Часть III
38
Стокгольм
Эдди вернулся домой. В квартире было тихо. Он запер за собой дверь, разулся и снял куртку, потом отцепил кобуру от пояса, положил ее на столик в прихожей и прошел на кухню.
Первый удар обрушился ему на голову. Обычно в таких случаях люди падают на землю – скорее от страха. Но Эдди был профессионалом, и он устоял, насколько это было возможно. Более того – смог развернуться и двинуть кулаком невидимого противника. Удар пришелся в никуда.
Томми Янссон снова взмахнул дубинкой. Боман прикрыл лицо руками. Удар пришелся ему в предплечье, и в нем что-то хрустнуло. Классика! Томми использовал испытанный полицейский «батон» – полуметровый стальной жезл, обернутый резиной. Опасная для жизни игрушка.
Янссон держал «батон» обеими руками, как бейсбольную биту. Что-что, а это он умел хорошо. Удары сыпались градом. Боль была нестерпимой, парализующей. Внезапно Эдди понял, что стоит, согнувшись, и пялится в землю. Он выпрямился – чего делать ни в коем случае не следовало…
– Отключайся, черт тебя дери… – пробормотал Томми и нанес ему удар в затылок.
В глазах потемнело.
Эдди очнулся в странном положении. Он сидел прямо, с разведенными в стороны руками. Комната вокруг была погружена в темноту. Приглядевшись, Боман узнал обстановку собственной гостиной. Одна его рука болталась на цепи, прикрепленной к надетому на запястье железному браслету. Цепь тянулась откуда-то с потолка – вероятно, от кольца, на котором висела боксерская груша. Предплечье горело от боли – похоже, кость была сломана.
Пленнику потребовалось несколько секунд, чтобы понять, что произошло.
Томми сидел где-то немного поодаль на стуле, и на руках у него были резиновые перчатки. В правой блестел пистолет, а в левой он держал мобильник Эдди.
Голова у Бомана раскалывалась, в глазах двоилось. А потом еще проснулась боль где-то в желудке, и Эдди понял, что сидит на полу голый.
– Код, – отчетливо произнес Янссон, потрясая мобильником. – Мне нужен код от твоего телефона.
Изо рта потянулась струйка слюны. Эдди плюнул, где сидел.
– Код, Эдди… – повторил Янссон.
Боман сплюнул еще раз.
– Что ты ей говорил? – спросил Томми.
Его пленник сощурился, пытаясь сфокусировать зрение.
– Ты спустился за ней в метро. Ты встречался с ней; что ты ей говорил? – продолжал Янссон. – Может, вы общались уже в Праге?
Эдди поднял голову и презрительно сощурил глаза.
Томми поднялся со стула, подошел к нему и приставил пистолет к его виску.
Пустая угроза – Боман понял это сразу. Но Томми прижимал дуло все крепче, как будто от этого угроза усугублялась. На самом деле все было наоборот.
Янссон сунул пистолет в кобуру, достал из кармана складной нож и провел пальцем по лезвию.
А вот это была уже не пустая угроза.
Томми решительно ввел лезвие в живот Эдди. Тот вскрикнул, потом вдохнул.
– Так что там, в Праге? – раздался у него над ухом голос Янссона.
Пленник поднял свободную руку и ударил его по голове. Результат получился неожиданный – Томми упал на пол и откатился от Эдди. Затем он поднялся и встал рядом с Боманом, нож в вытянутой руке. Примерился. Первый выпад пришелся в щеку Эдди. Нож попал чуть ниже глаза, царапнул по верхней челюстной кости. Томми вытер лезвие и ударил свою жертву в грудь. Он распалялся на глазах. Отскакивал, стараясь держаться от Эдди на безопасном расстоянии, упивался своей безнаказанностью. Лезвие оцарапало ключицу и вошло в плоть. Янссон обвел им правый сосок своей жертвы. Эдди закричал, и Томми ударил его по щеке:
– Заткни пасть.
И сразу отступил. Задыхаясь, он смотрел на Бомана. Губы его скривились в усмешке.
– Так что там было, в Праге? – повторил Томми свой вопрос и прикусил губу.
Эдди дышал медленно и тяжело. Тело горело от боли. Изо рта текла слюна. Из ран – кровь.
– Ничего, – одними губами ответил он.
– Врешь.
Перед глазами Бомана снова замелькало лезвие. А потом его тело запылало от боли с новой силой. Томми громко захохотал и крадучись пошел вокруг Эдди, как будто высматривая место для новой атаки. Следить за ним у пленника не хватало сил. Янссон встал сзади и вонзил нож Эдди в спину между лопаток. Потом в затылок. Кричать Боман уже не мог, он слился с этой болью в одно целое.
Сплюнул.
– Прага… – повторял у него над ухом Томми.
– Ничего не было, – выдавил сквозь зубы Эдди и снова сплюнул. Слюна повисла в уголке его рта.
Янссон продолжал колоть его между лопаток и в шею. Потом уколол в трицепс свободной руки.
– Хватит… – прохрипел Боман.
Томми лягнул его в затылок – один раз, другой… А потом вышел из-за спины Эдди и встал перед ним, впившись в него сумасшедшими глазами. Его жертва лежала на полу – вся в крови, одна рука на цепи поднята к потолку.
– Прага…
– Ничего…
Удар в лицо. Голова Эдди метнулась в сторону. Хрустнул хрящ – кровь из носа залила нижнюю часть лица.
– Так что там, в Праге?
Боман поднял голову и встретил пустой взгляд Томми. Медленно покачал головой:
– Ничего…
Грудь Янссона заходила ходуном – вверх-вниз. Он быстро оглядел комнату и остановил взгляд на пленнике. Взвесил нож в руке.
– Ты знаешь, как это бывает, Эдди. Вламываешься в квартиру – а там в ванной лежит недоумок с взрезанными венами…
Эдди не реагировал. Его голова висела, взгляд был устремлен в пол.
– Ты видел эти поперечные порезы. От них не умрешь и даже не потеряешь сознание. Только вот крови бывает чертовски много… и разных ненужных причитаний.
Ой-ой-ой, Эдди, – Томми театрально закатил глаза, – мне страшно, страшно жаль…
Он приблизился.
– Но ведь ты знаешь, как нужно, Эдди? Ты ведь с самого начала сделаешь все правильно, ведь так? Ты нанесешь порезы вдоль артерий, как положено…
Теперь Янссон стоял совсем рядом.
– Конечно, ты сделаешь все правильно, – шептал он, хватая Бомана за руку, которая висела на цепи.
Пленник почувствовал боль. Кровь брызнула и теплой струей потекла по руке.
– Спокойной ночи, Эдди Боман, – прошептал Томми и удалился.
Эдди скосил глаза на порез. Кровь била фонтаном и стекала по руке. Все должно было закончиться в течение нескольких минут.
Боман присел на корточки. Собрав последние силы, он смог поднять израненную руку и прижать пальцы к вене чуть повыше пореза. Кровь и в самом деле перестала хлестать фонтаном, но сил зажимать вену хватило всего на несколько секунд. Сухожилия и нервы Томми порвал ему в клочья.
Эдди попытался обмотать цепь вокруг запястья, но в результате кровь хлынула с новой силой. Охваченный паническим страхом, пленник огляделся. Ничего подходящего – Янссон продумал все до мелочей. Страх смерти бился, пульсировал, захлестывал Бомана изнутри. Потом веки его отяжелели, во рту пересохло. Эдди понял, что умирает, и это показалось ему несправедливым и бессмысленным.
Ему казалось, что он куда-то падает, и Эдди вдруг захотел, чтобы рядом был кто-то, кто мог бы его поддержать.
И он взмолился.
Он молил Бога о чуде…
* * *
Томми вел машину в направлении города, обливаясь холодным потом.
Он победил, но чувствовал себя втоптанным в грязь. Хотя это он сидел здесь, в машине, а Эдди Боман в своей квартире умирал в муках. Янссон ничего не понимал, он будто бы летел в пропасть. Похоже, он в чем-то просчитался.
Эдди понимал, что это конец, необратимый и сокрушительный, но не выглядел побежденным. Томми должен был ликовать, но вместо этого мучился непонятными страхами, как убийца, бежавший с места преступления.
Спустя сорок пять минут он сидел в полицейском участке, в кабинете криминалиста.
– Ты похудел, Томми? – спросил тот.
Янссон не сразу уловил суть вопроса. Он оглядел свой живот.
– Не думаю, – удивился он.
Криминалист вернулся к компьютеру.
– Это была шутка, Томми, – разочарованно прошептал он. – Так чего ты хотел?
Все тело Янссона тряслось. Он прикусил ноготь большого пальца, чтобы унять дрожь.
– Что ты от меня хочешь? – повторил его коллега.
– GPS-историю за два дня, – ответил Томми.
– Даты…
Янссон пролистал свою записную книжку. Нашел даты, когда Эдди Боман был в Праге, продиктовал их криминалисту.
Тот застучал по клавиатуре.
– Здесь карта с линией маршрута.
Томми вытер рот.
– Давай карту.
Загудел принтер, и на стол упала карта Праги, перечерченная красной линией.
Янссон уставился на нее в недоумении. Прикусил губу, ощутив во рту бодрящий вкус крови.
В машине он занялся мобильником Эдди. Эсэмэс-трафик и история разговоров и выходов в Интернет не дали ничего интересного. Томми открыл фотоальбом – все мусор. Много пейзажей – небо, цветы, облака, заход солнца… Чертов кот – на подоконнике, на шторах, на коленях у Эдди, на полу, с клубком ниток… И ни одного человека. Облака – снимки из самолета. Потом фасад дома. Старинный особняк. За окнами – кухня. Люди за столом, едят. Янссон увеличил изображение. Нечетко, но проступили хорошо знакомые лица. София Бринкман, Майлз Ингмарссон, Альберт Бринкман… какая-то женщина и крупный, широкоплечий мужчина. Следующий снимок, побольше. Те же люди, но с большего расстояния. Зато здесь отчетливо видны окна, чугунный барельеф на стене с изображением орла. Томми мог разглядеть цвет штукатурки, рам… Он посмотрел на карту – где-то здесь сидел Майлз Ингмарссон и ждал, когда Эдди всадит ему в лоб пулю… Подожди, все еще впереди. И София Бринкман тоже умрет, здесь, в Стокгольме. И убьет ее не кто иной, как Гектор Гусман.
Томми победит, иначе быть не может.
Он завел мотор. В стереофоне звучал Amazing Grace в исполнении Элвиса Пресли.
* * *
Эдди приподнял отяжелевшие веки. Очертания размыты – будто все вокруг погружено в мутную воду. Интересно, сколько он уже просидел так? Со стороны двери послышалось слабое мяуканье. Мэнни крадучись пробирался вдоль стенки и смотрел на хозяина круглыми, как медные плошки, глазами. Хвост на отлете, мех лоснится в темноте. Мэнни был красив, Боман любил его.
– Иди сюда, малыш…
Мэнни остановился, повернулся и пошел в сторону матраса, на котором сидел Эдди, но затем остановился на безопасном расстоянии, в изумлении уставился на хозяина.
– Иди ко мне… – повторил Боман.
Кот приблизился, ступил на упругий матрас и вонзил в него когти. Застыл, перебирая лапами.
– Иди сюда, Мэнни…
Эдди сам едва слышал свой голос. Он чувствовал, что скоро снова выпадет из реальности. Вместе с кровью ушла сила, жизнь, кислород. Боман не мог дышать. И его тело, словно не желая мириться с этим, протестовало, посылая в мозг болевые сигналы.
Кот перестал точить когти и приблизился к хозяину вплотную. Замурчал, почувствовав близость человеческого тела. Эдди поднял свободную, но израненную руку и осторожно погладил своего питомца по спине… Мэнни был мягким, приятным. Он развернулся, чтобы уйти. У Бомана не оставалось времени на раздумья.
Он поймал кота за загривок и потащил его к себе, собрав последние силы. Мэнни сопротивлялся. Эдди сжал его коленями. Сжал пальцами шею, нащупал позвонки. Кот затрепыхался, и его глаза вспыхнули от ужаса. Он зашипел и оцарапал мужчине предплечье. А потом жалобно запищал, умоляя Эдди прекратить, начал вырываться. Боман прикрыл глаза и сжал его хребет двумя пальцами, пока не услышал хруст.
Мэнни обмяк. Затих, еще теплый.
Из Эдди хлынула кровь. Вместе с ней – секунда за секундой – истекала жизнь. Боман обернул кошачий хвост вокруг руки и сунул его голову между своих ног. Рванул изо всех сил, на какие был способен. Первый раз ничего не получилось. Эдди рванул еще сильнее. Что-то затрещало – словно разорвали кусок ткани, – и часть шкуры вместе с хвостом отделилась от туши. Теперь Эдди держал в руке окровавленный кусочек меха. Его должно было хватить.
Он приподнялся на слабых ногах и одной рукой повис на цепи. Обернул мех Мэнни вокруг запястья, в том месте, где вена обозначилась отчетливее всего, зажал зубами хвост и потянул. Кровь остановилась. Эдди завязал мех узлом, прижал его к ране и осел на матрас без сил. Рука висела на цепи.
Потом Боман взглянул на освежеванную тушу, только что бывшую его котом. Сонная артерия Мэнни была разорвана, и мертвое тело заливала кровь. Эдди притянул тушу к себе и прижался лицом к источнику теплой, буроватой жидкости. Жиже, чем человечья, но все равно кровь.
В этот момент мужчина как будто увидел себя со стороны – израненного, припавшего ртом к окровавленной, еще трепыхавшейся туше. И заплакал. Зарыдал, вздрагивая всем телом, силясь вытолкнуть из себя то, что отныне навсегда стало его частью.
* * *
Электричка летела по рельсам, окутанная зелено-золотой дымкой вечернего солнца.
Каролина положила ноги на сиденье напротив и проверила в мобильнике электронную почту и эсэмэс. Эдди Боман прислал три письма – она, не читая, выбросила их в корзину. Потом она обнаружился еще один файл, с изображением. Ей стоило выбросить и его, но любопытство пересилило. В конце концов, это всего лишь фотография.
Она открыла файл. Снимок был нечетким. Улица, люди. Бергер поднесла мобильник к глазам – похоже, Библиотексгатан. Она узнала некоторые вывески и рекламные афиши. Эдди снабдил снимок подписью: «Сегодня она встречается с Т. Я.».
«Она» могла быть только Софией Бринкман. Каролина вгляделась в женщину на снимке. София стояла на фоне витрины магазина, повернувшись в профиль. Боман снимал ее с довольно большого расстояния. Журналистка увеличила лицо Софии – получилось нечетко.
Теперь ее разбирало любопытство. Каролина забыла о своем намерении держаться от Эдди Бомана подальше. Вопросы так и роились у нее в голове. Интересно, что делает София в Стокгольме? И что там с Томми и прокурором? Сообщение Эдди нисколько не прояснило ситуации – напротив.
Бергер достала из корзины другие сообщения, присланные Боманом на ее электронную почту. Все они были короткими и непонятными. Одно заинтересовало ее больше других. В нем Эдди писал, что Гектор Гусман арестован где-то за пределами Швеции. Томми разговаривал по телефону по-английски.
В этот момент Каролина почувствовала, что над ней кто-то стоит. Она подняла глаза. Кондукторша – невысокая, коренастая женщина – косилась на ее туфли на сиденье напротив.
– Простите. – Журналистка опустила ноги и предъявила проездной.
– Вы здесь не одна, – строго предупредила кондукторша и пошла дальше.
Каролина снова уставилась в мобильник. Набрала номер Эдди – молчание. Телефон либо отключен, либо…
* * *
Дома, за кухонным столом, Каролина стала искать Эдди по своим каналам. Как журналист, она располагала в этом плане определенными возможностями. Но все оказалось бесполезно. Она также позвонила в тюрьму насчет Гектора Гусмана, но там отказались отвечать на ее вопросы. Тогда Бергер набрала полицию.
– Гектор Гусман, – проговаривала она в трубку по слогам. – Гектор…
Безрезультатно. Женщина снова попробовала дозвониться до Бомана – тишина.
Каролина задумалась… Гектор арестован где-то за границей – так писал Эдди. Она набрала полицейский участок в Арланде, но и там отказались с ней разговаривать.
И это называется «открытое общество».
Эдди… Ну где же ты?
Она прозондировала социальные медиа, но и там никакого Эдди Бомана не обнаружилось. Впрочем, как журналист Бергер имела доступ к определенным компьютерным базам, где могла получить информацию о любом жителе этой страны. Она вошла на сервер. Эдди говорил, что не имеет ни семьи, ни друзей… Это походило на правду. Каролина нашла сведения о его умершем отце и о матери, которая жила в Сюндвалле. И никаких сестер и братьев.
Мать Эдди звали Сюзанна. Высохшая, прокуренная женщина, судя по нечеткому снимку. Хриплый голос в трубке только подтвердил эти предположения.
– В чем дело? – спросила эта дама.
– Вы – мама Эдди Бомана? – уточнила журналистка.
Сюзанна хмыкнула.
– Эдди – взрослый мужчина, а я живу своей жизнью. Ему давно не нужна мама.
Судя по свистящему звуку, она сделала хорошую затяжку.
– Когда вы говорили с ним последний раз? – поинтересовалась Бергер.
– А вы кто?
– Подруга.
Сюзанна замолчала, как будто ей требовалось время, чтобы понять это слово.
– Я не разговаривала с Эдди много лет. – Она прокашлялась. – И я не такая плохая мать, как вы, наверное, обо мне подумали.
С этими словами она положила трубку. Каролина откинулась на спинку стула. Отправила Эдди эсэмэс: «Позвони мне». А потом зашла в папку с мейлами, выбрала последний и написала то же самое в ответ на него. «Позвони мне».
* * *
Звуки доносились откуда-то издалека, но Эдди расслышал, что соседка играет Форе. Красивая похоронная музыка. Он представил себе, как все это будет выглядеть. Людей, вероятно, придет немного – кое-кто из коллег, тех, с кем Боман здоровался в кофейной комнате. Приятели юности? Кто-нибудь из хулиганов? Возможно. Мать? Нет, только не она. Разве что родители тетки по отцовской линии…
У Эдди пересохло во рту. Теперь он дышал тяжело, шумно, не в силах сфокусировать зрение, и очертания предметов расплывались у него перед глазами. Боман пробормотал проклятье и уронил голову на грудь. Он знал, что этот сон – к смерти. Стоит немного расслабиться, и он никогда не проснется. А хорошо было бы вздремнуть ненадолго… Эдди выпучил глаза, старался не моргать. Но веки упали, и он почувствовал облегчение, как будто провалился во что-то мягкое и теплое. Сон окутал его, точно одеяло, отогнал боль и отчаяние, повлек за собой…
Боман знал, что больше не откроет глаза. Он сдался. Перед ним расстилалась одна-единственная дорога – в смерть. Но самым страшным было осознание, что по ту сторону ничего нет. В чем в чем, а в этом Эдди не сомневался.
Он всегда это знал. Как ни пытался лгать себе, что там его заждались исполненные любви друзья и родственники, что в момент смерти ему вдруг откроется смысл всей его жизни, идея абсолютной пустоты всегда перевешивала. Он умрет, и все кончится.
Жизненная сила вытекла из него вместе с кровью, но тело боролось, бунтовало, содрогалось в спазмах, чтобы хоть таким образом поддерживать в себе жизнь. Эдди расслабился и соскользнул в Ничто. Увидел молодых родителей. Они были рядом, но вне пределов досягаемости. Эдди кричал – они не слышали. И тогда он провалился еще глубже.
Здесь была только темнота. Теперь это навсегда – вечная ночь. Но Боман не хотел быть в ней один. Он позвал – никто не отозвался.
Черт…
В этот момент Эдди понял, что над ним кто-то стоит. Рикард Эгнелль. Молодой, такой, каким Боман когда-то забил его насмерть. Белый вихор, на губах счастливая улыбка. Правда, теперь он не выглядел таким несмышленым мальчишкой.
– Привет, – сказал Эдди. – Рад тебя видеть.
Рикард улыбался.
Он взял сердце Бомана обеими руками, и в нем словно прибавилось жизни.
– Спасибо, – сказал Эдди.
Эгнелль молчал.
Зато послышался другой звук – звонок из прихожей. Кто-то звонил в наружную дверь. Эдди хотел крикнуть, но не смог открыть рта. Потом раздался стук – короткий, отрывистый. И снова звонок. Боман сел, беспомощный и неподвижный.
– Эдди…
Женский голос… Каролина?
* * *
Каролина Бергер несколько раз прокричала его имя в почтовую щель. Подождала, заглянула в квартиру. Прихожая, стол, обувь, куртки…
– Эдди! Ты здесь?
Тишина. До Каролины донесся слабый запах – нехороший, несвежий. С их первой встречи она помнила, что Боман пахнет приятно. В чем, в чем, а в этом он молодец. Но здесь было что-то совсем другое, в высшей степени подозрительное. Женщина опустила крышку почтовой щели – раздался стук.
Она пошла вниз по лестнице и посмотрела на часы. Раннее утро, ресепшн, наверное, уже работает. Каролина набрала номер полицейского участка.
– Мне нужен Эдди Боман.
Телефонистка застучала клавишами.
– Инспектор Боман на больничном.
– И когда ожидается на работе?
– Не могу вам сказать.
– Но вам достаточно посмотреть на монитор.
– Именно это я сейчас и делаю, смотрю на монитор.
– Так когда?..
– Здесь не отмечено.
Каролина вышла на улицу, оглянулась на дом и вычислила окна квартиры полицейского.
– Спасибо, – сказала она телефонистке и дала отбой.
Эдди, Эдди, куда же ты подевался?
Налетевший ветер растрепал ей волосы. Несколько прядей попало в рот. Журналистка убрала их пальцами. Что-то здесь было не так… Каролину обуревали сильные, очень неприятные чувства. И за ними сквозило еще одно – будто кто-то просил ее о помощи.
Она вытащила мобильник из кармана плаща. Постояла, подумала. Набрала номер отца.
– Привет, папа.
– Привет, любовь моя. – Голос ответившего ей мужчины звучал радостно.
– Чем занимаешься?
– Мы завтракаем на веранде.
«Мы» – это отец и женщина, которую журналистка никогда не видела.
– Сегодня прекрасный день, Каролина. Может, приедешь?
Она попыталась представить себе, как это выглядит. Гораций Бергер на каменной веранде в горах Биота. Где-то внизу расстилается море.
На отце шорты, рубаха расстегнута, солнечные очки по моде семидесятых. Он подтянут и строен, несмотря на свои семьдесят пять лет.
– Не сейчас, – ответила Каролина.
– Хорошо, не сейчас… но в ближайшее время?..
– Не исключаю.
– Как ты, дорогая?
– Всё в порядке, папа.
– О чем мы это с тобой говорили в последний раз?
– О морали и разумном поведении.
– Тогда ты, кажется, работала над какой-то статьей?.. С ней все хорошо?
– Все получилось.
Женщина слышала, как ее отец сделал глоток и поставил чашку.
– Что-нибудь случилось, Каролина?
– Что, если у меня все летит к черту?
– Все? Совсем все?
– Все, что касается одного дела.
– Рассказывай.
Журналистка задумалась.
– Это трудно объяснить… Видишь ли, там все непонятно, но у меня неприятные предчувствия. Как будто за этим стоит некая темная сила…
– Предчувствия, и только?
– Не только. Но пока в основном предчувствия.
– И в чем там дело? Только давай по существу.
– Это как дверь, – нашлась Каролина. – Я не решаюсь ее открыть, но меня тянет. Один человек очень просит меня это сделать. Но он осторожен, немногословен… И что-то влечет меня заглянуть за эту дверь… – Она замолчала, немного подумала и продолжила: – Но я все время чувствую эту темную силу… И то, что кому-то нужна моя помощь.
Гораций долго молчал, прежде чем ответить.
– Тогда в ближайшее время ситуация точно не прояснится, – сказал он наконец. – Слишком много темноты, а от нее не бывает света. Кроме того, судя по тому, что ты рассказала, ситуация необратима.
– Что?
– Все зашло слишком далеко и идет дальше. Тебя затягивает… Так, говоришь, кому-то действительно нужна твоя помощь?
* * *
Отец Каролины был бизнесменом – по крайней мере, раньше. Кроме того, он был кем-то вроде стихийного теолога-атеиста, понимающего, как устроен этот мир. Обычно отец общался с Каролиной именно в таком ключе. Они делали вид, что доверяют своей интуиции, увлекались, как дети, и переводили любую проблему в философскую плоскость. Каролине нравились подобные беседы еще в детстве. А теперь, в зрелом возрасте, она научилась извлекать из них практическую пользу.
– Это только предчувствия, – ответила Каролина на вопрос отца. – Не думаю, что они верны.
– Я тоже, но они есть. Есть предпосылки развития ситуации в неверном направлении. Ощущение негатива растет, ты говоришь? И есть темная сила, которая препятствует прояснению ситуации… Ты должна прочувствовать, что за всем этим стоит. Тогда все начнет раскручиваться в обратном направлении.
– Но как?
– Не знаю, Каролина. Попробуй сосредоточиться.
Снова налетел ветер – на этот раз мягкий, теплый бриз.
– Но что вообще делают в таких случаях? – спросила журналистка.
– В каких? Когда появляются темные силы? Ищут выход и улепетывают со всех ног.
– А если не получается?
– Что не получается?
– Если вокруг все полыхает и выход охвачен огнем?
Гораций опять замолчал.
– Ну… если полыхает… Тогда надо вызывать пожарную команду.
Каролина стояла на тротуаре. Ветер, машины, папин голос, ее собственные мысли и ощущения – все смешалось.
– Спасибо, папа, – сказала она и дала отбой.
А потом посмотрела на фасад дома, где жил Эдди.
Возможно, последние слова отца и были задуманы как метафора, но Каролина склонялась к другому их восприятию. Бензозаправка находилась за углом. Жидкость для розжига стояла в специальном холодильнике, среди масел и моющих средств. Спички продавались на кассе. Женщина закупилась и поспешила к дому Бомана.
Позвонила в дверь, постучала, позвала Эдди в почтовую щель.
Снова вдохнула подозрительный запах.
Здесь что-то не так…
Каролина облила дверь жидкостью для розжига. Бросила спичку – пламя сразу же занялось. А затем спустилась по лестнице, набрала аварийный номер и сообщила о пожаре. После чего остановилась на другой стороне улицы и стала ждать.
* * *
Минута проходила за минутой. Ничего похожего на звук сирены не было слышно. Воображение Каролины рисовало картины одна кошмарней другой – с полыхающими квартирами, задыхающимися в пламени детьми. Вбежав в подъезд, Бергер увидела, что пламя погасло. Она подлила жидкости для розжига и бросила больше спичек.
В этот момент улицу огласил звук сирены. Понимая, что показываться на глаза пожарным не следует, Каролина побежала вверх по лестнице. С лестничной площадки последнего этажа она увидела две пожарные машины. Слишком большие и угрожающе громкие, они с визгом затормозили во дворе. Из-за угла выезжала «Скорая». Журналистке стало не по себе.
Дверь внизу распахнулась, и по лестнице застучали быстрые шаги. Двое пожарных первым делом погасили пылающую дверь. Потом ее взломали, и один из них вошел в квартиру Эдди.
Каролина спустилась и приблизилась к двери.
– Эй, есть здесь кто-нибудь? – кричал пожарный.
Потом послышался возглас – не то удивления, не то ужаса, и другой пожарный побежал следом за коллегой.
– Срочно вызывай «Скорую»! – услышала Бергер. – И полицию…
Журналистка переступила порог квартиры. Запах усилился – неприятно-свежий и удушливый одновременно. Жалюзи в гостиной были опущены.
Каролина встала посреди комнаты.
Эдди лежал на матрасе на полу – весь в крови, с синими губами и с окровавленной кошачьей тушкой на коленях. Одна его рука была поднята на свисающей с потолка цепи.
Бергер поняла, что отныне обречена видеть эту картину до конца жизни.
* * *
Тик-тик-тик – стучали часы над дверью.
Гектор ждал в обшарпанной смотровой. На стенах – полки с рулонами бумаги, запертый медицинский шкаф, небольшая табуретка и койка. Взяли анализы – и адьё.
В замке заскрежетал ключ. На пороге появился охранник, который придержал дверь, пропуская медбрата в белом комбинезоне с подносом из нержавеющей стали в руках.
– Здравствуйте, – кивнул медбрат.
– Здравствуйте, – ответил Гусман.
– Я должен взять у вас кровь и измерить температуру.
– Зачем?
– Я не знаю.
Медик сунул Гектору в рот термометр и стал готовить шприцы и ампулы.
– Неприятная процедура, – раздался голос со стороны двери.
Заключенный поднял глаза. На пороге стоял мужчина. Темноволосый, с усами, в пуловере с высоким воротником.
Этот человек прошел в комнату.
– Я имел в виду термометр, – пояснил он. – И все-таки это лучше, чем когда его запихивают тебе в задницу.
Он сел на табурет. Улыбнулся.
– Меня зовут Томми. Как вы тут?
Гектор молчал. Медбрат вынул у него изо рта градусник.
– По-видимому, не лучше, чем другие, – ответил за Гусмана незнакомец.
– А как они? – задал встречный вопрос заключенный.
– Неважно. – Лицо незнакомца посерьезнело.
– Во всяком случае, сплю я на удивление хорошо, – заметил Гектор.
– Вот как? – удивился посетитель. – Что ж, я за вас рад.
Нависла пауза. Томми продолжал:
– Для испанца вы хорошо говорите по-шведски.
– Моя мама была шведкой.
– Моя тоже, – сказал Томми. – Надо же, какое совпадение…
Гусман уже понял про этого мужчину главное. Жизнь не раз сталкивала его с подобными типами. Ироничные, но с плохим чувством юмора. Самоуверенные – но с оглядкой. Бездарности, облеченные властью.
Медбрат нащупал на руке заключенного вену и, всадив иглу, наполнил кровью пластиковую ампулу.
– Вы полицейский? – догадался Гектор.
Томми кивнул.
Темная венозная кровь наполняла ампулу за ампулой.
– И зачем вы здесь? – спросил Гусман.
– Просто шел и решил зайти.
– Решили зайти? Понимаю…
Медбрат вытащил иглу.
– Я готов.
Уложив пробы и аппаратуру на поднос, он покинул комнату.
Томми сидел, не спуская глаз с Гектора. Охранник у двери еле сдерживал нетерпение.
– Я позову тебя, когда мы закончим, – сказал ему посетитель.
– Нет, – возразил охранник. – Я должен забрать его сейчас. Таковы правила.
Томми коротко рассмеялся.
– Ты славный малый!
Он поднялся и пошел к выходу. Сделал вид, что собирается выйти вместе с охранником, но вместо этого захлопнул створку перед самым его носом.
Возмущенный страж стукнул кулаком в дверь с той стороны.
– А теперь послушай, Гусман, – повернулся к Гектору Томми.
Охранник снаружи неистовствовал. А потом в замочной скважине заскрежетал ключ.
– Открой дверь!
Надзиратель возился с ключом. Похоже, замок заело.
– Главный свидетель будет сидеть в смежной с залом суда комнате, давать показания в микрофон, – быстро сказал Томми.
Дверь распахнулась.
– Ну-ка выходи! – закричал охранник.
Посетитель послушно направился к выходу.
– Я всего лишь хотел посмотреть в глаза этому подонку, – объяснил он, кивая на Гусмана.
– Или ты не знаешь правил, Томми? – обиженно скуксился страж. – Мне же может влететь за это!
Полицейский похлопал его по плечу:
– Не влетит.
И вышел в коридор.
Охранник взял Гектора под локоть и повел его в противоположном направлении, в камеру.
Гусман оглянулся и посмотрел вслед Томми.
* * *
Один из пожарных перекусил цепь и опустил Эдди на матрас. Боман лежал, как мертвый. В этот момент подоспели медики – мужчина и женщина в зелено-желтых светоотражающих комбинезонах. Они присели на пол рядом с Эдди, пощупали у него пульс, заглянули под веки, прослушали сердце.
Женщина достала капельницу. Каролина наблюдала за действиями врачей, не дыша.
– Разряд, – скомандовал мужчина, прижимая к изрезанной груди Бомана две массивные шайбы дефибриллятора.
Прибор запищал, когда женщина дала разряд. Тело Эдди дернулось и снова замерло. Медичка взглянула на дисплей ЭКГ и покачала головой:
– Ничего…
Они работали слаженно, профессионально. У Бергер похолодели ноги.
– Разряд…
Новый щелчок. Тело дернулось и подскочило, оторвавшись от пола. И снова безжизненно обмякло.
И еще… Новый щелчок – на этот раз подскочила Каролина. Пульса не было. Аппарат ЭКГ не подавал признаков жизни. Эдди Боман был мертв.
Медики не сдавались, делали ему какие-то инъекции, щупали, прослушивали, суетились.
Время шло. Все варианты были испробованы. Врачи зафиксировали время смерти и собрали вещи.
Журналистка присела рядом с телом, взяла Бомана за руку и вгляделась в его изуродованное лицо. Порезы были глубокими, длинными. В колотых ранах чернели застывшие сгустки крови. Он умер в муках.
Каролина снова перевела взгляд на его лицо – бледную, бескровную маску смерти. Что-то во всем этом было не так… В лице Эдди не чувствовалось умиротворения. Как будто для него не все еще было кончено, и он все еще страдал внутренней, душевной болью.
Бергер собиралась уходить, когда вдруг почувствовала его присутствие. Эдди был здесь. И не в этом безжизненном теле, а где-то рядом с ней, в этой гостиной. И он просил Каролину о помощи.
Кто-то положил руку ей на плечо. Журналистка подняла глаза – над ней стояла женщина-медик.
– Вынуждена просить вас уйти, – сказала она. – Полиция не разрешает посторонним находиться на месте преступления.
– Да, конечно… – прошептала Каролина. – Я знаю…
Но что-то не отпускало ее от Эдди. Она склонилась к его лицу.
– Что вы делаете? – На этот раз ее окликнул мужчина.
– Подождите… – Бергер провела рукой по израненному запястью Бомана, прикрыла глаза и изо всех сил прокричала ему в ухо: – Эдди!
Потом еще и еще раз… Звук ее голоса отдавался эхом в пустой комнате. Каролина вдыхала полные легкие воздуха и выдыхала его вместе с криком прямо в слуховое отверстие лежащего на полу мужчины:
– Эдди!
Медики недоуменно переглядывались.
– Пойдемте. – Женщина осторожно взяла Бергер за плечо. – Его здесь нет.
Но Каролина ее не слышала.
Она схватила Бомана за запястье. Сжала.
– Эдди! – До боли в голосовых связках.
– Пойдемте, – мужчина взял журналистку под мышки, но она вывернулась.
– Оставьте меня.
Медик испуганно попятился.
Внезапно Каролине почудилось, что по руке Эдди как будто пробежала теплая струйка. И что-то едва ощутимо зашевелилось.
– Он здесь! – Бергер повернулась к медикам. – Вот! Потрогайте!
Женщина потупила глаза.
– Пойдемте, вам нужна помощь, – сказала она и взяла Каролину за руку.
– Пощупайте пульс, говорю я вам…
Медики глядели на журналистку с сочувствием.
– Мы уже делали это…
– Пульс!
Они переглянулись. Женщина кивнула мужчине. Тот нехотя присел на корточки, взял Эдди за руку и приложил два пальца к вене. И тут его глаза округлились.
– Пульс! – крикнул он, повернувшись к коллеге.
Женщина присела рядом, отталкивая Каролину.
– Дайте мне место.
И все началось по новой. Разряд – и произошло невероятное. Эдди открыл глаза. Уставился в потолок. А потом набрал в грудь воздуха – с чудовищным утробным звуком.
* * *
Машина Янссона мчалась по шоссе в сторону южных пригородов. Томми размышлял и грыз ноготь большого пальца.
Изменился ли Гектор в лице, когда он упомянул о свидетеле? Что-то блеснуло в его глазах – не исключено, что искра ненависти. Он не остался равнодушным, в этом Янссон не сомневался. Гусман понял, по чьей вине он оказался за решеткой. Остается намекнуть ему, поманить пальцем – теперь этого будет достаточно. Гектор убьет свидетеля, то есть Софию Бринкман.
Томми вошел в лифт и поднялся к Кассандре. Бросил на постель купюры – с некоторых пор предоплата стала обязательной. Времени было мало. Когда все закончилось, полицейский надел штаны. Кассандра хотела что-то сказать, но он схватил ее за руку.
– Ни слова…
Вскоре Янссон сел в машину и развернулся в сторону Арланды. Фары метали молнии.
Он подъехал с левой стороны, отключил мобильник и положил его в перчаточный ящик. Томми не забывал об осторожности.
Янссон успел на последний рейс до Праги. В салоне он дремал, откинувшись на спинку кресла. Кофе? Нет, спасибо. Виски? Томми прокашлялся. Нет, спасибо.
Он попробовал сделать глубокий вдох, но не дотянул. Внутри что-то задрожало.
* * *
Жизнь Эдди висела на волоске.
«Скорая» пробиралась по запруженным транспортом стокгольмским улицам. Каролина устроилась сзади, рядом с умирающим. Медсестра подсоединила его ко всем возможным приборам жизнеобеспечения.
Бергер не сводила глаз с дисплея ЭКГ. Всплески на нем были, но очень слабые. В любой момент ожидали прямой линии, означавшей смерть. Но Эдди держался – бог знает какими силами.
Эдди Боман…
Каролина встала, упираясь ладонью в потолок. Всплески ЭКГ стали чуть выше, возможно, на какую-нибудь пару миллиметров. Тем не менее…
* * *
В приемном покое «Скорой» их уже ждали. Медики увезли Эдди в операционную, и журналистка осталась одна. Она вышла из больницы, встала посреди двора и попыталась понять, что же все-таки происходит.
Эдди жив – это неоспоримый факт. Но он – изгой. Звонить в полицию не имело смысла. Тем не менее его нужно как-то защитить.
Каролина вспомнила о Рэе, фотографе, с которым она обычно работала. Рэя отличала незакомплексованность и абсолютная независимость. С ним было легко.
– Тебе ничего не придется делать, – заверила его Бергер по телефону. – Будешь его сторожить. Представишься как журналист, предъявишь пресс-карту. Главное – не оставляй его ни на минуту. Если нужно будет отлучиться, найди кого-нибудь вместо себя.
– А что случилось? – спросил фотограф.
– Ты можешь просто сделать то, о чем я прошу, и ни о чем не спрашивать? – разозлилась Каролина.
– Ну… хорошо.
Перед Бергер вздымалась серая громада больничного корпуса. В первый момент она не могла решить, куда ей идти. Снова задул ветер, освежающий и одновременно по-летнему теплый. Светило солнце, пахло цветами и зеленью. Но на душе было скверно.
«Беги… – шептал Каролине внутренний голос. – Куда угодно, главное – подальше отсюда».
Но она не могла.
