19
«Проклятые бандиты», – говорил Кент, возлагая на них ответственность за все. За уличную преступность, за высокие налоги, за карманные кражи, за надписи в общественных туалетах, за чартерные гостиницы, где все шезлонги оказывались заняты, когда Кент спускался к бассейну, – всему этому причиной были «бандиты». А что, удобно – всегда есть кому предъявить претензии, но при этом – никому конкретно.
Бритт-Мари так и не смогла понять, чего ему не хватает. Когда же он будет доволен. Сколько денег ему нужно – много? Или все вообще? Подростками Давид и Пернилла подарили ему кофейную кружку с надписью «Скупи всё и умри чемпионом!». Они-то считали это «иронией», а Кент сделал жизненным девизом. У него всегда был какой-нибудь план, всегда за углом поджидал какой-нибудь «чертовский куш». Его бизнес с Германией мог расшириться, квартира, которая им досталась от родителей Бритт-Мари, могла наконец стать их собственностью, и тогда ее можно было бы продать, – всегда имелось что-нибудь на подходе. Надо просто подождать каких-то несколько месяцев. Каких-то несколько лет. Они поженились, потому что аудитор Кента сказал, что это «поможет оптимизировать налоги». У Бритт-Мари никаких планов не было, она полагала, что достаточно любить и хранить верность. До того самого дня, когда все закончилось.
«Проклятые бандиты», – сказал бы Кент, если бы сидел с Бритт-Мари этим вечером в тюрьме, в тесной приемной. «Высадить всю шайку-лейку на необитаемом острове, дать каждому по пистолету – и санация произойдет сама собой», – так он говорил о преступниках. Бритт-Мари не нравилось, когда он так говорит, она считала, что санация – это про ванную и кухонные поверхности, но она никогда ничего не говорила. Сейчас, думая об этом, она пыталась припомнить, говорила ли она в последнее время вообще что-нибудь – до того самого дня, как оставила Кента, не сказав ни слова. Поэтому виноватой всякий раз выглядела она.
Интересно, что он сейчас делает? Как себя чувствует, чистые ли у него рубашки? Принимает ли он лекарства? Может, ищет что-нибудь в кухонных ящиках и зовет ее – а потом вспоминает, что ее в их квартире больше нет. Наверное, сейчас он с той, молодой и красивой, которая любит пиццу. Что бы сказал Кент, узнай он, что Бритт-Мари тем временем сидит в приемной тюрьмы для бандитов. Встревожился бы? Стал бы шутить на ее счет? Стал бы касаться ее, шептать «все будет хорошо», как шептал в те дни, когда она только-только похоронила маму?
Они тогда были совсем другими. Бритт-Мари не знала, кто изменился первым – она или Кент. И сколько в этом ее вины. Она готова была признать, что вся вина – только ее, лишь бы ей дали вернуться в привычную жизнь.
Пират сел рядом с ней, взял ее за руку. Бритт-Мари в ответ тоже взяла его за руку.
– Не говорите маме, что мы сюда ездили, – прошептал Пират.
– Где она?
– В больнице.
– С ней произошел несчастный случай? – выдохнула Бритт-Мари.
– Нет, нет, она там работает, – ответил Пират и добавил, словно ссылаясь на некий закон природы: – Все мамы в Борге работают в больнице.
Бритт-Мари не знала, что на это отвечать. Поэтому она спросила:
– Почему тебя зовут Пиратом?
– Потому что папа уклонялся от налогов, – ответил Бен.
Больше Бритт-Мари никогда не назовет его Пиратом.
Толстая металлическая дверь открылась; на пороге стоял Свен, с красным носом, потный, с полицейской фуражкой в руках.
– Мама сильно бесится? – тут же вздохнул Бен.
Свен медленно покачал головой. Положил руку мальчику на плечо. Встретился глазами с Бритт-Мари.
– Мама Бена работает в ночную смену. Ей позвонили отсюда, она позвонила мне. Вот я и примчался.
Бритт-Мари захотелось обнять его, но она сохранила благоразумие. Надзиратели не разрешили Бену встретиться с отцом, потому что время посещений уже закончилось, однако Свен уговорил их отнести бумажку в здание тюрьмы. Надзиратели вернулись с подписанной справкой, с припиской: «Люблю тебя, сынок!» На обратном пути Бен так сжимал бумажку, что, когда они добрались до Борга, буквы уже почти не читались. Молчали все – и Бен, и Бритт-Мари, и Свен. Да и что скажешь подростку, который не может повидаться с родным отцом без разрешения посторонних в форме? Но когда они высадили Бена у его дома и навстречу мальчику выбежала мама, Бритт-Мари показалось уместным сказать что-нибудь ободряющее, и она произнесла:
– Должна сказать, Бен, что там невероятно чисто. Мне всегда казалось, что в тюрьмах очень грязно, но в этой, кажется, соблюдают гигиену. Хотя бы это радует.
Сложив бумажку с отцовской подписью, Бен протянул ее Бритт-Мари, не поднимая глаз.
– Оставь у себя, – тут же сказал Свен.
Бен кивнул, улыбнулся и еще крепче сжал бумажку в руке.
– Завтра будет тренировка? – едва слышно выговорил он.
Бритт-Мари тотчас принялась шарить в сумочке в поисках списка, а Свен спокойно пообещал:
– Конечно, будет, Бен. В обычное время.
Бен покосился на Бритт-Мари. Та согласно кивнула. Бен слабо улыбнулся, помахал ей – и утонул в маминых объятиях. Свен помахал женщине, но она уже прижалась лицом к рыжей шевелюре и что-то шептала в волосы своего мальчика.
Свен медленно вел машину через Борг. Неловко покашливая – как человек с нечистой совестью.
– Им пришлось нелегко – ей и Бену. Чтобы их не выгнали из дома, ей приходится работать в три смены. Бен – отличный парень, и отец у него неплохой человек. Да-да-да, я знаю, что он поступил нехорошо, что мошенничество с налогами – это преступление. Но он был в отчаянии. Из-за финансового кризиса хорошие люди могут прийти в отчаяние, а отчаяние толкает людей на глупости…
Он замолчал. Бритт-Мари не стала говорить, что финансовый кризис миновал. У нее имелись основания полагать, что сейчас это неуместно.
В машине было прибрано, коробки из-под пиццы Свен выбросил. На асфальтовой площадке у обочины Сами, Псих и их дружки снова играли в футбол.
– Отец Бена не такой, как эти. Я только хочу, чтобы вы поняли: он не преступник. Не такой, как эти ребята… – продолжил Свен.
– Сами тоже не такой, как эти ребята! – возмутилась Бритт-Мари и, не утерпев, добавила: – Сами – не бандит, у него в ящике для приборов идеальный порядок!
Свен вдруг рассмеялся – глухим журчащим смехом, словно кто-то вдали развел костер, чтобы согреть руки.
– Нет-нет, с ним-то порядок, с Сами. Ну да, ну да. Он просто связался с плохой компанией…
– У Веги, кажется, сложилось впечатление, что он должен кому-то денег, – заметила Бритт-Мари.
– Не Сами. Псих. Псих всегда кому-нибудь должен. – И журчащий смех погас, иссяк, ушел в никуда.
Полицейская машина замедлила ход. Парни, игравшие в футбол, ее видели, но едва удостоили внимания. Это было унизительно: они как бы демонстрировали, что не боятся полиции и не принимают ее всерьез. Свен прикрыл глаза.
– Сами в детстве тоже пришлось несладко. Скажу вам, этой семье выпало больше несчастий, чем положено по справедливости – если где-то ведется такой учет, кому сколько положено. Он теперь Веге и Омару и за мать, и за отца, и за старшего брата. Ему и двадцати-то нет, а тут такая ответственность!
Бритт-Мари и хотелось бы спросить, что значит «и за мать, и за отца», но благоразумие заставило ее промолчать. Она ведь не из тех, кто вмешивается в чужие дела. Свен заговорил снова:
– Псих – его лучший друг. С тех пор, как они научились гонять мяч. Из Сами мог выйти толк, все видели, что у него талант, но ему в жизни слишком солоно пришлось.
– В каком смысле? – переспросила Бритт-Мари чуточку обиженно: Свен рассказывал таким тоном, будто она сама должна обо всем догадаться.
Свен неловко поднял ладонь.
– Простите, я… размышлял вслух. Они, они – как объяснить? Мама Сами, Веги и Омара всегда старалась как могла, но их отец – он… он не был хорошим человеком, Бритт-Мари. Когда он возвращался домой и на него находило, слышно было на весь Борг. Тогда Сами – он тогда только-только в школу пошел – хватал на руки брата с сестрой и убегал. Псих встречал их за дверью, каждый раз. Псих сажал себе на спину Омара, Сами – Вегу, и таким манером они удирали в лес. Пока отец не проспится. Каждый божий вечер, пока отец наконец в один прекрасный день не убрался отсюда. А потом с их матерью произошло это вот… когда…
Свен осекся, как человек, сообразивший, что снова начал размышлять вслух. Он не пытался скрывать, что что-то скрывает, но Бритт-Мари больше не переспрашивала. Свен потер бровь тыльной стороной руки.
– Псих вырос и стал опасным сумасшедшим. Сами это знает, но Сами не из тех, кто бросит того, кто таскал на спине его младшего брата. В местах вроде Борга человек не может позволить себе такую роскошь – выбирать друзей.
Полицейская машина медленно катилась по дороге. Матч на асфальтовой площадке продолжался. Псих забил гол, заревел во всю глотку и, сорвавшись с места, понесся вокруг площадки, раскинув руки, словно крылья самолета. Сами согнулся от хохота, уперев руки в колени. Оба были счастливы. Бритт-Мари не знала, что тут сказать. Что думать. Она никогда не встречала бандитов с идеальным порядком в ящике для столовых приборов.
Свен смотрел куда-то в темноту, куда не добивали фары.
– Мы тут, в Борге, делаем что можем. Всегда делали. Но в этих мальчишках горит огонь, и рано или поздно он сожжет или их, или все вокруг них.
– Как поэтично, – заметила Бритт-Мари.
– Я ходил на курсы, – признался Свен.
Бритт-Мари уставилась в сумочку. И с ужасом услышала собственные слова:
– А у тебя есть дети?
Свен покачал головой. Посмотрел в окно – как человек, у которого своих детей нет, зато есть их полный поселок.
– Я был женат, но… а, ладно. Она, ну… ей не нравился Борг. Она говорила, что в такие места приезжают умирать, а не жить.
Он попытался улыбнуться. Бритт-Мари жалела, что у нее сейчас нет бамбуковой занавески. Свен кусал губы. У поворота к дому Банк он как будто заколебался, потом собрался с духом и произнес:
– Если тебя это не затруднит, то есть… в общем. Я хотел бы тебе кое-что показать.
– Ах-ха? – переспросила Бритт-Мари.
Но возражать не возразила. Свен едва заметно улыбнулся. Бритт-Мари тоже улыбнулась, хотя ее улыбки вообще не было заметно.
Свен повел машину через весь Борг. Свернул на грунтовую дорогу. Они ехали целую вечность, а когда наконец остановились, то не верилось, что совсем недавно они находились среди городских домов. Машину окружали деревья, а тишина была такая, какая бывает только там, где нет людей.
– Это, ну… а, ладно. Глупо, конечно, но это мое самое любимое место на земле… – пробормотал Свен.
Он покраснел. Казалось, ему хочется развернуться и побыстрее уехать отсюда и никогда больше не вспоминать об этой минуте. Но Бритт-Мари открыла дверь и вышла.
…Они стояли на скале над озером, окруженные лесом. Бритт-Мари глянула за край скалы, и у нее засосало под ложечкой. Небо было ясное, все в звездах. Свен тоже открыл дверь, кашлянул за спиной у Бритт-Мари и прошептал:
– Я… Глупо как-то, но я хотел, чтобы ты увидела: Борг тоже может быть красивым.
Бритт-Мари закрыла глаза. Ощутила, как ветер ерошит ей волосы.
– Спасибо, – шепнула она в ответ.
На обратном пути оба молчали. У дома Банк Свен вышел из машины, обежал ее и распахнул дверь перед Бритт-Мари. Потом открыл заднюю дверь, поискал что-то на сиденье и вернулся с захватанной пластиковой папкой.
– Это… а, ладно. Это просто… ну вот, – выговорил он.
В папке был карандашный рисунок. Молодежный центр и пиццерия, а между ними дети играют в футбол. А посреди рисунка – Бритт-Мари. Бритт-Мари как-то слишком вцепилась в него, Свен как-то слишком торопливо снял фуражку.
– Это, ну, довольно глупо, ну да, ну да, но я подумал – в городе есть ресторан…
Не получив немедленного ответа, Свен торопливо прибавил:
– Я хочу сказать – настоящий ресторан! Не как здешняя пиццерия, – настоящий. С белыми скатертями. И столовыми приборами.
Бритт-Мари не вдруг сообразила, что он пытался выдать неловкость за шутку, а не наоборот. Но так как она не выказала этого понимания сразу, Свен развел руками, извиняясь:
– Не то чтобы со здешней пиццерией что-то не так, нет-нет, но…
Теперь он держал фуражку обеими руками и был похож на гораздо более молодого мужчину, который хочет задать некий особенный вопрос гораздо более молодой женщине. Очень многое в Бритт-Мари искренне хотело знать, что же это за вопрос. Но тут благоразумие, разумеется, втолкнуло ее в прихожую и закрыло дверь.
Всему есть границы, даже за гранью добра и зла.
