У старца

Однажды мы обедали в единственном афонском ресторане. Есть такая вынужденная мера. Если ни в один из монастырей не попал на трапезу, то можно пополнить силы пищей из довольно скудного меню этого ресторана. Единственное, в чем можно быть твердо уверенным, это то, что фасолевая похлебка здесь всегда обеспечена.

Вдруг к нам подсел молодой человек, который отлично говорил по-русски. Если можно так выразиться, наш недавний соотечественник — молдаванин. Слово за слово, оказалось, что он недавно вернулся от одного румынского старца, которого иначе, чем афонским патриархом, не назовешь — тому уже 97 лет. Наш собеседник был бы готов нас к нему отвезти, тем более что нам одним ехать не имеет смысла — старец не понимает по-русски. Когда ты уже немолод и опытен, то такие предложения от новых знакомых принимаешь с осторожностью, даже на Афоне. И поэтому мы не очень огорчились, когда поездка не состоялась. Старец живет в келье недалеко от монастыря Ватопед. При нашей постоянной ограниченности во времени добраться туда пешком маловероятно, тем более что нужно еще разыскать указанную келью.

Но мысль о визите к старцу запала нам в голову, особенно Валере, который давно хотел поговорить с каким-нибудь почитаемым афонским монахом. Тут же вспомнилось про какого-то молдаванина, бывшего раньше в Пантелеимоновом монастыре, а теперь обосновавшегося на Провате. Верующему человеку не надо объяснять, как легко совершается задуманное, когда на то есть благословение свыше. Звонок по телефону о. Силуану — и мы узнаем, что как раз завтра он везет к старцу своего молодого послушника, хорошо говорящего по-русски. Сам о. Силуан отправится по делам на Дафни, а нас оставит на пару часов побеседовать со старцем.

И вот на следующий день мы уже едем к старцу. О. Силуан еще неплохо говорит по-русски, но, увы, часто теперь приходится наблюдать, как оторвавшиеся от России постепенно забывают язык, бывший когда-то родным. Придет другое поколение, и русский для них будет так же непонятен, как английский. Трудно описать, как нам помогало здесь, на Афоне, то, что русский язык «насаждался» в Сербии, Болгарии и других странах. Наши поездки не имели бы такой ценности, если бы мы не встречали хорошо говорящих по-русски практически в любой точке Афона.

Мы узнаем, что старец на Афоне безвыездно с 1924 года. С того времени, когда даже еще не родились наши родители. «Конечно, он много знает по истории Афона. Наверняка он много общался с русскими старцами», — мы переглядываемся с Валерой — эта мысль сразу возникает у нас обоих. Но, разумеется, каждый из нас троих едет к старцу со своим грузом. Тем грузом, который всегда надеешься оставить у святого человека, — грузом грехов, сомнений, колебаний и страхований.

Короче, солнечным весенним афонским днем мы с трепетом подходим к маленькой афонской каливке. Об афонском старчестве в последнее время написано очень много. Хотя многие русские старцы фактически неизвестны. Об иеросхимонахе Арсении можно прочитать в книге иеромонаха Антония Святогорца «Жизнеописания афонских подвижников благочестия XIX века». Выпущена она была даже отдельным изданием. Но надо вчитаться в эти строки, чтобы понять, что этот человек был живым ангелом. Кроме прозорливости и дара чудотворений, он обладал самым важным для монаха даром — познания воли Божией. Поэтому он сказал, лежа на смертном одре, что всегда выполнял волю Божию и не боится предстать перед Владыкой. «Страха и ужаса не имею, но некая радость наполняет мое сердце, ибо великую имею надежду на Господа Бога моего Иисуса Христа, что Он не оставит меня Своею милостью. Хотя я добрых дел и не сотворил, но и по своей воле ничего не сотворил, а что творил, то помощию Господа моего, по Его воле святой». Современным любителям стереотипов такие слова покажутся прелестными, но тот, кто прочитает это житие, так не подумает. Скорее всего, это было уроком для продолжающих земное послушание: что самое главное в монашеской жизни. Рядом у одра стоял его ученик о. Иероним, известный духовник Пантелеимонова монастыря, которого старец как бы оставил в качестве своего преемника, стоял и слушал последний урок старца. Без благословения старца Арсения в те годы русскими монахами не делалось ничего. Только с его благословения первые русские после запустения Пантелеимонова монастыря вошли в свою обитель. Открывалась о. Арсению воля Божия и в отношении других людей. Замечательной иллюстрацией является краткая повесть о следовании воле Божией иеромонаха Парфения (Аггеева), которую можно встретить в его записках.

О. Парфений был из старообрядцев, большую часть своей жизни странствовал и оставил замечательные записки. Впоследствии стал афонским монахом, а жизнь закончил в 1868 году настоятелем Гуслицкого монастыря под Москвой. Однажды после трехлетнего пребывания в России с целью сбора средств он вернулся в родной монастырь. За эти три года он претерпел столько невзгод, что любому хватило бы на целую жизнь. И тем радостнее была встреча с родной обителью. Поспешил он к о. Иерониму и рассказал ему, сколько «претерпел в сии три года скорби и искушений» и что все его «странствование было одни только скорби». Архимандрит Иероним «много плакал и сказал: «Теперь мы тебя успокоим за твои труды»». Посетил странник и своего духовника старца Арсения, жившего тогда в Троицкой келье. И начал он спокойную жизнь в русском монастыре. Однажды вызывают его игумен Герасим и духовник Иероним и спрашивают: не желает ли он поселиться в одной пустынной келье близ Пантелеимонова монастыря? «Отче святый! От юности моей имею желание жить в пустыне, одному с одним Богом; но еще не было воли Божией, и не позволяли мне обстоятельства; а проситься у вас — дерзновения не имею, потому что я из обители ничего не заслужил», — отвечает им автор записок и не скрывает, что, говоря эти слова, прослезился. «Теперь пришло время, и мы тебя успокоим за твои труды, претерпенные в странствовании», — говорит ему духовник. Место, где располагалась келья Георгия Великомученика, было уединенно, тихо и красиво. Странник пришел в эту келью, чтобы никогда не покидать ее. «Возрадовался дух мой о Бозе Спасе моем», — пишет о. Парфений. Вот тут-то можно, кажется, поставить точку: путник нашел тихое и достойное пристанище. Но…

Наступил день великомученика Пантелеимона. Тот, кто бывал уже в наше время на Афоне, имеет некоторое представление о том, как торжественно празднуется память великомученика в Пантелеимоновом монастыре. Но сейчас не время об этом говорить. Приведу только одну фразу автора записок: «И так продолжается бдение 14, 15 и 17 часов». И вот среди этой торжественной и великой службы, «как солнце осияло, увидали мы своего старца и духовника Арсения, пришедшего из своей пустыни. Все обрадовались его пришествию, вкупе же и весьма удивились, и переговаривались между собою: «Что это значит — что он пришел на праздник? Какое-нибудь имеет великое дело, которое принудило его идти»». Все удивлялись, потому что старец приходил в обитель примерно раз в два-три года, да и то по «нужде великой». Даже и тогда старца почти никто не видел из братии, только его ученик духовник Иероним. Недоумевал и о. Парфений и даже спрашивал семидесятилетнего старца, что заставило его после всенощного бдения и литургии, которые он отслужил в своей келье, пройти двадцать верст афонскими дорогами. «Во славу Божию», — только и сказал старец. А между тем слава эта должна была явиться именно на о. Парфении. Только вернулся он после праздника в свою уединенную келью, как зовут его обратно в монастырь. И что же он узнает? «Есть до тебя великое дело: приходил сегодня старец наш Арсений, и сказал нам, чтобы тебя отправили в Россию навсегда. Но мы ему сказали: зачем ему идти в Россию? Или он еще мало странствовал? Или мало претерпел еще скорбей? Мы теперь его успокоили: пусть живет да Бога молит; ему теперь хорошо. А он нам сказал: «Ему хорошо, и вам хорошо, да Богу не хорошо: есть ему воля Божия идти в Россию; а вы его не держите». Видно, сильно возлюбила братия монастыря о. Парфения, потому что начала перечить старцу и приводить разные причины: и денег нет, и настрадался уже их брат. На что старец спокойно отвечал: «Вы его держать не можете, потому что он мой ученик; я за его душу отвечаю; а о деньгах мне не поминайте: это вы человечески рассуждаете. Ежели дадите ему что, то добре; а не дадите, то ему Господь даст, Который его посылает». Делать нечего. «Иди в Россию», — говорит духовник Иероним. Можно себе представить страдания о. Парфения. Вмиг разрушилось то благоденствие, которого он ждал всю свою жизнь, исполненную скорбей и страданий. «Как мне расстаться с возлюбленной моей пустыней? Как мне будет разлучаться со Святой Горой Афонской? Как мне будет расставаться паки с возлюбленными моими афонскими отцами духовными и братией?» — возмутился в мыслях о. Парфений. Конечно, тут же он устремился к старцу и излил ему все свои сомнения и скорби. «Стой, не говори, что я тебя разлучаю с Богом, — останавливает впавшего в отчаяние инока старец. — Ты недоумеваешь — куда посылаю тебя: я больше всех о тебе сожалею, но посылает тебя Бог, и есть Его святая воля — идти тебе в Россию. И Сам Бог будет с тобою, и благодать Его святая не оставит тебя. А хотя и разлучишься со Святой Горой Афонской, но благословение Святой Горы, жребия Божией Матери, да будет с тобою во вся веки, такожде и мое отеческое благословение да будет с тобой!» Конечно, много причин против привел опять инок: и денег нет, и паспорта нет, и монастырские отцы его не отпустят. Старец же говорит ему, что Господь пошлет ему все потребное. «Но куда же мне идти в Россию? Где я буду жить?» — восклицает инок. «Иди в Россию, в восточную страну, в Сибирь, в Томскую губернию; а тамо Господь тебе дело покажет на пользу души твоей и прочим». «Где та Сибирь? Где Томская губерния?» — только восклицает инок. Много раз пытался о. Парфений найти обратную дорогу, которая вернула бы его на Афон. Но ничего у него не получалось. Много раз подходил он к старцу, но тот был непреклонен, указывая о. Парфению волю Божию, и только благословил странника перед отъездом в Россию посетить Святую Землю. Как ни плакал и ни просил о. Парфений, ничто не помогало. Интересно, что он даже подходил с этим вопросом к архимандриту Порфирию (Успенскому), будущему епископу, знаменитому исследователю Востока, и получил от него четыре рубля, обещание помощи в случае встречи в Иерусалиме и совет последовать указанию старца. Проводил афонского страдальца его старец Арсений со слезами, дал ему наставление в дорогу и сказал, что в этой жизни они уже не встретятся.

В Иерусалиме о. Парфений исцелился от болезней, которыми страдал долгие годы. «Обновися яко орля юность моя», — радостно воспевает он хвалу Богу устами пророка Давида. Легка дорога, открытая перед тобой Богом, как бы страшна и мрачна ни казалась она. Но стоит ступить на нее, и она сама понесет человека к свету мимо невзгод и препятствий, подобно современному эскалатору в нашем «подземном царстве».

Правда, вслед за этим на святогорского странника снова нападает малодушие, и он пытается прибегнуть к архипастырской защите. Исповедовавший же его митрополит Мелетий советует выполнить то, что сказал старец: «Письма писать я не стану (о. Парфений просил митрополита в письменном виде попросить старца снять это тяжелое послушание), потому я афонских старцев учить не могу. Я бы тебе советовал: куда послан — туда и иди, а больше не хлопотать, ибо во всяком месте владычество Господне». Съездил о. Парфений в Иерусалим, вернулся на Святую Гору. Вот уже отошел ко Господу, как сам и предсказывал, его старец Арсений, и снова инока одолевают сомнения. Как идти в Россию без денег? «В Иерусалим сходил без денег, еще два рубля осталось; так и в Россию, аще есть воля Божия и без денег выедешь, а здесь, на Святой Горе, тебе оставаться опасно», — убеждает его духовник Иероним. Пришел о. Парфений, пал на могилку старца и долго плакал. «Отче святый! Благослови меня, возлюбленное свое чадо, грешного Парфения, исполненного многих скорбей! Паки, отче святый, заехал к вам из Иерусалима принять от вас душеполезное наставление; еще приехал получить от вас в великих скорбях моих утешение. Вы, отче святый, успокоились от великих своих трудов, на вечный покой отошли, а меня оставили единого на сем свете скорбеть и горько плакать; и назначили мне дальний путь, которого я совершить не в силах. Отче! Помолись ко Пресвятой Троице, к Ней же теперь имеешь дерзновение и предстоишь лицем к лицу: да возьмет Господь душу мою и тело, а ты, отче святый, прими меня в гроб свой, и будет два гроба вместо единаго. Ты назначил меня в землю сибирскую, а аз не имею случая. А здесь, во Святой Горе, по твоему завещанию отцы мои отказали мне. Увы, увы мне, паче всех окаянейшему, не имеющему где главы подклонити. Как беспризорный сирота, я на Афоне; духом я уже во странствовании. Отче! Восстани и утешь меня плачущего и научи — как перенести эти великие скорби!» Помнил ли во время этого плача странник слова, сказанные о. Арсением при их первой встрече? «И ты пришел во Святую Гору Афонскую с тем намерением, чтобы здесь препроводить жизнь свою и скончать живот свой; а может, воля Божия будет такая, что надобно будет тебя послать туда, куда ты не помышляешь, а тебе покажется невместительно, и не захочешь того исполнить?» Если бы всплыли в его памяти эти слова, то стали бы как бы ответом на его плач. Но приступили многие советчики, эти наши земные враги, которые убеждали инока: «Неужели Божия Матерь не упросит за тебя Сына Своего?» Мол, старец умер, и спрашивать больше некого. Полгода жил о. Парфений по разным кельям, не имея недостатка во всем потребном для тела, но смущаясь духом от своего двоедушия. И напало на него страшное уныние, и вспомнил он слова старца, что если не выполнит волю Божию, то погибнет. И пошел в Константинополь с другими монахами. Там вновь засомневался и даже просил патриарха разрешить его от послушания умершему старцу. «Ваше Святейшество! Аще Вы разрешите старца моего завещание, то с радостью возвращусь во Святую Гору Афонскую и буду спокоен». Патриарх же спросил: «Какое завещание?» О. Парфений объяснил. Патриарх же сказал: «Когда старец умер, то аз разрешить тебе этого завещания не могу, иди куда послан. Ежели бы он был жив, то я бы ему послал письмо, чтобы он тебя разрешил; а теперь твое дело кончено, разрешить тебе этого никто не может. Ты знаешь ли — как один старец не дал ученику благословения есть хлеб, а послал из огорода выгонять свиней? Ученик пошел, а старец без него помер. Ученик же, пришедши и увидавши старца мертвого, не осмелился есть хлеб без благословения старца. После он ходил по всем патриархам, но разрешить ему никто не мог, чтобы он хлеб ел, а благословили его питаться овощами». И пошел инок Парфений в Томскую землю. И много потрудился на родной земле, помогая соотечественникам преодолевать тяжкое разделение раскола. О. Парфений написал множество книг против раскола. И если эти труды были необходимы для его времени, то про книгу «Сказания о странствовании по России, Молдавии, Турции и Святой Земле» можно сказать, что она бесценна для потомков афонского инока. Вот такая история следования воле Божией, которая открылась через послушание старцу. Где то послушание, где те монахи? Уж лучше ныне не подражать ему, а то получатся одни слезы. Особенно тяжело видеть, когда послушание начинают насаждать приходские батюшки, у которых еще не отросла борода. Забывают они о том, что старцы, подобные Арсению, заставляли учеников выполнять не свои прихоти, а волю Божию, для познания которой совершали они все свои монашеские труды.

Интересно, что перед тем, как открыл старец волю Божию, видел он следующий сон. Видит он, что многие отцы афонские несут кресты от самого Честнаго Креста Господня. Он спросил их: «Где взяли эти кресты?» Они же ответили ему, что их наградил этими крестами духовник Арсений. О. Парфений сказал: «Почему же он мне не дает? И я его ученик». Придя к нему, сказал: «Отче святый, почему же ты прочих награждаешь крестами, а мне не дашь хотя бы один?» Тот ответил: «И тебя награжу и твой крест никому не отдам, ибо он не таков, как прочие». Потом вынул из своего ковчега крест великий, от самого Честнаго Животворящего древа Креста Господня, обложен весь златом и каменьями дорогими. И сказал о. Парфению: «Вот твой крест, Господь тебя благословит — возьми и неси, не отягощаясь». «Аз же, получив, весьма возрадовался, — пишет афонский инок, — и так проснулся. Пришел к духовнику, а он еще читает правило; я сказал ему, что видел. Он же сказал: вот, возлюбленное мое чадо, помни и знай, что я тебе дал крест не иного древа, а самого Христова Креста, теперь же неси и не отягощайся».

Но крест оказался тяжел. Не знаю, почему мне вспоминается эта история, когда мы идем к старцу. Воля Божия иногда бывает выше нашего разумения. Все стремятся на Афон, чтобы спасаться, а воля Божия вывела афонского инока в мир. Многие иноки за все время несения своего монашеского подвига ни разу не покидали Святую Гору, и тем более уж постриженный на Святой Горе стремится здесь же упокоиться. Но Бог привел монаха Парфения в Россию. Конечно, сейчас уже трудно надеяться встретить такого старца, но если мы пришли сюда узнать волю Божию, то сказанное старцем надо выполнять. Вот послушник выводит старца. По внешнему виду ему не дашь и семидесяти. Вот усаживается перед нами, и послушник приносит традиционное афонское угощение. Начинается беседа, которая сначала охватывает мировые проблемы, а затем сужается до частных нужд каждого из нас. Старец разговаривает так уверенно, и взгляд его ясных глаз так спокоен и проницателен, и трудно предположить, что он абсолютно слеп. Поражаешься свежести ума этого старца, долголетний монашеский опыт наполняет каждое его слово, вот, наверно, то, что прп. Иоанн Лествичник называет даром рассуждения. Затем каждый из нас беседует со старцем наедине, чтобы получить ответ на самые сокровенные вопросы. Единственное, о чем не хочет говорить старец, — это исторические темы. Знал он многих русских старцев, но зачем об этом говорить сейчас. По мнению старца, монахам, да и христианам вообще, надо больше беспокоиться о своем внутреннем мире, чем об исторических фактах. Это единственное, в чем можно не согласиться со старцем. Уйдя из мира много лет назад, он не понимает, как важно для нас всякое слово, исходящее отсюда. Сколько замечательных примеров мы находим и будем находить для себя, листая страницы жизни святогорских монахов. Но эту пользу можно оценить, только живя в миру. Расставшийся с мирской жизнью в 1924 году старец, конечно, забыл, что она собой представляет. Тем более что с тех пор прошло уже почти восемьдесят лет.

Тихие и сосредоточенные прощаемся мы со старцем, благодарим переводчика и направляем свои стопы в ближайший монастырь Ватопед. По дороге мы замечаем установленные чьей-то заботливой рукой указатели: «Старец Дионисий». Вот и мы сподобились побывать у настоящего афонского старца, теперь нужно осмыслить и применить все услышанное.