Глава 30
Седьмого августа, вместо того чтобы сыграть свадьбу, как предлагал Герберт, я планирую отметить шестьдесят третий день рождения мамы. Утром в пятницу Джон и Зои прилетают в аэропорт О’Хара. На этот раз сцена встречи ничуть не похожа на ту, что разыгралась в Сиэтле. Несколько месяцев мы разговаривали по телефону почти ежедневно и теперь встречаемся, как родные. Поцелуям, объятиям и слезам нет конца. По пути в офис Брэда мы с Джоном болтаем без умолку, а Зои, сидящая на заднем сиденье, общается с Остин Элизабет.
– Ты моя сестренка, – говорит она, гладя крошечную ручку Остин.
– Племянница, – поправляет Джон, и мы оба смеемся; Джон поворачивается ко мне и спрашивает: – Как ты отнесешься к тому, что Остин будет называть меня дедушкой?
– Буду в полном восторге.
– Тогда, Бретт, зови меня папой.
Чаша моего счастья полна до краев.
Отец пожимает руку Брэду. Два главных мужчины в моей жизни наконец встретились. Зои новый знакомый заинтересовал куда меньше, чем впечатляющий вид на город, который открывается из его кабинета. Она стоит у огромного окна как зачарованная. Я тем временем усаживаюсь за стол красного дерева, тот самый стол, за которым сидела почти год назад, обиженная и растерянная. В тот день моя прежняя жизнь разлетелась на куски. Но теперь я ничуть об этом не жалею. Создавая себе новую жизнь, я стала намного сильнее, чем прежде. И уж конечно, намного счастливее.
Папа сидит рядом со мной, а Брэд подходит к окну и наклоняется к Зои:
– Зои, милая, а ты не хочешь прокатиться со мной в лифте? Я покажу тебе другое окно, еще круче.
Глаза Зои радостно блестят. Она бросает взгляд на папу, спрашивая разрешения.
– Конечно, лапочка. Только подожди немного. Сейчас мистер Мидар прочтет нам всем письмо, которое написала мама Бретт.
Брэд качает головой:
– На этот раз я не буду читать. Вы с Бретт прочтете сами, без свидетелей. Думаю, Элизабет хотела, чтобы все было именно так.
Взяв Зои за руку, он выходит из офиса и закрывает за собой дверь.
Я достаю письмо из конверта и кладу его на стол. Отец накрывает мою руку своей. Мы читаем письмо – про себя, в полной тишине.
Дорогая Бретт,
тридцать пять лет назад я дала обещание, о котором потом горько сожалела. Я обещала Чарльзу Болингеру скрыть, что он не отец тебе. Взамен он обещал относиться к тебе как к собственной дочери. Приходится признать, он не слишком хорошо выполнял свою часть договора. Но я привыкла держать слово и хранила тайну неукоснительно.
Множество раз мне хотелось открыть тебе правду. Я видела, что несложившиеся отношения с Чарльзом травмируют твою душу. Я просила его избавить меня от данного обещания, но он был непреклонен. То ли по глупости, то ли из чувства вины я покорялась ему и оберегала его достоинство. К тому же я понятия не имела, где находится твой настоящий отец, и боялась, что правда лишь усугубит твою душевную травму. Мне не хотелось укреплять тебя в сознании того, что ты не нужна отцу, кто бы им ни был.
Надеюсь, любовь моя, ты найдешь в себе силы простить и меня, и Чарльза. Прошу тебя, пойми, ему тоже было нелегко. Своим существованием ты постоянно напоминала ему о моей измене, поэтому он был не в состоянии увидеть, какая у него замечательная дочь. Но для меня ты стала подарком судьбы, главной радостью всей моей жизни, радугой, засиявшей в небе после бури. Господи, конечно, я не заслужила такого подарка! И все же частица человека, которого я любила, вернулась ко мне, и душу мою вновь наполнила музыка.
Представь себе, после того как мы расстались с твоим отцом – твоим настоящим отцом, – мой мир погрузился в тягостную тишину. Лишь много лет спустя я поняла, что пойти на разрыв его подвигли не эгоизм и юношеская безответственность, а самоотверженная забота о моем покое и счастье. Я любила его слишком отчаянно. Ради того, чтобы не разлучаться с ним, я была готова на все – даже на то, что впоследствии неминуемо разрушило бы мою душу. Он уберег меня от непоправимого шага, и я бесконечно благодарна ему за это.
Все мои попытки узнать хоть что-нибудь о твоем отце остались безуспешными. После развода с Чарльзом я даже наняла детектива, но поиски ни к чему не привели. Но сейчас, когда я пишу эти строки, интуиция подсказывает мне, что ты сумеешь его отыскать. Заранее радуюсь за вас обоих. Твой отец – исключительный человек. Бесспорно, всякая супружеская измена – это ложь и обман, способные отравить любое чувство. И все же моя любовь к твоему отцу была сильной и чистой, как ветер прерий.
Ты часто спрашивала меня, почему после развода с Чарльзом я не связала свою жизнь с другим мужчиной. Я всегда отшучивалась, говорила, что в этом нет необходимости, так как у меня уже есть любовь всей моей жизни. И это было правдой.
Дорогая моя доченька, спасибо тебе за то, что ты связала наши жизни воедино. Все самое хорошее в тебе – доброту, расположенность к людям, легкий характер – ты получила от него в наследство. Я признательна вам обоим, ибо благодаря вам я узнала, что такое любовь.
Навеки твоя.
Мама
В субботу в доме на Астор-стрит царит оживление. Окажись среди нас мама, она бы радовалась тому, что прежние любовь и дружба встретились с нынешними, а некогда разрозненная семья воссоединилась. Кэрри и ее выводок прибыли сразу после полудня. Вскоре вслед за ними приехали родители Кэрри. Пока мы с Кэрри и Стеллой готовим на кухне лазанью, Мэри, Дэвид и Джон, сидя на террасе, потягивают бренди и хохочут, вспоминая былые времена в Роджерс-Парке. Остин, сидя в качалке у окна, грызет резиновую рыбку и наблюдает, как дети Кэрри и Зои играют во дворе в классики.
Кэрри решает приготовить свое коронное блюдо – шоколадный торт без муки.
– Надо правильно рассчитать время, чтобы подать его на стол теплым.
– У меня уже слюнки текут, – улыбаюсь я. – Миксер стоит в шкафу над плитой.
– Пойду накрою на стол, – предлагает Стелла, но через несколько мгновений она окликает меня из столовой. – Бретт, где у тебя лежат скатерти и салфетки?
– Господи, вот раззява! – Я ударяю себя по лбу. – Я забыла забрать скатерти из химчистки.
Стелла входит в кухню со стопкой бумажных салфеток и пеленок:
– Не переживай, это вполне сойдет.
– Нет, я хотела, чтобы сегодня на столе была ирландская скатерть, вышитая вручную. Мама всегда использовала ее в особо торжественных случаях. А сегодня именно такой случай! – Я бросаю взгляд на часы. – Пожалуй, я сгоняю в химчистку. Буду через полчаса.
Как и положено в августе, день сегодня теплый и ясный, по лазури неба проплывают белоснежные перистые облака. Прогноз погоды пугает грозами и резким похолоданием, но пока в это трудно поверить. Мурлыча под нос «What a Wonderful World», я бодро шагаю по тротуару. Впереди бежит Руди, Остин дремлет в рюкзачке-кенгурушке у меня на груди.
У самой химчистки Мойера на скамейке сидит эффектная блондинка, у ее ног – черный лабрадор на поводке.
Руди обнюхивается с дружелюбным псом и начинает слегка задирать его, надеясь затеять игру.
– Прекрати, Руди! Веди себя хорошо! – Я привязываю поводок к скамейке, улыбаюсь блондинке, но она сосредоточенно пялится на экран своего мобильника и не замечает ничего вокруг.
Я вхожу в химчистку. Звон колокольчика сообщает о моем приходе. Скоро пять, рабочий день заканчивается. Кроме меня, в химчистке всего один клиент, высокий мужчина с темными волнистыми волосами. Он болтает с приемщицей за прилавком, точнее, слушает ее болтовню. Я упираюсь взглядом ему в затылок и мысленно приказываю: «Заканчивай разговоры и уходи!» Но он, не поддаваясь моему гипнозу, хохочет над какой-то шуткой приемщицы. Наконец протягивает ей квитанцию. Она отправляется на поиски его вещей и через несколько секунд возвращается с плащом, упакованным в пластиковый пакет.
– Как новенький, – говорит она и вешает плащ на металлический кронштейн.
Я смотрю на плащ… потом на мужчину… и снова на плащ…
Да это же плащ от «Барберри», столь хорошо мне знакомый.
– Выглядит отлично, – говорит его владелец.
Голова у меня идет кругом. Вдруг это мистер Барберри? Нет, я уже убедилась, что подобных плащей на свете немало.
Он расплачивается и забирает свой плащ.
– Спасибо, Мерилин. Хороших выходных.
Он поворачивается. Взгляд карих глаз с золотыми искорками падает на Остин.
– Привет, котенок! – говорит он.
Остин таращит на незнакомца глазенки и расплывается в улыбке. Он тоже улыбается, вокруг его глаз лучиками разбегаются морщинки. Но вот он поднимает взгляд на меня. Сначала в глазах его плещется растерянность, потом вспыхивает огонек узнавания.
– Мы с вами уже встречались! – восклицает он. – Я давно вас преследую. Сначала пролил кофе на ваше пальто. Помните, мы столкнулись в дверях вашего дома. Потом я видел вас утром у озера, когда совершал пробежку.
Слушая его глубокий волнующий голос, я не могу отделаться от ощущения, что передо мной – старый друг. А ведь мы с ним практически не знакомы.
– В последний раз я видел вас на железнодорожной платформе. Вы не успели вскочить в отходящий поезд и ужасно расстроились… – Он качает головой, словно смутившись. – Наверное, вы этого не помните…
Сердце мое ухитряется стучать где-то в висках. Отчаянно хочется признаться, что я расстроилась по одной-единственной причине – в отходящем поезде ехал он. Но я ограничиваюсь тем, что киваю:
– Почему же, я помню.
Он чуть придвигается ко мне:
– Правда?
– Конечно.
Он улыбается и протягивает мне руку:
– Думаю, настало время познакомиться. Меня зовут Гаррет. Гаррет Тейлор.
Я хватаю ртом воздух, как пойманная рыба.
– Вы… доктор Тейлор? – выдыхаю я, обретя дар речи. – Психиатр?
– Он самый, – удивленно кивает он. – А откуда вы меня знаете?
Время останавливается. Так вот почему его голос показался мне знакомым. Господи, неужели подобные совпадения бывают?! Доктор Тейлор и мистер Барберри – одно и то же лицо. Гаррет – вовсе не старый пень. Он видный мужчина слегка за сорок, у него нос с небольшой горбинкой и маленький шрам на скуле. В жизни не встречала такого привлекательного лица. В груди у меня порхают разноцветные колибри. Я пожимаю его руку и смеюсь:
– Гаррет, это я, Бретт Болингер.
– Господи боже! – У него глаза лезут на лоб. – Поверить не могу. Бретт, вы не представляете, как часто я о вас думал. Хотел позвонить вам, но потом решил, что вам это может показаться… – Он осекается, недоговоренная фраза повисает в воздухе.
– Мне казалось, вы должны быть намного старше, – признаюсь я. – Вы рассказывали, ваша мама начала работать учительницей еще в сороковых годах, а сестры уже на пенсии.
– Между младшей из моих сестер и мной разница в девятнадцать лет, – усмехается он. – Мое появление на свет стало для родителей сюрпризом.
Видно, он с детства обожает делать сюрпризы. Сегодня сделал сюрприз мне.
– Вы живете где-то поблизости? – спрашиваю я.
– На Гете-стрит.
– А я на Астор-стрит.
– Всего в одном квартале от меня.
– На самом деле, это дом моей матери. Этой зимой я переехала в Пилсен.
Гаррет протягивает Остин мизинец, и она за него хватается.
– За то время, как мы с вами не общались, у вас появился ребенок, – говорит он, и в голосе его слышится легкая грусть. – Поздравляю!
– Позвольте вам представить Остин Элизабет.
Гаррет гладит шелковистые кудряшки Остин и улыбается, но радостные огоньки в его глазах гаснут.
– Очаровательная малышка, – говорит он и переводит взгляд на меня. – Теперь вы счастливы. Я это вижу.
– Счастлива до одурения.
– Насколько я понимаю, ваш список жизненных целей почти выполнен. Рад за вас, Бретт. – Он сжимает мою руку. – Как все же удачно вышло, что мы наконец встретились. Желаю вам, чтобы в вашей семье царили счастье и взаимопонимание.
С этими словами Гаррет поворачивается. Если он сейчас уйдет, возможно, я больше никогда его не увижу! Он уже берется за дверную ручку.
– Помните Санквиту? – почти кричу я. – Мою ученицу, девочку, страдавшую болезнью почек?
– Девочку из приюта? – Он поворачивается.
– Да, – киваю я. – Она умерла весной. А это ее ребенок.
– Мне очень жаль. – Гаррет возвращается ко мне. – Значит, вы Остин удочерили?
– Бумажной возни было много, но на прошлой неделе все благополучно завершилось.
– Малышке повезло, – улыбается он.
Мы смотрим друг на друга не отрываясь, пока Мерилин не подает голос из-за прилавка:
– Не хочу мешать вашему увлекательному разговору, но химчистка закрывается.
– Ох, простите. – Я начинаю рыться в карманах в поисках квитанции, нахожу, отдаю Мерилин и поворачиваюсь к Гаррету. – Послушайте, – говорю я, надеясь, что он не замечает, как мое сердце колотится под тонкой футболкой, – если на сегодняшний вечер у вас нет каких-нибудь интересных планов, приходите ко мне. Я устраиваю небольшую вечеринку в честь дня рождения мамы. Будут только родственники и самые близкие друзья. Если вы заглянете, мне будет очень приятно. Астор-стрит, тринадцать.
– Увы, сегодня я занят, – говорит он, и лицо его выражает искреннее сожаление.
Взгляд его невольно устремляется к окну. Я смотрю в том же направлении. Блондинка с черным лабрадором уже убрала свой мобильник. Она стоит у окна и смотрит на нас… Наверное, пытается понять, с кем так заболтался ее бойфренд, а может, и муж…
– Ничего страшного, – бормочу я, ощущая, как щеки мои вспыхивают румянцем.
– Я должен идти, – кивает Гаррет. – А то мой пес совсем извелся от ожидания.
Словно впав в ступор, я смотрю в окно на красотку-блондинку. Да, кое-кто совсем извелся от ожидания. И этот кто-то совершенно не похож на собаку.
Мерилин возвращается и кладет на прилавок пакет с чистыми скатертями.
– С вас семнадцать пятьдесят.
Я роюсь в кошельке, достаю деньги и снова смотрю на Гаррета.
– Здорово, что мы встретились, – говорю я, изо всех сил пытаясь придать голосу беззаботность. – Всего наилучшего.
– И вам того же.
Помедлив долю мгновения, он открывает дверь и уходит.
Легкие перистые облака сменились свинцовыми тучами, плотно затянувшими небо. В каждой из этих туч таятся дождевые потоки, которые вот-вот извергнутся на землю. Я глубоко вдыхаю тяжелый предгрозовой воздух и стараюсь идти как можно быстрее. Надо успеть домой до того, как разразится ливень.
По пути кляну себя на чем свет стоит. И зачем я только открыла свой дурацкий рот? Что Гаррет мог подумать о женщине, пригласившей на семейный праздник едва знакомого человека? Разумеется, он счел меня навязчивой идиоткой. И это вполне соответствует действительности. С чего я решила, что он свободен? Такие мужчины, как Гаррет, не бывают одинокими. Он слишком привлекателен, чтобы позволить ему гулять на свободе. К тому же он классный доктор. Неудивительно, что все наши попытки встретиться заканчивались неудачей. Наверняка все препятствия подстраивала мама – хотела уберечь меня от этого воплощения мужских совершенств, которое никогда не будет мне принадлежать. Неужели на свете нет симпатичного парня, предназначенного для меня? Симпатичного и к тому же одинокого? Способного полюбить не только меня, но и Остин?
Образ Герберта Мойера предстает перед моим мысленным взором во всей красе.
В доме пахнет чесночным соусом, из кухни доносятся оживленные голоса и взрывы смеха. Я отцепляю поводок от ошейника Руди, отчаянно пытаясь прогнать грустные мысли. Кто бы мог подумать, что долгожданная встреча с доктором Гарретом обернется столь горьким разочарованием? Хватит скулить, одергиваю я себя. Сегодня день рождения мамы, и я не должна испортить праздник.
Брэд вылетает из гостиной и забирает у меня скатерти:
– Только что звонила Дженна. Самолет прибыл вовремя, и она уже едет сюда.
– Ура! Значит, скоро все будут в сборе.
Я достаю Остин из кенгурушки и поворачиваюсь к Брэду спиной, чтобы он расстегнул застежку.
– А Зои только что рассказала мне о своей лошадке по имени Плутон. – Брэд устремляет на меня пристальный взгляд. – По словам твоего отца, Нельсон-центр смог возобновить программу лечебной верховой езды благодаря щедрому пожертвованию какого-то неизвестного благотворителя. – Он наклоняется и шепчет мне на ухо: – Что ты продала на этот раз, Б. Б.? Очередной «Ролекс»?
– Напрасно ты думаешь, что у меня целый склад «Ролексов», – усмехаюсь я. – Пришлось немного пощипать свой пенсионный фонд. Ради того, чтобы Зои каталась верхом, можно заплатить налоговый штраф.
– Поздравляю! Цель номер четырнадцать блистательно выполнена! К счастью для тебя, лошадь не пришлось держать в ванной. Все довольны, пострадавших нет! – Брэд хохочет, и я невольно расплываюсь в улыбке. – Нет, пострадавшие все-таки есть! – спохватывается Брэд. – Помнишь Леди Лулу, лошадь из приюта, которую нам предлагали забрать? Бедная старая кляча! – вздыхает он и смахивает воображаемую слезу. – Боюсь, она окончила свои дни на фабрике по производству клея.
– Могу тебя утешить. Леди Лулу несколько месяцев назад нашла заботливых новых хозяев.
– Подожди. Ты что, следила за ее судьбой?
– Ну, следила – это очень сильно сказано, – пожимаю я плечами. – Просто позвонила в приют и спросила, как она поживает. Испытала огромное облегчение, узнав, что ее забрали.
– Да, детка, твои подвиги производят впечатление. – Брэд поднимает большой палец. – Список почти выполнен. Горжусь тобой!
– Смотри не лопни от гордости прежде времени. Осталась самая трудная цель. – Я вновь ощущаю боль от раны, нанесенной моему самолюбию сегодня, и с трудом подавляю тяжкий вздох. – Мне остался всего месяц на то, чтобы влюбиться по уши.
– Послушай, я об этом уже думал. Ты ведь любишь Остин, верно? Я хочу сказать, может быть, это и есть та любовь, о которой мечтала для тебя твоя мама? Любовь, от которой замирает сердце? Любовь, когда один человек готов умереть за другого?
Я опускаю взгляд на личико дочки. Конечно, я готова за нее умереть. Если я сейчас скажу «да», мы прочтем письмо под номером семнадцать. Я куплю мамин дом, и к назначенному сроку все мои цели будут выполнены. Мы с Остин получим наследство, которое обеспечит наше будущее.
Я уже открываю рот, чтобы произнести «да». И вдруг перед глазами у меня возникает четырнадцатилетняя девчонка, которой я была когда-то. Она смотрит на меня, не отрываясь, и взгляд ее умоляет не отказываться от мечты. В голове звучит мамин голос: «В любви никогда нельзя идти на компромисс».
– Спасибо за идею, Мидар. Но я еще немного подожду.
– Ну, я только…
– Знаю, – улыбаюсь я. – Ты хочешь мне помочь. И я ценю это, можешь не сомневаться. И все же я хочу достичь всех целей, сколько бы времени это ни заняло. Наследство тут ни при чем. Я не хочу разочаровать маму – и ту девчонку, которой была когда-то. – Я целую шелковистую макушку Остин. – Станем мы миллионерами или нет, все равно мы будем счастливы.
Лазанью покрывает аппетитная коричневая корочка, на столе – изысканная вышитая скатерть. После того как серебряное блюдо с лазаньей занимает почетное место в центре стола, Кэтрин зажигает свечи, а я выключаю электричество. Перед грозой в воздухе витает аромат лаванды. Будь среди нас мама, она захлопала бы в ладоши и воскликнула: «Дорогие мои, как красиво!» Душу мою одновременно переполняет гордость и пронзительная горечь утраты.
От размышлений меня отвлекает оглушительный раскат грома. Вслед за раскатом на землю низвергаются сплошные потоки дождя, струи барабанят по оконным рамам. Мамин любимый дуб раскачивается и шумит под порывами ветра. Сразу становится так свежо, что руки мои покрываются мурашками.
– Обед готов! – провозглашаю я.
Люди, которых я люблю, люди, которые любят меня и любили мою маму, усаживаются за огромный стол красного дерева. Джей отодвигает стул для Шелли и, когда она садится, наклоняется и целует ее в шею. Кэрри и ее семейство занимают другой конец стола, дети спорят, кто будет сидеть рядом с Зои. Дженна, усаживаясь рядом с Брэдом, рассказывает ему, как перенесла перелет. Я беру папу за руку и веду его на место во главе стола, которое принадлежит ему по праву. Мэри и Дэвид устраиваются рядом с Джоадом. Моя маленькая дочурка дремлет на руках тети Кэтрин. Джоад предлагает отнести Остин в кроватку, но Кэтрин и слышать об этом не хочет. Мы с Кэтрин встречаемся взглядами и улыбаемся друг другу. Хотя мы совершенно не похожи, нас объединяет общая любовь.
Когда все усаживаются, я занимаю место во главе стола, напротив отца.
– Хочу предложить тост! – говорю я, поднимая бокал. – За Элизабет Болингер, необыкновенную женщину. Некоторым из нас она была матерью…
Предательская дрожь в голосе заставляет меня умолкнуть.
– Некоторым была прекрасным другом, – подхватывает Дэвид, кивая мне.
– Для кого-то она стала любовью всей жизни, – произносит Джон. Голос его тоже дрожит.
– А для кого-то – замечательным боссом! – добавляет Кэтрин, и мы все смеемся.
– Среди нас есть три человека, которым она приходится бабушкой! – завершает Джей.
Я нахожу глазами Тревора, Эмму, Остин.
– За Элизабет! – произношу я. – За удивительную женщину, которая была важной частью жизни каждого из нас.
Мы встаем и чокаемся. К звону бокалов присоединяется звон дверного колокольчика. Тревор соскакивает со стула и несется в холл вслед за Руди.
– Кто бы там ни был, скажи ему, что мы обедаем, – напутствует его Джоад.
– Правильно, – подхватывает Кэтрин и бросает взгляд на теплый комочек, свернувшийся у нее на коленях. – Малышка Остин не хочет, чтобы ее беспокоили в обеденное время.
Мы передаем друг другу тарелки, я накладываю Зои салат. Через минуту Тревор возвращается, довольный тем, что прекрасно выполнил поручение.
– Кто это был, солнышко? – спрашиваю я.
– Какой-то доктор, – отвечает мой племянник. – Я велел ему уходить.
– Доктор Мойер? – спрашивает Джей.
– Угу, – отвечает Тревор, грызя хлебную палочку.
Джей смотрит в окно, по которому стекают дождевые капли:
– Кто бы мог подумать, явился Герберт!
Он вскакивает из-за стола, едва не опрокинув свой стул, и уже хочет бежать к дверям. Потом, спохватившись, поворачивается ко мне:
– Ты его приглашала?
– Нет, – качаю я головой, встаю и откладываю салфетку. – Но еды у нас более чем достаточно. Сиди, Джей. Пойду приведу его.
Через двадцать секунд я уже в холле. Мысли мои играют друг с другом в чехарду. Господи боже! Герберт решил прийти именно в тот день, который, как он надеялся, станет днем нашей свадьбы. Быть может, это знак, который послала мне мама? Быть может, она не хочет, чтобы мы с Остин остались без мужской помощи и поддержки. Она считает, я должна дать Герберту еще один шанс. Может быть, на этот раз я все же сумею высечь из своей души магическую искру любви.
Я открываю дверь, и в дом врывается ветер. На заднем дворе звенят мамины китайские колокольчики. На крыльце никого. Ветер треплет мои волосы, я безуспешно пытаюсь их пригладить. Куда делся Герберт? Дождь хлещет меня по лицу, не дает ничего разглядеть толком. Я решаю вернуться в дом, но прежде, чем закрыть дверь, вижу его. Он переходит улицу под большим черным зонтом.
– Герберт!
Он поворачивается. На нем плащ от «Барберри», в руке – букет полевых цветов. Я возвращаюсь на крыльцо, невзирая на дождь и ветер. Теперь я вижу, что на лице его сияет улыбка.
Я сбегаю по ступенькам и бросаюсь ему навстречу. Через несколько мгновений моя шелковая блузка промокает насквозь, но мне на это наплевать.
Он, смеясь, бежит ко мне. Оказавшись рядом, он укрывает меня под своим зонтом. Мы так близко друг к другу, что я вижу свежий порез от бритья у него на подбородке.
– Вот не ожидала, что ты придешь, – шепчу я.
Гаррет Тейлор улыбается и вручает мне букет промокших цветов:
– Я отменил свои планы. Не отложил на другой день, а именно отменил. Навсегда.
Сердце мое отплясывает какой-то буйный танец.
– Может, не стоило этого делать? – бормочу я, пряча лицо в ярко-красные маки.
– Стоило.
Он глядит на меня не отрываясь и убирает мне за ухо прядь намокших волос:
– Я не мог допустить, чтобы наша встреча в очередной раз не состоялась. И я не мог больше ждать ни дня, ни минуты. Я должен немедленно рассказать тебе, как скучал по забавной учительнице, с которой так приятно было болтать по телефону. Должен рассказать, что я с первого взгляда влюбился в прекрасную незнакомку, с которой сталкивался то в дверях дома, то на беговой дорожке, то на платформе. – Он улыбается и большим пальцем гладит меня по шее. – Сама понимаешь, когда сегодня выяснилось, что эти две – одна и та же женщина, у меня не оставалось другого выхода, кроме как примчаться на твой зов, – произносит он чуть охрипшим голосом. – Знаешь, у меня перед глазами до сих пор стоит печальная картина: мой поезд отходит от станции, а женщина моей мечты стоит на платформе и машет на прощание.
Он сжимает меня в объятиях, и я чувствую, что наконец оказалась в том месте, куда стремилась всю жизнь.
– В тот день я бежала за поездом, потому что увидела тебя, – шепчу я, уткнувшись носом в его грудь. – А ехать мне нужно было в другую сторону.
Он чуть отступает, берет меня за подбородок указательным пальцем и смотрит мне прямо в глаза, а потом приникает к моим губам долгим, медленным, упоительным поцелуем.
– Ты меня все же поймала, – говорит он.
Взявшись за руки, мы поднимаемся по ступенькам крыльца. У Гаррета в свободной руке черный зонтик, у меня – букет цветов.
Прежде чем войти в дом, я смотрю на небо. Серебряный зигзаг молнии разрезает свинцовую завесу туч. Будь рядом мама, она погладила бы меня по руке и сказала: «Не бойся, дорогая, завтра мы снова увидим солнце».
А я ответила бы, что счастлива даже под дождем.
