Он лежал на кровати и смотрел в окно. Отсюда, из спальни на втором этаже, он видел только часть Грин-кемпа. Над рекой, зарослями камыша и кусочком причала стояли серые сумерки. Пора белых ночей уже прошла. На реку и низины медленно, длинными пластами сползал туман. Значит, к утру туманом затянет все. Выругал себя. Болван. Так тебе и надо. В кои-то веки он получил возможность три дня побыть наедине с девушкой. Причем не просто с девушкой, а с самой красивой девушкой на свете. Но оставшись с ней наедине, он, которого никогда не нужно было тянуть за язык, ухитрился повести себя с ней — глупее не придумаешь. Как только они вошли в дом, он в основном молчал. Если же и говорил, то нес какую-то чушь. Затем, после того как они поужинали, не придумал ничего лучше, как тянуть время. Кончилось тем, что Наташа предложила ему подняться сюда, в спальню. Показала кровать, на которой он будет спать. И ушла. Пожелав спокойной ночи.

Таким тюленем он не чувствовал себя никогда.

Сна не было ни в одном глазу. Посмотрел на часы — половина второго. Полежав, встал. Натянул брюки, тенниску, кроссовки. Нащупал под подушкой «люгер». Сунув его за пояс, вышел в коридор. Попытался понять, в какой из спален может сейчас находиться Наташа. Оглядел все три двери. Сообразив наконец, что продолжает вести себя по-идиотски, выругал себя еще раз. Ну и кретин. Не собирается же он врываться в Наташину спальню… Ладно. Сейчас он выйдет на веранду. Постоит, успокоится. И вернется в спальню. Чтобы заснуть.

Спустившись вниз, тронул первую же дверь. Она оказалась открытой. Выйдя на огороженную перилами деревянную площадку, остановился. Наташу он увидел не сразу. Лишь повернувшись к дальнему углу веранды, обратил внимание на неясную тень. Подошел к ней. Он стоял к Наташе почти вплотную. Стоял и знал: сейчас она это чувствует.

Так они стояли очень долго. Наконец она повернулась. Лицо ее было совсем другим. Не таким, каким казалось ему во время ужина. Усмехнувшись, пожала плечами:

— Не спится?

— Нет.

— Мне тоже. Вообще мне скучно.

— Скучно?

— Да. Без тебя.

Когда он обнял ее, она уже не отворачивалась.