12
После первого тайма Бритт-Мари и Пирата все-таки впустили. А весь второй тайм Бритт-Мари провела в ванной, перед зеркалом. Сначала она сама не хотела выходить – вдруг еще с кем-то придется говорить по душам; а потом «наши» забили еще один гол, и ей тут же запретили выходить, пока матч не закончится. И теперь Бритт-Мари стояла в ванной, сушила волосы, приносила удачу и переживала жизненный кризис. Занимаясь всем этим одновременно.
Из зеркала смотрел кто-то другой – на его лице потоптались бесчисленные зимы. Зима – тяжелое время, и для балконных цветов, и для Бритт-Мари. Молчание – вот с чем труднее всего справиться, потому что если все кругом молчат, то никто не узнает, есть ты или уже нет. А зима – это время молчания: стужа отделяет людей друг от друга, лишает мир звуков.
Это молчание парализовало Бритт-Мари после смерти Ингрид. Отец возвращался с работы все позже и позже – под конец так поздно, что Бритт-Мари уже засыпала к его приходу. Однажды утром она проснулась оттого, что он еще не пришел. А потом однажды – оттого, что он уже не придет.
Мама говорила об этом все меньше и меньше. И все дольше и дольше оставалась в постели по утрам. Бритт-Мари бродила по квартире, как бродят все дети, потерявшиеся в безмолвном мире. Однажды она опрокинула вазу – только чтобы мама накричала на нее из спальни. Мама не накричала. Бритт-Мари убрала осколки. И больше ничего не опрокидывала. На другой день мама лежала в постели, пока Бритт-Мари не сварила обед. На третий встала еще позже. А под конец перестала вставать вообще.
На похоронах матери Бритт-Мари была почти одна. Конечно, какие-то мамины друзья прислали красивые цветы и выразили соболезнование – просто они оказались слишком заняты жизнью, чтобы навестить кого-то, кто все равно уже умер. Бритт-Мари подрезала цветам стебли и поставила их в тщательно вымытую вазу. Она прибралась в квартире, перемыла все окна, а на следующий день пошла выносить мусор – и встретила в подъезде Кента. Они пристально посмотрели друг на друга, как смотрят дети, которые стали взрослыми. Кент к тому времени женился, завел двух детей, но недавно развелся и теперь вот приехал навестить мать. Он улыбнулся, увидев Бритт-Мари. В те дни он ее еще видел.
Стоя перед зеркалом, Бритт-Мари потирала безымянный палец. Белая полоса, неистребимая, как татуировка, словно издевается. В дверь ванной постучали. На пороге оказался Пират.
– Ах-ха. Что, выиграли? – спросила Бритт-Мари с напускным неудовольствием, хотя на самом деле радовалась, что ей удалось отсидеться в ванной.
В этом смысле ванная почти как балкон. Избавляет и от одиночества, и от общения.
– Два-ноль! – радостно кивнул Пират.
– Я только ради этого тут и сидела, – очень серьезно ответила Бритт-Мари и на всякий случай уточнила: – А с кишечником у меня все в порядке.
Пират растерянно кивнул, протянул «ооо’кей» и показал на входную дверь. Открытую.
– Свен опять пришел.
Полицейский, стоя на пороге, неловко помахал рукой. Бритт-Мари обиженно попятилась и снова закрылась в ванной. Уложив волосы как следует, она сделала глубокий вдох и вышла.
– Ах-ха? – обратилась она к полицейскому.
Полицейский улыбался, держа в руках листок бумаги. Он протянул листок Бритт-Мари, но тот выскользнул из пальцев.
– Упс, упс, пардон, пардон, я только подумал – надо отдать это вам. Да, я… или мы, мы подумали…
Он указал на пиццерию. Бритт-Мари испугалась, что полицейский переговорил с Личностью и теперь пытается довести это до ее сведения. Свен снова разулыбался. Сцепил руки на животе. Передумал и скрестил их почти под подбородком.
– Мы подумали, что вам нужно где-то жить, ну да, ну да, а я так понял, вы не хотите жить в гостинице в городе.
И тут же виновато прибавил:
– Не потому, что вам нельзя жить, где вам хочется! Конечно, не поэтому! Мы только подумали, что, м-м, вот это может оказаться вариантом. Может?
Бритт-Мари посмотрела на листок. Написанное от руки с орфографическими ошибками объявление о сдаче комнаты. В самом низу – изображение человечка в шляпе, как будто танцующего. Какое отношение имел человечек к сдаче комнаты, было малопонятно. Полицейский радостно взмахнул руками:
– Это я помог ей составить объявление! Я ходил на компьютерные курсы в городе. Она страшно приятная женщина – это которая сдает комнату, и совсем недавно вернулась в Борг. Или, м-м, это, конечно, просто совпадение, ну да, ну да, дом она продает. Но он здесь, в Борге, совсем недалеко. Я могу вас подвезти!
На парковке стояла полицейская машина. Бритт-Мари нахмурилась:
– Вон в той?
Полицейский кивнул:
– Да, я слышал, ваша машина в ремонте. Но я могу подвезти вас, ну да, ну да, мне это совсем не трудно!
Бритт-Мари медленно покачала головой:
– Я понимаю, что вам это нетрудно. Но вы хотите сказать, что меня повезут через весь поселок в полицейской машине, как преступницу?
Полицейский страшно смутился:
– Нет. Нет. Нет. Конечно, вам этого не хочется.
– Мне определенно этого не хочется!
Полицейский кивнул сконфуженно. Бритт-Мари кивнула решительно.
– Еще что-нибудь? – спросила она.
Он покачал головой. Она тоже покачала головой. Он повернулся и ушел, глядя в асфальт. Бритт-Мари закрыла дверь.
Ребята сидели в центре, пока Бритт-Мари сушила их одежду. То, что не влезло в сушилку, она развесила по помещению, чтобы дети забрали вещи на следующий день. Большинство отправились домой в футболках. Так Бритт-Мари стала тренером футбольной команды. Просто ей об этом еще не сказали.
Никто из детей не поблагодарил ее за выстиранные вещи. Дверь закрылась, и досуговый центр погрузился в тишину, какую умеют оставлять после себя только дети и футбол. Бритт-Мари собрала со стола тарелки и банки из-под газировки. Омар и Вега отнесли свои тарелки на стол рядом с мойкой. Не помыли, не поставили в посудомоечную машину, даже не ополоснули – просто оставили на столе. Кент тоже иногда так делал – и как будто ждал благодарности. Как будто хотел, чтобы Бритт-Мари знала: когда на следующее утро тарелки окажутся в шкафчике, чистые и вытертые, то это значит – он выполнил свою часть работы.
В дверь досугового центра постучали. Цивилизованные люди в такое время не стучатся, и Бритт-Мари решила, что кто-то из детей что-то забыл, и открыла дверь.
– Ах-ха?
Но на пороге снова стоял полицейский. Он смущенно улыбнулся. Бритт-Мари поправилась:
– Ах-ха!
А это совсем не одно и то же. Во всяком случае, в устах Бритт-Мари. Полицейский сглотнул, собрался с духом и неловко подал ей бамбуковую занавеску, чуть не попав Бритт-Мари по лбу.
– Пардон, вот, я только хотел… это вот бамбуковая занавесочка! – И он чуть не уронил занавеску в грязь.
– Ах-ха… – выжидательно произнесла Бритт-Мари.
Полицейский застенчиво кивнул:
– Я сам ее сплел! Я ходил на курсы в городе. «Дизайн по фэншуй».
Он снова кивнул. Словно ждал, что Бритт-Мари что-то скажет. Она молчала. Полицейский поднял занавеску к лицу.
– Вы можете прижать ее к окну машины. Так никто не увидит, что это вы.
Он бодро указал на полицейскую машину. Потом на занавеску. Потом на дождь, который снова принялся за свое. В Борге он только этим и занимается. Что с него возьмешь, если другого дела у него нет.
– А еще вы можете держать ее над головой, когда мы пойдем к машине, – как зонтик. И прическа не испортится!
– Ах-ха. – Бритт-Мари неуверенно вложила одну руку в другую.
Полицейский снова сглотнул – глаза бегали, пальцы теребили бамбук.
– Конечно, это не обязательно, нет-нет. Я только подумал, вам ведь надо где-то жить, пока вы в Борге. Я подумал, что это, так сказать, н-ну, м-м, вы понимаете. Что даме, так сказать, не подобает жить в досуговом центре.
Они долго стояли молча. Бритт-Мари вложила одну руку в другую, потом наоборот, и наконец выдохнула – бесконечно терпеливо. Это ни в коем случае не вздох.
– Мне нужно собрать вещи, – проговорила она.
Он энергично закивал. Она закрыла дверь, оставив его под дождем.
Вот такое получилось продолжение. Того, что началось.
