Глава двадцать седьмая

Тейт

Я опускаюсь в кресло рядом с Кэпом. На мне форма медсестры – после работы я сразу засела за домашнее задание и прозанималась целых два часа. Уже одиннадцатый час, а я до сих пор не ужинала. Именно поэтому я и сижу сейчас с Кэпом. Он хорошо изучил мои привычки и заказал для нас пиццу.

Я беру кусок, другой подаю Кэпу, закрываю крышку и ставлю коробку на пол. Тут же начинаю жевать, а Кэп просто смотрит на свою порцию.

– Грустно, когда пицца добирается до тебя быстрее полиции, – говорит он. – Я заказал ее всего минут десять назад.

Он откусывает и зажмуривается, будто ничего вкуснее в жизни не пробовал.

Мы приканчиваем первую партию, и я наклоняюсь за следующей. Кэп от добавки отказывается, поэтому я кладу его кусок обратно в коробку.

– Ну что? – спрашивает он. – Малыш помирился с другом?

Меня смешит, что Кэп зовет Майлза малышом.

– Вроде того, – говорю я с полным ртом. – В четверг они вместе смотрели футбол. Все прошло гладко, но лишь потому, что Майлз все время делал вид, будто меня нет. Знаю, он хочет проявить уважение к Корбину, но я от этого чувствую себя полным ничтожеством.

Кэп кивает, как будто все понял. Не уверена, что это действительно так, но в любом случае приятно, что он так внимательно слушает.

– Правда, он постоянно писал мне эсэмэски, пока сидел с Корбином в гостиной. Наверное, жаловаться не на что. Однако бывают недели вроде этой, когда Майлз вообще в другом штате, и меня для него словно бы не существует. Он не звонит, не пишет. По-моему, Майлз думает обо мне, только если я в десяти шагах от него.

– Не уверен. Возможно, малыш думает о тебе гораздо больше, чем готов показать.

Хотелось бы верить, но звучит сомнительно.

– А даже если не думает, ты не вправе на него сердиться. Это же не входит в ваш договор.

Я закатываю глаза. Вечно он подчеркивает, что Майлз, в отличие от меня, никогда не нарушает правил. Наше соглашение не устраивает только меня, и виновата в этом я одна.

– И как я только впуталась в эту историю?..

Ответа не требуется. Я прекрасно понимаю, как впуталась в эту историю. Понимаю, как из нее выпутаться… просто не хочу.

– Слышала выражение: «Когда жизнь подсовывает лимоны…»?

– Сделай из них лимонад.

– Нет, не так. Когда жизнь подсовывает лимоны, надо точно знать, в чьи глаза их выдавить.

Я смеюсь и достаю из коробки очередной кусок пиццы, удивляясь про себя, когда этот восьмидесятилетний старик успел стать моим лучшим другом.

Домашний телефон в квартире Корбина почти никогда не звонит. Особенно после полуночи.

Я сбрасываю одеяло и натягиваю футболку. Непонятно, зачем я вообще одеваюсь: Корбин на работе, а Майлз вернется только завтра.

До кухни дохожу только к пятому звонку – как раз когда включается автоответчик.

– Алло!

– Тейт?! – вскрикивает мама. – О господи, Тейт…

В ее голосе слышен страх, который тут же передается и мне.

– Что случилось?

– Самолет… С полчаса назад разбился самолет, а я не могу дозвониться в авиакомпанию. Ты говорила с братом?

Ноги у меня подкашиваются, и я валюсь на колени.

– Уверена, что это его авиакомпания?

Голос у меня настолько напуганный, что я едва его узнаю. Такой же напуганный, как был у мамы, когда это произошло в прошлый раз.

Мне было тогда всего шесть, но я помню каждую мелочь, вплоть до пижамы с луной и звездами, которую надела в тот вечер. Помню так четко, будто это случилось вчера. Папа выполнял внутренний рейс. Сразу после ужина мы включили телевизор и увидели, что какой-то самолет разбился из-за отказа двигателя. Все на борту погибли.

Помню, как мама звонила в авиакомпанию и в истерике пыталась выяснить, кто управлял самолетом.

Через час мы наконец узнали, что разбился не папин рейс, но этот час был самым страшным в нашей жизни.

До сегодняшнего дня.

Я бегу в комнату за мобильником и набираю номер брата.

– Ты пыталась до него дозвониться? – спрашиваю я, возвращаясь в гостиную. Хочу сесть на диван, но почему-то на полу мне спокойнее, поэтому я опять встаю на колени, словно в молитве.

Пожалуй, это и есть молитва.

– Да, звоню постоянно. Идет переадресация на голосовую почту.

Дурацкий вопрос. Естественно, мама пробовала звонить. Я еще раз набираю номер, но тоже слышу уведомление голосовой почты.

Пытаюсь успокоить маму, хотя сознаю, что это бесполезно. Пока мы не услышим голос брата, никакие слова не помогут.

– Сейчас позвоню в авиакомпанию, – говорю я. – Если что-нибудь выясню, сообщу.

Мама даже не прощается.

По домашнему телефону звоню в авиакомпанию, по мобильному – Майлзу. Я набираю его номер – впервые в жизни – и молюсь, чтобы он снял трубку. Как ни страшно мне за Корбина, в голове проносится мысль, что они с Майлзом работают в одной фирме.

В животе у меня все переворачивается.

– Алло? – произносит Майлз после второго гудка.

Голос у него слегка удивленный, как будто он не может понять, зачем я звоню.

– Майлз! – вскрикиваю я со страхом и облегчением. – С ним все в порядке? С Корбином все в порядке?

Молчание.

Почему он молчит?!

– О чем ты?

– Самолет… Разбился самолет. Мне сообщила мама. Корбин не отвечает на звонки.

– Где ты? – быстро спрашивает Майлз.

– Дома.

– Открой мне.

Я отпираю дверь, и Майлз тут же входит, все еще держа телефон рядом с ухом. Первым делом бросается к дивану и включает телевизор.

Он быстро щелкает кнопками пульта, пока не натыкается на выпуск новостей. Звонит куда-то, потом берет меня за руку.

– Иди ко мне, – говорит он и притягивает к себе. – Уверен, с ним все хорошо.

Я прижимаюсь к груди Майлза, однако его слова меня не успокаивают.

– Гэри? – произносит Майлз, когда на другом конце кто-то отвечает на его вызов. – Это Майлз. Да, да, уже слышал. Кто управлял самолетом?

Долгое молчание. Мне страшно на него посмотреть. Мне страшно…

– Спасибо, – говорит Майлз и жмет на отбой. – Все в порядке. С Корбином все хорошо. С Иэном тоже.

Я рыдаю от облегчения.

Майлз подводит меня к дивану и усаживает рядом с собой. Берет у меня из рук телефон, нажимает несколько кнопок и подносит к уху.

– Здравствуйте, это Майлз. С Корбином все хорошо, – пауза. – Да, с ней тоже. Я передам, чтобы утром она вам позвонила.

Снова пауза. Наконец Майлз говорит «до свидания» и кладет мобильник на диван.

– Твоя мама.

Я уже догадалась.

Майлз позвонил моей маме, и этот простой жест заставил меня еще сильнее в него влюбиться.

Он целует меня в макушку, ласково гладит по руке.

– Спасибо, Майлз.

Он не говорит «пожалуйста» – не считает, будто сделал что-то, заслуживающее благодарности.

– Ты их знал? Тех, кто был на борту?

– Нет. Они приписаны к другой базе. Имена мне незнакомы.

Мой телефон вибрирует, и Майлз подает его мне. Эсэмэска от Корбина:

«Просто хотел сообщить, что со мной все в порядке – на случай, если ты уже слышала. Позвонил в авиакомпанию – с Майлзом тоже все хорошо. Пожалуйста, сообщи маме, если она узнает о катастрофе. Люблю тебя».

Я испытываю еще большее облегчение, теперь я на сто процентов уверена, что брат действительно жив.

– Сообщение от Корбина, – говорю я. – Пишет, что с тобой тоже все в порядке.

Майлз смеется.

– Значит, Корбин про меня спрашивал? Так и знал, что он не сможет злиться вечно.

Я улыбаюсь. Приятно, что брат сообщил мне про Майлза.

Майлз продолжает держать меня в объятиях, и я наслаждаюсь каждой секундой.

– Когда он вернется?

– Через два дня. А ты давно приехал?

– Пару минут назад. Только-только поставил телефон на зарядку, тут ты и позвонила.

– Я рада, что ты вернулся.

Майлз не отвечает – не говорит, что тоже рад.

Не говорит ничего, что может дать мне надежду. Только целует меня.

– Знаешь что? – произносит он, усаживая меня к себе на колени. – Мне нравится, что ты без штанов, хотя причина и не самая приятная.

Майлз проводит руками по моим бедрам и притягивает меня к себе. Целует в кончик носа, затем в подбородок.

– Майлз? – Я скольжу пальцами по его голове и шее вниз, к плечам. – Я боялась, что в том самолете мог быть и ты. Я так рада, что ты пришел.

Взгляд Майлза становится мягче, морщины на лбу разглаживаются.

Я ничего не знаю о его прошлом, однако заметила: Майлз никому не позвонил, чтобы сообщить, что с ним все в порядке. При мысли об этом мне становится грустно.

Майлз смотрит мне на грудь. Теребит край моей футболки и медленно стягивает ее с меня. Я остаюсь в одних трусиках.

Он подается вперед и обнимает меня. Его губы нежно обхватывают мой сосок, и я невольно сжимаю веки. Руки Майлза ласкают мою обнаженную спину, потом бедра, отчего по всему телу пробегают мурашки. Майлз переходит ко второму соску, а его пальцы проскальзывают мне под трусики.

– Придется их порвать – не хочу, чтобы ты вставала.

– Я не против – у меня еще есть.

Я его не вижу, но чувствую его улыбку. Он берется за резинку моих трусиков. Тянет с одной стороны, но порвать не может. Пробует с другой – безрезультатно.

– Они впились мне в попу, – смеюсь я.

Майлз недовольно вздыхает.

– По телевизору это выглядит куда легче.

Я усаживаюсь поудобнее.

– Попробуй еще раз. Я в тебя верю!

Майлз дергает за левую сторону трусиков.

– Ай! – вскрикиваю я, потому что резинка врезалась мне в правый бок.

Он снова смеется и утыкается мне в шею.

– Прости. Ножницы есть?

При мысли о том, как Майлз идет на меня с ножницами в руках, я невольно содрогаюсь. Встаю, стягиваю трусики и отбрасываю ногой в сторону.

– Это зрелище стоило моей неудавшейся попытки выглядеть сексуально.

– Твоя неудавшаяся попытка выглядеть сексуально была очень даже сексуальна.

Майлз опять хохочет. Я подхожу и забираюсь к нему на колени.

– Мои неудачи тебя возбуждают? – игриво спрашивает он.

– О да… – шепчу я. – Я вся горю…

Его руки скользят по моей спине и плечам.

– Тогда ты бы обожала меня в возрасте от тринадцати до шестнадцати. Почти все, чем я занимался в то время, оканчивалось неудачей. Особенно футбол.

– Так, это уже интересно! А еще что?

– Бейсбол, – говорит Майлз, прижимается губами к моей шее и проводит дорожку поцелуев до уха. – Один семестр мировой географии.

– О боже… – стону я. – Невероятно сексуально…

Майлз нежно целует меня, едва касаясь губами моих губ.

– В области поцелуев я тоже был полным неудачником. Однажды так глубоко засунул язык девушке в рот, что она едва не задохнулась.

Я смеюсь.

– Хочешь, покажу?

Я киваю. Майлз укладывает меня на диван и ложится сверху.

– Открой рот.

Я послушно открываю рот, и он засовывает в него язык. Пожалуй, это худший поцелуй в моей жизни. Я пытаюсь оттолкнуть Майлза, но он не поддается. Тогда поворачиваю голову влево, и он лижет мне щеку, от чего я смеюсь еще сильнее.

– Господи, Майлз, это было ужасно!

– С тех пор я кое-чему научился.

– Определенно.

Мы оба улыбаемся. Безмятежное выражение его лица будит во мне столько чувств, что я даже не пробую в них разобраться. Я счастлива, потому что нам весело вместе. Мне грустно, потому что нам весело вместе. Я злюсь, потому что нам весело вместе. Хочу еще. Еще Майлза.

Молча смотрим друг на друга. Наконец Майлз подается вперед, и наши губы сливаются. Он покрывает мой рот легкими поцелуями, которые постепенно становятся все более долгими и страстными. Наконец Майлз раздвигает мне губы языком.

Игривости как не бывало. Теперь все серьезно. Наше нетерпение растет, и его одежда вслед за моей отправляется на пол.

– На диване или в постели? – шепотом спрашивает Майлз.

– И там и там.

Он повинуется.

Я уснула у себя в кровати.

Рядом с Майлзом.

До сегодняшней ночи мы ни разу не засыпали вместе. Один из нас всегда уходил. Я пытаюсь убедить себя, что это ничего не значит, но не могу. Я все время получаю немножечко больше: кусочек прошлого, время, проведенное без секса или даже во сне. Каждый раз Майлз дает мне что-нибудь новенькое. Это и хорошо, и плохо. Хорошо, потому что я хочу еще большего и любая мелочь способна успокоить меня, когда я начинаю волноваться по поводу всего того, чего недополучила.

А плохо потому, что всякий раз, как Майлз открывается мне, он немного отдаляется. Я вижу это по глазам.

Майлз боится, что может дать мне надежду, а я боюсь, что в конце концов он уйдет совсем.

Когда-нибудь наша связь оборвется. Это неизбежно. Майлз точно знает, чего не хочет от жизни, и до меня наконец-то начинает доходить, насколько серьезно он настроен. Как бы я ни старалась уберечь свое сердце, все бесполезно. Рано или поздно Майлз его разобьет. Однако я позволяю ему царствовать в нем. С каждым разом Майлз еще больше заполняет собой мое сердце, и чем больше оно наполняется им, тем больнее мне будет, когда Майлз вырвет его у меня из груди, словно оно попало туда по ошибке.

Вибрирует телефон. Чувствую, как Майлз переворачивается набок и берет его с прикроватного столика. Майлз думает, что я сплю, а я не даю ему повода в этом усомниться.

– Привет! – шепчет он.

Долгая пауза. Я внутренне сжимаюсь, гадая, с кем он говорит.

– Да, извини. Надо было самому позвонить. Думал, ты спишь.

Сердце бьется где-то в горле, карабкается выше, хочет сбежать от меня, Майлза и всего происходящего. Чует, что ему грозит беда. Оно загнано в угол и пытается удрать.

И я его не виню.

– Я тоже люблю тебя, папа.

Сердце срывается вниз и возвращается на свое обычное место в центре груди. Пока что оно счастливо. Я тоже счастлива, потому что Майлзу все-таки есть кому позвонить.

В то же мгновение я вспоминаю, как мало мне известно о нем. Как мало он готов открыть. Как старательно от меня прячется. Поэтому, когда я наконец сломаюсь, то не по его вине. Но сломаюсь я не сразу. Это будет происходить медленно и болезненно. А добьют меня именно такие моменты. Моменты, когда Майлз думает, будто я сплю, и осторожно встает с постели. Моменты, когда я не открываю глаз, но слышу, как он одевается. Слежу, чтобы дыхание оставалось ровным, на случай, если Майлз посмотрит на меня, когда наклонится для прощального поцелуя в лоб.

Моменты, когда Майлз уходит.

Потому что он уходит всегда.