Глава 19
Восходящее солнце висит над горизонтом, когда я, красноглазая, растрепанная, заезжаю в Джошуа-Хаус, чтобы отвезти Санквиту к доктору Чань. День сегодня морозный. В такие дни особенно запоминаются звуки – хруст снега под ногами, потрескивание льда на озере Мичиган, гудение радиатора в машине. Санквита, в велюровом спортивном костюме и короткой куртке с искусственным мехом на капюшоне, на пассажирском сиденье потирает замерзшие руки.
– «Ю-эс ньюс энд уорлд рипорт» утверждает, что медицинский центр Чикагского университета использует самые передовые методы лечения почечных заболеваний, – сообщаю я бодрым голосом. – Ему нет равных во всей стране.
Санквита опускает солнцезащитный козырек и откидывается на спинку сиденья.
– Не знаю, зачем вы потащили меня к врачу, – бурчит она. – У вас что, нет дел поважнее?
– Для меня это самое важное дело. – Санквита недоуменно округляет глаза, но я продолжаю: – Видишь ли, ты мне небезразлична. Я понимаю, что ты мне не доверяешь. Но как бы то ни было, ты мне небезразлична, и я хочу тебе помочь.
– Да не нужна мне никакая помощь! Как только ребенок появится на свет, мне станет лучше!
– Конечно, – киваю я, всей душой желая разделить ее уверенность.
Но мне это не удается. В беспощадном солнечном свете особенно заметно, что кожа у Санквиты воскового оттенка. Несмотря на значительный срок беременности, она совершенно не набирает вес.
– Ты уже решила, как назовешь ребенка? – спрашиваю я, надеясь разрядить повисшую в машине напряженную атмосферу.
– Угу, – откликается она и яростно чешет ногу. – Назову сына в честь своего младшего брата.
– Уверена, твой брат – отличный парень.
– Да. Он был ужасно умным.
– Был? – тихо переспрашиваю я.
– Он умер.
– Ох, детка, прости. Мне очень жаль.
Понимаю, что от дальнейших расспросов лучше воздержаться. Как только разговор переходит на личные темы, Санквита моментально замыкается. Пару минут мы молчим. Потом, к моему великому удивлению, Санквита начинает рассказывать:
– Я тогда училась в шестом классе. Деонт и Остин оставались дома одни, все остальные были в школе. Они проголодались, и Деонт захотел достать из шкафа коробку кукурузных хлопьев.
Волосы у меня на шее встают дыбом. Догадываюсь, что произойдет дальше, и не хочу об этом слышать, но попросить Санквиту замолчать невозможно.
– Он вскарабкался на стул рядом с плитой, – продолжает она, отведя взгляд к окну. – Не заметил, что плита включена. Его пижама загорелась. Остин пытался сбить огонь, но у него ничего не получилось. – Санквита, по-прежнему глядя в окно, качает головой. – Когда это случилось, мне хотелось задушить маму. Следствие доказало, что ее вины тут не было. Но я представляю, как они оба кричали, а она даже не проснулась! Когда я вернулась из школы, спустила в унитаз всю эту гадость, которой она себя накачивала. После смерти Деонта нас хотели передать в приемные семьи, но мы отказались. Сама не знаю почему.
Внутри у меня все сжимается в тугой узел. Мать спала мертвецким сном, пока ее ребенок горел заживо. Алкоголь? Наркотики? Я не решаюсь спросить у Санквиты, просто касаюсь ее плеча:
– Я тебе очень сочувствую, лапочка. Деонт оживет в твоем ребеночке. Так оно и будет.
– Угу, – кивает она. – Только не Деонт. Я назову своего сына Остин. После этого случая Остина словно подменили. Мама постоянно твердила, что он виноват в смерти брата. Он все время молчал, ни с кем не хотел общаться. Когда ему исполнилось четырнадцать, он бросил школу. А через два года застрелился из дядиного пистолета.
Помимо медсестер и регистраторши, восседающей за стеклянной панелью, в офисе доктора Чань никого нет. Мы с Санквитой сидим на кожаном диване, листая иллюстрированные журналы.
– Санквита Белл! – приглашает медсестра, открыв дверь кабинета.
Санквита медленно поднимается:
– Пойдете со мной?
Я отрываю глаза от журнала:
– Могу остаться здесь. – (Девочка, прикусив губу, молчит и не двигается с места.) – Если хочешь, пойдем вместе. Решай сама.
– Пойдем.
Ушам своим не верю. Она хочет, чтобы я была рядом. Я откладываю в сторону журнал, встаю и опускаю руку ей на плечо. Сопровождаемые медсестрой, мы входим в кабинет.
Санквита сидит на смотровом столе, на ней зеленая больничная рубашка, голые худые ноги покрыты простыней. Без косметики, с волосами, стянутыми резинкой в куцый хвостик, она выглядит совсем ребенком. Раздается деликатный стук в дверь, и в кабинет входит доктор Чань. Она представляется Санквите, поворачивается ко мне и бросает на меня вопросительный взгляд.
– Я Бретт Болингер, учительница Санквиты. И ее друг. Мама Санквиты живет в Детройте.
Доктор Чань кивает, вполне удовлетворенная этим невнятным ответом. После длительного осмотра, анализа крови и бесконечных расспросов доктор Чань снимает резиновые перчатки и просит Санквиту одеться.
– Проходите в кабинет на другом конце коридора, я сейчас приду туда.
Мы сидим напротив доктора. Не теряя времени даром, она переходит к делу:
– Санквита, ситуация очень серьезная. И твоя беременность усугубляет положение. Ты сама понимаешь, нагрузка на почки во время беременности увеличивается. Если почки не справляются с нагрузкой, в крови возрастает уровень калия. Полагаю, именно это происходит в твоем случае. Избыток калия может спровоцировать перебои в работе сердца. – Доктор перебирает бумаги на столе то ли нетерпеливо, то ли пытаясь скрыть смущение. – Когда результаты анализов будут готовы, картина станет более отчетливой. Но мы не должны терять время. Предлагаю тебе немедленно прервать беременность.
– Что? Нет! – Санквита поворачивается ко мне и смотрит с таким упреком, словно я вероломно предала ее доверие. – Нет!
Я кладу руку ей на плечо и поворачиваюсь к доктору:
– Доктор Чань, она уже на четвертом месяце.
– Аборты на таком сроке допускаются, если беременность несет угрозу для жизни матери. В вашем случае это именно так.
Санквита вскакивает, явно намереваясь бежать отсюда прочь. Я с трудом удерживаю ее за руку.
– А если она сохранит беременность? Какова вероятность того, что все завершится благополучно.
Доктор смотрит мне прямо в глаза:
– Шанс матери – где-то пятьдесят на пятьдесят. У ребенка – где-то процентов тридцать.
Она не говорит – шанс выжить. Это ясно без слов.
Санквита сидит на пассажирском месте, устремив взгляд в пространство. Лицо ее непроницаемо, как гранит.
– Никогда больше не пойду к этой чертовой врачихе, – цедит она. – Никогда! Она хочет, чтобы я убила ребенка. Вот еще придумала.
– Солнышко, она вовсе этого не хочет. Она думает, так будет лучше для тебя. Речь идет о твоей жизни. Ты должна это понять.
– Это вы ничего понять не можете! – Во взгляде Санквиты вспыхивает ярость. – У вас нет детей. Вы не имеете права давать мне советы!
От этого неожиданного удара сердце мое разлетается на куски. К щекам приливает кровь. Я с трудом перевожу дыхание.
– Ты совершенно права. Прости.
Она отворачивается к окну. Мы погружаемся в молчание. Где-то в районе Кэрролл-авеню Санквита подает голос.
– А вы хотели иметь детей? – спрашивает она так тихо, что я с трудом разбираю слова.
Она говорит так, словно у меня уже не может остаться никаких надежд на материнство. Конечно, в ее возрасте тридцать с лишним лет – это глубокая старость.
– Да, хотела… то есть хочу!
Санквита поворачивается ко мне:
– Из вас вышла бы хорошая мама.
Трудно представить себе более жестокий комплимент. Едва сдерживая слезы, я сжимаю руку Санквиты. Она не пытается вырваться.
– Солнышко, ты непременно станешь мамой. Потом, когда вылечишь свои почки. Но сейчас… мне не хотелось бы тебя потерять.
– Мисс Бретт, да поймите наконец! Жизнь моя ничего не стоит, если у меня не будет детей. Я лучше умру, чем убью ребенка.
Судя по всему, такая любовь, когда человек готов умереть за другого, существует не только в сериалах. Передо мной – живой пример подобной любви. Пока еще живой…
В десять часов утра я высаживаю Санквиту у дверей Джошуа-Хауса. Я планировала провести с ней все утро, вместе позавтракать, возможно, купить кое-что для малыша. Но настроение у нас обеих такое мрачное, что я даже не предлагаю пройтись по магазинам.
Когда я выезжаю на дорогу, мой взгляд падает на листки бумаги на заднем сиденье. Это перечень сдающихся внаем квартир, который я распечатала прошлой ночью. Я торможу у тротуара и внимательно просматриваю список. Вчера я положила глаз на уютный кирпичный дом в Пилсене. Может, сейчас стоит съездить посмотреть, что он собой представляет. По крайней мере, я с чистым сердцем смогу сказать Брэду и Джоаду, что подыскиваю жилье.
Быстро просматриваю распечатанные страницы. Шесть квартир в Маленькой Италии, четыре – в Юниверсити-Виллидж. Кирпичного дома в Пилсене нет. Я прекрасно помню, что распечатывала этот адрес. Куда же он подевался? Страницы, лежащие у меня на коленях, как забытые дети, тщетно умоляют о внимании. Черт побери! Придется ехать по тем адресам, что имеются.
Я пытаюсь утешить себя мыслью, что теперь буду жить близко к своим ученикам. Однако эта мысль отнюдь не вселяет в меня бодрости. Кварталы на Южной стороне производят на редкость гнетущее впечатление… К тому же здесь небезопасно. Когда я оказываюсь в Маленькой Италии, настроение у меня немного улучшается. Здесь встречаются неплохие магазины, несколько шикарных ресторанов. Некоторые дома кажутся вполне симпатичными. Пожалуй, здесь можно жить. Скрестив пальцы, я отправляюсь по адресу из моего списка. Вот он, нужный мне дом – сооружение из цементных блоков, одно из окон на фасаде заколочено досками и похоже на выбитый глаз. Жесть! Эта трущоба не имеет ничего общего с фотографией в Интернете. Следующий дом расположен на Лумис-стрит, двор его превращен в свалку, где валяются кучи ржавого железа и прочей дряни. Я буквально задыхаюсь от злости. Неужели мама хотела, чтобы я поселилась здесь? Боль, обида и ярость, охватившие меня, так сильны, что невозможно понять, какое из этих чувств преобладает.
Тридцать первое декабря, пять часов вечера. Я сижу на подоконнике в гостиной маминого дома с пачкой «М&М’s» в руках. Наблюдаю, как на небе заходящее солнце встречается с серпом месяца, который становится все ярче. Город готовится встречать Новый год. Отыскав телефон, я звоню Кэрри и сообщаю ей последние новости. Рассказываю о нашем с Санквитой визите к доктору, о том, что Джоад выразил недовольство моим затянувшимся пребыванием в мамином доме. Руди лежит у моих ног и, кажется, внимательно слушает.
– Да, вчера вечером позвонил Джонни. Как и в прошлый раз, разговор шел исключительно о Зои. Ее простуда не проходит, и он очень обеспокоен. Мне хотелось ему сказать: «Я все поняла. Ты напрасно тревожишься. Я не собираюсь нагрянуть к тебе, как снег на голову».
– Ты слишком быстро решила, что отец не хочет тебя видеть, – возражает Кэрри. – Как только его Зои поправится, он проявит к тебе больше интереса. Вот увидишь, так и будет. Я-то знаю, что чувствуешь, когда у тебя болен ребенок. Весь мир перестает для тебя существовать.
Мне хочется сказать, что ерундовую простуду вряд ли стоит превращать в мировую трагедию. Но я сдерживаюсь. Санквита права. У меня нет детей. Тревоги любящих родителей за пределами моего понимания.
– Да, как поживают твои дети?
– Отлично! В четверг вечером Тейла танцевала на школьном концерте. Я пришлю тебе видео. Она на полголовы выше других девочек и все время выбивалась из ритма. В точности как я в свое время. – (Мы смеемся.) – Что будешь делать сегодня вечером? – спрашивает Кэрри.
– Понятия не имею. Джей и Шелли отправляются на какую-то шикарную вечеринку. Я предложила посидеть с детьми, но Шелли вызвала няню. Думаю скрасить вечер с помощью старых фильмов с Мег Райан. – Я бросаю взгляд на кофейный столик, где валяется несколько дисков. – Начну с «Неспящих в Сиэтле», потом, может, посмотрю «Вам письмо». Не хочешь ко мне присоединиться? – предлагаю я в шутку.
– Будь у тебя «Когда Гарри встретил Салли», я бы сразу примчалась! – отзывается Кэрри.
– Этот фильм я уже посмотрела. Он стоял в очереди первым.
Очередной взрыв смеха.
– Господи, Бретель, знала бы ты, как мне тебя не хватает. Сегодня у нас вечеринка, придут коллеги Стеллы. Честно тебе скажу, я предпочла бы весь вечер смотреть старые добрые фильмы. Иногда я тебе завидую.
– Зря! – решительно обрываю я и возвращаюсь на подоконник. – Завидовать мне нечего. – В горле у меня начинает пощипывать. – Одиночество – скверная штука, Кэр. Когда я встречаю на улицах молодые пары, мамочек с колясками, то чувствую себя старухой. Что, если я так и не найду человека, который мне нужен? Что, если у меня не будет детей? Не хочется превращаться в старую леди, которая свихнулась, прожив свой век в одиночестве. В злобную старуху, которую боятся соседские дети. – Я достаю из кармана платок и вытираю нос. – Господи боже, видно, моя судьба – в одиночестве умереть в этом красном кирпичном особняке!
– Не получится, – возражает Кэрри. – Ты забыла, что тебе запрещено здесь жить? Так что придется умирать в одиночестве в какой-нибудь обшарпанной наемной квартире.
– О, еще более радужная перспектива!
Кэрри смеется:
– Выше нос, Бретель. Все твои мечты сбудутся. Тебе тридцать четыре года, а не девяносто четыре. Ты непременно встретишь человека, с которым захочешь быть рядом. – Она делает паузу. – Честно говоря, мне кажется, ты его уже встретила.
– Правда? И кто это, если не секрет?
– Адвокат твоей мамы.
Сердце мое делает стремительный кульбит.
– Брэд? Что за ерунду ты придумала!
– Даже и не пытайся мне лгать. Я же вижу, ты к нему неравнодушна.
Я вздыхаю и отправляю в рот очередную горсть «М&М’s».
– Ну, может, самую малость. – Я рассказываю о нашей последней встрече и робкой попытке Брэда меня соблазнить. – Он только что расстался со своей Дженной. Чувствовал себя одиноким, к тому же немного выпил. Уступи я ему в такой момент, это разрушило бы нашу дружбу.
– Его отношения с этой Дженной висят на волоске уже несколько месяцев. Ты сама говорила, что у них постоянно заходит разговор о разрыве, – напоминает Кэрри. – Слушай, мне вот что пришло в голову. Ты не задавалась вопросом, почему твоя мама обратилась к услугам Брэда, а не того старого хрыча, который был ее адвокатом много лет подряд?
– Откуда же мне знать, что было у нее на уме.
– По-моему, понять несложно. Она хотела вас свести. Тебя и Брэда.
– Ты хочешь сказать, она считала, что из нас выйдет хорошая пара?
– Восхищаюсь твоей догадливостью!
Уныние мое внезапно рассеивается, как тучи, прорезанные яркими солнечными лучами. Странно, что я сама до этого не додумалась. Мама, отказавшись от услуг мистера Голдблэтта, выбрала своим душеприказчиком Брэда Мидара, поскольку надеялась, что он мне понравится. Устроила так, что у меня и человека, который внушал ей доверие и уважение, появился повод часто встречаться. Благодаря ей мы смогли лучше узнать друг друга. Нет, дневник в красной обложке – это не самый главный подарок, который она сделала мне напоследок!
Я буравлю телефон взглядом и в сорок седьмой раз мысленно повторяю слова, которые намерена произнести. Руки мои трясутся, и все же в глубине души я ощущаю уверенность. Я не одна. Мама поддерживает меня, я это чувствую. Я сжимаю золотой кулон, крохотный парашют, который должен обеспечить мне мягкую посадку, вдыхаю полной грудью и набираю номер. Брэд поднимает трубку после третьего гудка.
– Это я.
– Привет. Что-нибудь случилось?
В голосе его звучит удивление. Представляю, как он, потягиваясь, ищет глазами часы. Так и тянет сострить на тему двух неудачников, оставшихся под Новый год в одиночестве. Но сейчас не время для шуток.
– Ты бы не хотел провести этот вечер в моем обществе? – судорожно сглотнув, спрашиваю я.
Мое приглашение невозможно истолковать двояко. Брэд не отвечает томительно долго, и сердце мое успевает провалиться в пятки. Я уже собираюсь разразиться деланым смехом и сказать ему, что пошутила. Но тут из трубки доносится его голос, мягкий и теплый, как глоток шерри морозным вечером:
– Буду счастлив с тобой повидаться.
Снежинки кружатся в воздухе, словно где-то в небесах просеивают муку. Я сворачиваю на Окли и еду по пустынной улице, залитой светом фонарей. Удивительно, но мне удается найти место для парковки поблизости от дома Брэда. Хорошая примета, говорю я себе. Выхожу из машины и трусцой бегу к его дверям. Теперь все пойдет как надо. Вместе мы достигнем всех целей из моего списка, включая это чертову лошадь. Даже разочарование с беременностью уже не кажется мне катастрофой. Отцом моего ребенка будет Брэд, а не Эндрю. И уж конечно, он намного лучше подходит для этой роли. Новый год сулит мне головокружительные перемены и сияющие перспективы.
Вот и крыльцо дома на две квартиры, где живет Брэд. Я останавливаюсь, пронзенная внезапной мыслью. А что, если наши с Кэрри домыслы не имеют ничего общего с реальностью? Кровь пульсирует у меня в висках. Вдруг я совершаю ошибку? Но не успеваю я окончательно пасть духом, как дверь отворяется. На пороге стоит Брэд, на нем джинсы и клетчатая рубашка навыпуск. Наши глаза встречаются. Он кажется мне таким милым, что хочется сразу броситься к нему в объятия. Но лучше не делать этого на крыльце.
Брэд закрывает дверь. Голова у меня идет кругом. Я сбрасываю пальто и прижимаюсь к стене. Он подходит вплотную, и я замыкаю кольцо своих рук на его шее. Он гладит ладонями мое лицо, покрывает торопливыми поцелуями шею. Губы его припадают к моим губам, и наши языки переплетаются.
У его поцелуя вкус бурбона, который мне хочется выпить до последней капли. Я запускаю руки в его волосы, густые и мягкие. Как часто я мечтала об этом мгновении. Его руки ласкают мое тело, опускаясь все ниже, проникают под свитер и касаются кожи. По спине у меня бегают мурашки.
Брэд стягивает с меня свитер, отбрасывает прочь и принимается ласкать мои груди.
– Господи боже, – шепчет он мне на ухо, – ты такая красивая…
Бушующий во мне огонь разгорается все жарче. Я нащупываю пряжку его ремня и расстегиваю ее. Вытаскиваю ремень и начинаю расстегивать джинсы.
И тут в соседней комнате звонит телефон.
Мускулы Брэда напрягаются, пальцы, ласкающие мои соски, замирают.
Телефон не умолкает.
Интуиция подсказывает мне, кто это. Это Дженна. Я знаю, интуиция Брэда говорит ему то же самое.
– Не обращай внимания, – шепчет он, возвращаясь к моим соскам.
Но пальцы его становятся неловкими, они словно утратили уверенность и интерес.
Я опускаю голову ему на грудь. Телефон замолкает, но через минуту начинает звонить вновь. Руки Брэда бессильно падают.
Меня охватывает досада. Господи, какая я все-таки идиотка! Что я себе вообразила?
– Иди ответь на звонок, – говорю я, скрестив руки на обнаженной груди.
Но проклятый телефон уже заткнулся. Тишину нарушает лишь потрескивание дров в камине и тяжелое дыхание Брэда. Он стоит передо мной, в спущенных джинсах и мятой рубашке, и смущенно потирает шею. Протягивает ко мне руку и тут же опускает. Взгляд его красноречивее всяких слов. Он переживает, что меня обидел. Он полон нежности ко мне. Но сердце его принадлежит другой.
Я пытаюсь растянуть губы в улыбке, но уголки их сами собой опускаются.
– Позвони ей, – говорю я, поднимаю с пола свитер и натягиваю его.
Сбегая по ступенькам, я слышу голос Брэда. Он зовет меня, просит вернуться. Но я несусь по улице, не оглядываясь. Мне кажется, если я хоть на мгновение замедлю свой бег, земля уйдет у меня из-под ног.
