ГЛАВА 43

На следующее утро прихожу на урок биологии раньше Бена — надо бы сменить место, сесть с кем-то еще. Но вместо мисс Ферн снова приходит Хаттен, а садиться ближе к нему мне не хочется. В общем, иду к задней парте, к Бену.

— Надо поговорить в перерыве, — шепчет он.

— Не могу.

Бен вскидывает брови.

— Почему?

— Занята.

— Это тебе будет интересно. И еще кое-что про мисс Ферн. Встретимся возле библиотеки, ладно?

— Но...

— Тихо, все, — призывает Хаттен. — Надеюсь, вы провели уик-энд так же хорошо, как и я. — Он усмехается, как бы намекая, что все получилось совсем даже наоборот, и кое-кто из девочек хихикает. Наклоняется к передней парте. На нем узкие черные брюки, облегающая тело темная рубашка с расстегнутыми пуговицами. Шелк?

Бен толкает меня в бок.

— Перестань пялиться. — Я вздрагиваю и оглядываю класс. Все девчонки — и даже некоторые мальчишки — не сводят глаз с преподавателя, совершенно им очарованные. Я же просто нервничаю.

— Сегодня мы продолжим изучение мозга, — говорит он, и мне становится еще тревожнее.

Но дальше Хаттен переходит к разбору ошибок в наших прошлых работах. Нам показывают бесконечные слайды, сканы и рисунки мозга — и урок, минута за минутой, движется к концу. Ничего не случается до самого звонка, когда он подмигивает мне.

На этот раз незамеченным знак внимания не остается, и завистливые взгляды дают понять, что меня ждет расплата. Позже.

Любопытство все-таки берет верх. Бен топчется возле библиотеки.

— Ну, что у тебя?

Он смотрит на меня, и по его лицу проходит тень.

— Не здесь. Идем прогуляемся.

Я иду за ним к школьным воротам. Смотрим по сторонам — влево, вправо — и выскальзываем в рощу. Туда, где Феб рисовала свою малиновку, вроде бы давным-давно, а на самом деле совсем недавно. Не прошло еще и трех недель. Идем молча по главной дорожке, потом сворачиваем на тропинку и углубляемся в чащу. Бен по-прежнему ничего не говорит и только мрачнеет и замыкается. Желание поговорить, если оно и было, испарилось.

— Так что там с мисс Ферн? — напоминаю я, не выдержав.

Он вздыхает.

— Ладно, начнем с нее. Я говорил, что мой отец — учитель в начальной школе? Вчера он и еще один преподаватель навещали мисс Ферн, с которой учились в колледже, в больнице.

— И как она?

— Выздоравливает. Множественные переломы: лежит на вытяжке.

— Так она действительно попала в автомобильную аварию, как все говорят? Это был несчастный случай?

— Несчастный — да, но не случай. Ее столкнули с шоссе.

— Лордеры? — шепотом спрашиваю я.

— Нет. — Бен качает головой. — Следствие еще идет.

— Но если не лордеры, кто еще мог сделать такое?

Он пожимает плечами.

— Понятия не имею. Просто подумал, что тебе будет интересно.

— Это все? Мне надо возвращаться...

— Кайла, послушай. Я обещал не предпринимать ничего, не поговорив раньше с тобой. Вот и разговариваю.

— О чем? — спрашиваю я с беспокойством. Что-то не так.

— Вот об этом. — Он закатывает рукав, обнажая «Лево». Яркий металлический браслет с цифрами на зеленом фоне — 7.8. Почему так высоко? Особенно счастливым Бен не выглядит. Он сжимает браслет другой рукой и резко поворачивает. Лицо искажает гримаса боли.

— Остановись! Что ты делаешь!

— Посмотри. — Бен вытягивает руку и поворачивает так, чтобы я увидела браслет. Цифры на зеленом изменились незначительно — 7.6, хотя после такого обращения с прибором уровни должны были бы улететь на дно.

— Не понимаю. Как ты это сделал?

— Принял одну из тех таблеток, что дал Эй-ден, и теперь, что бы ни делал, уровень не опускается. Много чего пробовал, но цифры одни и те же.

— И что?

— Неужели не понимаешь? Связь между «Лево» и мозгом блокируется таблетками. Прибор можно снять и не отключиться. — Лицо его сияет, глаза блестят от возбуждения. Как у больного.

— Ты не знаешь этого наверняка, — возражаю я, но мысли уже бегут в новом направлении. А если он прав? «Лево» считывает эмоции посредством чипа, хирургическим путем имплантированного в мозг. При слишком низком уровне он активирует устройство, которое на короткое время останавливает кровоснабжение мозга и вызывает потерю сознания, отключку; при еще более низком уровне кровоснабжение прекращается перманентно; далее следуют судороги и смерть. А если уровень не меняется?

— Да! Все складывается! Эйден ведь и говорил, что террористы снимают «Лево». Таблетки блокируют связь между мозгом и браслетом. Должны. — Он хватает меня за руку, заглядывает в глаза. — Подумай, Кайла, как здорово быть самим собой. Чувствовать что хочешь.

Он притягивает меня к себе, обнимает, и мое сердце бьется быстрее, в кожу как будто вонзаются тысячи иголочек, а тело желает чего-то неведомого и запретного. Чего-то, что мне должно избегать из-за «Лево». Каково оно, без него? Мы могли стать теми, кем хочется, быть вместе. Никто не мог бы сказать, что мы дестабилизируем наши уровни. Мы могли бы радоваться или печалиться — как угодно.

Да только это сказка. В этом мире для нас места не будет.

Я отстраняюсь.

— Что ты планируешь?

— Думаю принять несколько таблеток, а потом срезать и уничтожить «Лево».

Страх распускает щупальца внутри. Нет, Бен, нет.

— Что? Ты с ума сошел?

— Нет. Я был сумасшедшим, когда поверил всему, что мне сказали. Теперь я в своем рассудке. Эйден был прав, хотя и не до конца откровенен. С нами обошлись несправедливо. Посмотри хотя бы на то, что произошло вчера. Если бы рядом не оказалось Джазза и Эми...

Бен вздыхает, не договорив. Мне тоже не хочется об этом думать. Прошлым вечером я сопроводила это воспоминание к маленькой дверце в темном уголке мозга, пинком загнала его в камеру и заперла крепко-накрепко. И вспоминать о нем не желаю — чтобы не вылезло.

— Нет, Бен, ты не должен это делать.

— Эйден сказал, что террористы делали и у них получилось.

— Но получилось не у всех. Он сказал, что были и сбои. Ты не знаешь, как они это делали. И не забывай про боль. Ты ощущал ее, когда повернул свой браслет. Я же видела по твоему лицу. Какие-то связи остаются.

Он пожимает плечами.

— Переживу.

— Ошибешься — можешь умереть.

— А какой смысл жить вот так, как живем мы?

— Не говори так. И «Лево» невозможно срезать обычными ножницами, а уничтожить прибор практически невозможно.

— У мамы в мастерской есть инструмент, который режет любой металл. Я постоянно помогаю ей и знаю, как им пользоваться.

Мысли мечутся по сторонам; мне нужен аргумент, который дошел бы до Бена.

— Подожди. А что потом? Если ты снимешь его, что дальше? Ты же не сможешь остаться в семье, не сможешь ходить в школу. За тобой придут л орд еры.

— У меня есть план, — говорит Бен, но на мои расспросы не отвечает.

«Эйден не был до конца откровенен. Он хочет присоединиться к террористам».

— Ты же не думаешь... нет. Ты же не станешь... Не пойдешь к АПТ.

И я вижу там, в его прекрасных глазах, подтверждение моей догадки. Бен хочет быть террористом. У меня перехватывает горло. Он ничего о них не знает. Не знает, что они творят. Он никогда не сможет совершать то же, что и они, и все равно думает об этом.

— Только так можно заставить правительство услышать, склонить их к переменам. Неужели ты не понимаешь?

Я качаю головой и отступаю. Что это, Бен или таблетки? Неужели это они натолкнули его на такие мысли?

— Посмотри на себя, — продолжает он. — После того, что случилось вчера на тропинке, ты даже смотреть на меня не хочешь. И разговаривать не хочешь. Я — ничтожество. Я ни на что не годен.

— Ты ни в чем не виноват, и дело тут в другом!

— В чем же тогда?

— И ты сам постоянно доказываешь это.

— Доказываю что?

— Что тебе было бы лучше никогда меня не встречать.

— Как ты можешь говорить такое? А мои чувства к тебе?

Но я не хочу слышать. Если он убьет себя из-за этих чувств, что в них хорошего? Ничего.

— Нет. Нет! Ты не должен этого делать. Пообещай, что не станешь.

Бен качает головой.

— Мне нужно думать собственной головой — ты за меня делать это не можешь. Как бы тебе этого ни хотелось.

Вот так-так! Я смотрю на него в полнейшем недоумении. Улыбчивый, простоватый Бен, нуждающийся, как мне казалось, в моей защите и опеке. Сейчас он не улыбается и ничего от меня не хочет. Не хочет знать, что я думаю и какие последствия его действия могут иметь для меня.

Что еще тут скажешь?

Я поворачиваюсь и иду в школу. «Лево» вибрирует и показывает 4.2.

Бен идет следом.

— Вот. Возьми хотя бы одну. — Он протягивает пузырек с таблетками «от головы».

— Спасибо, не надо. Я видела, что после них бывает.

Срываюсь с места и бегу.

Остаток дня проходит как в тумане. Уровень держится около «четверки», и я натягиваю рукав джемпера на запястье, чтобы никто не слышал, как вибрирует прибор. Все мысли только о Бене. Его нужно остановить, но как? После занятий спешу к машине и прошу Джазза передать Маку, что хотела бы повидаться с ним и, если возможно, с Эйденом. Да, я давала себе обещание, что не буду больше разговаривать с Эйденом, но, может быть, он сумеет помочь, отговорить Бена от безумной затеи или, по крайней мере, расскажет, как это делают террористы. Если его там нет, то, может быть, Мак убедит Бена подождать. Ничего другого, как остановить Бена, в голову не пришло.

Поздно вечером сижу с карандашом и блокнотом для рисования в руках. Лист пустой. Даже рисовать не могу.

Боль ломает руку. Мечусь, вырываюсь, потом до меня доходит, что я просто запуталась в одеяле. В темноте две светящиеся точки — глаза Себастиана.

Включаю прикроватный свет. Шерсть у кота на спинке и до самого кончика хвоста вздыбилась, а на моей руке несколько царапин. Вот эта боль меня и разбудила, и она совсем не была частью сна. Второй раз Себастиан разбудил меня посреди кошмара.

— Спасибо, киса, что позвонил, — шепчу я. Вскоре он успокаивается, сворачивается и засыпает. Шерстка разглаживается под моими поглаживаниями. Но свет я не выключаю, не хочу снова оказаться в темноте.

Воображение, жестокое и ужасное? Или следы памяти, которых не должно было быть? Куда я попадаю во сне?

Внутренний голос подсказывает: и одно, и другое. Та я, что во сне, имела лишь абстрактное представление о том, что такое «Лево», и не узнала в мальчишке Зачищенного, хотя это и было очевидно. Но один вывод ясен.

Бена нужно остановить.