Каруля

«Оттудо, яко на полчаса хождении на восток, обретается третий скиточек зело мал, проименованный Каруля. К нему же уже приближающися зело путь жесток и страшен есть, яковаго еще в всем моем путешествии не видех, яко четверть часа требе дратися и руками и ногами, семо и овамо завращающися, между ужасними пропастьмы каменными, над морем висящимы, отнюду зрящему низу, сердце унывает и великое есть тщание шествующему да не како поползнется в пропасти. Со многою нуждой и терпением тамо живущии восходят и нисходят, обременении сущи, обаче терпят Господа ради, да и вечной жизни имут мзду!..» — так написал про Карулю Василий Григорович-Барский.

Но мы попадаем на Карулю другим путем, нежели Барский. Он шел от скита святой Анны, минуя Малую Анну, тоже афонский скит, мы же подплываем к маленькому бетонному выступу пристани. Здесь делают остановку корабли, плывущие из Дафни в Кавсокаливию. Эта пристань общая для Карули и Катунак. В прошлом году мы вступили на эту, можно сказать, легендарную землю, о которой слышали много рассказов, не лишенных некоторого налета фантазии.

Тогда почти на самой пристани нам повстречался некий странный монах. Особое удивление вызывала его одежда. Обычно афонские жители, когда путешествуют, заправляют полы подрясника за пояс, а то в иных местах очень просто запутаться в одежде и свалиться в пропасть. Трудно было понять, есть ли на этом монахе подрясник, зато снизу явно проглядывались спортивные штаны, которые в России почему-то называются тренировочными. Плюс ко всему растерянный вид. Он стоит около нас и как-то мнется, озвучивая паузу какими-то междометиями. Мы не сразу догадываемся, что перед нами знаменитый архимандрит Стефан, прозванный карульскими насельниками «папа-краль». Это прозвище родилось из-за смутных пророчеств о. Стефана, что он будет королем Сербии и за ним то ли прилетят на самолете, то ли приплывут на подводной лодке. Этому, разумеется, никто не верит, хотя о. Стефана уважают за те прежние подвиги, которые вроде бы не из числа фантазий. Он, о. Стефан, — главный карульский долгожитель. Мало, наверно, кто точно скажет, сколько он здесь провел лет. Еще труднее определить его возраст. А монахи не любят лишних вопросов. Поэтому сколько ему лет, никто не знает. Но должно быть, уже немало, так как в бытность о. Стефана в Сербии нынешний патриарх Павел успел у него побывать в дьяконах. Да и про о. Стефана известно, что он служил в штабе четнической армии, а это, как ни крути, было более пятидесяти лет назад. Наконец-то мы узнаём, кто перед нами, по высокому росту и по спутавшимся длинным седым волосам. Силой, говорят, он в молодости обладал немалой. Таким мы его видели на фотографиях, таким описывали его нам разные афонские рассказчики. Скоро объясняется и причина растерянности старца. За три дня до нашего приезда полностью выгорела его келья вместе с храмом и обширной библиотекой. Известно, что о. Стефан забрал к себе в келью главу Никодима Карульского, и неизвестно, уцелела ли она после пожара. Это нам объяснят позже. Как и то, что до о. Стефана в сгоревшей келье жил о. Софроний (Сахаров) — известный составитель книги о прп. Силуане. Позже мы встретим «папу-краля» на корабле, плывущем в Дафни, куда он направлялся, чтобы покинуть Святую Гору, но был возвращен одним из молодых сербских карульцев. На корабле о. Стефан стал центром внимания: множество пассажиров, среди которых были и иностранцы, неведомо как прознавшие об архимандрите, устремлялись к нему. И всем он показывал фотографию из календаря, на которой виднелись сербские солдаты, и сопровождал кратким комментарием на сербском языке. Мы подумали, что так он обосновывает свою миссию в Сербию, не состоявшуюся в тот год, но совершенную им в следующем году вследствие повторного пожара, положившего конец всем строительным начинаниям. После отъезда довольно скоро пришла весть, что «папа-краль» поучил в Сербии одного тамошнего епископа с применением физических средств. Наверное, епископ имел необходимость в подобном уроке.

Заканчивая о «папе-крале», хочется заметить, что, конечно, его поведение и рассказы вызывают удивление и улыбку, но не надо забывать, что среди карульцев это подвижник с самым большим «стажем», и насельники свободного карульского братства ожидают его неизбежного возвращения, нимало в этом не сомневаясь. И несмотря ни на какие выходки, карульцы считают его подвижником. А там Богу ведомо, а не нам, грешным. Правда, позже я узнал, что о. Стефан болен распространенной в миру болезнью — склерозом, и надеяться на его возвращение из сербского монастыря, где он живет под надзором своей родственницы-монахини, не приходится. Нам же во время двух этих встреч не удалось поговорить с о. Стефаном, то ли из-за незнания сербским монахом русского языка, то ли из-за таинственного нежелания. Хочется еще добавить, что многих афонских подвижников ошибочно, по недомыслию, считали прельщенными…

В этот приезд нас ожидала грустная новость, которая огорчила еще больше: сгорел один из лучших храмов на Афоне — храм свт. Иннокентия Иркутского с приделом прп. Давида Солунского и вся келья о. Симеона. В наш второй приезд мы повстречали его еще в Дафни. Как всегда, состоялось радостное знакомство. У меня этих «знакомств» с о. Симеоном было уже минимум четыре, и каждый раз он расспрашивал меня с большим интересом. Это черта, видимо, всех афонцев. При размеренности их жизни и в общем-то небольшом количестве паломников из России они умудряются забыть вас, и когда вы приезжаете через год, то они вас вспоминают с трудом и не всегда успешно. Это не похоже на тактическую хитрость и, скорее, свидетельствует об отрешенности от мира. Хотя, возможно, сказывается и некоторое переутомление от недосыпа.

Вот мы вновь проплываем мимо отвесных скал, к которым прилепились едва заметные издалека маленькие карульские келейки. Лет сто назад вот так же проплывал пароход, с борта которого один русский монах с удивлением взирал на эти сооружения. Рядом стоял немец, он даже не удивлялся, а просто не верил, что это человеческие жилища. Разве можно жить в такой конурке над пропастью? Видимо, русский монах знал немецкий и вступил с ним в спор, убеждая его, что там живут настоящие монахи. И вдруг спор их был разрешен необычным способом: из одной каливки наружу высунулась седовласая глава подвижника, украшенная длинной белой бородой. Немец был сражен.

Мы помогаем о. Симеону выгружать многочисленные передачи и посылки для карульцев и говорим о том, что в прошлом году так и не зашли в этот храм, так как у о. Симеона были гости, а второго раза, на который мы всегда надеемся, Бог не дал. Храм этот был построен известным подвижником— схимонахом Иннокентием (Сибиряковым), бывшим сибирским золотопромышленником, скончавшимся в 1901 году. Он оказал немалую помощь в строительстве Андреевского собора, который был завершен за год до кончины о. Иннокентия. Исторические описания говорят нам о могиле этого отца около родного скита. Можно представить себе и благолепие карульского храма.

У этой кельи весьма примечательная судьба. После о. Иннокентия в ней подвизался другой известный подвижник — о. Парфений. И о нем мы, увы, можем вспомнить очень мало. Как много поглотили время и нерадение!.. А жизнь эта, законченная в единственном в мире месте, где не рождаются, а только умирают, без сомнения, могла бы украсить Афонский Патерик. Известно только, что он был великим князем и, по собственному его воспоминанию, играл в детстве с будущим греческим королем Георгом П. Многие афонские монахи ощущали, как от него исходило благоухание… Всего лишь два факта… А что между ними?.. Можно только догадываться: смирение, добровольная нищета и многие подвиги.

«Когда он открыл мне калитку своей кельи, я увидел его перед собой, как символ победы над мирской славой и суетой. Аристократическая, благородная фигура, одетая в порванную рясу» (Архимандрит Херувим «Из удела Божией Матери»). После о. Парфения в этой келье подвизался о. Симеон, а затем иеромонах Серафим родом с Дальнего Востока, учеником которого и был о. Симеон, ныне переживающий такую трагедию.

Поднимаемся выше и попадаем в келью о. X. В первый свой приезд мы его не застали, но сейчас он на месте. Он с радостью принимает нас. В его келье нас ждет радостное открытие. Мы видим главу известного карульского старца — схиархимандрита Феодосия, бывшего преподавателя Казанской Духовной Академии, прибывшего на Святую Гору в конце 80-х годов XIX столетия и отошедшего ко Господу в 1938 году. Отец X. разрешает нам сфотографировать наперсный крест старца с частицей Животворящего Креста Господня и честную главу этого подвижника. О. X. — один из старейших обитателей этого скита, сам хороший фотограф и, кроме того, пожалуй, единственный собиратель истории Карули. Здесь он провел более 20 лет. Говорят, что он когда-то был полицейским, охранником президента, и вот теперь он на Каруле. Пламенно любит свой народ — греков, вернее, эллинов, как он их называет. Но эта любовь к своему народу, который велик своими заслугами, не умаляет в его глазах другие народы, а, как вода из переполненного сосуда, изливается вовне и напояет все окружающее. Этот схимонах любит и русских. Да и как ему их не любить, если недавно практически вся Каруля была русской и фотографии многих русских подвижников наверняка покоятся где-то в его архивах. У него много друзей в России, и после знакомства с о. X. нам придется выполнить долг любви: развозить посылки в Данилов монастырь, в Лавру. Подумать только, он четыре раза бывал на Соловках (вот посрамление нам), был практически везде в России, даже в Иркутске и на Дальнем Востоке. Да… А ученые монахи все ругают греческий национализм, прежний и нынешний! Он действительно имеет место и немалую силу, и с этим вредным явлением нам еще придется столкнуться здесь, на Афоне… Но дело, как видно, прежде всего в благочестии и ни в чем ином. В келье о. X. до него спасался дивный старец, молитвенник, о. Нил, «пожилой русский исихаст, совсем не знавший греческого языка», — так написал о нем архимандрит Херувим.

Но дальше в путь! Вот и келья старца Феодосия. Здесь Троицкий храм. В прошлом году мы удачно попали на воскресную литургию, совпавшую с днем прп. Серафима Саровского. Служили наши русские отцы, временно проживающие там. Подходя к этой келье, невольно вспоминаешь слова из книги Маевского, врезавшиеся в причудливую и капризную, часто непокорную, но иногда приносящую нам нечаянную радость память. Это описание старца открывает нам все, что может и должно быть открыто: «За калиткой послышались старческие шаги, прогремел отодвигающийся засов — и вслед за тем, на фоне темного четырехугольника открывшейся дверцы, появилось перед нами прекрасное лицо старца-пустынника, одно из замечательнейших человеческих лиц, какие мне когда-либо приходилось видеть в жизни… Оно было чистым, открытым, обрамленным белыми как лунь волосами. С такой же белою бородою, ниспадавшею на ветхую монашескую ряску. Но что было самым замечательным, самым чарующим на этом светлом старческом лице, — это лучистые и ясные глаза, которыми он как бы обнимал и привлекал к себе всякого приближавшегося. Привлекательна была и его добрая, детски ласковая улыбка, как бы озарявшая все вокруг каким-то нездешним тихим светом, не имевшим ничего общего со светом солнечным, щедро лившимся на прекрасную афонскую природу».

Келья о. Феодосия в период его жизни на Каруле стала как бы местным центром. Кто бы ни посетил эти места, обязательно оставлял описание своей встречи с о. Феодосием. Будь то писатель Зайцев или униатский монах. Но, к сожалению, эти описания мало что говорят об о. Феодосии.

Период споров об Имени Божием застал о. Феодосия на Катунаках. Ему пришлось сыграть немалую роль в этих спорах. Именно он ознакомил старца-безмолвника Каллиника с существом разногласий. О. Каллиник написал небольшой труд об именах Божиих, который, по преданию, очень понравился нашему императору. Ни мне, ни моим спутникам не довелось читать трудов о. Феодосия по поводу имяславских споров, но знаем, что ему была пожалована грамота от Священного Синода и подарен в благословение образ Всемилостивого Спаса. Но составленную им книгу в защиту старого стиля нам довелось держать в руках. Называется она: «Учение Православной Церкви о Священном Предании и отношение ее к новому стилю». Автор не указан, а написано, что составлена она афонскими ревнителями благочестия. Спасибо о. Феодосию.

После отца Феодосия здесь подвизался и его ученик Никодим, тоже известный русский старец, особенно почитаемый в русском зарубежье. Маевский описывает своего проводника, указывавшего путь к старцу, еще молодым, как «коза, перепрыгивающим с камня на камень». Но прошли годы в подвиге и молитве, и он сам стал известным старцем, к которому обращались за советом и помощью многие американские иерархи. Кончину этого святого старца описывает Павле Рак в своей книге «Приближения к Афону». В конце жизни Бог даровал ему немощи, которые старец воспринимал как благодать. Старец забыл все: и свое далекое прошлое в России, и многое из своей прежней афонской жизни, и даже все молитвы, так что для него осталась только одна молитва: «Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя грешнаго». И этих слов ему было вполне достаточно. Это наука и для нас, надеющихся в многословии своем быть услышанными.

Дальше Каруля становится настоящей Карулей, знакомой нам по многим описаниям. По всему пути, метко прозванному о. X. «московской улицей», протянуты цепи. Без них ходить здесь было бы довольно опасно и под силу, наверно, только опытным альпинистам. По цепям же может пройти любой, и пишущие «всякие ужасы», мягко говоря, преувеличивают. Упасть можно, только выпустив цепь из рук. Тем не менее хозяин кельи, в которую сейчас нас привел «проспект», монах Пахомий, окончил свой земной путь именно таким образом — тело его выловили из моря. Что случилось, разумеется, никому не известно. Было это лет двадцать назад, и, видимо, с тех пор келья эта стоит пустая. Кажется, что нет ни одного уголка в этой келье, которого бы не коснулось разрушение. Говорят, что «время — лучший лекарь», но оно и лучший разрушитель. Каруля, опустевшая в период упадка афонского монашества в XX веке, сегодня постепенно заполняется монахами и ищущими монашеского жития. Может, когда-нибудь мы встретим насельника кельи Рождества Христова.

«Московская улица» приводит нас в келью серба — схимонаха С., ставшего нашим хорошим знакомым. Вот большой сербский флаг — сразу видно, что славная история славянских народов здесь пользуется почитанием. Не так давно здесь подвизался датчанин — иеромонах Антоний, составитель редкой по содержанию книги «Жизнеописания афонских подвижников благочестия XIX века». Тот, кто считает, что времена великих подвижников прошли, может прочитать в этой книге жития иеросхимонаха Арсения, Хаджи-Георгия, Пахомия-серба и других, по своим подвигам ничем не уступающих древним афонцам. Так что дело не в том, что времена не те, а в том, что мы-то сами давно другие!

Да что там Афон и прошлое столетие! Откроем книгу инока Всеволода (Филипьева). «Когда в Словакии была установлена советская власть, — говорится в ней, — ему (иеромонаху Савве, бывшему насельнику Джорданвилльского монастыря) пришлось принять на себя подвиг юродства. В течение трех месяцев он ничего не вкушал, кроме Святых Таин, которые потреблял после литургии ежедневно. Потом он ослабил пост, но все равно в последние три года своей жизни не ел даже хлеба и не пил чая, а питался только несоленой вареной картошкой, да и то не ежедневно, а через каждые пять дней». Так что философствование о современном слабом человеке — это лукавство, которое делает нас жителями мирских угодий, участь которых — тление, а не насельниками, пусть будущими, вечных небесных обителей.

У самой двери в келье нас встречают два черепа — останки ранее здесь подвизавшихся. Это напоминание о смерти, которое необходимо и монаху, и мирянину. На одном из них еще можно прочитать имя — Иосиф. Долгие часы мы проводим за беседой с о. С. Стены кельи его увешаны множеством икон. Он собирает все знамения нынешнего времени. У него можно найти репродукции всех новоявленных чудотворных икон. Долгий разговор о последних временах…

Дальше забираемся наверх в келью вмч. Георгия — самую древнюю келью Карули. «Там точию есть церковь мала, в честь святого великомученика Георгия создана, и три келейки, от неких добродетельных пустынножителей сербских созданная, иже тамо скитахуся. Во время же моего странствия греки жительствоваху, зело благоговейнаго и подвижнаго жития, три числом, един иеромонах, другий монах, а третий черноризец, подначальный, послушный, мало что от рукоделья, более же от милостыни ради нужднаго и неудобоприступнаго их места». Но не доходя до кельи вмч. Георгия, мы сворачиваем направо и поднимаемся по круче в Иверскую келью. Когда-то здесь жили два русских монаха: Александр и его ученик Андрей. Когда старец, подвижник высокой жизни, умер, то ученик его впал в прелесть и чуть не погиб. Однажды его нашли обезумевшим, и только незадолго до смерти он пришел в разум и все рассказал. Ему явился «Христос», отшельник поклонился ему до земли и увидел козлиные ноги. Бес расхохотался и вошел в него через рот. Это история из карульского предания, и мы несколько раз ее слышали. Видимо, ее же рассказывает и Павле Рак в своей книге. В этой келье нелегко жить: если другие размещаются на небольших ровных площадках, то эта напоминает крошечную квартирку, вокруг которой кругом обрыв. Если в обычной местности бывают спасающиеся в затворе, то здесь все в какой-то мере затворники. Если даже очень захочешь, не будешь часто карабкаться в соседнюю келью. Даже зная, что можешь что-либо купить в Дафни, сначала подумаешь, как это протащить по скале.

Мы возвращаемся обратно к развилке и вот, преодолев несколько метров тяжелого подъема, добираемся до сердца Карули — Георгиевской кельи. Теперь есть время немного отдышаться. Отдыхая, вспоминаю о том, что в начале века, да и после революции, Каруля была русской. В то время на Каруле было 40 насельников! Сейчас Каруля опять наполняется монашествующими. Но сколько их здесь? Ну, десяток. А тогда было сорок! Каруля считалась самым суровым местом на Афоне. «Ибо воскрилие горы, мню еще от потопа сице отвалися, яко аки стена стоит единокаменна, в широту на пятьнадесят сажней, в высоту же в дважды и трижды толико, и тамо мало места сравненного с велиим трудом, на нем же стоит церковь с кельями. Такожде и там дождевою живут водою и некою дикою капустою, естественно в разселинах каменных родящеюся. Место оное паче всех безмолвнейшее есть и теплейшее. Аще же и близу над морем стоит, но отнюдь не имать пути к морю, понеже несть тамо брега, но вертепы и пропасти страшни и естествении камени превысокие…» Да, пути к морю здесь совсем нет, это просто скала, и с моря такая келья имеет вид неизвестно как прилепившегося к стене ласточкина гнезда. Стена кельи тесно прижимается к скале, так что есть только узенький проход, в самый конец Карули. И тропинка эта ведет на Катунаки через келью Даниэлев, как называют ее карульцы. В стене этого маленького проходца есть окошко в маленькую карульскую костницу. Чьи же честные останки там покоятся? Открываем дверь и попадаем во двор храма, где растет пара деревьев. Гигантские алоэ или что-то подобное. По Барскому, вокруг храма было три кельи, построенные «от неких добродетельных пустынножителей сербских». Но сам путешественник застал уже греков «зело благоговейного жития». В усыпальнице поем вечную память схимонахам Варсонофию, Паисию, Зосиме, Иннокентию и Никону. Располагаем небольшими сведениями только о последнем. Небольшими по объему, но зато какими!

Иеромонах Никон был царским генералом, говорят, даже адъютантом Великого князя Андрея Владимировича. Последний рубеж этого офицера, который он оборонял, был здесь, на греческой земле. Здесь последнее место его служения, последняя крепость, комендантом которой он был. По карульскому преданию, его приезжал навещать, вернее, приплывал на подводной лодке какой-то болгарский генерал. Армией командовал наш генерал тоже достойной. Мне попалась в руки маленькая книжечка с житием схимонаха Тихона, учеником которого был всемирно известный старец Паисий. Так, из жизнеописания старца Тихона мы узнаем, что он пятнадцать лет подвизался в пещере на Каруле и по воскресным дням ходил причащаться в келью, расположенную над его пещерой.

Да, вот такое здесь обитало братство. Мы рвем стручки с дерева, раскинувшего свои ветви рядом с кельей, — нам кто-то объяснил, что это акриды. Пробуем жевать — есть можно. Но теперь главное: мы открываем храм и поклоняемся его святым иконам. Какие только старцы не приходили в этот карульский собор, описанный еще Барским. О том, кто совершал здесь Святую Евхаристию, хочется сказать словами архимандрита Херувима, который застал его живым. Простите за длинную цитату, но мало, наверное, найдется тех, кто не прослезится, читая этот маленький эпизод: «Затем я пошел в исихастирион русского аскета Никона. Открылась дверь, и показалась эта замечательная личность. Он первый сделал поклон и что-то сказал по-русски. Я слушал его, ничего не понимая, смотрел на него и поражался. «Вот, — думал я себе, — небесный человек, который находится еще на земле!» Сколько раз хотелось бы нам повстречаться в жизни с такими людьми! Я верю, что самое черствое, самое напоенное мирскими помыслами сердце не может остаться не взволнованным и безразличным перед величием, которое являют дикость места и покой, безмятежность этих людей: оно открывает, смягчает, умиляет…

Когда я попросил у него какой-нибудь сосуд, чтобы положить ему немного варенья из айвы, которое мы обычно варили в своей каливе, он отказался. Однако уступил, когда я стал настаивать. Пошел и принес мне глиняную тарелку. С первого взгляда было заметно, что он много раз использовал ее, не моя. Ясно были видны остатки пищи! На какой-то момент я заколебался, можно ли положить сюда варенье. Однако старец, поняв мое замешательство, заулыбался и сказал мне на ломаном греческом:

— Я пустынник, пустынник я.

Я положил варенье на эту отталкивающую для нас, обычных людей, тарелку. Я был взволнован строгостью, порабощением плоти и чувств старого аскета. Кто знает, как он использует это варенье… Может, как древние аскеты, которые наливали воду в еду, чтобы она утратила свой вкус и чтобы таким образом не услаждать своего вкуса.

В одном порыве я склонился, чтобы ухватиться за его подрясник, поцеловать ноги, однако он успел раньше меня. Одним незаметным движением он оказался передо мной коленопреклоненным головой до земли. Услышал, как он, находясь в таком положении, шепчет: «Благодарю. Благодарю…» Это был незабываемый пустынник — высший офицерский чин русской армии, знавший несколько языков, всесторонне образованный отец Никон». Отец Никон отошел ко Господу в 1963 году… В последние годы в келье жили разные обитатели из России. Нам удалось познакомиться со схимонахом Иоанном. Немало времени мы провели в беседах с ним за столом у большого алоэ. Несколько раз приходилось нам спускаться к о. С, где мы ночевали в кромешной тьме. Конечно, спорили и искали виноватого, из-за которого пришлось так задержаться и превратить спуск в рискованное предприятие.

Принц Чарльз, частый гость Афона, однажды прибыл с визитом в келью Даниэлев, возвышающуюся над Карулей. Это богатое братство протянуло на самый верх каменную лестницу и таким образом связало свой маленький монастырек с помощью гужевого транспорта с карульской пристанью. Этот транспорт не портит воздух выхлопными газами, но удобряет почву своими отходами. Бедный принц оказался в сложном положении, балансируя между этими продуктами жизнедеятельности мулов, так что Каруля встретила представителя царствующего дома не очень дружелюбно. Зато встречающие оказались достойными этой роли. Принц очень удивился, узнав, что среди представителей русского населения Карули есть и бывший врач, и бывший юрист. Это и был как раз наш знакомый о. Иоанн.

Прямо под кельей находятся три пещеры. В одной из них подвизался о. Тихон. Самая большая пещера имеет несколько длинных проходов. Продираемся через заросли кактуса и попадаем в эту пещеру. Хотя идти, а вернее, ползти совсем недалеко, но даже вооружившись фонарем, испытываешь некоторый страх. Стоишь на четвереньках, и кажется, что каменные своды вот-вот сомкнутся и задавят тебя. Почти сразу попадаешь в большое подземное помещение, а далее пещера разветвляется: нам налево, направо тоже проход, в относительно широком пространстве видим аналой. Вот где подвизались вы, святые отцы! Честная глава одного из них находится в самом начале пещеры. Как возможно жить в подобной пещере, особенно зимой? Но многие афонцы жили в таких пещерах. Вспомним хотя бы упоминавшегося здесь Пахомия-серба. Вход в пещеру, где он жил, иногда заваливало снегом.

Ранее здесь все было не так. Гораздо позже мне удалось разыскать на страницах издания Пантелеимонова монастыря «Душеполезный собеседник» описание этой пещеры, сделанное в конце XIX века. С удивлением паломник обнаружил внутри скалы маленькую калибочку (в то время чаще всего говорили не «калива», а «калиба»), наподобие тех, которые располагаются обычным образом снаружи. Эта калибочка была построена из досок и представляла собой одну комнату с несколькими иконами, перед которыми висела небольшая лампадка. На тот момент эта калибочка опустела, подвизавшийся в ней старец умер в одном из русских афонских скитов. Так иногда безвестно уходят из мира великие подвижники… Но вид этой калибки так вдохновил паломника, что он запечатлел на страницах журнала слова, лучше которых невозможно найти, чтобы охарактеризовать это место: «Вот где тишина, совершеннейшее безмолвие, как бы совсем вдали от всего живого, где-то далеко внутри огромнейшей скалы, куда не достигает ни шум, ни плеск моря, ни вой ветра, ни голос человека, никакое живое движение, ни крик проезжающих по морю лодочников. Вот где удобство к самовниманию, к самоуглублению… Нет, не моя рука, не мой ум может это выразить, да едва ли это объяснимо. Только тот, кто тут поживет, насладится плодами такового совершеннейшего безмолвия, тот и может ощущать все богатство для души и духа, какое можно тут приобрести с помощью благодати Божией».

Еще дальше. Вот виден свет. Это выход. Здесь небольшая площадка над пропастью, на которой заметны следы пребывания человека. Некоторые современники пытаются подражать старцам. Но им частенько приходится иметь дело с полицией. Чтобы жить здесь, надо иметь хотя бы греческое гражданство, а лучше всего — хотя бы молчаливое согласие на это Лавры. Иначе возможен конфликт с полицией. Возвращаемся обратно бодрее: известной дорогой всегда идти легче. Поклоняемся честным останкам спасавшегося здесь старца. Скорее всего, это честная глава греческого старца Варфоломея, который был суровым аскетом и подвизался в сухоядении.

Под Георгиевской кельей спряталась небольшая каливка, по внешнему виду более напоминающая курятник. Вряд ли кто-нибудь вспомнит, кто здесь подвизался. Чуть ниже — объемная пещера, к которой приделан небольшой балкончик. Здесь когда-то подвизался русский иеромонах Серафим, это единственное, что можно сказать о ее обитателях. Да еще что там и теперь переносит тяготы отшельнической жизни наш соотечественник. Сейчас в этой пещере даже неплохо, когда стоит жара. Можно представить себе, каково будет тут зимой, когда повсюду воцарится промозглая сырость.

Вот и вся Каруля. Мы возвращаемся в Георгиевскую келью, благодарим ее русского обитателя за помощь и беседу и спускаемся обратно к о. С. Утром вспоминаем, что давно хотели спросить у о. С.: «Что означает слово «Каруля»? Нам встречались разные объяснения». — «А вы сходите и посмотрите, вот она там. Спуститесь немного вниз и увидите». Когда мы продрались через заросли кактусов, то увидели небольшую площадку, на краю которой над пропастью было закреплено под наклоном небольшое бревнышко. «…На единой убо стене, зело навислой в море, древний отцы устроиша верв, сверху камени привязан, на его концу привязавши кошницу, испущают колесцом древляным на низу, даже до моря, яже всегда день и нощь висит недалече, яко на полсаженя от воды. Мимоходящие же кораблецы странныи и ладии монастырей различных, аще случится тамо близу плысти, полагают в кошницу милостину: иннии хлеб, иннии сочиво. Или боб, иннии же инно что-либо буди. По вечерни же, на всяк ден един от ных зело жестоким путем нисходит до привязания верва верху высокого камени, и востягнув кошницу, взимает, благодаряще Бога, аще что обрящет; аще же ни, паки возвращается к братии, без роптания, понеже суть обичны труждатися…» Конечно, Каруля уже не та… Да и мы не те. Не осталась бы ныне, когда мимо снуют рыбацкие лодки и даже прогулочные корабли, эта корзиночка пуста! Хотя рыбная ловля вблизи афонских берегов и тем более прогулки с разглагольствованиями в громкоговоритель запрещены. Но у участников этих мероприятий вряд ли возникнет раскаяние и желание загладить свой грех милостыней. Хотя мы были свидетелями, как к берегу подошла лодка, кто-то громко позвал о. С. и наш монах получил посылку. Правда, не через старую карулю, а с помощью более современных приспособлений. Отец нам сказал, что этот человек регулярно помогает ему. Так что каруля, можно сказать, работает и поныне.

Да, кстати, насчет всяких нарушений тишины. Один из обитавших некогда на Каруле рассказывал, что когда они садились за трапезу, то всегда в этот момент слышали звук циркулярной пилы и прочие связанные со строительством звуковые отходы. «Работа» продолжалась всегда определенное время и в определенное время заканчивалась. Да и мне самому не давало покоя всю ночь какое-то неуместное курортное веселье, шум которого явно доносился до моих ушей. До полуострова Ситония, где действительно расположены курорты, достаточно далеко, и возможность афонцам услышать гуляющих и отдыхающих просто исключается. Правда, о. С. сказал, что отшельников донимают своими криками и разговорами рыбаки, выходящие на ночную ловлю. Ясно, кто координирует их деятельность, но, видно, таковы стали нравы в православной Греции.

Надо отметить, что мы особо интересовались возможностью искушений на Афоне. К тому же один из авторитетных журналов в свое время растиражировал рассказы одного послушника, уже давно покинувшего Карулю, что, дескать, здесь происходят немыслимые искушения с паломниками. Этот вопрос особенно взволновал Валеру, которому выпало спать на улице. На это о. С. просто и по-монашески верно ответил, что когда были великие отцы, тогда были и великие искушения, теперь же, когда сила подвижническая ослабла, редки и искушения. Что же, в каком-то смысле досадно, но яснее не скажешь. И нам вспомнился рассказ из карульского предания, как одному подвижнику было такое явление. Вдруг видит он большой корабль, на нем стоят некоторые из священнического и монашеского чина, рядом с ними виднеются фуражки высших офицерских чинов и некоторая представительная публика, и все они зовут подвижника и кричат ему, что его избрали патриархом и ему тотчас надо ехать на корабле. Удивился подвижник, но раз такое дело, собрал быстро, чтобы не задерживать важных лиц, пожитки и уже выбежал из своей хибарки. Но тут он остановился и перекрестил корабль. И как все могут легко догадаться, корабль тут же пропал. Даже такой подвижник чуть не поколебался! А приди к нам, младенцам в духовной жизни, такое искушение… Предание умалчивает, с кем это произошло. И, наверно, зря умалчивает, как и о многом другом, что могло бы оказаться весьма назидательным для нас. Но, увы, мало мы знаем о жизни афонцев в XX столетии. И только ли революция в этом виновата? Ведь и о предыдущих годах сведения тоже крайне скудны. Но немногое все же можно добавить к уже сказанному.

Посетивший в конце XIX века Карулю паломник оставил удивительное повествование об обращении из раскола здешним старцем двух федосеевцев. Но об этом расскажем в другом месте. В шестидесятые — семидесятые годы XIX века в келье при главном карульском храме вмч. Георгия подвизался русский старец, духовник всех монахов из близлежащих келий. Звали его иеросхимонах Израиль. Было у него два ученика иеромонах Иона и монах Исихий. Но старцу по причине некоторых (неизвестных нам) нестроений пришлось покинуть Карулю и перейти в Андреевский скит. Архимандрит Феодорит направил его в один из метохов скита на остров Тассо, где он и скончался. Грустно умереть святогорцу вне святой афонской земли. И даже такому подвижнику, как о. Израиль, не дано было закончить свой жизненный путь в уделе Божией Матери. Трудна была кончина и его ученика о. Ионы. Будучи крепкого телосложения, он решил в одиночку вытащить лодку на карульский берег и вдруг почувствовал, как что-то оборвалось у него внутри. Его доставили в Пантелеимонов монастырь, где вскоре и встретил подвижник свой смертный час. До старца Израиля, по воспоминаниям Святогорца, уединялся на Каруле архимандрит Онуфрий, который имел бороду до колен, подобно тезоименитому ему древнему святому. Но эти отрывочные сведения, состоящие в основном из одних имен да весьма неточных дат, меркнут рядом с карульской историей, которую мне удалось найти в отрывках из дневника Святогорца в одном из номеров «Душеполезного собеседника».

Это рассказ некоего иеромонаха Августина, бывшего насельника Троице-Сергиевой Лавры, поселившегося в пустынной келье на Керасии. Вот что он сообщает иеросхимонаху Сергию в своем письме, датированном 30 сентября 1852 года: «При сем сообщу Вам для пользы душевной одно чудо, бывшее на Каруле. Удостоился и я тут быть. Вот оно: 17-го числа октября пополудни случилось мне быть в скиту Каруле, где подвизаются старец Евфимий и ученик его Лукиан, рыбак. Старцу же Евфимию открылось желание непременно быть вверху, где церковь, на Каруле, да и прочие бывшие присоветовали каким-нибудь образом вытащить его из этой пещеры страшным и опасным путем, а как оный старец Евфимий не в силах был сам подняться тем путем, то один из нас, о. Пахомий, вызвался с усердием поднять оного старца. Положили больного старца на торбу и привязали к плечам о. Пахомия, и он с Божией помощью понес его наверх. В это время один из наших товарищей, да и сам о. Евфимий видели, что вдруг явился Ангел Божий, держа в правой руке перо, а в левой чернильницу и бумагу, и, идя позади них, что-то записывал, а когда о. Пахомий донес старца до самой стремнины, или опасного места над морем, вдруг является другой Ангел Божий в белом одеянии и, идя по воздуху, одной рукой поддерживал старца Евфимия и шептал ему на ухо, велев не страшиться и ничего не бояться, а первый Ангел продолжал писать. Когда поднялись на самый верх Карули и положили больного на постели, тогда оба Ангела, несколько посидев у него в головах, утешали старца надеждою будущих благ и затем стали невидимы. Помните ли, я Вам рассказывал, как диавол являлся в виде козла и гнал из пещеры старца Евфимия и хотел еще с ним побороться. Это тот самый Евфимий». Да, были старцы, и была брань! Тут невольно вспоминаешь о. С. с его объяснением тишины на Афоне. Если кто ходил тем путем, которым о. Пахомий пронес старца, ему покажется невероятным, как можно пронести на плечах другого человека по узенькой тропинке, где нога должна ступить только в отведенное для нее место и ни в коем случае ни на сантиметр в сторону. Это очень рискованное предприятие. Это тот самый случай, когда монашескую жизнь оказывается невозможно объяснить рациональными мирскими категориями. Зачем подвергать двух человек страшной опасности? Ради прихоти старого больного человека? Но то, что это была прихоть, опровергают явившиеся Ангелы. Или это любовь к храму, к соборной молитве, которая вознаграждена попечением Ангелов? Или этот отрывок повествует о том, что земные ангелы настолько угодны Господу, что он посылает им в помощь небесных? И трудная дорога становится легкой с помощью такого невидимого посланца?

Но вот наступает время нашего отъезда. Прощаемся с русско-сербской диаспорой, с о. X. Сейчас корабль увезет нас прочь от карульской земли. Хотя правильнее сказать — скалы. Доведется ли нам еще когда-нибудь ступить на эту землю и вновь встретить на ней наших отцов? Ну хорошо, пусть даже не этих, но достойных их. Умножается в мире грех, но все же есть маленький противоток, маленькое течение, которое приносит к карульским берегам спасающихся и выбрасывает их на этот благословенный берег. Как некогда по благословению прп. Афанасия привела сюда разбойника побеждающая всякий грех сила покаяния. И кто знает, скольких она сюда привела… И для скольких это место стало спасательным кругом, веревкой, брошенной утопающему! Помни об этом, мир!

«.. Обитаху же тогда мужие добродетельны зело, с ними же собеседовах и хлеб едох, и ползовахся от беседы их. Бысть от них старец с пресеченною рукою, иже прежде бяше прослутый курсар, и есть разбойник морской, обаче многи тамо уже лета жительствовавше в покаянии, якоже совершенно о нем известихся. Тогда помянух великое Христово милосердие к кающимся грешником и Его евангельские словеса, яко многие разбойники и митари восхищают царствие Божие, и вздохнув, помянух своя грехи, просящи Творца, да дарует мне и всякому желающему благий конец».