ГЛАВА 26
На следующее утро Себастиан так и не появляется.
Раньше я всегда, просыпаясь, обнаруживала его на кровати. Но теперь вот уже второе утро ни его самого, ни согретого им местечка я не нахожу.
Нет кота и внизу, когда мы с Эми спускаемся на завтрак. Папа укрылся за газетами в гостиной, мама со слезами на глазах торопливо готовит ланч для нас обеих. Ужин Себастиана стынет, нетронутый, со вчерашнего вечера.
— Где Себастиан? — спрашиваю я.
— Не знаю. У меня дел хватает и без поисков какого-то глупого кота. Может, мышку выслеживает, а может, приятеля навещает.
Эми отрывается от тарелки с кашей.
— Его не видно уже несколько дней. Пап, ты был в гараже?
Папа смотрит на нас поверх газеты.
— Вчера вечером. Загляну после завтрака, — говорит он и снова закрывается.
— Себастиан иногда прячется там и остается под замком, — объясняет Эми.
Но мне все равно не по себе. Если дети пропадают без вести и никто ничего не предпринимает, то что тогда говорить о коте?
Быстренько собираюсь и иду проверить сад. Гараж в самом конце заперт на замок. Окон нет, но я подхожу к двери и зову Себастиана. Слушаю — ответа нет.
С дороги доносится стук мотора — это Джазз. Теперь, получив официальный статус и обзаведшись полным комплектом ремней, он на законном основании возит нас в школу.
Я выхожу из-за угла дома и вижу, что Эми уже на месте.
— Быстрее. Вот опоздаем в школу, и, помяни мое слово, нас тут же вернут на автобус.
Мы ползем по дороге, и я смотрю в окно на чужие сады и дорожки, ищу глазами Себастиана. Столько машин проносится здесь каждый день туда и сюда.
Ничего.
— Да не переживай ты так, — успокаивает меня Эми. — Вот увидишь, он уже будет дома, когда мы вернемся.
— В чем проблема? — спрашивает Джазз.
— Кот пропал, — говорю я.
— Коты — исследователи, как я. Им нравится бродить по миру, совать нос туда и сюда.
Эми закатывает глаза.
— Ну конечно, мистер Колумб. Как скажете.
— Что у нас с гаражом? — спрашиваю я.
— А что ты имеешь в виду?
— Ключа от него нет. Я смотрела — на связке, где все остальные, его нет.
Эми равнодушно пожимает плечами — тема ей явно неинтересна.
— Не знаю. В гараже только папа и бывает.
— Наверно, забит всякими мужскими штучками, — встревает Джазз. — Типа граблей и газонокосилок.
— Нет, для них есть навес по другую сторону от дома. — Несколько дней назад я брала там грабли, чтобы собрать прелые листья, и Себастиан еще нападал на эти самые грабли. Беспокойство не отпускает. С первого моего дня здесь он ходил за мной как тень. А где теперь?
Благодаря Джаззу в школу мы прибываем раньше автобуса, и я, пользуясь моментом, иду в Отделение учебных ресурсов — навести справки относительно еще одного не дающего покоя пункта: Кезика, где жила до исчезновения Люси. Мне нужно знать, существуют ли на самом деле те горы, что выросли у меня на рисунке.
Ввожу пароль и ловлю себя на том, что невольно сравниваю школьный компьютер с тем, который есть у Мака. Этот ничем не отличается от других, которые я видела до сих пор. Такой же и у нас дома. Папа занимается установкой и поддержкой компьютерных систем по всему району, и я готова поклясться, что они все одинаковые. Поисковый фильтр, сомкнутые Cs, как всегда, вверху слева... ЦК — Центральная Коалиция. Правительство. На экране у Мака этого лого не видно.
Я уже тянусь к клавиатуре, чтобы напечатать «Кезик», когда вспоминаю вчерашнее предупреждение Мака насчет поиска пропавших без вести на этих компьютерах — они все контролируются. Я выхожу, так и не приступив к поиску. Мне вдруг становится тошно оттого, что поиск Кайлой Дэвис городка Кезик, где шесть лет назад пропала без вести некая Люси Коннор, может отозваться тревогой в каком-то безымянном заведении.
Парой минут позже я открываю снятый с пыльной полки старый иллюстрированный атлас Соединенного Королевства. Наверно, ошиблась, нарисовав Люси с котенком. Кэтбеллс — горный хребет, пользующийся популярностью у туристов. Из Кезика попасть туда можно по берегу озера Деруэнт-Уотер. Представленная фотография — копия сделанного мной вчера рисунка.
Может быть, я видела фотографию Кэтбеллса раньше и просто воспроизвела ее на рисунке по памяти. Или, может быть, ее помнит какая-то часть меня, какая-то часть Люси. Всматриваюсь в фотографию в атласе, потом закрываю глаза. Мысленно пытаюсь перенестись туда. Не получается. Картина остается плоской, двумерной; я не чувствую ничего, что связывало бы меня с этим местом. И все же моя левая рука, похоже, кое-что помнит.
Через комнату на меня с любопытством смотрит библиотекарша. Вот она ставит чашку на стол... и я торопливо засовываю атлас на место и спешу к выходу.
Мистер Джанелли ведет нас на улицу. Прогноз погоды, который я слышала по телевизору Мака — дождь, дождь, дождь, — не оправдался, и день выдался солнечный.
Проведя нас короткой тропинкой к лесистому берегу речушки Каттл, учитель плюхается на скамеечку с фляжкой чаю.
— Пошли! Пошли! Кшш! Нарисуйте что-нибудь, а через час возвращайтесь и поразите меня вашей работой.
Все разбредаются по лесу, в основном по двое и трое. Дорожки ведут во все стороны. Я смотрю, куда идет Феб, и поворачиваюсь к ней спиной.
Тропинки разбегаются, и я бегу, торопясь оторваться от остальных. В самой густой части рощи на глаза попадается удобный камень. Я сажусь и начинаю рисовать деревья, уже почти голые сейчас. Вдоль берега умирает трава, под ногами гниют листья.
Рядом никого. Я беру карандаш левой рукой. Интересно, что получится, если просто дать себе волю, отпустить воображение?
Думаю о Люси и ее котенке. Сером, с муаровыми полосками и короткой шерсткой. Кругленьком, с густой шерсткой. Урчащем, изворотливом пушистике. Изображу ее стоящей на задних лапах перед свисающим сверху шнурком, готовой к прыжку. Ее? Да, я почему-то уверена, что котенок — кошечка.
Не получается. Вместо серого котенка на странице вырисовывается Себастиан. Недовольная собой, терзаемая неясным беспокойством, я закрываю блокнот и иду дальше по тропинке.
Деревья посадили здесь более пятидесяти лет назад как часть природного заповедника, так рассказывала нам преподавательница биологии. В двадцатые, во время беспорядков, часть посадок сгорела, но потери восстановили. Теперь здесь никто ничего не регулирует, и территория постепенно дичает. Тут и там снуют птицы, из кустов доносятся шорохи. Я сворачиваю с дорожки на едва заметную тропку и иду сама не зная куда. Стежка уходит то сюда, то туда, но все же постепенно возвращает в первоначальное направление.
Еще один поворот... Она словно застыла, и я не сразу ее замечаю. Феб. Сидит неподвижно на траве, прислонившись спиной к дереву, с блокнотом на коленях. По земле перед ней прыгает малиновка. Птаха чирикает, и Феб словно разговаривает с ней, издавая короткие шелестящие звуки. Малиновка все ближе и ближе и, наконец, запрыгивает ей на ногу.
Феб улыбается, и лицо ее — с маленькими, широко расставленными глазами, давно не знавшими щетки волосами и россыпью веснушек — преображается. Мягкое, доброе, лицо не Феб.
Знала бы, что я здесь, не улыбалась бы. Я осторожно отступаю, но она, должно быть, улавливает движение и вздрагивает. Малиновка улетает.
— Вот черт. — Она поворачивается, видит меня и хмурится. — Как ты подкралась?
Ответить или убежать?
— Подкралась? Я не подкрадывалась, — слышу я собственный голос. — Просто шла и увидела, как ты разговариваешь с малиновкой. Как это у тебя получается? — Любопытство говорит само за себя.
— Не разговаривала я ни с какой малиновкой, — оправдывается Феб. — А ты подкралась, иначе бы я тебя услышала.
И тут я понимаю, что она права. Я не подкрадывалась в том смысле, как имела в виду Феб, но, сама не отдавая себе в том отчета, шла по тропинке осторожно, стараясь не наступить на сухую веточку.
— Ты умеешь разговаривать с птицами?
— Шшшш... — Малиновка вернулась, и Феб улыбается. Но не мне. Если я шевельнусь, птичка улетит. Если останусь, разозлю ее. Что же делать?
Феб рисует, и я, вытянув шею, заглядываю ей через плечо. Очень хорошо. Даже удивительно. Никакого сравнения с тем, что она делает в классе.
Наконец малиновка поворачивает голову и срывается с места. Феб закрывает блокнот.
— Послушай, ты. Не говори никому, что я разговаривала с малиновкой, понятно? А то пожалеешь.
Пожимаю плечами. Зачем мне кому-то говорить? И кому какое дело до того, что я скажу? Поворачиваюсь, чтобы уйти, но что-то не дает, удерживает, и я оборачиваюсь. Мы здесь наедине, на ее стороне никого, и она меня достала.
— У тебя ко мне какие-то претензии? Я ничего тебе не сделала.
— Так ты не знаешь? Неужели ты действительно настолько тупа, Спайхед?
Чувствую, как сжимаются кулаки, но заставляю себя расслабиться и дышать глубже. Смотрю на «Лево» — 4.8. Не так уж и плохо.
— Взорвешься — здесь тебе никто не поможет. — Она смеется.
— Почему ты меня так называешь?
— Потому что ты и есть Спайхед. Кем бы ни была раньше, теперь ты не настоящая. Ты — ходячий, говорящий правительственный шпион с чипом в голове, который отслеживает все, что ты говоришь и делаешь. Тебе нельзя доверять. Мы, остальные, никогда ничего не рассказываем старшим, но ты же так не можешь, даже если захочешь. Разве не так? Ты и другие, вы доносите на людей, а потом они исчезают. По вашей вине.
Феб поднимается и идет по узкой тропинке в мою сторону. Я не двигаюсь с места, и она сильно толкает меня в плечо, чтобы пройти.
Мой «Лево» вибрирует. Я не шпионка. Нет.
Или?..
Вернуться к мистеру Джанелли успеваю в самый последний момент. Он отбирает лучшие наброски и показывает их всем. Среди них и малиновка Феб. Я почти ничего не успела и пытаюсь спрятаться за спинами других, но из этого ничего не получается. Джанелли забирает у меня блокнот — там незаконченные деревья и трава, котенок Люси и Себастиан.
Он фыркает и возвращает блокнот.
— Полагаю, своих кошачьих друзей ты не под деревом нашла.
— Нет, я...
— Мы выходим из помещения, чтобы вы, юные художники, рисовали то, что видите вокруг себя. Когда надо изобразить зверинец, я обычно поручаю это Феб.
— Извините...
Джанелли направляется к школе, остальные тянутся за ним. Я складываю в сумку принадлежности, когда кто-то хватает вдруг мой блокнот.
Феб!
— Отдай!
Она отступает... открывает блокнот и видит Себастиана. Какая-то тень проходит по ее лицу. Феб разглаживает страницу и протягивает мне блокнот.
Телефон звонит вечером, во время обеда. Мама хмурится.
— Пусть оставят сообщение.
Но папа уже берет трубку.
Аппетита нет. Нет и Себастиана. Прошло уже два дня, и теперь даже мама начинает волноваться.
Папа возвращается с пальто в руке.
— Кто со мной забрать кота?
В машине он рассказывает, что Себастиана принесли в ветеринарную клинику в нескольких милях от нас. Кот был сильно поцарапан — возможно, лисой, — но сейчас в порядке.
— Как они узнали, что позвонить нужно нам?
— У него чип. Они просканировали чип и узнали, кто он и где живет.
Вот как. Значит, в этом мы с Себастианом схожи.
— А если бы кота не принесли, мы смогли бы найти его по чипу?
— Зависит от модели чипа. — Папа искоса посматривает на меня. — Тот, что у Себастиана, отследить нельзя. Хотя сейчас чипы с трекерами ставят собакам лордеров и некоторым другим. А почему ты спрашиваешь?
Я пожимаю плечами.
— Говори. — Иногда голос у папы звучит так, что не ответить на его вопрос невозможно.
— Одна девочка в школе сказала, что я — правительственная шпионка, потому что у меня чип в голове. Что мне нельзя доверять.
Он смеется.
— Шпионка? Ну-ну. Тогда мне следует быть с тобой поосторожнее, не распускать язык.
— Так это правда? Он записывает все, что я говорю и делаю?
— Нет, конечно, — отвечает он, но у меня остается ощущение, что ответ не полный.
На двери ветеринарной клиники висит табличка «закрыто», но нас впускают.
— Ди-Ди, как дела? — приветствует папу ветеринар. Ди-Ди? А, да, Дэвид Дэвис.
— Ты же знаешь, как всегда.
Ветеринар толкает двустворчатую дверь за стойкой.
— Мисс Бест, пожалуйста, принесите кота.
— Он в порядке? — спрашиваю я. — Где вы его нашли?
— Не я. Нам здесь помогает девушка. Кот был у нее дома, а сегодня она принесла его сюда. Он в порядке. Мы наложили ему несколько швов и сделали укол на всякий случай.
— Сколько с меня? — спрашивает папа.
— Нисколько. Фирма платит. Можно тебя на минутку?
Ветеринар и папа уходят в офис, а за стойкой появляется Феб с Себастианом на руках. Я слышу, как он урчит, вижу его выбритый бок со стежками швов. Бедняжка.
Но что здесь делает Феб? От удивления у меня отвисает челюсть и глаза лезут на лоб. Только теперь я начинаю понимать, что случилось.
— Не лови мух, растяпа.
— Ты знала. Он был у тебя, а потом ты увидела мой рисунок, поняла, что это мой кот, и принесла сюда.
Она пожимает плечами.
— Кто-то нашел его вчера и отдал мне, чтобы я о нем позаботилась. А сегодня я принесла его сюда и сказала ветеринару, чей он. Он, правда, все равно проверил по чипу.
— Большое тебе спасибо.
Феб передает мне Себастиана.
— Ты только не думай, что мы теперь друзья. Ничего не изменилось, Чипхед. — Она выходит из приемной.
Я поворачиваюсь. У порога с задумчивым видом стоит папа.
— Идем. — Он приоткрывает пошире дверь. — Пора домой.
Мы садимся в машину и уже подъезжаем к дому, когда папа говорит:
— Так это она. — Он не спрашивает.
— Кто?
— Девочка, которая назвала тебя шпионкой. Я не отвечаю. Если скажу «да», то тогда я и есть шпионка.
