Глава 41
Сам он подошел к вертолетной площадке без пятнадцати девять. Оделся потеплей. Взял с собой небольшой рюкзак, в который заранее положил два термоса с кофе, виски и бутерброды. Кроме еды, в рюкзаке лежали также два резиновых мешка и фонарь.
Джерри Платтерс, парень лет двадцати пяти, наживший, несмотря на молодость, обширную лысину, сидел рядом с «Эйркрафт-Сикорски» на пустой бочке. Занят Джерри был тем, что жевал резинку.
— Привет, Джерри, — сказал Шутов.
— Здравствуйте, мистер Шутов. — Джерри встал. Пожав Шутову руку, сказал весело: — У меня все готово.
— Спасибо. Знаете, что я собираюсь к лекарю?
— Босс сказал. — Осторожно вынув изо рта липкий комок, прилепил его к бочке. — Заводить мотор?
— Давайте. Только сейчас подойдет Танук.
— Он уже подошел. — Джерри кивнул на остановившегося в стороне Танука. — Ладно, завожу. Поднимайтесь.
Танук был одет в черные джинсы, серый свитер, куртку из клетчатой ткани и добротные туристические ботинки. Искоса взглянул на рюкзак Шутова. Мотор уже работал, и Тануку пришлось крикнуть:
— Что-то для Инанту?
— Это не для Инанту. Оружие в порядке?
Танук отогнул полу куртки, показав кобуру с «магнумом». Чуть ниже, на поясе, висела рация.
— Отлично, — сказал Шутов. — Садимся.
Они поднялись в вертолет, который тут же пошел вверх. Пока «Эйркрафт» поднимался, неясная полутьма густела. Когда же, взяв курс на Оак-брук, вертолет поплыл над Инной, сумерки перешли в сплошную темноту. Река и тайга внизу освещались слабым светом месяца, да и то лишь в моменты, когда серп выходил из-за облаков.
Шутов и Танук сидели сразу за креслом пилота. На половине пути Джерри обернулся:
— Где в Оак-бруке?
— У селения инуитов! — Тануку приходилось кричать во всю мочь, чтобы его услышали. Увидев внизу еле заметную россыпь огней, Джерри мастерски посадил вертолет, на утрамбованную земляную площадку «Эйркрафт» сел мягко, как пушинка. Убрав тягу, пилот обернулся:
— Норма?
— Спасибо, Джерри! — Шутов пожал ему руку. — Как только мы сойдем, жмите назад. Ваша миссия окончена.
— Договорились.
— Еще раз спасибо за все!
— Оʼкей. — Джерри тронул тумблер, подождал, пока Шутов и Танук слезут, и тут же включил форсаж.
Движение крутящихся лопастей над вертолетом превратилось в сплошной вихрь. Мягко поднявшись, «Эйркрафт» скрылся в темноте.
Шутов дождался, пока стихнет доносящийся сверху отзвук мотора. Осмотрелся. Площадку со всех сторон окружали деревья. Спросил еле слышным шепотом:
— Где селенье инуитов?
Танук показал.
— А река?
Кивнув в противоположную сторону, Танук сказал:
— Инанту не там. Он в селении.
— Инанту нам не нужен.
— Не нужен?
— Нет. Нам предстоит серьезная операция. Засада. Связанная с риском для жизни. Готовы?
Танук посмотрел на выглянувший из-за облаков месяц. Потер шею.
— Полицейский постоянно подвергает риску свою жизнь.
— Хороший ответ. Сейчас идем к месту, откуда сплавляют плоты. Но так, чтобы нас никто не увидел. Сможете провести?
— Конечно. — Инуит постоял, прислушиваясь. — Идемте. В ту сторону.
После того как они сделали несколько шагов, Шутов понял: они вошли в лес. Ходить по тайге он умел. Тем не менее сейчас старался держаться строго за Тануком. Скоро понял, что ходить по тайге умеет и Танук; пока они шли, у них под ногами не хрустнуло ни одной ветки.
Наконец, тронув его рукой, Танук остановился. Шутов увидел: за силуэтами стволов колеблется слабый отсвет.
— Она, — сказал Танук еле слышно.
— Река?
— Да.
— Там что, горит костер?
— Да. Плотогоны жгут костер. Чимшансы.
Постояв, инуит показал: идем туда. Пройдя немного, они увидели сидящих у костра трех индейцев. Каждому на вид было не больше двадцати. Одеты парни были одинаково: в джинсы, пуховые свитера и тяжелые армейские ботинки.
— Вещей с ними нет, — сказал Танук. — Уже перенесли на плот. Значит, скоро отойдут.
— А где плот?
— Там. Видите причал?
Вглядевшись, увидел примитивный причал: несколько кое-как сколоченных необработанных бревен. Плота за ними не было видно. Но если считать, что плот был там, он находился довольно далеко от берега.
Показав рукой, Танук шепнул:
— Туда. Там нос.
Двинувшись в этом направлении, они не останавливались до тех пор, пока не оказались в темноте. Плот они не увидели, а услышали: у воды был хорошо слышен скрип бревен.
Обернулись в сторону костра. Там было темно. Внезапно полетели искры: один из плотогонов начал гасить головешки.
— Придется по воде, — сказал Шутов. Протянул резиновый мешок: — Это ваш. Одежду положите сюда.
Раздевшись и положив одежду и оружие в мешки, они вошли в ледяную воду. Поплыли, держа мешки над головами. Метров через пять, нащупав в темноте скользкие бревна, положили на них мешки. Забрались на плот. Посмотрев на сидящего на корточках Танука, Шутов спросил:
— Замерзли?
— Нет.
— А я замерз. Хотите виски?
— Спасибо, сэр. Может быть, потом. Сейчас у меня все в порядке.
Обсохнув, оделись. Затем, постелив на бревна пустые мешки, сели на них. Костер на берегу почти погас; определить, где он, можно было только по искрам. Было видно, как плотогоны переходят на плот.
— Сейчас отойдем, — сказал Танук.
Он не ошибся. Почти тут же плот пришел в движение. Искры, все еще взлетающие на берегу, начали отдаляться. Вскоре пропали совсем.
— Где сойдем? — спросил Танук.
— У Грин-кемпа. Добираться будем вплавь.
— Понятно, — сказал Танук.
— Сколько туда примерно идти? Часа три?
— Часа три с небольшим.
— Сейчас лучше поспать. Если получится. Там, в Грин-кемпе, спать не придется. Сможете спать на плоту?
— Конечно, сэр.
— Тогда давайте. Начинайте первым. Потом посплю я. А вы подежурите. Берите рюкзак — вместо подушки.
Взяв рюкзак, Танук положил его под голову. Закрыл глаза. Минут через десять по положению тела и дыханию Шутов понял: Танук спит.
Около часа он сидел, вглядываясь в темноту и прислушиваясь к мерному поскрипыванию бревен. Того, что их заметят плотогоны, он не боялся. Обычаи на плотах он знал и знал, что бодрствовать ночью будет только рулевой. Но ему будет не до наблюдений, есть ли кто на носу или нет. Правда, какое-то время на корме горел костер. Но вскоре светлое пятно погасло, и плот продолжил движение в сплошной темноте.
Примерно через час Танук проснулся. Сел, встряхнул головой. Посмотрел на часы.
— Все, сэр. Выспался.
— У вас есть еще полчаса.
— Спасибо. Лучше будет, если вы проснетесь раньше. Ложитесь.
Последовав его совету, Шутов лег, сунув под голову рюкзак. Он специально лег так, чтобы ветер дул в спину. Но это не помогало. Порывы холодного воздуха пробивали и куртку, и свитер. К тому же бревна теперь скрипели под самым ухом. Все же в конце концов ему удалось кое-как задремать.
Разбудило его прикосновение ладони. Открыв глаза, увидел Танука.
— Приближаемся к Колпину. Если хотим сойти у Грин-кемпа, надо готовиться. Учтите, плотогоны проснулись. Будут выруливать.
— Учту. — Усевшись, всмотрелся в темноту. — Спасибо, Танук. Думаю, надо начинать раздеваться. Так, чтобы плотогоны не заметили.
— Плотогоны не заметят. Темно.
К моменту, когда плот у Колпина острова вошел в левую протоку, они успели раздеться. Все, что могло промокнуть, спрятали в мешки. Некоторое время, присев на корточки в одних плавках, следили за уходящим назад берегом. Как только остров остался позади, скользнули в воду.
Выгребать приходилось одной рукой. Вторая была занята мешком. Вода была настолько холодна, что казалось — тело ошпарило. Пока Шутов преодолевал течение, плот исчез в темноте. Некоторое время, выгребая против стремнины, подумал: можно и не выплыть. Почти тут же, ткнувшись во что-то головой, понял: камыш. Встав, сразу же зашел в заросли. Услышав треск, увидел ярдах в десяти от себя Танука. Инуит махнул ему рукой. Показал: идем к берегу.
Выйдя на берег, сели рядом на корточки. Его и Танука трясла холодная дрожь. Открыв в темноте мешок, нащупал бутылку с виски, бумажные стаканы. Протянул стакан Тануку:
— Держите. — Открыв бутылку, разлил виски по стаканам. — Выпить надо сразу. Весь стакан.
Выпив, почувствовал: по телу расходится тепло. Посмотрел на Танука:
— Вы в порядке?
— Да, сэр. Надо скорей одеться.
Они оделись. Взяв один из резиновых мешков, Шутов положил в него термос с кофе, несколько бутербродов. Протянул Тануку:
— Ваш. Здесь кофе и бутерброды. Сидеть будем в разных местах. Может, долго. Идемте. На месте я все объясню.
Бесшумно пройдя сквозь кустарник, остановились. Вглядевшись, понял: они на верном пути. Шепнул на ухо Тануку:
— Грин-кемп хорошо знаете?
— Хорошо.
— Сейчас там никого нет. Ник уехал в Анкоридж. Наташа на время перебралась в другое место. Думаю, не нужно объяснять почему. Грин-кемп в последнее время кого-то очень интересует. Вот мы и подождем этих людей.
— Вы имеете в виду Стевенсона?
— В основном. Но не исключено, что придет кто-то еще.
Постояв и убедившись, что все тихо, кивнул Тануку: идем. Двинувшись вдоль берега, ярдов через пятьдесят показал: достаем оружие. Они шли с пистолетами, взятыми на изготовку. Изредка останавливались. После одного из таких проходов Шутов увидел: они стоят у дальнего сруба — того самого, возле которого на него напал Варяг. Дождавшись, пока идущий чуть сзади Танук остановился рядом, шепнул:
— Засаду сделаем в срубах. Я буду сидеть в том, что ближе всех к дому Улановых. У причала. Знаете этот сруб?
— Знаю.
— За этим срубом, если смотреть в сторону тайги, стоят еще два. Вы пойдете в дальний. Оттуда легче просматривать отходы. Учтите: по рации будем связываться только в самых крайних случаях. Ваша задача — сидеть и наблюдать. Сообщать мне о появлении любого человека. Любого, кто бы он ни был, свой или чужой. И ждать моего вызова. Без моего вызова ничего не предпринимать. Все ясно?
— Да, сэр.
Подойдя к пригорку, оба встали в тени ближнего сруба. Шутов посмотрел на причал. У деревянного мола была ошвартована лишь алюминиевая лодка Улановых — та самая, которую когда-то увел Гусь. Это означало, что в Грин-кемпе, если не считать перешедшей в сторожку Наташи, сейчас в самом деле никого нет.
Облака, закрывавшие месяц, на короткое время поредели. Местность осветилась, но ненадолго. Ветер снова нагнал тучи. Выждав, Шутов сказал:
— Давайте в свой сруб. Я буду здесь. Помните насчет связи. Рацией можно пользоваться только в самом крайнем случае. Все.
Кивнув, Танук исчез в темноте. Прислушавшись к ветру, который вызывал звуки везде, где можно, — в ветках, в камышах, под крышей сруба, — Шутов подошел к двери. Прежде чем войти, минуты три ползал около входа на четвереньках. Он искал лом и наконец нашел его. Стальной шкворень лежал там, где его бросил Гусь, перед тем как выпустить очередь в сторону пригорка.
Взяв лом, проскользнул в приоткрытую дверь. Застыл. Медленно повел правой рукой с пистолетом, готовясь выстрелить в любой момент. По ощущению — в срубе никого не было. Все же для верности он как минимум еще минут двадцать простоял, держа пистолет на изготовку. Наконец, осознав, что рука затекает, опустил пистолет. Положил лом на пол. Потянул створку двери на себя. Дождавшись, пока она упрется в косяк, закрыл дверь на железную щеколду. Во время этой операции ржавые петли скрипели, а щеколда несколько раз стукнулась о петлю. Но даже ему, стоящему рядом, эти звуки из-за шума ветра показались слабыми.
Закрыв дверь, около минуты простоял неподвижно. Сейчас, после ветреного берега, пространство сруба казалось застывшим. Никаких посторонних звуков в вязкой темноте не возникало. Тем не менее он стоял, готовясь отразить возможное нападение в любой момент. Проникнуть в этот сруб, как проник он, незаметно и практически не оставляя следов, мог кто угодно. Это он понимал отлично.
Наконец, решив, что может позволить себе передышку, осторожно вытащил фонарь. Это был специальный аварийный фонарь с выдвижным раструбом. Раструб давал возможность доводить направленность луча до любой степени. Выдвинув раструб и сузив его до максимума, повернулся туда, где, как он помнил, должна была стоять печь. Двинулся вперед, готовый выстрелить в любую секунду.
Печь обнаружилась, когда он уперся в нее стволом. Подумал: тому, кто может наблюдать за срубом снаружи, узкий луч фонаря виден не будет. Стена, у которой стоит печь, глухая, без окон. Направив ствол пистолета в узкий закуток между стеной и печью, включил фонарь. Луч выхватил из темноты пыльный угол. Метла и лопата, которые он видел в прошлый раз, стояли в том же положении. Нетронутые.
Установив это, начал медленно, шаг за шагом, осматривать сруб. При каждом шаге ненадолго включал фонарь, направляя луч строго вниз. Пройдя таким образом весь сруб, убедился: кроме него, в срубе никого нет. Он здесь один.
После осмотра сделал небольшой перерыв, выпив чашку кофе и съев два бутерброда. Посидел в темноте, обдумывая, что делать дальше. У напарника, судя по его молчанию, все в порядке. Если бы у Танука было что-то не так, он наверняка вызвал бы его сам. Остается ждать. Ждать, когда здесь, в Грин-кемпе, появится чужой. Чужим может оказаться кто угодно — от Стевенсона до тех, кто пытался выяснить, специальный ли он коп или нет. Сейчас, когда за окнами стоит темнота, наблюдать из сруба, как и когда этот чужой здесь появится, бессмысленно. Появиться пришелец может откуда угодно и любым способом. На катере, на лодке, просто выйти из тайги, как сделали это они с Тануком, добраться сюда вплавь. Значит, до рассвета, пока он лишен возможности наблюдать, он может заняться поисками. Что искать, он знает отлично. Крупную вещь. Вещь, которую так упорно пытался найти Гусь. И как искать, он знает. Оба нужных для поисков инструмента, лом и лопата, — здесь, в срубе.
Обошел сруб. Теперь, освоившись, он мог передвигаться в темноте без фонаря. Значит, проверить стены тоже сможет без фонаря. Потом, когда он перейдет на чердак, можно будет включить фонарь — там нет окон. К тому времени, по его расчетам, начнет светать. И он займется земляным полом.
Встав на ближайшую к двери нару, на ощупь заметил место. Работа была тяжелой. В трудных для поиска зонах, наверху, у притолок, и внизу, у пола, он ненадолго включал фонарь, чтобы лучше всмотреться в подозрительные места. Но в основном работал вслепую.
Не обнаружив в стенах ничего, что могло бы навести на мысль о тайнике, перешел на чердак. Поднимаясь туда сквозь квадратный люк, понял: когда-то, очень давно, весь потолок был утеплен сверху толстым слоем древесных опилок. Со временем опилки слежались. Сейчас, когда он попробовал пробить их в нескольких местах ломом, они пружинили наподобие пробки. Сделав все же после серьезных усилий несколько отверстий, понял: заниматься этим не имеет смысла. Надо всего лишь осмотреть чердак. С фонарем. И если в вековой толще опилок кто-то решил оборудовать тайник, признаки этого тайника он увидит сразу. Ибо возраст тайника должен исчисляться неделями.
Осмотрев чердак, убедился: тайника здесь нет. Значит, надо искать внизу.
Спустившись вниз, сделал перерыв. Пока он пил кофе, растягивая каждый глоток, темнота за окнами стала бледнеть. Покончив с кофе и бутербродом, понял: для того чтобы продолжить поиски, света вполне достаточно.
Начал с того, что на всем протяжении внимательно изучил пол. Сделать это было сравнительно легко: все, кроме печи, внутреннее убранство помещения было переносным. Сдвигая по очереди нары и стол, тщательно осмотрел землю. После осмотра понял: одинаковая на первый взгляд плотность обманчива. Земля везде была разной. Судя по всему, история сруба знала несколько периодов. На каждый из этих периодов приходилось вскопанное место. Одно. А может быть, два.
Найдя несколько таких мест, он не поленился выкопать в точках, грунт на которых выглядел менее мягким, глубокие ямы. Осмотрев каждую, в конце концов понял: на то, что кто-то пытался устроить здесь тайник, нет и намека.
Сев на скамью перед столом, сказал себе в отчаянии: похоже, его поиски окончатся ничем. Так же, как ничем окончились поиски Гуся, перерывшего и перекопавшего сруб на другом конце пустоши.
Все же, посидев немного, взялся за лом. Подумал: он должен довести дело до конца. Даже при условии, что рассчитывать ему не на что. Отсутствие результата — тоже результат.
Взмахнув ломом, начал бить в одну точку. Бить, бить, бить. После долгих усилий ему удалось прорубить одно пробное отверстие. Второе. Третье. Четвертое. В конце концов, войдя в азарт, он сбился со счета. Наконец, после того как весь пол был истыкан пробными дырками, бросил лом и в изнеможении повалился на нары. Подумал: все. Он исчерпал себя. Ни на что большее, чем то, что уже сделал, он не способен. Он может сейчас только одно: лежать. Лежать и смотреть в потолок.
До момента, когда смотреть в потолок ему надоело, прошло не так уж мало времени. Может, полчаса. Может, чуть больше. Так или иначе, бездумно скосив глаза, он в конце концов уставился в линию, по которой земляной пол соединялся с бревенчатыми стенами. Эту линию он уже осматривал — ночью, при свете фонаря. Тогда, ночью, ничего подозрительного в этой линии он не обнаружил. Может, он не нашел бы ничего подозрительного и сейчас. Не нашел бы, если бы не был так изможден. И не скользил бы по ней взглядом от нечего делать бесконечное число раз.
Скольжение в конце концов закончилось тем, что его взгляд начал застревать на одном и том же месте. В общем-то, это был обычный участок на бревне, граничившем с полом. Три зарубки, замазанные землей. Это место он помнил еще с ночного осмотра. Тогда, ночью, он ничего особенного в этих зарубках не нашел. Бревно, судя по простукиванию, было таким же, как и другие бревна. Ничего подозрительного не нашел он и в зарубках. Земля, которой были покрыты зарубки, на вид была сухой и старой. И все. Но сейчас, рассматривая это место, он вдруг понял: земля не смогла бы продержаться на таких зарубках пять лет. И год не смогла бы продержаться. И полгода. А вот что касается нескольких недель — вполне. Несколько недель — самое время, чтобы земля, которой замазали зарубки, все еще оставалась на дереве. Но если несколько недель назад кто-то решил вдруг замазать зарубки землей, он просто обязан спросить: зачем? Ответ находится легко. Очень легко. Зарубки замазали землей, потому что они были свежими. Чтобы это не было заметно, кто-то мазанул по ним землей. На всякий случай.
Придя к этому выводу, встал. Отодвинул нары, которые могли помешать осмотру. Присев над одной из зарубок, достал платок. Осторожно смахнул с царапины землю. Расчистив остатки, понял: он не ошибся. Зарубка была свежей. Относительно, конечно. Это был след острого металлического предмета. Может быть, топора. Но скорее всего — лопаты, рубанувшей по бревну сверху.
Смахнув землю с соседних зарубок, убедился: они сделаны примерно тогда же, когда и первая. Осмотрел бревно. Как он и предполагал, бревно было осиновым, выдержанным специальной выдержкой. В России эту выдержку называют «рецепт дедов». После такой выдержки прочность дерева почти не отличается от прочности металла. Так что зарубку на таком бревне может оставить только металл. Можно предположить, что оставивший ее, скорее всего, случайно рубанул по бревну сверху. Рубанул — потому что не так давно, несколько недель назад, рыл здесь яму.
Осознав это, взял лопату. Начал копать. На этот раз он действовал лопатой совсем не так, как раньше; если пробные ямы он разрывал на отмашь, с силой нажимая на плоскость лопаты ногой, то сейчас каждый слой земли снимал осторожно, направляя лопату усилиями рук. При этом в любой момент он готов был остановить движение.
Выкопав яму не глубже ярда, почувствовал: лезвие скользнуло по чему-то жесткому. Отложив лопату, расчистил участок руками. Увидел: то, во что уперлась лопата, — обычный товарный упаковочный картон. Надавив, понял: под картоном есть что-то еще. Достав нож, осторожно освободил поверхность от земли. Вгляделся. По виду картон был не чем иным, как разъятой на части упаковочной коробкой. То, что лежало под ним, тянулось в длину примерно футов на пять, в ширину — на полтора-два.
Взявшись за края картона, попробовал вытянуть его. Сделать это было не так просто: картон во многих местах промок, в других просто не поддавался, сдавленный землей. Тем не менее, изредка помогая себе ножом, он в конце концов добился своей цели. Отложив картон в сторону, всмотрелся. То, что находилось под картоном, было завернуто в полиэтиленовую пленку. На вид это было нечто вроде ящика или чемодана. Увидеть, что это, он смог, лишь расчистив пленку от комочков земли и прижав ее к предмету.
Это был чемодан. Большой. Коричневый. С двумя красными поперечными полосами.
Сидя на корточках над своей находкой, он, пожалуй, не смог бы в этот момент объяснить никому, что сейчас чувствует. Нащупав сквозь пленку ручку чемодана, подумал: скорее всего, чемодан тот самый. Тот, что улетел от них на «сессне». И все же, хотя ему и очень хочется не трогать этот чемодан, оставить все, как есть, он должен проверить. Вообще-то, если это тот самый чемодан, в нем, внутри, должен находиться еще специальный металлический контейнер. И уже в контейнере — десять золотых брусков. Каждый примерно по пятьдесят три фунта весом. Общий вес золота должен составлять пятьсот тридцать фунтов. Стоимость — четыре миллиона долларов.
Подумав об этом, осторожно окопал чемодан лопатой. Подцепив пленку ножом точно в том месте, где находилась ручка, сделал продольный разрез. Расширил его в обе стороны, так, чтобы разрез спускался вниз до самого дна чемодана. Взявшись за ручку, попробовал приподнять чемодан. Тщетно. Несмотря на все усилия, он не смог добиться даже легкого шевеления.
Взяв фонарь, улегся на край ямы. Осветив замок, внимательно его осмотрел. Особой сложностью замок не отличался. Достав связку ключей, разыскал среди них отмычку. Легко открыв замок, отстегнул боковые застежки. Отодвинуть за счет вырытой сбоку земли крышку чемодана удалось лишь на небольшое расстояние, не больше фута, но этого оказалось вполне достаточно, чтобы, посветив в щель фонарем, увидеть крышку металлического контейнера. Откинув ее, увидел верхний брусок. Без всякого сомнения, это было золото.
Некоторое время он высвечивал темно-оранжевый брус фонарем. Затем, вытащив слиток из контейнера, подошел с ним поближе к свету. Подумал: а ведь точно, это золото. И не просто золото, а золото высшей пробы. Таких брусков, трапециевидных, тяжелых, в своей жизни он насмотрелся достаточно.
Изучив брусок досконально, вернулся с ним к чемодану. Положил на прежнее место. Закрыл крышку контейнера, а затем и чемодана, запер замок. Натянул на чемодан разрезанную пленку, аккуратно разложил сверху изрядно помятый упаковочный картон, засыпал яму. Пригладил, как мог. Поверхность получилась ровной, но он этим не удовлетворился, еще минут двадцать он трамбовал землю. В конце концов ему удалось добиться почти идеальной фактуры.
Покончив с первой ямой, перешел к остальным. Проделав с ними ту же работу, занялся дырами, которые он пробил ломом. Времени это отняло у него не меньше, чем ямы. Забив землей последнюю дыру и решив, что состояние пола его сейчас устраивает, посмотрел в окно. Там давно уже рассвело. Подумал: пока он занимался раскопками, сюда, в Грин-кемп, мог незаметно пробраться кто угодно.
Расставив нары, стол и скамьи как можно аккуратней, поставил в угол, рядом с метлой, лопату и лом.
Усевшись на одну из нар, осмотрел помещение. Выглядело оно вполне прилично. Во всяком случае, то, что здесь только что произведен был обыск, в глаза не бросалось.
Посмотрел на часы: десять минут седьмого. А ведь его опасения, что за это время он мог кого-то упустить, — напрасны. Тот или те, кто за это время, пока он вел обыск, могли оказаться в Грин-кемпе, в любом случае не пройдут мимо этого сруба. И в любом случае тянуть и ждать, пока здесь появится Уланов, не будут. Гусь явно что-то знал о чемодане. Значит, могли знать и другие.
Подошел к окну, выходящему в сторону причала. Причал, как и вчера ночью, был пуст. Единственная лодка слабо покачивалась, вытянувшись по течению. Понаблюдав за ней, подумал: а ведь здесь, у окна, выходящего на причал, он стоит зря. Тот, кого может интересовать чемодан, вряд ли появится здесь открыто. Наоборот, сделает все, чтобы проникнуть в сруб как можно незаметней. Скажем, со стороны тайги. Или оттуда, откуда подошли они с Тануком.
Перешел на другую сторону сруба. Из окна, у которого он встал, открывался вид на пустошь. Сейчас в поле его зрения были практически все срубы; часть из них заслоняли друг друга. Все, что он видел, выглядело спокойным и безлюдным. Единственным, что нарушало спокойствие, был ветер. Его порывы были временами так сильны, что пригибали к земле кусты.
Вглядываясь в пустошь, простоял около получаса, пока наконец не увидел: от дальнего конца пустоши сюда, к причалу, идет Гусь.
Движения Стевенсона, двигавшегося по тропинке, были спокойны и неторопливы. Лишь когда Гусь подошел поближе, он понял: тот насторожен. Стевенсон был одет в пуховку зеленого цвета. Правая рука была опущена в карман.
Когда до идущего оставалось ярдов пятьдесят, услышал вызов рации и голос Танука:
— Сэр, вижу Стевенсона.
— Я тоже. Все в порядке. Оставайтесь пока на месте. И ждите моего сигнала.
— Есть, сэр.
Подошел к выходу. Отодвинул щеколду. Дверь приоткрылась, образовав щель. Целиком в эту щель Гусь, продолжавший движение, попадал лишь изредка, но этого было вполне достаточно, чтобы за ним наблюдать. Когда же Стевенсон оказался в опасной близости, Шутов, найдя щель между дверными досками, шагнул к ней. От обзора его теперь надежно закрывала створка.
Подойдя к срубу, Гусь остановился. Некоторое время стоял, внимательно рассматривая дверь. Судя по выражению лица, сейчас он что-то решал про себя. Наконец вытащил из кармана руку. Как и ожидал Шутов, в ней был пистолет, «беретта». Шагнув к двери, Гусь одновременно поднял «беретту». В тот же момент Шутов увидел: из сруба, находящегося точно напротив, вышел Коулмен. В руках он держал карабин. Лицо бакенщика было сосредоточенным. Прижав приклад карабина к плечу, Коулмен прицелился точно в спину Гуся. Сказал:
— Привет, Нол.
Стевенсон застыл. Шутов видел, как он стоит, держа «беретту» на уровне глаз и покусывая губы. Коулмен предложил:
— Бросай свою пушку. Я пока не очень злой. Но могу разозлиться.
— Дэйв… — Стевенсон усмехнулся. — Тебе-то я что сделал? А, Дэйв? Хорошо, я брошу пушку — и что это тебе даст? А?
По выражению лица Стевенсона Шутов понял: он готовится прибегнуть к старому трюку. Падая, перевернуться и открыть огонь по противнику. Но дальше произошло то, чего Шутов никак не ожидал. Откуда-то сверху, с пригорка, донесся сухой щелчок выстрела. Одновременно с ним на виске Стевенсона возникло темное пятнышко. В следующую секунду из пятнышка хлынула кровь. Нелепо согнувшись, Стевенсон осел. Выронив «беретту», стал растягиваться на земле. Именно растягиваться: так растягивается упавшая квашня. Дернулся — и застыл.
Как только щелкнул выстрел, бакенщик, судя по замедленным движениям и приоткрывшемуся рту, впал в столбняк. Лишь убедившись, что Стевенсон мертв, резко повернулся к пригорку. Поднял карабин как раз в тот момент, когда прогремел второй выстрел. Похоже, пуля попала ему в область сердца; выронив карабин, Коулмен надрывно крякнул. Пытаясь подтянуть руки к левой стороне груди, сделал шаг вбок. Упал.
Именно поэтому еще две пули, пущенные оттуда же, сверху, в него не попали. А шмякнулись с глухим стуком о землю рядом с бакенщиком — одна за другой.
В этот момент, решив, что связаться с Тануком успеет всегда, Шутов покатился к Коулмену по земле. Бакенщик нужен был ему живым. Перекатившись, схватил раненого за руку, еле успев оттащить за приоткрытую дверь сруба. Пока он это делал, выстрелы щелкали непрерывно. Несколько пуль успели впиться в землю рядом с ним и Коулменом. Оказавшись за дверью и отдышавшись, подумал: тот, кто стоит наверху, стрелять умеет.
Посмотрел на бакенщика. Судя по тяжелому дыханию и закатившимся глазам, тот был плох. Тем не менее, встретив взгляд Шутова, попытался улыбнуться.
— Майк… Видите… Вот… Как… пришлось… Из-за Наташи…
— Из-за Наташи? Но почему?
— Долго… объяснять… Берегите… — Закусив губу, бакенщик судорожно сжал его за плечо, видимо, пытаясь облегчить боль. — Берегите Наташу… Она… здесь… Она здесь ни при чем.
Последняя фраза, похоже, отняла у Коулмена слишком много сил. Обмякнув, он закрыл глаза.
Шутов лежал, повторяя про себя: нельзя дать Коулмену умереть именно в этот момент. Никак нельзя.
Будто угадав его мысли, бакенщик открыл глаза. Прошептал:
— Уходите…
— Что? — переспросил Шутов.
— Уходите… Вы… все видели… Он… точно вас убьет. Не сегодня, так завтра… Он… уберет вас… Уходите…
— Кто «он»?
— Ник… — Бакенщик посмотрел на Шутова так, что стало ясно: это последние секунды его жизни. — Ник Уланов.
Чего Шутов не ожидал, так этих слов. Впрочем, через несколько мгновений подумал: может, именно этих слов он и ожидал. Спросил:
— Что — там, наверху, Уланов?
Бакенщик застонал от боли. Выдавил:
— Да…
— Вы уверены?
— Как… я могу быть… не уверен… когда он… меня убил… — Эти слова выходили изо рта Коулмена вместе с кровавыми пузырями.
— Вы видели его?
— Конечно… видел… Уходите…
— Но… — Шутов замолчал. Замолчал, потому что говорить было не с кем. Дыхание бакенщика прервалось. Голова, отвалившись чуть вбок, застыла. Кожа приобрела новый оттенок. Этот оттенок, пергаментно-молочно-желтый, был слишком хорошо знаком Шутову. Он видел его много раз.
Несмотря на то, что бакенщик был без всякого сомнения мертв, он на всякий случай потрогал лоб. Теплота кожи еще ощущалась. Но это была теплота остывающего тела. Теплота покойника.
Убедившись в этом, достал рацию. Сказал:
— Танук, что у вас?
— У меня все в порядке. Вы не ранены?
— Нет. Можете выбраться из сруба незаметно? И так же незаметно подняться наверх? На пригорок?…
— Конечно.
— Сверху, с пригорка, только что кто-то стрелял. Этот кто-то убил двух человек. Стевенсона и Коулмена.
— Коулмена? Но… откуда взялся Коулмен?
— Не знаю. Этот кто-то чуть не убил меня. Вам понятно?
— Все, сэр. — Наступила короткая пауза. — То есть все, что вы сообщили.
— Перед смертью Коулмен успел сказать, что с пригорка стрелял Ник Уланов.
— Ник Уланов?
— Да. Коулмен его видел. Как будто. Мы должны задержать этого человека, кто бы он ни был. Ник Уланов или кто-то еще. Задержать вдвоем. Поняли?
— Да, сэр.
— Ваша задача — незаметно подняться наверх. И занять удобную позицию. Я тоже поднимусь наверх и постараюсь отвлечь внимание. Если этот человек будет стрелять, приму выстрелы на себя. Пока я буду это делать, вы должны оказаться у него сзади. И, угрожая оружием, задержать. Ясно?
— Ясно, сэр. Угрожая оружием — то есть я могу применять оружие?
— Конечно. Но крайне важно задержать его живым. Поэтому лучше будет, если вы не убьете его, а раните, лишив возможности оказывать сопротивление. Есть еще вопросы?
— Нет, сэр.
— Начинаем действовать. Пока самостоятельно. Уверен, он все еще наверху. На пригорке. Все. Будьте осторожны.
— Хорошо, сэр.
Спрятав рацию, осмотрелся. Подумал: если считать, что там, наверху, действительно засел Ник Уланов, решивший убрать всех, переиграть его им с Тануком будет непросто. Уланов здесь знает каждый куст. Немного помочь может то, что Уланов не знает, что, кроме Шутова, убирать ему нужно еще и Танука. Кроме того, он, Шутов, все еще не убежден, что там, наверху, засел именно Уланов, а не кто-то другой.
Последний раз посмотрев на Коулмена, прикрыл ему веки. Отполз, двигаясь задом. Оказавшись за торцовой стеной, встал. Приготовил пистолет. Но сразу после того как он осторожно выглянул, проверяя, просматривается ли пригорок, в стену сруба, от которой он еле успел отпрянуть, одна за другой ударили три пули. Стоящий наверху не дремал. Выждав, подумал: пока тот, на пригорке, знает, что он, Шутов, спрятался именно здесь, он будет давить на него все время. Значит, нужно незаметно переместиться. Все равно куда. Может, даже назад, лишь бы сбить ведущего огонь с толку.
Оглянувшись, увидел еще один сруб. Это строение стояло к нему довольно близко. Подумал: можно попробовать.
К срубу перекатился по земле. Встав, сразу же отошел за стену. Прислушался. Вокруг стояла тишина. Подошел в краю стены. Выглянул.
Отсюда путь к пригорку был намного дальше, чем от ближних срубов. Зато прямо отсюда, от места, у которого он стоял, до самой тайги тянулась стена густого кустарника. Если перемещаться за ним, можно будет в конце концов забраться на пригорок. Так, как он хочет, незаметно.
Присев, зашел за сплошную зеленую стену. Пошел в полуприседе, стараясь переместиться как можно дальше. Остановился, когда ему показалось, что он прошел ярдов пятьдесят. Всмотрелся в просвет между кустами. Виден отсюда пригорок был хорошо. Больше того — ему показалось, что лучшего места, чтобы добраться наверх незамеченным, он не нашел бы. Даже если бы искал специально.
Только он подумал об этом, как наверху щелкнули два выстрела. Стрелял тот же человек; судя по звуку, он пользовался армейским снайперским карабином. Оба выстрела явно не были направлены в сторону Шутова. Стрелявшего кто-то отвлек — но кто? О том, Танук это или кто-нибудь другой, он раздумывал уже на бегу, мчась к пригорку. Добежав, рухнул под сосну. Прислушался.
Кажется, ему все же повезло. Он добежал до пригорка незамеченным. Вокруг стояла тишина. Просто звенящая тишина.
Крадучись, укрываясь за любым возможным прикрытием, стал подниматься наверх, предостерегая сам себя: тишины как раз и нужно бояться больше всего. В своем передвижении по пригорку, бесшумном, сложном, с умышленно неожиданными переменами укрытий, он, как ему казалось, запутал сам себя. Может быть, именно поэтому, увидев вдруг впереди человека, он не очень правильно встал как раз перед большой елью.
Мужчина в джинсовом костюме, с карабином, стоял совсем близко. Ярдах в двадцати. Вглядевшись, Шутов понял: это Уланов. Смотритель стоял точно к нему спиной. Карабин был прижат к плечу; как понял Шутов, Уланов сейчас целился в кого-то впереди себя.
Шутов начал поднимать пистолет. Осталось немного: поднять оружие на уровень глаз и приказать Уланову бросить карабин. Но сделать этого он не успел: Уланов, мгновенно обернувшись, выстрелил, целясь ему в сердце. Пуля попала в левую часть груди. Попала в момент, когда он, сообразив, что угодил в ловушку, находился в полете — пытаясь скрыться за деревом. Он и скрылся, но уже раненный.
После того как обожгло левую сторону груди, он понял: зацепило серьезно. И все же, падая за укрытие, он успел на лету сделать несколько беглых выстрелов в сторону Уланова. Именно это заставило смотрителя отпрянуть за ближайшее дерево. Две пули из карабина, посланные вслед за этим в сторону Шутова, прошли мимо.
Лежа на земле, приложил к ране руку. Поднес ладонь к глазам. Она была влажно-красной. Почувствовал: он слабеет. Выругал себя. Он должен был понять, что это за люди. Охотники-таежники, не привыкшие даваться противнику просто так. Главное, сейчас он был уверен: ловушку Уланова он распознал за секунду до выстрела. Подумав об этом, тут же возразил сам себе: то, как он перемещается, убежденный, что движется бесшумно, Уланов распознал давно. Распознав же, нарочно встал к нему спиной, чтобы выманить из-за укрытия. Секунда в секунду, когда он остановился, — выстрелил с разворота. В самый удобный для себя момент. Ясно, для него, Шутова, этот момент оказался неудобным. Настолько неудобным, что он просто не успел поднять руку с пистолетом. Именно поэтому сейчас он лежит, истекая кровью. Слабый до того, что вынужден рассчитывать каждое движение.
Поднять пистолет и попробовать прицелиться он все же смог. Сделав это, скосил глаза. Увидел Наташу.
Она стояла ярдах в тридцати от него. У ели, целясь из карабина в ту сторону, где стоял ее брат. Увидев Шутова, улыбнулась, махнула рукой. Тут же сделала знак; знак этот, как он понял, означал: не волнуйся, я поддержу огнем.
Сразу же после этого знака он понял все. Попытался предупредить ее. Но осознал: не успеет. Главное, не сможет — от слабости.
Он понимал: сидя в своей сторожке, она услышала выстрелы. Вспомнив его предупреждение об опасности, поспешила сюда, захватив с собой карабин. Конечно, сразу же решила включиться в действие. Того, что он ранен, она пока не знает. Просто не успела заметить. Не знает она и о том, что Николай сейчас находится не в Анкоридже, а здесь. Самое плохое — Николай сейчас тоже не знает, что Наташа здесь. Она ведь подошла бесшумно. Да и позицию заняла — лучше не придумаешь, скрывшись в зарослях.
Остальное произошло в считанные мгновения. Пытаясь преодолеть глухую боль в груди, предупреждающе поднял руку. Уланов, заметив эту руку, тут же щелкнул в эту сторону двумя выстрелами. Увидев, откуда стреляют, Наташа выпустила в сторону брата три или четыре пули. Уланов в ответ защелкал в ее сторону. По зарослям. Бил влет, не глядя, практически не целясь. Но серии было достаточно, чтобы Наташа, выронив карабин, схватилась за живот.
Он наблюдал, как она сгибается — медленно, буквально по долям дюйма. Застучало: ранена в живот… В живот… Главное, он не может даже подползти к ней… Он вообще не может ничего сделать… Не может, потому что вот-вот отключится…
Все так же, держась за живот, Наташа упала. Тут же он услышал голос Танука. С того места, где находился Уланов, голос приказывал властно:
— Бросить оружие!
Раздалось несколько выстрелов. По звуку, стреляли одновременно из карабина и из пистолета.
С трудом подняв голову, увидел: на том месте, где только что находился Уланов, стоит Танук. В руке пистолет. Голова опущена. Наконец понял: Танук вглядывается себе под ноги.
То, на что смотрел Танук, он смог разглядеть лишь после серьезного усилия. Это был Уланов, лежащий на животе. Кряхтя, Уланов, как ему казалось, пытался отжаться руками от земли. Лишь чуть позже он понял: Уланов пытается ползти. Попытка длилась недолго — обмякнув, смотритель ткнулся лицом в землю.
Убедившись, что Уланов лежит без движения, Танук завел ему руки за спину. Надел наручники. Пошел к Шутову, на ходу засовывая пистолет в кобуру. Присел:
— Сэр… Я сделал так, как вы сказали. Ранил, лишив возможности оказывать сопротивление. — Всмотревшись, покачал головой: — Сэр… Вы ранены?
— Ранен… — Лицо Танука над ним расплывалось. — Ранена Наташа… Она там… В кустах… Вызовите вертолет «Скорой помощи»… Как можно скорей… Слышите… Как можно скорей…
— Конечно, сэр. Сейчас. — Танук встал. Силуэт инуита над ним расплылся. И исчез.
