanguard of the Islamic Revolution: The Jama'at-i Islami of Pakistan, University of California Press, September 1994.

⁸ Sushant Sareen, The Jihad Factory, Pakistan's Islamic Revolution in the making, ORF-Har-Anand Publications, 2005.

⁹ Ibid.

¹⁰ AG Noorani, Contours of militancy, Frontline, September 30-October 13, 2000.

¹¹ Syed Vali Nasr's The Vanguard of the Islamic Revolution: Hassan Abbas, Pakistan's Drift into Extremism: Allah, the Army, and America's War on Terror, Pentagon Press, India, 2005.

¹² Rubina Saigol, The State and the limits of Counter-Terrorism: The Case of Pakistan and Sri Lanka, Council of Social Sciences Pakistan (COSS), Islamabad, 2006.

¹³ Muhammad Amir Rana, Jihad-e-Kashmir of Afghanistan, Mashal Books, Lahore, 2002; another good reference is Sushant Sareen, The Jihad Factory, ORF-Har Anand, New Delhi.

¹⁴ Wilson John, Coming Blowback: How Pakistan is endangering the world, Rupa, 2009.

¹⁵ Wilson John, Caliphate's Soldiers: Documenting Lashkar-e-Tayyeba's Long War (under publication): Muhammad Amir Rana, Jihad-e-Kashmir of Afghanistan, Mashal Books, Lahore; another good reference is Sushant Sareen, The Jihad Factory, ORF-Har Anand, New Delhi.

¹⁶ Arif Jamal, Lashkar- charity work, source of man and money power, The News on Sunday, February 2005.

¹⁷ Ibid.

¹⁸ Major General Akbar Khan, Raiders in Kashmir, National Book Foundation, Islamabad, 1970. He wrote:»"…our agricultural economy was dependent particularly upon the rivers coming out of Kashmir. The Mangla Headworks were actually in Kashmir and the Marala Headworks were within a mile or so of the border. What then would be our position if Kashmir was in Indian hands?»"

¹⁹ Speeches and statements of Field Marshal Ayub Khan, Vol. 5, Pakistan Publications, Karachi, 1962.

²⁰ Hussain Haqqani, Pakistan-Between Mosque and Military, Vanguard Books, Lahore, 2005.

²¹ Syed Vali Nasr's The Vanguard of the Islamic Revolution.

²² AR Siddiqui, The Military in Pakistan-Image and Reality, Vanguard Publications, Lahore,1996; Lt. General Faiz Ali Chishti, Betrayals of Another Kind, Asia Publishing House, London, 1989. Lawrence Zirring, Pakistan in the Twentieth Century-A Political History, Oxford, 1999; 1. FS Aijazuddin, The Shifting Qiblah, Islamisation under General Zia ul Haq and Secularism under General Pervez Musharraf-The Pakistani Experience, Paper presented at Conference on the Future of Secularism, Yale Center for International and Area Studies and Yale Center for the Study of Globalization, Yale University, March 26-27, 2004.

²³ Ibid.

²⁴ Arif Jamal, One per cent option, The News, July 18, 1999.

²⁵ Shuja Nawaz, Pakistan and army: a changing relationship? Daily Times, May 4, 2008; Shuja Nawaz, Pakistan's Army: fighting the wars within, Seminar, April 2008.

²⁶ Shuja Nawaz, Crossed Swords: Pakistan, its Army, and the Wars Within, Oxford University Press, 2008.

²⁷ Lieutenant Colonel Ab Razak bin Mohd Khairan (Royal Malaysian Air Force), The Influence of Islam in the military, comparative study of Malaysia, Indonesia and Pakistan, PhD Thesis, Naval Postgraduate School, Monterey, US, March 2004.

²⁸ Ibid.

²⁹ Major Amer Nawaz, Leader Development Process in Pakistan Army at the Tactical Level, student thesis, Army Command and General Staff College, Fort Leavenworth, US, 2004.

³⁰ Steve Coll, Ghost Wars, Penguin, 2004. CIA's declassified documents on the subject are available at Georgetown University's National Security Archives.

³¹ Brigadier Abdul Rehman Bilal, LIC and Pakistan Army, NDC Journal, Summer 2004.

³² David Sanger, The Inheritance: The World Obama Confronts and the Challenges to American Power, Harmony, 2009. Sanger, a New York Times correspondent, referred to a transcript given to Mike McConnel, the Director of National Intelligence in May 2008, which had Pakistan Army chief General Ashfaq Pervez Kayani calling Taliban leader Jalaluddin Haqqani as a «strategic asset».

³³ Ashley Tellis, Pakistan's Record on Terrorism: Conflicted Goals, Compromised

Performance, The Washington Quarterly, Spring, 2008; Taliban threaten to convert Pakistan into another Afghanistan, Chinese Central TV4, April 28, 2009; Army official calls Baitullah Mehsud, Fazlullah 'patriots', The News, December 1, 2008; Ahmed Rashid, Pakistan's Continued Failure to Adopt a Counterinsurgency Strategy, CTC Sentinel, Vol 2. Issue 3. March 2009.

³⁴ Hassan Abbas, Defining the Punjabi Taliban Network, CTC Sentinel, Volume 2,

Issue 4, April 2004; Wilson John,, Concerted International Action Needed to Rein in Pakistan Terror Groups, ORF Policy Brief, Feb. 17, 2009.

³⁵ Wilson John, Caliphate's Soldiers: Documenting Lashkar-e-Tayyeba's Long War (under publication): Muhammad Amir Rana, Jihad-e-Kashmir of Afghanistan, Mashal Books, Lahore; another good reference is Sushant Sareen, The Jihad Factory, ORF-Har Anand, New Delhi.

³⁶ Ibid.

³⁷ Wilson John, Caliphate's Soldiers: Documenting Lashkar-e-Tayyeba's Long War (under publication): Muhammad Amir Rana, Jihad-e-Kashmir of Afghanistan, Mashal Books, Lahore; another good reference is Sushant Sareen, The Jihad Factory, ORF-Har Anand, New Delhi.

³⁸ Ashley Tellis, Bad Company-Lashkar-e-Tayyiba and the growing ambition of Islamist militancy in Pakistan, Testimony, US House Committee on Foreign Affairs, March 11, 2010.

³⁹ Pakistan conflict map, BBC, May 13, 2009.

⁴⁰ Tim Mcgirk Al-Qaeda's New Hideouts, Time, July. 22, 2002.

Read more: http://www.time.com/time/magazine/article/ 0,9171,322672,00.html#ixzz0oMkYmfIDAl-Qaeda "rebuilding" in Pakistan, BBC, January 12, 2007.