Глава 7

И какой-же дурак придумал, что два снаряда в одну воронку не попадают. Как бы не так. В нас же в обеих попали. В который раз, думала Маша, лежа на госпитальной койке. Ей только что сделали очередную перевязку и потревоженная рука сильно болела, да еще и третий шов на правом боку слегка саднил. Но это так, мелочи. За себя можно не беспокоиться. Операция успешно прошла, рука работает, хотя и досталось бицепсу. А третий шов – швом больше, швом меньше, невелика потеря. Главное, что все живы. Вон с малышом все в порядке. Отошел уже от контузии, разговаривать начал. Сказал, что Гриша его зовут и что четыре годика ему. А что сирота он теперь, так это ему рано знать. Анечка в нем души не чает, усыновить хочет. Только вот совсем плохо с ней. Маша с тревогой поглядела на лежащую на соседней кровати Аню. Палата трехместная, из бывшей подсобки. Вот их троих вместе и положили. Её, Аню и малыша. Так что без загородок на этот раз обошлось. Хорошо, конечно, когда всех вокруг видишь. Но на Аню смотреть больно. Лежит и молчит. Ну еще бы, похоже гангрена у нее, а раз так, то значит ногу… Об этом даже и думать не хочется. И ведь, вроде все сначала нормально было. Опять ее в левую ногу ранило, но теперь уже не в голень, а в ступню. Операцию сделали, осколок вынули, гипс наложили, а потом нога стала сильно болеть и пухнуть. Видимо, попала инфекция. Лечат, конечно, ногу спасти пытаются, да вот только, похоже без толку. Сутки еще подождать решили, а там – будем надеяться на чудо. Но чуда не произошло, на следующее утро во время обхода врач долго осматривал Анину ногу, а потом безапелляционным тоном сказал: – Резать.

– Как резать? Аня стала белой, как мел. – Нет нет, не надо, пожалуйста. Не дам ногу резать!!!

– Младший лейтенант Мельникова, прекратите истерику, – рявкнул врач, а потом уже спокойным тоном добавил: – Не надо Анечка, не плачь. Себе только хуже сделаешь. Ты молодая еще, все хорошо будет. Протез тебе сделают. Снова ходить начнешь, даже не хромая. А летом наденешь чулочки и никто ничего не заметит. Все? Успокоилась? Вот и ладненько. Потом пришли санитары и увезли Аню на операцию. «Какой ужас, – думала Маша, провожая взглядом каталку. Анечка без ноги осталась. И тут, вдруг поймала себя на том, что этому даже рада. Да, да рада и не потому, что плохого Ане желает, а потому, что теперь она совершенно точно на войне не погибнет, домой вернется. Да, да, пусть раненая, на протезе, но вернется. Ведь на войне раненый покалеченный, значит живой, живая». Маша вытерла слезы. Да что же это я о таком думаю, ведь это же правда, так есть и ничего здесь не сделаешь. Хорошо, что еще все так закончилось, а могло бы… а Ане сейчас очень будет поддержка близких людей нужна и двое нас у нее – я и Василий. Все ему напишу, решила Маша. Только бы письмо побыстрей дошло, они же, вроде, недалеко от Куйбышева, а там все образуется.

Не успела Маша закончить письмо, как Аню вернули в палату. Маша подошла к ней, присела рядом на кровать. Ну как, Аня, больно было? Нет, не больно, глухим голосом ответила Аня, мне же наркоз сделали и уткнувшись головой в подушку, заплакала. Успокаивать ее Маша не стала. Пусть поплачет, потом легче будет. Легче-то Ане стало, но не так, как надо. Замкнулась она в себе. Ела, пила, с Гришей сюсюкалась, но молчала. И видеть это для Маши было хуже пытки. Нет больше той Анечки – задорной, веселой, глазки с искоркой. Душу ей война обожгла. Одна надежда осталась, что Василий на письмо ответит. Прочитает его Аня и… Да вот только письма на войне долго идут. Пока туда, пока назад. Если, конечно, с Васькой все в порядке. Он ведь, хоть и на транспортниках летает, но не в тылу. Мало ли что. Так, оборвала себя Маша, – хватит об этом думать. Всего только десять дней прошло. Придет от него письмо, придет и точка.

В коридоре раздались быстрые уверенные шаги. Кто это? Насторожилась Маша. Персонал так не ходит. Дверь распахнулась, и в палату вошел Василий в белом халате поверх формы и с огромным букетом полевых цветов. Вася, ты откуда? Аня округлила глаза.

– С фронта, Анечка, за новой техникой, пополнение привез. У нас три часа. Маша, нам с Аней поговорить надо, можно тебя попросить.

– Да, да, конечно. Маша встала с кровати, пойдем, Гришенька. Дяде Васе с тетей Аней поговорить надо.

Ну что же они там так долго то? – Маша была вся на иголках. А вдруг Аня взбрыкнет, да откажется. Инвалид типа, зачем я тебе такая нужна. Вон, после войны, какой выбор будет. Загрызу тогда.

Наконец дверь открылась. Ох ты, Васька вынес Аню на руках, а та, аж от радости светится. Маша, пойдем к главврачу, позвал Василий, – Свидетелем будешь!

– И я хочу, запищал Гришенька.

– Конечно, конечно, – мой хороший, и ты тоже, – улыбнулась Аня. – Ну все, пойдем.

Это была самая оригинальная свадебная процессия из всех, в которых Маше приходилось участвовать. Впереди шел Васька, неся Аню на руках, а сзади, на маленьких ножках топал Гришенька. Главврач аж рот разинула от увиденного, но потом расплылась в улыбке.

– Ну, я вижу, вы уже все решили. Счастья вам, совет да любовь!

Расписали их по законам военного времени, а потом прошли три часа, улетел Васька. Оставил Ане аттестат, как жене командира и улетел – война. И стала Аня, снова как раньше, веселая, и глазки с искоркой. Душа у нее оттаяла. А вечером Маша и Аня долго сидели у окна. Солнце зашло, ночь на землю спустилась. Тяжелым сном забылся госпиталь. Гриша уснул, а они все сидели и сидели, на звезды смотрели.

– Спасибо тебе, Маша за все. Спасибо! – Вдруг тихо сказала Аня. – Мне Вася все про твое письмо рассказал. Только ты про то, что со мной случилось, маме моей не пиши. Я ей сама напишу. И про Васю, и про Гришеньку, и про ранение, и про тебя – про все сама напишу.

– Конечно, конечно, – улыбнулась Маша, – напишешь, я знаю. А теперь спать давай, и пусть сон тебе хороший приснится!

– Приснится, я знаю, – Аня улыбнулась в ответ.

Прошло три дня. Ане сняли повязку, врач осмотрел культю и остался доволен. Все в порядке, Анечка, домой езжай. Еще немного, и можно будет протез надевать. Ну а теперь с тобой, Машенька. Бок у тебя зажил полностью, но руку еще подлечить придется. Мышцы сильно пострадали, слабые пока. А что бы самолетом управлять, сила нужна, сама понимаешь. В отпуск на долечивание тебе надо. Есть кроме Минска куда поехать?

– Есть, конечно, – тут же вмешалась Аня. – Ко мне в Горький домой поедем, правда, Маша?

– Поедем, – согласилась Маша, – а почему бы и нет? Вместе еще немного побыть – разве это плохо?

Стали к отъезду готовиться – документы оформили, продукты получили. Гришеньку приодели. Сами в новенькую форму оделись, кстати, женскую: гимнастерка, синяя юбка, ремень, сапоги, пилотка. Обе с наградами. Догнала-таки их медаль За отвагу, что Машу крайне удивило. Насколько она из рассказов дедушек помнила, не очень-то в начале войны это дело было поставлено. Не до этого было. А здесь вон как скоро вышло, в госпитале вручили. Возможно, статья в газете сработала. Подошли к зеркалу – красавицы!

«Ага, как же, красавицы», – печально подумала Маша, – у одной правая рука на косынке, вернее на бинте подвешена, а другая – на костылях. Ну что же – примета времени, война. Сколько еще таких, как они будет. Но не так страшно это, если все, как у Ани сложится.

Хоть и не далеко от Куйбышева, до Горького, но ехать трое суток пришлось, и это еще по-божески. Поймали на вокзале полуторку. Водитель чуть не заплакал, когда Аню увидел, прямо до ворот дома подвез. Дом оказался бывший купеческий в два этажа на четыре семьи. Но, правда на момент их приезда дома никого не было, оно и понятно, на работе все, кто на фронт не ушел, вечером придут.

Так, мама на работе, братик в госпитале на баяне раненых развлекает. Он у меня музыкант. Но ничего, Машка, на улице не останемся. Запасной ключ вон там, над дверью, за облицовкой. Достанешь?

– Достану, – Маша пошарила в щели. – Вот он. Держи!

Щелкнул замок, дверь открылась, и они вошли. Квартира как квартира. По тем временам даже очень не плохо. Две комнаты, кухня, голландская печка, кровать железная, старенький диван, шкаф с книгами в углу телескоп. Аня бухнулась на диван, закрыла глаза. Машка, ты представляешь, я дома! Дома!!!. Здесь все-все мое! И этот диван и этот стол и этот шкаф с книгами и телескоп сама делала и никуда я больше отсюда не уеду. Я дома. У Маши к горлу подкатил колючий комок, так ей стало жалко Аню. Как же она намучилась. Тетя Аня, а можно я на коня залезу, осторожно спросил Гришенька.

– Конечно, конечно, мой хороший, – Аня улыбнулась. – Мой младший братик, Тема, уже большой, он тебе коня подарит.

А потом они вещмешки разобрали и из всех продуктов стол накрыли. Праздник сегодня будет. Аня с войны вернулась. Сначала хотели переодеться в домашнее, но потом от этой идеи отказались. Во-первых для Маши из Аниного гардероба подходящего размера не нашлось, а во вторых, подумали и решили. Раз уж праздник, то должны они при полном параде предстать. Только с приготовлениями управились – замок в двери щелкнул. Аня жестом показала – все на диван. Сидим. Встречаем.

В коридоре послышались шаги и на пороге комнаты появился худенький. Лет десяти светловолосый мальчик. Несколько секунд он стоял неподвижно, а потом кинулся к Ане на шею

– Аня, Анечка вернулась! – повторял он целуя сестричку, – ты насовсем?

– Да, Темочка, насовсем.

– Но война же еще не кончилась.

– Для меня кончилась. Больше я никуда от вас не уеду.

– А это кто? – Артем указал на Машу и Гришеньку.

– Это Маша Воронина. Мария Сергеевна – лейтенант ВВС, мой командир, летчик истребитель, одиннадцать немцев сбила. Воевали вместе. А это Гриша, мой Сыночек. Он теперь с нами жить будет.

– Ух ты! – Артем восхищенно посмотрел на Аню, – а медаль за что дали?

– За эвакуацию сбитого экипажа, Темочка. Их ночной охотник сбил, они на вынужденную сели за линией фронта, а мы их к нашим вывезли.

– Аня, а что с ногой? – вдруг неожиданно дрогнувшим голосом спросил Артем. Он только что заметил, что его сестренка стала одноногой. Отрезали, Темочка, по ранению, – вздохнула Аня. – Медали за зря не дают.

– И как же ты теперь ходить будешь? На костылях?

– Нет, конечно, – Аня приподняла юбку, показав культю. – Вот нога подживет немного, сделают мне протез. Мы еще с тобой на перегонки бегать будем. А пока да, первое время на костылях попрыгать придется. Ну ладно, Темочка, хватить обо мне. Вы-то как тут без меня жили?

– Да неплохо. – Артем уселся рядом с Аней на диван. – Я в школе учусь, а еще в госпитале помогаем на хозработах. А мама на завод пошли, самолеты делает. Вот только с продуктами плохо, мало дают на карточки.

Вот оно что. Аня внимательно посмотрела на брата.

– Вот почему ты такой худенький. Ну, ничего, теперь я работать пойду. Аттестат командирский у меня есть. Да, кстати, я замуж вышла, теперь я Анна Владимировна Беляева. Вот и колечко у меня.

– А почему колечко из алюминия? – Поинтересовался Артем.

– А потому, Тема, что алюминий – это металл крылатый, из него самолеты делают.

– А он тоже летчик.

– Вот смотри – это мой Вася, – Аня достала из нагрудного кармана гимнастерки фотографию.

– А почему у него наград нет? – Спросил Артем, возвращая карточку.

– Потому что это фото, когда он в летке учился, а сейчас у него наград много. – Вывернулась Аня. – Вот так-то.

Надежда Васильевна, так звали маму Ани, пришла с работы уже поздним вечером и чуть не задушила Аню в объятиях.

– Анечка, милая, вернулась, – шептала она. – На совсем, или в отпуск?

– На совсем, мама, на совсем списали по ранению.

– И куда тебя? Ой, а ноженька-то где?. Как же так, Анечка, ты же писала, что царапина, а оказывается? Кто же тебя теперь замуж возьмет одноногую?

– Ну во-первых, мама, замуж меня уже взяли одноногой. Я теперь не Мельникова, а Беляева, – Аня протянула матери фото Василия. – Во-вторых – с ребенком. Вот он, наш Гришенька. Мы его вместе с Машей с поля боя вывезли и с моим мужем усыновили, уже документы имеются. А в-третьих – не такая я и одноногая. Вот, смотри, – Аня показала культю, – мне только половину голени ампутировали. Врач в госпитале сказал, что без проблем можно на протезе ходить, только потренироваться надо, даже хромать не буду. И потом, мама, подумай сама – вот у тебя трех зубов нет, вместо них мост железный протез то есть. И что ты инвалидом себя считаешь? Нет, конечно. Вот так и я, также инвалидом себя не считаю.

– Ну, если так, Надежда Васильевна на секунду задумалась, – то тогда ладно. Только помнишь Федора Ивановича, бывшего соседа нашего, что в новый дом переехал, он же врач-ортопед. Так вот, завтра же к нему схожу, пусть он твою ножку посмотрит, и лучший протез тебе сделаем, чтобы ты, Анечка, не на каких-то костылях до конца жизни не прыгала – согласна?

Аня улыбнулась.

– А теперь ужинать давайте! Праздник все-таки. Я с войны вернулась!

Хорошо в отпуске дома, ну или почти дома. Маша сладко потягивалась в постели. Ладно, все, вставать пора. Поесть приготовить, и в госпиталь – на осмотр. Отпуск то не простой на долечивание отправили. Маша потрогала предплечье, болит… Придется видать, еще с недельку с подвешенной рукой подходить. Эх, жалко, что Анины платья маленькие – по городу гулять охота. А в форме, так ведь старшему по званию при встрече честь отдавать положено. Правой рукой, не левой. Еще прицепятся. Нет, все равно пойду, – решила Маша, – в чем есть, в том и пойду. В форме с наградами. И нечего в цивильное рядиться. Раненая я, на долечивании. Фронтовики поймут, а тыловые – с них не убудет.

После осмотра в госпитале, проводив Аню до дома, Маша пошла гулять по городу. Интересно, ведь все-таки, уже больше года в этом времени, а толком ничего и не видела. Все война, да война. В прошлый раз, когда на ЛаГГ-3 здесь переучивалась, не до прогулок было: то теория, то полеты, то политзанятия. Ни разу увольнительных не давали. Но зато теперь, ох, нагуляюсь. Все посмотрю, раз уж в это время попала. На 65 лет в прошлое хронопортал перенес, контраст-то какой. Тем более не раз была в свое время в Нижнем Новгороде – есть с чем сравнивать. Гуляла Маша долго, пока не почувствовала, хватить, домой пора на сегодня впечатлений достаточно. Но как говорится, человек предполагает, а Господь – располагает. На обратном пути Маша столкнулась с колонной военнопленных. Грязные, в запыленной форме плелись они под конвоем. А, попались голубчики, – подумала Маша, – ничего, это только начало. Скоро Паульса под Сталинградом в плен возьмут. Много вас таких будет. Да, а что это вы немчики не в ногу топаете, так ведь на параде не ходят. Где же ваш шаг строевой. Он же вам еще, ой как понадобится. Для парада военнопленных в Москве в 1944 году. Н ничего, еще два годика впереди, время есть, потренируетесь. И тут Маша увидела его. Да, да, его – того самого офицера в плаще, что карателями в той деревне под Москвой командовал. Узнала тут же, хоть и в форме рядового был. И он ее узнал. Взглядами встретились. Замер сначала немец, а потом бежать бросился.

– Куда! Стоять! – Конвоир вскинул винтовку.

– По ногам! Живым брать! – Заорала Маша.

То ли по собственной воле, то ли по команде Маши конвоир стрелял по ногам.

– Попытка побега, товарищ старший лейтенант. – Конвоир, передернув затвор, выбросил стрелянную гильзу.

– Вижу. И что же ты его?

– Товарищ старший лейтенант госбезопасности, разрешите обратиться? – Начальник конвоя с удивлением посмотрел на Машу. – Обращайтесь!

– Этот пленный, – Маша указала взглядом на корчившегося на земле немца, – военный преступник. Он не рядовой Вермахта, он эсэсовец, командовал карательным отрядом. Деревню они под Москвой сжечь хотели вместе с людьми, да мы помешали. Я его опознала и готова дать показания.

– Так, – глаза старшего лейтенанта блеснули недобрым огнем. – Каратель значит. Разберемся! Пошелюк! Симонов! – Подозвал он бойцов, – Немца в НКВД – это по их части. И вам, девушка, придется пройти тоже.

– Конечно, конечно, – согласилась Маша.

Вот это встреча! Уж кого, кого, а особиста, лейтенанта Трофимова, теперь уже капитана, с которым в свой первый день пребывания в прошлом пакет на ПО-2 везла Маша, встретить никак не ожидала. Он-то тут откуда? Узнал ее сразу.

– Маша! Живая, уже лейтенант и награды есть! Поздравляю! Ну, присаживайся. Чего тут случилось? Мне тут доложил только, что ты в том немце, которого при побеге подстрелили, эсэсовского карателя опознала.

– Да, опознала, подтвердила Маша.

– Хорошо, – кивнул Трофимов, под протоколом показания давать будешь.

Маша рассказала все, что помнила. Прочитала, поставила подпись.

– Да, – протянул Трофимов. – Я бы тоже, наверное, такое запомнил – из Нагана в сердце. Самому до сих пор тот бой по ночам снится, когда танк с гранатами подрывать полез. Сильно нас тогда немцы танками жали. Подорвал я его, а он меня. Осколок из-под сердца так и не вынули. Вот здесь в контрразведке теперь. И тебя, вижу, тоже зацепило.

– А, ерунда, – отмахнулась Маша. В порядке почти. Руку подлечу – и на фронт.

Зазвонил телефон. Капитан Трофимов снял трубку.

– Да. Привезли переводчика, отлично! Заводите.

– Фрау лейтенант ошибается. Он не офицер СС, а ефрейтор. Документы в машине сгорели случайно.

– Спроси его, – обратился Трофимов к переводчику, – почему пытался бежать?

– Он говорит, что сам сейчас не понимает – почему? Побежал и все.

– Раздеть его! – Приказал вдруг Трофимов конвоирам. – На груди след от пули в области сердца должен был остаться.

– Не надо. – Вдруг сказал немец на довольно хорошем русском языке. Я не ефрейтор, я гауптман. Мое настоящее имя Адольф Гимлер. Но мы не проводили карательной акции. Жители той деревни подлежали вывозу для добровольной работы в Германии, а в СС я никогда не был.

– Был, был! Я тебя в их форме видела, – улыбнулась Маша.

– Ох, ты, и русский знает! – Обрадовался Трофимов.

– Это хорошо. Мы с тобой еще долго по душам говорить будем. А про добровольную работу в Германии ты Фюреру своему расскажешь. Один – в двух лицах. В общем все. Товарищ Воронина, вы свободны. Спасибо за помощь. Если будете нужны, мы вас вызовем. Можете идти.

– Машка, ты где так долго была и чего довольная такая? Я думала случилось чего! – Встретила ее вопросом Аня.

– Случилось Анечка, случилось. Маша опустилась рядом с Аней на диван. Сейчас расскажу.

– Знаешь, а может быть и хорошо, что ты его тогда там не кончила, – немного подумав сказала Аня. – Теперь его по трибуналу, как бандита, к стенке поставят, или на первой осине вздернут, чтобы люди видели. А потом и до Гитлера доберемся. Я бы его за все, что он сделал, на кол посадила, только бы не сбежал.

– Я бы тоже, – согласилась Маша. – Пускай помучается!

– Анечка, отгадай, что я тебе принесла? – Надежда Васильевна положила на стол внушительного размера сверток.

– Ну, если подумать, – Аня закатила глазки. – Если по размеру судить – мою левую ногу.

– Правильно! Угадала, доченька! Сделали тебе протез, моя хорошая! Хватит тебе на трех ногах прыгать. Ходить пора начинать.

– Мама Ани развернула сверток. Протез, как протез – деревянный с ременным креплением. «Вроде ничего, – подумала Маша, – хотя, тяжелый, наверное. Но уж лучше так, чем на костылях».

Аня просунула культю во внутрь протеза, затянула ремни.

– Подожди, не вставай, – остановила ее Маша. – Сначала это надень. – И протянула Ане гольфы. Подарок, чтобы протеза видно не было.

– Ты же не бабка старая, чтобы круглый год чулки носить!

– Ой, спасибо, Машка! – Аня расплылась в улыбке, вроде надела и, как снова двуногая.

– Ладно, сейчас проверим, насколько.

– Ой, Аня сморщилась.

– Что, больно, Доченька? – Забеспокоилась Надежда Васильевна. – Если больно, то подождем давай, пусть ножка еще подживет. И вообще, зря ты его сейчас примерять стала. В госпитале надо было, при докторе.

– Да нет, мама, Аня отрицательно покачала головой. Не то, чтобы больно чувствительно просто. Но это для первого времени. Врачи сказали – нормально. Нога привыкнуть должна. А так ничего, удобно. Мастеру спасибо скажи. – Аня осторожно переступая, подошла к зеркалу, спрятала за спину костыли. Осмотрела себя придирчиво. Ничего, сойдет. Скоро бегать буду. Еще раз, Машенька, за подарок спасибо.

– На здоровье, Анечка, – вздохнула Маша, а сама подумала – «Последние дни остались. Рука-то нормальная – уже на фронт скоро и, считай, навсегда расстанемся. А если увидимся, то уже в моем времени, лет через 65. И не будет уже той моей Анечки, а так, бабка столетняя. Как жалко, что нет у меня машины времени. Я бы к ней в гости прилетала, или к себе забрала с семейством со всем. Лучше у нас жить – интереснее. Страны бы дальние посмотрели, мир увидели. В себя после войны пришли. Разве же это плохо будущее посмотреть. Но нет, нет у меня машины, только портал один, а он по заказу не работает».

– Ну, все, Машенька, до свидания. После войны возвращайся, я тебя ждать буду. – У Ани на глазах появились слезы. – Только не погибай, пожалуйста, не надо!

– За меня не беспокойся, Анечка. Я не погибну. Маша крепко обняла подругу. – Но вот приехать? И запомни, война закончится 9 мая 1945 года, в Карлхорсте капитуляцию подпишут. А 12 апреля 1961 года в космос первый человек полетит – Гагарин Юрий Алексеевич. А в 1970 году на Луну Луноход пошлют. Запомни все, так и будет. Ты откуда все это знаешь? – Удивилась Аня. – Это же…

– Знаю, Анечка, знаю! И ты в будущем узнаешь. Только никому, слышишь, никому. – Маша приложила палец к губам. – Молчи, это тайна, секретность. Только самым близким людям рассказать можно, но после победы и не раньше. А откуда знаю, расскажу, когда увидимся. Все. – Маша резко повернулась и, не оборачиваясь, быстрым шагом пошла по улице. Знала, что не догонит ее Аня, спросить о большем не сможет. Да оно и к лучшему. Не то это время, чтобы про такое говорить. Лишь бы до Дня победы об услышанном молчала. А там, там Артем письмо передаст, что на хранение для Ани оставила. И слово с него взяла честное пионерское, чтобы не раньше Дня победы отдал. Не написала, конечно, в том письме всю правду. Мало ли что. Неизвестно ведь, когда и как к себе вернется и куда письмо попадет по случаю. Даты только еще про будущие события добавила, из истории космонавтики. И свою метрику. Фамилию, имя, отчество, дату, место рождения и адрес, где до 2007 года жить будет. Может Аня на встречу к ней придет, хоть так свидимся.

– Ладно, – вздохнула Маша, поправляя на ходу лямки вещмешка, – не исключено еще что в этом времени увидимся. А пока лишние расстройства ни к чему – на фронт еду. Там не до переживаний будет. Одно хорошо, в свой бывший истребительный авиаполк попасть удалось. Выхлопотала себе назначение. Скоро с Зябликовым увижусь, и то радость.

– Угадала, ты, Машенька, угадала. Победа сегодня.

Аня стояла у окна и смотрела на Машину фотографию.

– Или не угадала, а знала, знала, наверняка. Про победу, про полет Гагарина, про луноход. Но откуда? Вот и выходит – из будущего ты. На машине времени сюда прилетела, иначе быть не может. невероятно, конечно, но другого научного объяснения нет. Только мистика одна. Но, где ты сейчас? Живая домой вернулась, или пришла на тебя почти похоронка. Без вести ты пропала, из полета в немецкий тыл не вернулась.

Хлопнула входная дверь, в комнату ворвался Артем.

– Победа, Аня, победа! По радио передали.

– Знаю я, Темочка, давно знаю, очень давно.

– Ой, Аня, а ты почему опять на костылях? Нога от протеза болит?

– Нет, Темочка, не болит. Просто маловат мне стал этот протез. Я же, как и ты, росту. Вон ты какой вымахал. И вообще, человек до 27 лет растет, а мне всего 23, так что еще четыре годика подождать придется, прежде чем я постоянным протезом обзаведусь.

Аня отошла от окна и опустилась на диван. Слушай, Аня, а как ты думаешь, Маша – Мария Сергеевна могла живой остаться? – Осторожно спросил Артем, увидев в руках сестры фотокарточку. – На нее ведь не похоронка пришла, а просто, что без вести пропала. Вон, у Кольки, что в нашем классе, папка тоже без вести в начале войны пропал, а потом в прошлом году раненый вернулся. Надеюсь, что осталась. Но если даже и так, то это еще не значит, что она к нам приехать сможет, или письмо прислать. Письма оттуда не идут, а иначе бы давно сообщила.

– Ах, да, письмо! – Спохватился Артем. – От нее же письмо есть. Какое письмо? Когда пришло? Насторожилась Аня. – Почему мне ничего не сказал?

– Да я, – замялся Артем, – оно давно у меня. В общем, Мария Сергеевна, когда на фронт уезжала, мне запечатанный конверт отдала. Просила тебе в День победы передать и не раньше. Слово я ей дал честное пионерское.

– Молодец, правильно поступил, – похвалила Аня брата. – А теперь давай письмо, быстро!

Ну, и кто сказал, что письма сквозь время не доходят, думала Аня, распечатывая конверт. Еще как доходят, только способ знать надо, а Машка знает.

Прочитала Аня письмо и не намного ей ясней стало. Даты одни. День победы 9 мая, запуск первого спутника Земли. Полет Гагарина в 1961 году, луноходы, запуски автоматических межпланетных станций к Венере и Марсу. О машине времени ни слова. Странно. Возможно секретность. А дальше? А дальше метрические данные Маши – фамилия, имя, отчество. Кстати, отчество у нее другое оказалось – не Сергеевна она, Николаевна. Дата, место и год рождения – 1982. А так же адрес по которому она жить будет. Причем все это красным подчеркнуто. И зачем это задала себе вопрос Аня и тут же на него ответила. Да, ясно зачем, – это же приглашение на нее на маленькую посмотреть, на ручках понянчить, поиграть. Вот только как не скоро это все будет. В 1982 году Машенька родиться, а сейчас – 1945. тридцать семь лет ждать придется. Целая жизнь, но я дождусь, дождусь обязательно, – решила Аня. – Хоть на такую на нее посмотрю, погибла если. Мне в 1982 году 60 лет будет. Так и сделаю.

А откуда Маша про все это узнала? Про День победы, про полеты в Космос, про луноход. Артем поднял на Аню удивленные глаза.

– А ты не понял, Тема, – Аня улыбнулась. – Из будущего она, на машине времени сюда прибыла. Из века 21, год так 2007, если по-взрослому судить. Ну, ты же Уэллса читал!

– А зачем?

– Как зачем, Тема, – что бы нам помочь немцев разбить.

– И что, она одна, – искренне удивился Артем. – А остальные где? Почему с ней других не прислали. Да у них там, в будущем, такое оружие должно быть, что они бы Гитлера за день разгромили. И столько бы народу не погибло, и ты бы без ноги не осталась, а они?

Аня обняла брата.

– Успокойся, Темочка, не надо так о них. Мы же не знаем всего. Возможно, не могут они сюда оружие перебросить, просто не могут. А, возможно, ты Машу вспомни, как она воевала. Две награды здесь получила, 11 немцев сбила, когда летала на истребителях и еще одного мы вместе. А сколько боевых вылетов у нас, сколько бомб сбросили. И это только то, что мы о ее делах знаем. А сколько она еще сделала? Да, похоже, ты права, – немного подумав, согласился Артем, – вот только живая она или нет, как ты думаешь?

– Не знаю я, Темочка, не знаю, – вздохнула Аня. – Но найти мы ее попробуем. Война кончилась, секретность снимут, запросы в ее часть, где служила, пошлем, с однополчанами спишемся. Но вот только если она в том вылете не погибла, а назад к себе в будущее вернулась, не найдем мы ее следов, не найдем.

– Эх, жалко, что у меня машины времени нет, – вслух подумал Артем. Как бы было интересно хоть одним глазком в будущее заглянуть!

– Можно и двумя, – Аня рассмеялась и никакой машины времени для этого не нужно. Год за годом своим ходом. Вот смотри, что здесь написано – Маша в 1982 году родиться и адрес есть, где она потом жить будет, а это значит, что мы сможем на нее на маленькую посмотреть. Так что в движении по реке времени тоже свои плюсы имеются.

– Слушай, Аня, а как ты думаешь, – Артем вдруг стал серьезным, – А в будущем способ изобретут, что бы ногу тебе отрастить?

– Надеюсь, – вздохнула Аня. Свое всегда лучше чужого, но учти, Тема, будущее, оно ведь от нас зависит. Каким мы его сделаем, таким оно и будет.

– От нас?

– А от кого же еще?

– Ну, тогда, Аня, я врачом стану и этот самый способ изобрету.

– А музыка как же? – Удивилась Аня, – ты же музыкант.

– А одно другому не мешает. Я когда в госпитале работал, там столько раненых без рук и без ног было. это им так поможет и тебе тоже – с деревяшкой ходить не будешь.

– Спасибо за заботу, – поблагодарила Аня брата, и хватит об этом. Праздник сегодня – День Победы. Скоро мама придет, отмечать будем. А про историю эту с Машей никому – секретная она и точка.