Глава 35
Приближение бури чувствовалось остро. Как и то, что нынешняя будет не чета многим. Поэтому Гарджо поспешно отгонял нехорошие мысли.
Успеют.
Пятерки гравилетов хватит, чтобы вывезти всех.
А тяжелая промышленная платформа, которая стояла в полутора лигах севернее храма, прикроет, если понадобится. У платформы хорошие щиты, аккурат для таких случаев. И значит, надо лишь ждать.
Ждать Гарджо не любил.
Умел, конечно, но вся его суть требовала бросить дом и отправиться в пустыню.
Матушка точно не одобрила бы. Да и отец, когда вернется, по шерсти не погладит, скорее хвост оторвет с усами в придачу. Долг, мать его.
Обязанности.
И две сотни полупарализованных гостей, которых надо бы разместить более-менее комфортно. Хотя вряд ли в этом имеется смысл, если они все равно в отключке? Может, пусть лучше лежат как лежится…
– Успеешь, – отец опустился на пол.
Двигался он медленно, тяжело, стало быть, противоядие, хоть и подействовало, но все равно не избавило от последствий.
Голову бы оторвать той сволочи, которая…
Какой-то он и оторвал. Несколько поторопился, конечно, но тут уж ярость требовала выхода. И вообще, Гарджо молодой, гормонально нестабильный.
Ему позволительно.
– Что успею? – Гарджо нервно щелкнул хвостом.
Буря приближалась. О ней предупреждало небо, ставшее плотным, тяжелым, будто там, в верхних слоях атмосферы, подняли свинцовые щиты, укрывая солнце и звезды от гнева пустыни.
– Все успеешь. И повоевать, и по пескам побегать… – отец медленно сжал руку.
– Как ты можешь быть таким спокойным? – не удержался и взлетел на подоконник, ненароком столкнув тяжелую матушкину вазу.
На пиратов свалит.
Им уже все равно, а ему матушка, узнай она правду, вазу долго вспоминать будет. А он ведь не специально!
– Никак, – отец медленно наклонил голову вправо.
И влево.
Захрустели кости.
– Я тоже не отказался бы от охоты, но на нас дом. И те, кто доверил себя этому дому. Сейчас мы должны помочь им.
Вопрос: как?
Если их и собирались привести в сознание, то определенно не здесь. Транквилизаторы были хороши, это Гарджо на собственной шкуре испытал. Премерзкое ощущение, когда сознание почти ясно и ты прекрасно осознаешь, что с тобой происходит, но не в состоянии и глазом моргнуть.
Нет, они отойдут.
Когда-нибудь – всенепременно, ибо любое лекарство метаболизируется, но…
– И что делать? – Гарджо поерзал, отрешаясь от далекого голоса ветра, который приглашал поиграть старого приятеля. У ветра таких множество, но с некоторыми играть ведь интересней, чем с другими.
Гарджо ветер любил.
Это весело – носиться за тенями или вот ловить когтями песчаные вихри, разбираться в запахах…
Детям положено играть.
– Для начала – спуститься в лабораторию. Надеюсь, ее не разгромили окончательно.
– А…
– Мы сделали, что должны были сделать.
Рука отца легла на плечо.
Прости, ветер, но время игр прошло. Быть может, в следующий раз? Когда здесь не станет чужаков и Гарджо сможет вернуться к себе прежнему, он с удовольствием поиграет в догонялки с бурей, а пока…
Есть лаборатория.
И две дозы измененного нейтрализатора. Кто-то хорошо поработал над препаратом, если стандартный не действует.
Есть кровь с исходным седативным.
Есть оборудование.
И голова.
А еще отец, которому, кажется, было не слишком хорошо, но он старательно не подавал вида. И другие, остававшиеся парализованными.
И тот мальчишка-пират, спрятавшийся в углу. Кажется, он ждал, когда его убьют.
Кто ж разбрасывается такими талантами?
– Иди, – отец подтолкнул Гарджо к двери. – И сделай что должно.
И да пребудут с ними всеми Древние.
В первое мгновение Нкрума списал все на действие яда, ибо увиденное было невозможно.
Дверь.
И пещера, наполненная водой. Та поднималась темной стеклянной стеной, которую удерживало невидимое поле.
– Сюрприз! – заржал айварх, и голос его заставил водяную стену покачнуться. А в следующее мгновенье она раскололась, образуя проход. Стены медленно расползались, оставляя на полу блестящие лужицы, но и те, живые, будто из ртути сделанные, спешили слиться с материнской стихией.
Невозможно.
И все-таки…
В ушах звенит, и непонятно, то ли это стены местные, то ли яд действовать начинает. А он начинает, он замедлил сердце, и, кажется, переворот сделался невозможен.
Зверем Нкрума протянул бы дольше, то обличье менее уязвимо, в том числе и для отравы.
Ничего.
Справится.
Лишь бы девочку отпустил, а там…
Айварх не спешил ступать. Он стоял, смотрел на проход, на стены, явно раздумывая, не сомкнутся ли те, ломая кости и раздирая плоть.
Вода – опасная стихия.
Но где-то вдалеке тускло светились камни, манили близостью сокровищ, и он решился.
Айварх толкнул девицу вперед.
– А ты сзади давай… только учти, вздумаешь дурить, я ей голову оторву.
Вода закачалась, а звон сделался ярче, четче.
Раз и два… если считать лужи и не смотреть по сторонам.
Три и четыре. Утонуть в пустыне – что может быть нелепей? Впрочем, в смерти в принципе нет особого смысла.
Пять и шесть.
Система должна позаботиться об Агнии.
Семь и восемь.
И не только система.
Вода хлюпает, обнимает ноги, пропитывая комбез, который поглощает доступную влагу с превеликим удовольствием. И пленка его становится плотнее.
Ярче.
Жаль, от яда не избавит.
В лаборатории был бы шанс, а здесь, под землей явно гемолитической природы, нейролептики действуют иначе. Что происходит с кровью? Кровяные тельца разрушаются?
Дышать тяжело.
И теперь приходится часто останавливаться. Пора что-то делать, но что? В водяном зеркале отражается потерянная тень, будто хочет подсказать.
Если он ослабит хватку…
Остров вынырнул из темноты. Был он невелик и покоился на четырех резных столбах, в которых Нкруме привиделось нечто змеиное.
Наверх вела узкая лестница.
Ступеньки высокие.
И перила проектом не предусмотрены. Вдвоем подняться вряд ли выйдет. И айварх застывает, явно задумавшись. Ему не хочется выпускать заложницу, и все же…
Падать высоко.
У айвархов крепкие кости, а этот еще и в защитном комбезе, но сама мысль о падении неприятна. Он все-таки решается, отталкивает девочку, но, прежде чем Нкрума успевает шелохнуться, черная плеть взлетает и впивается в шею.
Больно.
Боль всепоглощающа. Оглушающа. Невыносима.
Боль родилась вместе с этим миром и собиралась уйти с ним же, прихватив с собой Нкруму.
– Думал, самый умный? – Голос этот доносился сквозь звенящую стену боли.
Кажется, Нкруму перевернули на спину.
И от души пнули по ребрам.
И наступили сапогом на горло.
– Я мог бы вскрыть тебе глотку, – доверительно произнес айварх. – Но тогда ты умрешь быстро, а это неинтересно. Поэтому просто полежи, подумай.
Черная лента хлыста скользнула на грудь, свернулась змеей. Добраться бы…
Но сил не хватает.
Ушли, как вода сквозь песок.
И вода… Она здесь. Целое озеро воды или даже море… Он был прав, он действительно слышал этот звук. Надо бы сказать Гарджо, который лишь смеялся и говорил, что галлюцинации в Древнем городе – явление обычное.
Вставать.
Не получится. Кости стали мягкими…
Я смотрела, как он карабкается, и пыталась удержать в себе ярость. Она красная и яркая, этакое маленькое солнце в груди, на которое отзывается буря. И пусть та еще далека, но…
Я смотрела.
Ждала.
Я знала, что мне делать, но этот уродец был еще так далек… И наверное, можно было поднять волну, сбить его с сотворенной мною же лестницы, а потом просто позволить водяным змеям, что обитали на дне пещеры, хороший обед.
Им здесь редко перепадают подобные.
Но я ждала.
И змеи.
Они уже зашевелились, выползли из илистых нор. Своим расслоившимся восприятием я видела длинные темные тела, изредка украшенные светящимися пятнышками. Змеи умели привлекать добычу, а здесь, глубоко под землей, не было ничего привлекательней света.
Я умею ждать.
Я зову их, детей своих, и моя собственная хранительница начинает покачиваться, отзываясь на внутренний голос.
Слышит.
И мне приходиться успокаивать ее прикосновением.
А этот… он чувствует близость цели и спешит, он перескакивает со ступеньки на ступеньку, порой нелепо взмахивая руками. И змеи следят за ним из-под воды. Они слепы на самом-то деле, но все равно видят мир кожей. Темная, гладкая, она усыпана мириадами магниточувствительных клеток, и я не хочу представлять, каков мир их глазами.
Лишние знания, как говорится… Хватит того, что я чувствую их нетерпение. Стоит, пожалуй, порадоваться, что змеи не способны покинуть водяную клетку.
Этот почти уже на вершине.
Интересно, что он рассчитывает здесь обнаружить?
Груду золота?
Драгоценные камни?
Или сверхоружие с прилагающейся инструкцией по эксплуатации? Выводок кристаллов с тайнами Древних, а заодно уж устройство, которое эти кристаллы прочтет?
Переведет.
Адаптирует к реалиям современного мира.
Я наблюдала.
И… ждала.
Я коснулась змеи, которая поняла меня без слов. Тяжелое тело ее скатилось с плеч и скользнуло вниз, туда, где умирал дорогой мне человек.
Не человек, но это уже такие мелочи, право слово.
Он не умрет.
Не здесь.
Я ведь хранительница и почти богиня. Я властвую над песками и водами, и силой, данной мне Древними… и я не позволю!
Вот возьму и не позволю.
Змеи молчали. Наверное, я им казалась такой нелепой в своих метаниях. А этот достиг-таки вершины и застыл. Я чувствовала его недоумение.
Разочарование.
Ярость.
Хорошо.
Я сделала глубокий вдох и подняла воду, вытянула, такую податливую и в то же время крепкую. Я сплела петлю, которую и накинула на шею уроду. А теперь рывок – и добро пожаловать в древние подземелья. Здесь много интересного… водится.
Боль не уходила.
Она сосредоточилась под главным сердцем, захлестнув его пылающей петлей. И оставшиеся работали на пределе.
За пределом.
Скоро откажут. А с ними и легкие. Смерть неприятна, но…
Черная петля на груди шелохнулась.
До того она лежала смирно, и Нкрума лишь остро ощущал ее, такую легкую и в то же время неподъемную. Ему удалось поднять руку.
И накрыть плеть.
Потянуть.
Сделать вдох. И выдох. И еще один вдох. Сдвинуть рукоять на полволоска, и то сил на это ушло изрядно. Кто-то закричал, голос не женский, и то хорошо.
А ведь Нкрума оказался прав.
Здесь есть вода.
Много воды.
Он слышит всплеск, и брызги веером ложатся на лицо. И так хорошо, очень хорошо… закрыть бы глаза и расслабиться.
Нет.
Если он поддастся, то умрет. А ему никак нельзя умирать, он должен сказать Агнии…
Плеть вдруг шелохнулась под рукой, а потом обвила запястье, сжала.
Она голодна.
Так голодна.
Плохо.
Не кормил.
Не гладил.
Не заботился. Бил… Структура повреждена, и если ей не позволят питаться, повреждения станут необратимы.
Позволит.
Чем кормят черные плети? Кровью? Что ж, логично. Пускай себе… Нкруме не жалко, только вот кровь эта отравлена. Она не боится?
Что такое страх?
Сложное понятие.
Умереть.
Яд.
Плеть знает, что такое яд?
Похоже, мозг тоже пострадал. Гипоксия? Действие яда? Или и то, и другое? Но галлюцинации на диво яркие.
Знает.
Она способна синтезировать сложные белковые соединения, которые оказывают подавляющее действие на…
Травить.
Не только. Погрузить в сон. Обезболить.
Обезболить – это хорошо, это не помешало бы.
Быть может, лучше антидот?
Картинки в голове возникали странные, но на удивление понятные. И мозг сам интерпретировал их, создавая иллюзию беседы. А кровь таки пошла горлом, и черная плеть развернулась, собирая капли.
Пускай.
Антидот не помешал бы. Это всего-навсего иллюзия, но почему бы и нет? Хотя бы среди иллюзий Нкрума может получить шанс.
Он его не упустит.
Стало жарче.
А потом холоднее. А потом его согнуло, тело крутило и выворачивало, и кажется, его вырвало темными сгустками крови. И второе сердце оборвалось, а первое заработало, пусть и с перебоями, но хоть как-то… голова кружилась, и в этой круговерти перед Нкрумой появилось такое знакомое лицо.
Правильно.
Он ведь не успел сказать.
Показать.
Ничего не успел, бестолочь хвостатая…
А ведь есть каньон.
И скала.
И солнце, которое медленно поднимается из песков. Тени бегут от него, рисуя удивительнейшие картины на желто-белых барханах.
Свет.
Тьма.
И все оттенки серого.
Звон льда, который ломается, не выдержав столкновения с солнцем… и хрупкая зелень утренних пересмешников, что появляются на трещинах, жадно собирая капли росы. Их бледные листья, покрытые беловатым ворсом, кривятся, сворачиваются в трубки и разворачиваются, издавая при этом звуки, похожие на смех.
Плач.
И плакать не надо, пересмешники не умеют.
Это неправильно.
Как и то, что Нкрума не успел.
Бестолочь.
Верно.
Но когда сердце остановилось, чья-то горячая рука легла на грудь и приказала ему биться. И это тоже было не по закону, но сердце подчинилось.
– Только попробуй мне умереть, – сказали ему. – Из-под земли достану…
Нкрума поверил.
И подчинился.
С женщинами лучше не спорить.
Я видела этот мир с изнанки, но мир не был мне нужен. Какой в нем смысл, если я не способна помочь одному-единственному человеку. Рядом с ним, прижав ладони к щекам, сидела та самая девочка. Сидела и раскачивалась, пела на редкость заунывную песню, полагаю, из тех, которыми героев принято в последний путь проводить.
Нет уж.
Не дождетесь.
Черная кристаллическая плеть, свернувшаяся змеей на груди, проплавила кожу. И я видела тонкие жгутики ворсинок, которые пробили эпителий, углубившись в тело. Я видела, как они дотянулись до сердца и пронзили его, не позволяя замереть. Как вошли в легкие. В нервные узлы.
Это было неприятно.
Страшно.
И необходимо. Я лишь молилась, чтобы у существа этого, оставшегося последним, потерянного и растерянного – его я не могла винить за произошедшее, – хватило сил. А если не хватит…
– Отойди, – велела я девочке, и та подчинилась.
Я же опустилась на влажный камень и, проведя пальцами по холодному лбу того, кто сейчас, как никогда, походил на человека, попросила:
– Только попробуй мне умереть, – и добавила, не зная, что еще сказать: – Из-под земли достану.
Он лежал с открытыми глазами, но видел ли? Зрачки замерли. Радужка расплылась… золотая… И вовсе он не страшный, мой жених, который…
Не умрет.
Я накрыла ладонью создание, которое старательно фильтровало кровь, оставляя в кристаллическом теле своем отраву. Но оно было слишком слабо.
Мало.
Да и принялось за работу с опозданием: яд не только распространился по крови, но успел преобразоваться и принести немалый вред. Органы отказывают один за другим. И мы не справляемся.
Должны.
Я ведь… я ведь так много знаю теперь.
И сила…
Я не верю в магию, но наука от нее мало отличается, так должно же быть хоть что-то… Я требую… я…
Я хлопнула по земле ладонью.
Вода первородная, колыбель жизни, чтоб ее…
Я потянула тонкие нити, выплетая из них нечто, напоминающее кокон. Или это не я, но то, что стало частью меня. Я ведь, та, которая человек, даже не полностью осознавала, что именно происходит.
Быстро.
И еще быстрее.
Водяной пузырь опал, охватывая тело Нкрумы плотной пленкой. Не захлебнулся бы…
Я знаю, что делаю.
Почти.
Вода к воде… первичная структура… изменчива и в то же время постоянна памятью своей… способна заменить, изменить…
Я взялась за голову, пытаясь как-то структурировать мысли, но… Не отвлекаться, если хочу, чтобы он жил. Я ведь не я, но это место вполне способно создать дубля, генетического двойника, который до последней треклятой клетки повторит Нкруму…
Это будет всего-навсего двойник.
Мне же не дубль нужен.
Мне…
Вода понимала. Слышала.
Приняла.
Ждать.
Кто бы знал, до чего это непростое дело – ждать.
– Все будет хорошо, – сказала я девочке, которая все никак не замолкала. – Только не надо больше петь. Пожалуйста. Прости, но это слишком мрачно.
Она замолчала.
Уставилась на меня со… страхом? Отнюдь…
– Что здесь происходит? – спросили меня. И я не удивилась, обнаружив Арагами-тари. Моя свекровь выглядела несколько потрепанной, но довольно-таки бодрой, что, вспоминая о некоторых виденных мной моментах, заставляет ее уважать.
– Я сама мало что понимаю, – сказала я и опустилась на камни. – Садитесь, придется ждать. Честно говоря, не представляю сколько, но у него получится. У нас… у этого места… Вода способна на многое.
– Агния?
Удивление.
И… восхищение?
Вместе с тем ужас… Неужели я стала такой страшной? Или дело не во мне? А в чем тогда? Я провела пальцами по лицу, но все равно не поняла, насколько оно изменилось.
– Это все он, – я ткнула пальцем в остров. – И Древние ваши. Наворотили дел…
– Древние, стало быть.
Арагами-тари все-таки присела и, поманив к себе девочку, обняла ее.
– Как ты?
А та расплакалась. Да уж, Агния, с детьми ты ладить не умеешь. И надо бы что-то сделать, сказать, но я молчала. И они молчали. Долго, наверное, быть может, даже целую вечность. А потом водяной пузырь лопнул, выплевывая мокрого и несколько пожеванного жениха.
Живого.
Мать его, живого.
Правда, не буду врать, что здорового.
