Глава 11. Запрягли

Зима с тридцать девятого на сороковой год была тревожной – финская армия оказывала нешуточное сопротивление. Это, судя по разговорам. Газет же я не люблю. Но есть вопросы, в изложении которых и они не могут врать или молчать. Тот факт, что боевые действия длились не один месяц в то время, как противостоящая нам страна очень мала, дал мне понять – не так уж сильно изменилась история по сравнению с той, которую я изучал в школе. История мира, в котором я когда-то жил. Нет, деталей я как не помнил, так и не помню, однако, впечатление сходное.

Тепло в наши края в этом, сороковом году пришло рано – картошку мы посадили в апреле. Я с удовольствием предавался обычным мирным заботам, подкрашивая оконные рамы, мастеря на кухне вешалку для половника, поправляя столб в изгороди. На работе занимался приведением в порядок конструкторской документации – оформлял эскизы и проверял чертежи, уточнял спецификации и лаялся с технологом из-за небрежно оформленных технологических карт. От звонка до звонка.

Завод, кроме обычных работ на пришедших для ремонта судах, гнал понтоны для наведения наплавных мостов и быстро собираемых паромов, легкие буксиры, возимые на трейлерах – мы с Федотовым достаточно легко разработали эти немудрёные приспособления, порадовавшие армейские инженерные службы. Делали и комплекты частей настилов этих мостов и паромов, якоря для их фиксации и прочие очевидные вещи. Гусеничные транспортёры тоже делали ритмично. Скажем, плавающих самоходных артустановок ровно четыре штуки каждый месяц. Моток тоже четыре, бранзулеток и «сараев» по шестнадцать, а ещё штабные машины, ремонтные летучки с подъёмными кранами, бранзулетки под восьмидесятидвухмиллиметровые миномёты, сараи с пулемётом ДП на турели над пассажирским местом в кабине, но с необшитым изнутри кузовом – считай, чисто транспортный вариант. Число модификаций вездеходов было так велико, что я часто путался, пытаясь их сосчитать.

Тут и приехали ко мне в гости Кобыландыевы всей семьёй, то есть с обеими дочерьми. У нас как раз Волга готовилась разливаться. Подъём воды только начался и мост на Мурне разобрали. Мы со старым товарищем не разговаривали ни о чём важном – ухаживали за садом, рыбачили, обсуждали фильмы, вышедшие на экраны в последнее время, и книги Майн Рида.

– Когда? – спросил он меня и посмотрел тревожно. Мы были одни на берегу и любовались сквозь прозрачную воду на рыбок, игнорирующих червей, извивающихся на крючках перед их носами.

– Двадцать второго июня сорок первого года, – ответил я уверенно.

– В прошлый раз ты назвал только год, – напомнил он о Халхин-Голе. – Мне приказано развернуть бригаду в корпус к осени этого года. Советуй.

– Сначала расскажи о Финской, – притормозил его я. – Ты ведь с первого дня до последнего её прошёл.

Кобыланды вздохнул и кивнул:

– Эх, Ваня. Очень плохая война. Раньше я не любил ватные штаны и телогрейки, теперь я их люблю. Твои МОТки мне не нравились, но в засаде, в секрете, в охранении или дозоре они хороши. В разведку всегда их посылаю – умельцы смогли на три поставить радиостанции… – он на секунду прервался, уловив мой укоризненный взгляд. – Всё, всё, перестал уводить разговор в сторону.

Так вот, трудно было продвигаться. Снег, правда, лежал неглубокий и морозило не слишком сильно, но у финнов давно все квадраты пристреляны, на деревьях сидят наблюдатели и корректируют огонь. Так мы сначала выпускаем МОТки, чтобы они дистанционными гранатами впереди себя местность расчистили от этих «кукушек». Потом на сараях подвозим стрелков, чтобы прочесали лес и помогли МОТкам оборудовать позиции для дежурства, а сами подтягиваем основные силы, тылы, улучшаем дорогу и, главное, со всех сторон себя охраняем, потому что их лыжники в любую щель готовы просочиться и стреляют они метко.

Странная война получалась – мы как бы наступаем, но занимаемся тем, что сами обороняемся вкруговую. Пока добрались до настоящей полосы укреплений – нам уже только и хватало людей на удержание дороги, а вперёд идти стало некем. Бригада растянулась, у соседей дела ещё хуже – ближние отстали а одна дивизия попала в окружение, другая пошла её выручать, но её рассекли и окружили, но по частям. Мы с места стронуться не можем – тоже отбиваемся, то там, то тут. Хорошо, хоть в мелких стычках не проигрываем. Почти десять дней потратили на то, чтобы пройти несчастные сорок километров. А тут ДОТы, ДЗОты. Мы их миномётами давить, но получается плохо. Только, вроде, замолчал – а чуть погодя опять оживает. Надежды на авиацию не оправдались – низкая облачность. Их артиллерия с закрытых позиций наши миномёты гоняет – благо, они сразу переезжают, как только отстреляются, но, всё равно не можем с места стронуться.

Поехал я просить танки. Те самые, с большими пушками, а мне и говорят: «Их всего четыре штуки и они заняты в другом месте». Тогда я стал просить самоходки – тоже не дали. А старые танки я и сам не взял – их подобьют и они нам только мешать станут. Зато батарею из резерва выпросил. Вот из неё мы в три дня и проломили оборону на участке шириной километра четыре. Потом вошли в прорыв и опять застпорились. Но тут наши самоходки справлялись – не такие тяжёлые укрепления там перед нами оказались. Миномётчики начинали обстрел, чтобы финны попрятались, а тут самоходчики и подтягивались, доделывать, так сказать.

Но не прошли мы – не успело командование подтянуть свежие силы, как нас начали атаковать, затыкая брешь. Не поверишь – сразу стало легче. Теперь ведь не нам засады и ловушки устраивают, а мы. Правда, ситуация запуталась окончательно. Кто кого окружил – непонятно, даже по форме не разберёшь – все в белом. Через четыре дня подтянулась свежая дивизия, а следом танковые роты двинулись в прорыв. Штук пять прошло одна за одной по десятку средних танков. Похоже, их снимали откуда-то и бросали к нам. А тут снегу навалило, ударили морозы, но это уже к нам особого касательства не имело – мы получили приказ охранять дорогу от нашей границы до самой линии Маннергейма, то есть делать то, с чего и начали. Но, знаешь, давление на нас со стороны финских лыжников ослабло, а крупных частей в поле зрения больше не появлялось. Только отбили несколько попыток перерезать прорыв, но артиллерия резерва так и оставалась в нашем распоряжении, а артиллерийский огонь корректировать у меня обучены все бойцы. И связью нас судьба не обидела. Маневр огнём получался отлично.

Остальную войну довоёвывали другие. Ещё две дивизии ушли вперёд, а там и договор подписали с Финляндией.

Он замолчал. Понятно, что не всё рассказал, но, думаю, главные моменты помянул. Он ведь обычный рядовой комбриг – стратеги из высоких штабов ему в своих действиях не отчитывались. Так что со мной он был откровенен в меру того, что достоверно знал.

– Потери большие? – спрашиваю.

– У меня маленькие. У соседей… по разному. Одну дивизию совсем разгромили. Был случай, когда командира расстреляли перед строем, – вздохнул товарищ. – И спасибо, что в «сараи» поставил такие хорошие печки. Парни могли обогреться прямо на опорных пунктах. Наверху в башне голова наблюдателя, а сам он в гимнастёрке сидит и чай прихлёбывает, – мы улыбнулись.

– Так что в войне с немцами-то делать? Пока все твои предсказания сбылись, а советы оказались верными. Иногда – спасительными.

Теперь призадумался я. Не так уж много знаю я о Великой Отечественной. Битва под Москвой, Сталинград, Курская Дуга – это уже далеко не начало. Блокада Ленинграда, оборона Одессы и Севастополя – не знаю ни схем сражений, ни состава войск, участвовавших в них. Даже даты только приблизительно. Вот Брестская крепость оборонялась с первого дня войны. С такими познаниями ничего не насоветуешь. Обрывочные у меня сведения. Ну да изложу то, что помню.

– Разбомбят аэродромы – погибнет много самолётов. Захватят приграничные склады. Танки будут без горючего, а связь прервана. Управление войсками утеряется.

– Кошмар, – в глазах Кобыланды плещется ужас. – Это же катастрофа! И что делать?

Вот теперь он рассказал мне о Финской войне всю правду. Он поверил моему предсказанию – значит катастрофическая картина представляется ему вполне возможной. То есть «способности» военного руководства оценены им также, как проявила их известная мне история – воевать Красная Армия научилась только набравшись боевого опыта.

– А что тебе велено? – печально улыбнулся я.

– Развернуть бригаду в корпус.

– И…?

– Рядовые красноармейцы, прошедшие Финскую, станут младшими командирами. Младшие – средними, а средние – старшими.

– Старшими? – мне не вполне понятно, как это можно столь уверенно обещать. – У тебя и такие полномочия появились?

– Появились, – кивнул Кобыланды. – Размеры корпуса пока не ограничены. Ты мне скажи, какие танки просить?

Надо же, какие перспективы открылись перед другом! И по-русски он говорит совсем чисто. Даже названия должностей в армии нарочно для меня назвал по-старому, не произнося слова «офицер», недавно снова возвращённого в обиход. Про то, откуда я, он не знает – не говорил я об этом даже тогда, когда мы мотались по болотистой Кахетинской низменности, деля на двоих котелок каши и укрываясь одной шинелью, подстелив вторую на жёсткое дно грузового отсека лоханки.

– Разные бери – опробуешь, поймёшь, какие для чего нужны. Где корпус-то собираешься формировать?

– В Китае. Эшелоны уже в пути. Там и пополнение примем.

– А что, – спрашиваю, – не боится уже Хозяин войны на два фронта?

– Боится, конечно. Только после Финской он своей неготовой к войне армии боится ещё сильнее. Из двух бед, знаешь ли…

Я кивнул. И вдруг спохватился:

– Авиацию возьми в Китай. Истребители, пикировщики какие-нибудь. Не знаю, что сейчас есть. Но пикировщики – самая гадкая вещь для супостата, – не помню, когда у нас появились штурмовики, потому и не поминаю. – А лётчик-истребитель, понимаешь, только в бою рождается.

– Авиацию! – хмыкнул Кобыланды. – Так у неё другое начальство, – он немного помолчал, раздумывая. – Прикажу начальнику штаба, чтобы подобрал человека, который познакомится с кем нужно и подружится. Ну и там, на месте, сообразим что-нибудь – есть ведь в Китае наши лётчики. Ты сам-то, что собираешься делать?

– А ничего, – отвечаю. – Все размеры и модификации лоханок под все движки в производстве освоены. Если ещё какие потребуются – Федотовское КБ их мигом нарисует, а завод сделает. Дождусь начала войны и в армию пойду.

– Так тебя и отпустят! – скривился друг.

– Простого рабочего не станут удерживать, – улыбнулся я. – А у меня сыны растут. Как я им в глаза буду смотреть, сидя в тылу? Или, коли в тыловых частях перекантуюсь, что потом расскажу? Нет. Лучше сдохнуть. Ну и не каждого рядового пехотного Ваню ожидает смерть на поле боя.

– Хрен тебе с маслом, а не пехота, – вскинулся Кобыланды. – Лично прослежу, чтобы мехводом взяли в Первый Бранзулеточный корпус. Ты же водишь, как дышишь.

Я согласно кивнул. Хорошо, когда тебя понимают. Конечно, спервоначалу этот хитрец пристроит меня на штабной вездеход, но в начальный, разгромный период боевых действий всё перемешается – не уследит он, как я пересяду на лёгкий танк – они мне ужасно нравятся. Ну те, с автоматической сорокапяткой. И машину я знаю – участвовал в создании. Сумею и за башнёра сработать.

В Москву меня вызвали письмом, отправленным обычной почтой. Тётя Дуся, листоноша, вручила его мне лично в руки, хотя было оно ни капельки не заказным и никаких строгих пометок на нём не значилось. Фамилия отправителя произвела на неё неизгладимое впечатление. Я, когда распечатал, конверт ей отдал, хотя не был уверен, что подписан он собственноручно. Но даже если это работа секретаря, то всё равно – ценный будет автограф.

Иосиф Виссарионович приглашал меня в Москву к определённой дате и времени. Вот и всё – буквально пара строк. Было время, чтобы подготовиться к столь важной встрече. Мы целый альбом составили со всеми возможными вариантами шасси, моторов и трансмиссий. Прорисовали башни: с крупнокалиберным пулемётом, с обычным, с двадцатитрёхмиллиметровкой. Каждая имеет вариант с установкой гранатомёта или без. Все виды кунгов, понтонный транспортёр, с краном, с буровой… толстый красивый альбом с чётко оформленными пояснениями. В общем, постарались наглядно представить весь диапазон возможностей, чтобы любимому вождю было интересно полистать.

Если кто-то думает что самое маленькое шасси имеет только одно исполнение – то нет. Для разведчиков, например, вообще без башни. Кроме мехвода берёт двух пассажиров и рацию. Ещё можно прихватить с собой сотню килограммов груза. Правда ездоки тут уже сидят, словно в лодочке и торсы их торчат вверх, зато пустая она чуть выше, чем по колено – такую крошку прятать очень удобно.

Я взял на заводе неделю за свой счёт и поехал. Май месяц как раз начался. У нас уже совсем наступило лето, а в столице не так жарко и нет комаров. Приятная погода.

Остановился у Кобыландыевых – сами-то Софико с дочерьми гостят у нас, а отец семейства опять в командировке, но тут за всем присматривает домработница – квартира у них нынче просторная и не очень далеко от Кремля. Машенька, что работает в доме комбрига, меня в лицо знает и никаких недоразумений при моём вселении сюда не случилось.

Остаток же дня я провёл в геологическом музее. В своё время не мог в него попасть – он по выходным не работал. А в другие дни работал я. Ну а тут побродил по залам, разглядывая диковинки и размышляя о том, что нужно будет с сынами сюда завеяться и с Анной. Как сыны немного подрастут… так, ёлки! Война же начнётся!

В Кремль попал без проблем – на проходной меня ждал пропуск, а дорогу в приёмную я отыскал по памяти. Секретарь взглянул на часы, и пригласил проходить – время я выдержал пунктуально.

– Здравствуйте, Иосиф Виссарионович, – произнёс я входя. Дело в том, что Поскрёбышев каждый раз предупреждал: «Обращаться следует „Товарищ Сталин“, и никак иначе». Но во мне от этого возникал протест и я умышленно поступал неправильно. В конце концов, я ведь по голове ударенный – должен держать марку.

– Проходите, товарищ Беспамятный, рад видеть вас, – Сталин показал на стул и выложил передо мной записку со словами «Тупоносый» и «Лавочкин», – почему вы мне её не отдали? – спросил он строгим голосом.

– Не был уверен, – пожал я плечами.

– То есть, ви понимаете в танках и бранзулетках, но не понимаете вь самолётах? – уточнил он.

Я кивнул.

– Я так и думал. Но вам придётся в них разобраться и доложить нам состояние дел с разработкой новых истребителей. Знаю, что ви любите тихую жизнь вь провинции, но приближается тревожное время, что для вас не секрет, – он как-то жёстко посмотрел на меня. – А в том, что ви справитесь, мы нэ сомневаемся.

– Так у вас для такого дела есть хорошо подготовленные люди, знакомые с состоянием дел.

– Нас интересует мнение незаинтересованного человека. А быстро разбираться в технических вопросах ви можете, если захотите. Нэ спорьте! Партия вам это приказывает.

Ну, знаете, распоряжения подобного рода нужно выполнять, ибо препирательства могут крепко повредить здоровью. Это не шалости с обращением. Поэтому я внутренне замер, а как это проявилось внешне – ума не приложу. Ну, сами рассудите! О моей причастности к разработке и принятию на производство пистолета-пулемёта – известно. Об истории с гранатомётом, с лёгким танком – да наверняка. Про котлы, печки медленного горения, пневмогайковёрты… хе-хе, шлифмашинки, для которых заводские умельцы придумали отрезные круги, отчего болгарки теперь называют петропавловками. Всё, спёкся окончательно – в глазах моих нынешних современников я – человек технически грамотный и широко эрудированный. Да ещё и лично незаинтересованный. Ну да – живу на одну зарплату. Дотихушничался, в общем, до ручки.

– Мне бы, Иосиф Виссарионович, поводыря по авиазаводам. Сам-то их не найду, или не пустят меня куда понадобится.

Вождь кивнул человеку, которого я раньше как-то не заметил – он сидел в сторонке. А тот сделал мне жест следовать за ним. Моих лет мужчина в форме с ромбом в малиновых петлицах.

Прикольно получилось. Я Ваня, а он Веня. Мы так договорились с ним друг к другу обращаться, чтобы никто не догадался. Формы же одежды использовали два варианта: рабочие спецовки или интеллигентские костюмы. Мне не хотелось ни официальных встреч, ни формальных разговоров. Проверяемые не должны знать, что их проверяют – иначе меня элементарно заведут за угол. Поэтому, по Вениному звонку, человек из охраны проводил нас неприметно на территорию чтобы мы растворились среди работников не привлекая к себе внимания.

Скажете – шпионские страсти? Есть маленько. Ну так я, если за что берусь, то мне это хочется обязательно сделать как следует, иначе перед людьми стыдно. Так что я хорошо подумал, представил себе как со мной станут разговаривать, заявись я в качестве официального проверяющего или выспрашивающего. Будут выпячивать свои достижения и жаловаться на трудности, созданные объективными обстоятельствами или чьим-то нерадением. Нет уж, пусть я меньше увижу, но это будет то, что нужно мне, а не кому-то другому.

Первый завод, куда мы попали меня ничем особым не удивил. Некоторая нервозность – это да, чувствовалась. Посидел я немного в одной курилке, в другой, послушал разговоры и сложилось у меня впечатление, что у них недавно на первой машине погиб лётчик-испытатель. Сейчас испытывают вторую, и тоже не всё идёт гладко – постоянные проблемы с маслорадиаторами, которые без конца переделывают. В общем – атмосфера доводки машины во всей красе – я-то знаю, каково это, хотя бы и на менее сложных конструкциях.

Побывали мы и в цехе. Но самой испытуемой машины там не застали. Потом переоделись в костюмы и прошлись по КБ, спрашивая людей, не заходил ли сюда Иконников. Некоторые интересовались, кто это такой и, пока Веня заговаривал им зубы, описывая этого несуществующего персонажа, я крутил головой по сторонам. Изображение общего вида однозначно указало на то, что работают тут над остроносым истребителем, то есть с V-образным двигателем водяного охлаждения.

Общее впечатление – жизнь в эту машину обязательно втряхнут, но дело это не скорое. Вот слышно это по духу, по атмосфере, царящей вокруг. Тем более удивительно было видеть огромное количество бумаг, которые спешно оформляли. У нас в заводских КБ такое бывает уже когда завершены основные проверки и идёт оформление рабочей документации для серийного производства.

Марку самолёта и имя конструктора я попросил Веню мне не сообщать. Важно было сохранить собственную непредвзятость. Для себя же этот проект я мысленно обозначил первым номером.

Другой истребитель оказался на том самом заводе, где я когда-то встречался с Николаем Николаевичем Поликарповым. То есть, получается, что главного конструктора я уже знаю. Тем не менее понюхать атмосферу совсем не вредно. Вот и пошли мы через курилки, цеха и коридоры КБ. Выяснили, что самолёт тут строят остроносый, что испытания недавно начались, но каких-то особых неполадок или затруднений не наблюдается. Люди выглядят спокойными и ни капельки не суетятся. Что-то переделывают по мелочам, устраняют замечания и течи в трубках… куда как лучше обстановка, чем на первом из объектов. Показалось, будто несколько лиц когда-то видел. Возможно – и правда видел, когда был тут в прошлый раз. Кое-кто работал, хоть день тогда и был выходной.

Словом – без слишком уж сильного кипения идут дела, как раз в меру, на мой вкус. Расхлябанности нет – всё деловито. Куда как лучше всё это выглядит и сильнее обнадёживает. Хотя огорчило меня, что и этот самолёт – остроносый.

Третий проектируемый самолёт как бы и испытан, но не совсем до конца, тем не менее уже показан на первомайском параде, хотя мелких доделок ещё уйма. Но летает уверенно. Основные заботы сейчас в КБ – конструкторы очень озабочены, а в цехе народ перешучивается насчёт полировки наружных поверхностей. Эту машину я увидел собственными глазами, а не на картинке – она стояла в цехе и невыносимо блестела. Опять остроносая. Общее настроение у людей слегка добродушное, словно увидели перед собой конец непростой дороги. Нет встревоженности – одна сплошная уверенность, что дело они до конца доведут. В общем, довольно оптимистичная картина.

А потом меня привезли в какой-то совсем непрезентабельный ангар, где довольно малолюдно, зато стоят два тупоносых ястребка. В курилке никого нет, КБ находится в здании, похожем на барак, но там народ у кульманов вычерчивает другие самолёты, среди которых встречаются и остроносые ястребки и двухмоторные машины, а вот тех, что я приметил в ангаре, в работе нет – будто давно всё готово и дело осталось за малым… Совершенно непонятное у меня впечатление возникло, вернее, вообще никакого. Мы с Веней как раз вернулись к самолётам – один стоит с пустым капотом, а рядом на козлах его двигатель, в котором деловито копается мужик. Я, поскольку одет рабочим, стал ему помогать – то ключ подам, то подержу чего. Двигатели – это мне понятно, но вот только со звездообразными я как-то раньше дела не имел. Хотел поспрашивать про разные непонятные шатуны – они тут вообще не так устроены, как у привычных мне V-образных или оппозитных двигателей, что мы ставим на бранзулетках, а потом прикусил язык и выпучил зенки – мама родная! Это же тоже оппозитный дизель. Только цилиндры в нём расположены не в горизонтальной плоскости, а вертикально поставленным крестом – верный признак двигателя воздушного охлаждения. Ну да! Вот и рёбра снаружи.

– Ну давай уже ключ, – пихнул меня локтем мужик, а я отмер и подал ему инструмент.

– Это что же? Дизель на птичку будете ставить? – спросил я озадаченно. – Оппозитник? Никогда не слыхал ни о чём подобном.

– А куда деваться? – вздохнул мой собеседник. – Полная засада с моторами – не готовы они, вишь какое дело. Ни пермяки, ни запорожцы ничем пока не радуют. Планер сделан, а поставить на него нечего. Ладно хоть вот такой оказался. Ну-ка подай лопасть пропеллера по часовой. Потихоньку, я за кулачками смотреть буду.

Если кто забыл – так понимаю я в моторах. И уже разобрался, как вся эта конструкция взаимодействует. Но зачем кулачки – не понял.

– Так синхронизаторы это для пушек, чтобы они винт не поранили, – объяснил словоохотливый мужичок.

– Слушай, – говорю, – а чего у вас фюзеляж фанерный? Ведь из дюраля легче бы вышло.

– Вестимо. Но ныне крылатого металла не допросишься – ладно, хоть на крылья выбили, да на хвостовое оперение. Большим самолётам он шибче нужен. Слыхал, небось, про цельнометаллические монопланы?

Кто же не слыхал?! Это визитная карточка Туполева – как про какую его машину не напишут, так всегда это словосочетание применяют. А на истребители, выходит, недостаёт крылатого металла – это я про себя подумал.

Тут подошли рабочие и давай мотор к самолёту прилаживать. Он ведь тяжелый, мотор-то. Где тали, где домкрат, где чурбак подставят. Так помаленьку довели до места и давай крепить. Вижу – дружная команда, сработавшаяся, хоть и небольшая. Нас с Веней гоняли не стесняясь. Ну а как тяжелая атлетика кончилась, да пошли подключения – тут нам с ним, кроме как инструмент подать, ничего не доверяли – много это работы, поставить двигатель.

Я чего столько про этот самолёт рассказываю – тот, который стоит с капотом – вылитый Ла-5, как я его помню. И, по всему выходит, что с испытаниями он от всех остальных истребителей отстал. То есть – их даже не начинали, когда три других хоть как-то, но летают. Причём два – явно неплохо.

Потом, гляжу, ещё народ подтягивается, не иначе – из КБ, потому что не в спецовках. Начались всякие проверки, запахло авралом – не поймёшь, кто чего делает. На этом мы ушли.

Больше мне Веня ничего показывать не стал – всё, говорит, кончились группы разрабатывающие истребители тут в Москве.

По этому маршруту, посещая четыре организации, сделали мы ещё три обхода – меня интересовал процесс в динамике. Я по-прежнему нарочно не заглядывал в записи своего поводыря, чтобы не знать ни названия проекта, ни имени конструктора. Иначе ведь могу повестись просто на магию имени и потеряю объективность. То есть называл машины по номерам, а уж меня к ним проводили. Так вот – последний, с оппозитником, таки взлетел и пошли его испытания. Понятное дело – мне надо было прислушаться к настроению людей. Да ничего так, пессимизма и в помине нет. Выявляют недостатки, подмарафечивают что-то, сдвигают, переносят. Такая же картина на второй машине и на третьей. Но чую – на третьей больше проблем, хотя она уже пролетела над Красной Площадью во время Первомайских торжеств и блестит невыносимо.

Словом – разобрался я в вопросе за пару недель. Хе-хе. Вы что думаете, я шибко много в авиации понимаю, чтобы самому делать квалифицированные технические заключения? Или сумею совершить это, прочитав какие-то толстые книжки? Да люди всю жизнь своему делу учились, и то ошибаются. Поэтому, кроме как по реакции самих специалистов на собственные успехи или неудачи, у меня вывода о состоянии дел никак не получится. Но уж тут я уверен, что не ошибусь.

Теперь настал черёд разбираться с формальными характеристиками. Веня по моей просьбе принёс техпроекты и протоколы испытаний – большего количества информации мне не переварить, да и ту, что есть, не знаю ещё, как осилю. Ну, что сказать – многие цифры похожи между собой. Одного порядка все параметры. Скорость там, площадь крыла, масса машины. Даже названия состоят из буквы «И», и цифр после неё. То есть, наподобие того же самого И-16. Значит – истребители. Сразу видно, что все, как один, стремятся к скорости в шестьсот километров в час, но получается это всегда с трудом и только на определённых высотах. Да и не совсем пока. Про последний, например, в который вставляли оппозитник, и это непонятно. Самолёт только начал летать и не все измерения проведены. В общем – надо немного подождать.

Ещё меня позабавило вот что. Судя по описаниям, у второго для меня номера под шифром И-200 дюралевый фюзеляж и деревянные крылья. А у четвёртого, тупоносого И-185 – наоборот: фюзеляж выклеен из фанеры, а крылья цельнометаллические. Но отчего И-185 получился настолько легче? Не вдвое, но очень заметно. Это уже нужно у кого-нибудь спрашивать – тут требуется эксперт.

И-301, тот, блестящий, что под третьим номером, вообще цельнофанерный – выклеенный на деревянном каркасе. Зато первый – И-26 – полное смешение стилей. Стальная рама, дюралевый нос, а хвост и крылья деревянные, обтянутые полотном. Причем последняя из упомянутых машин и произвела на меня самое тревожное впечатление – имею ввиду заметную нервозность в коллективе. Кроме того, она дольше всех испытывается – верный признак, что как-то дела идут не так.

Перечень выявленных недочётов и замечаний лётчиков я изучал долго. Для И-26 отмечается удобство пилотажа, доступность машины для освоения. Но проблемы с планером, чего нет у других машин. С двигателями проблемы у всех, кроме И-185. Это и понятно – тупоносый не нуждается в водяном охлаждении – целой системе, которую нужно вписать в фюзеляж. Но тут более всего проблем у И-301 – жарко в кабине. К тому же этот аппарат уличён в заметной тяжеловесности – маневренность у него неважная и разгоняется он медленно.

Что к этому добавить? Вообще-то тот факт, что в стране дела с двигателями обстоят непросто – это я знаю по собственному опыту. Маломощные более-менее доступны, средней мощности – с грехом пополам. А уж как нужен посильнее – совсем зарез. Наверняка и в авиастроении дела сложились похоже. Но, опять же ничего предугадать я не смогу.

На этом я остановился и принялся ждать новых результатов испытаний. Меня привозили на лётные поля и я смотрел за взлётами и посадками, ничего, по существу не понимая в происходящем. Только обратил внимание на один момент – испытания И-185, отстающего, идут скорее. Бывает и два полёта в день. И три, и четыре. Авторы явно торопятся нагнать конкурентов.

Вот и результаты измерения его скорости появились – хорошие цифры. Кстати, испытания в какой-то мере выявляют и эксплуатационную надёжность машины, и тут мои симпатии явно на стороне тупоносого. Пора докладывать – ничего я больше не пойму в этих самолётах.

Так и присел я на краю лётного поля, вспоминая, не упустил ли чего. Ясное дело, фамилии конструкторов я так и не знал – по моей просьбе Веня держал их о меня в секрете. Дело в том, что если по индексам я про эти машины ничего не помню, то, как только прозвучат фамилии авторов – тут же соображу, как они назывались. И, разумеется, сделаю выбор на основании послезнания. Но будет ли это правильно? Я ведь почему не читаю газет? Потому что пишут в них то, что кому-то выгодно. Не скажу, что намеренно искажают факты, но картинку всегда подают отражающую чьё-то мнение. Одно умолчали, другое повторили несколько раз, меняя ракурс подачи. Умеют журналисты убеждать – этого у них не отнимешь. А мне требуется выдать объективную картинку, опирающиеся на голые факты. И вот эти факты необходимо надёжно отделить от всего умозрительного или обобщающего, нанесённого на историю авиации многолетними пересказами, проявлением симпатий или антипатий и желанием сгладить впечатление от допущенных просчётов.

Не любят люди проводить работы над собственными ошибками – так что моё послезнание – опасная вещь. Оно может запросто привести меня на тот путь, которым события развивались в предыдущей реальности, реальности моего будущего – я невольно пойду проторённой тропой. Но в том, что этот путь оптимален – не уверен.

Насколько я помню в начале Отечественной наша авиация успехами не блистала и про то, что в этом виновато отставание в самолётах, упоминалось не раз. А ведь в войну старались не начинать новых разработок – то есть упорно доводили до совершенства ранее начатые модели. Скорее всего – эти самые.

Что же мне делать? Разумеется, скорее всего я должен назвать модель, которую проектирует Лавочкин. Думаю, это единственный тупоносый самолёт под шифром И-185. Тем более, что он ещё и летает лучше остальных.

Пора вскрывать карты. И я попросил Веню «объявить» имена конструкторов. Вышло довольно неожиданно. Лавочкин разрабатывал лакированную цельнодеревянную машину И-301 с острым носом. Причем автором проекта значился Горбунов, а Лавочкин – руководителем коллектива. Ещё фигурировала фамилия Гудкова – конечно ЛаГГ. О нём отзывались не очень хорошо – это я припомнил. Чем-то он был неудобен.

И-26, тот с которым больше всего нервотрёпки – детище Яковлева. Уж и не знаю который: Як-1 или ещё какой номер – они на просмотренных в детстве картинках слились в моей памяти череду сходных образов. И сразу засосало под ложечкой – если «убить» это направление, то на чём будут летать пилоты эскадрильи «Нормандия-Неман»? Насколько я припоминаю – Як-3, подаренные французским товарищам, ещё лет десять служили им верой и правдой. Значит, машины были отличные.

И-200 – Микоян и Гуревич. МиГ – на нём начинал войну Александр Покрышкин. Но потом они как-то пропали из виду. Не особенно много упоминаний о них мне встречалось.

Про И-185 ничего вспомнить не мог. Нынче его строит Поликарпов. Тот самый, у которого я видел рисунок знаменитого Ла-5.

Вот незадача – всё перепуталось. Пока не «познакомился» с авторами – картина была ясна. Перспективная машина – Поликарповская. Микояновская и Лавочкина – обнадёживают. Яковлевская обещает долгий тяжелый путь совершенствования. А теперь я и сам не знаю как поступить со своим послезнанием.

Долго сомневаться и рассусоливать мне не позволили.

– Ви уверены, что товарищ Яковлев нэ сумеет построить хороший истребитель? – Сталин посмотрел на меня хмуро и, кажется, угрожающе.

– Я уверен, что товарищ Яковлев сумеет построить хороший истребитель после нескольких лет упорной работы, – ответил я не отводя взгляда.

– А Николай Николаевич имеет уже готовый образец, годный для постановки на производство? – продолжил настаивать вождь.

– Эти обстоятельства известны только самому Поликарпову. Он – честный человек и, если у него спросить, ответит определённо… хотя, скорее всего, попросит подождать с подобными вопросами – испытания продолжаются всего две недели. Но от себя добавлю – его машина завоюет небо войны.

– Так, – Иосиф Виссарионович ещё сильнее нахмурился. – С машиной Микояна тоже всё понятно – её проектирование несомненно завершат к нужному сроку, а высотный истребитель нам обязательно понадобится. Что будем делать с И-301 товарищи Лавочкина? Почему он захотел делать его остроносым?

– Думаю, дело в оценке доступности тех или иных типов моторов к заданному сроку. Отставание с двигателями воздушного охлаждения нужной мощности ни для кого не секрет, – я говорю уверенно, потому что много чего «нахватался», толкаясь на авиазаводах, в КБ и на испытательных аэродромах. Одного не пойму – имею ввиду послезнание. Почему в прошлом варианте развития событий нужный мотор, когда его, наконец сделали, оказался не у Поликарпова, а у Лавочкина?

Я ведь вот что помню: попадали мне в руки воспоминания лётчиков, начинавших войну на МиГах и И-16. А тех, что встретили годину испытаний на ЛаГГах или Яках – не помню. То есть – не было воспоминаний? Или некому вспоминать? Или стыдно и горько? Вы, как знаете, а я для себя уже всё решил.

– Уверен, если товарищ Лавочкин применит тот же двигатель, что и Николай Николаевич, его машина сможет противостоять Мессершмитам.

– А, если не применит – не сможет? – недобро посмотрел на меня вождь.

– И-16 окажется эффективней, – ляпнул я, не подумав.

– Не задерживаю вас, товарищ Беспамятный, – прервал меня Сталин. – Вы нуждаетесь в отдыхе. Возвращайтесь домой.

Выйдя в приёмную, я посмотрел на так и оставшийся нерассмотренным альбом со старательно приготовленными данными по номенклатуре выпускаемых у нас вездеходов.

– Забыли отдать? – спросил секретарь. – Оставьте у меня.