ГЛАВА 40

Отвожу в сторону штору рядом с входной дверью. Смотрю на дорогу — никого. Ну же, Бен, поторопись.

— Кайла? — окликает из гостиной папа. Подхожу к двери. — Пока ждешь, зайди — надо поговорить.

Я нерешительно смотрю на кроссовки.

— Не беспокойся, она не узнает, — говорит он.

Мамы дома нет, но у нее точно есть некое следящее устройство, позволяющее определить, кто ходит в обуви по ковру. Я тщательно вытираю ноги на половичке и неуверенно заглядываю в гостиную.

Папа улыбается.

— Садись.

Сажусь на краешек кресла.

— Твой парень не очень-то пунктуален, а?

— Нет, — соглашаюсь я.

— Значит, он твой парень.

— Что?

— Твой парень. В смысле, твой бойфренд.

Чувствую, что краснею.

— Нет.

— .. .или ты хочешь, чтобы он им был?

— Нет! Не знаю. Мы просто друзья.

Папа вскидывает бровь. Как будто он лучше всех, лучше меня самой, в состоянии понять мои смешанные чувства.

— Будь осторожна, Кайла. Да, мы разрешили Эми видеться с Джаззом, но это не значит, что и ты готова к тому же, ведь ты лишь недавно выписалась из больницы. И ты знаешь, что до достижения двадцати одного года обязана слушаться во всем меня и маму.

— Да, знаю.

— Мне не очень нравится, что вы с Беном бегаете вдвоем.

Я молчу. Понимаю, что при любом моем протесте его позиция будет выглядеть только основательнее. Но мне нужен Бен. Мне надо увидеться с ним и поговорить. После всего случившегося на этой неделе хочу хотя бы просто подержать его за руку. Ох...

— Но твоя мать, похоже, считает иначе, поэтому я склоняюсь к тому, чтобы согласиться с ней. Пока. Однако имей в виду, как ты и сказала, вы должны оставаться просто друзьями. Понимаешь почему?

— Э... не совсем.

— Есть серьезные основания опасаться, что ты не совладаешь со своими чувствами и не удержишь под контролем уровень.

Такие же предупреждения я слышала в больнице. Но ведь Бен помогает мне поднимать уровень, а не опускать его. Разве что только...

— Ты хочешь, чтобы я оставалась под контролем. — Удивленная неожиданным выводом, я оглашаю его, не успев даже подобрать более подходящие слова.

Что-то мелькает в его глазах.

В дверь стучат. Бен. Я вскакиваю, но папа поднимает руку.

— Подожди минутку. — Он идет к двери, открывает, и я жду, слушаю. Папа представляется, они говорят о беге и школе. Бен, как всегда, вежлив и открыт. Такие подростки обычно нравятся взрослым.

Наконец папа заглядывает в гостиную.

— Идите, но помни, о чем мы с тобой говорили.

— Извини. — Я закрываю за нами дверь.

— За что?

— За папу.

— А что такое? Он вроде бы в порядке.

— Ладно. Неважно.

Мы бежим по дороге, быстрее и быстрее, и вскоре я растворяюсь в холодном воздухе, вечере, привычном ритме движения. Длинные ноги Бена отбивают другой темп, но скорость у нас одна и та же. Мы бежим бок о бок.

Останавливаемся возле поворота с шоссе на тропинку.

— Поговорим? — предлагаю я.

Бен берет меня за руку и ведет в тень под деревьями. Вечер ясный, луна почти полная, и света от нее хватает. Мы идём к воротам, и я думаю о том, что сказал папа и что сказали в больнице. Избегай мальчиков — из-за них у тебя проблемы с уровнями. Но мои сейчас выше, чем были всю прошлую неделю. Откуда им знать?

Как и всегда, Бен подхватывает меня и сажает на забор, а потом обнимает обеими руками за талию. Убирает упавшие на лицо волосы, наклоняется...

— О чем хочешь поговорить? — шепчет он мне в ухо, и от его дыхания по шее, вверх и вниз, разбегаются мурашки.

Я молчу, как будто онемела. В голове пустота. Кровь еще шумит в венах после бега. Или от чего-то еще?

— Дал себе обещание...

— Какое?

— Что если еще раз придем сюда, то сделаю вот это. — Легким движением он просовывает ладонь мне под подбородок, и все внутри перемешивается, кружится, мечется в панике, но не в той панике, когда хочется вскочить и бежать. Все ощущения — холодный металлический забор подо мной, теплая рука на талии, ладонь под подбородком — вдруг обостряются. Бен наклоняется и касается моих губ своими. Нежно и осторожно. Потом с улыбкой отстраняется. А я хочу одного: притянуть его к себе и целовать снова и снова. Успокойся. Что, если папа прав и это все дестабилизирует мои уровни?

— Ну так что? О чем ты хотела поговорить?

— Ммм? — Я смотрю в его глаза. Поднимаю руку. Провожу пальцем по его губам. Мои словно немеют.

Бен улыбается и берет мою руку. Переплетает пальцы.

— Ты сказала, что хотела поговорить о чем-то. Но если предпочитаешь... — Он снова наклоняется и целует меня. Раз. Другой.

И опять все кружится и вертится, но в какой-то момент я вспоминаю, чего хотела, и осторожно отталкиваю Бена.

— Поговорим?

— Если надо. — Голос у него хриплый и немного дрожит, и на этот раз смеюсь уже я.

Потом рассказываю ему о своем визите в дом Феб и встрече с ее матерью, а также о том, что Феб зачистили.

Глаза у Бена сияют в лунном свете.

— Я так и знал, что ты подумаешь и все поймешь. — Он обнимает меня. — Поймешь, что нам надо помочь Эйдену и ПБВ.

Качаю головой.

— Нет. Ты ошибаешься. Я просто хотела рассказать родным Феб, что случилось с их дочерью, чтобы и они все знали, но я не хочу кричать об этом вслух.

— А как же Люси? У нее тоже есть родители.

— Подумай, Бен. Пошевели мозгами. Сколько лет было Феб?

— Пятнадцать.

— Значит, когда она оступилась, ее зачистили. Но что будет со мной? — Я рассказываю ему об угрозах миссис Али, намекавшей на другие варианты лечения для тех, кому больше шестнадцати. О том, что меня предупредили: за тобой наблюдают. Любой шаг в сторону — и с тобой будет то же, что и с Тори.

Бен бледнеет.

— Нет, я не хочу, чтобы такое случилось с тобой.

Я вспоминаю еще кое о чем.

— А с Тори ты целовался так же, как сейчас со мной?

Он вскидывает брови.

— А разве это важно?

И, прежде чем я успеваю сказать что-то еще, о чем потом пожалею, Бен добавляет:

— Нет. Я никогда не целовал Тори. Мы были просто друзьями.

— А мне казалось...

— Тебе неправильно казалось. Тори было нелегко в семье. Ей хотелось общаться с кем-то, разговаривать, а я умею хорошо слушать.

Это я заметила. Как заметила и то, что сама Тори определенно не считала Бена просто другом. Только теперь я смогла удержать язык за зубами.

— Кайла, поверь, ты — единственная, кого мне хочется целовать. И я не желаю, чтобы с тобой что-то произошло. — Он улыбается, качает головой и трет висок. — У меня что-то с мозгами. Не понимаю, как они работают.

— Что ты имеешь в виду?

— Я слушаю учителей и медсестер в больнице, и все, что они говорят, правильно и разумно. Но потом со мной говорит Эйден, и я вижу, где они не правы и где прав он; вижу, что правительство действительно нужно призвать к ответу за то, что оно творит. А теперь еще и ты указываешь на очевидные опасности, которых сам я почему-то не углядел. Такое впечатление, что иногда я не способен соображать самостоятельно. Зато когда бегу, мозги функционируют как надо, в этом у меня сомнений нет.

Это Зачистка.

Думаю о том, что и как сказал Эйден. У него свои задачи. Его нисколько не волновало, что станется с ними, если мы согласимся действовать по его плану. Эйден знал, что сказать Бену, чтобы склонить того на свою сторону; знал, насколько внушаем он и насколько внушаема должна быть я. Кайла другая.

— Что, по-твоему, нам делать теперь? — спрашиваю я.

— Главное, чтобы ничего не случилось с тобой. А что ты думаешь?

— Это Зачистка. Это она заставляет нас соглашаться, делать то, что считается правильным, то, чего от нас ожидают.

— Тогда это тем более неправильно. А значит, тем более важно сделать с этим что-то. — Лицо у Бена встревоженное, а оно всегда отражает его мысли.

Нет. Как могила оставайся молчалива.

— Бен, послушай. Нам нужно держаться подальше от Эйдена и заниматься тем, чем положено заниматься в школе и дома. Давай подождем, пока нам снимут «Лево». Предпримем что-то раньше — и только привлечем к себе внимание, а это опасно. Вот исполнится нам двадцать один год, тогда осмотримся и решим, что можем сделать.

Бен слушает, а я наблюдаю за ним и думаю, как же сильно он подвержен внушению. Надави на него посильнее, прояви твердость, и он пойдет за тобой. Для таких, как Бен, мир — опасное место, и я понимаю, что должна защищать его. Такой, как Бен... должен быть таким, как я. Такой, да не такой. Зачищенный, как и другие, но на других не похожий. Кайла другая.

— Ты права. — Бен обнимает меня еще крепче и целует в щеку. За этим может последовать что угодно, тем более я и сама не против. Но, может быть, эти поцелуи всего лишь то, что ему внушила я?

— Ладно. Пора в Группу, — говорю я.

Мы возвращаемся на дорогу, и я спрашиваю, что он думает о Хаттене, который обозвал меня биологической аномалией, хиральности и операциях на головном мозге. Но Бен только отмахивается и говорить на эту тему не хочет.

Оставшуюся часть пути проделываем бегом, и, как всегда на бегу, у меня рождаются новые мысли. Раньше мне казалось, что быть с Беном значит быть в безопасности. Теперь я вижу, что ошибалась. Это мне нужно заботиться о его безопасности. Мне нужно присматривать за нами обоими.

Почему я могу думать о себе так, как не способен думать Бен? Не понимаю. Совершенно не понимаю.