Глава 26
Нкрума осознавал, что происходящее невозможно, однако хвост ныл, подтверждая его реальность. А если так, то ему следовало воспользоваться обстоятельствами. Проблем и без того слишком много, чтобы создавать себе новые.
Рапан заухал и, отряхнувшись, потрусил к огромному провалу в стене. Он то и дело останавливался, убеждаясь, что и Агния, и Нкрума следуют за ним. И почему-то огромная змея, устроившаяся на спине – гадюка обвила костяной шип, – больше не казалась чем-то чуждым.
Взрывы продолжались.
Пять.
Семь.
Девять.
Они явно взрывали периметр, надеясь таким образом вскрыть глубинные пласты. Убеждены, что Древние защитили свою вотчину от такой малости, как поверхностный взрыв малой мощности? А дальше что? Ультразвуковые глушилки?
Или проходчики?
Их вряд ли много. Удовольствие дорогое, предназначенное для внешней разведки. До списания аппараты доживают редко. Есть, конечно, горнорудные, но у них защита послабее да и профиль иной. Значит, взрывы – первая стадия.
Ультразвуком тоже пройдутся, зачищая периметр.
Стандартный протокол.
Нкрума поморщился: не хватало, чтобы их задело. Он-то справится, в академии и этому учили, но зверье зверьем и останется.
Мы уходили ниже.
Глубже.
И я старалась не думать, сумеем ли мы подняться наверх, вообще выжить. Почему-то сейчас в логичность и даже правильность собственной смерти совершенно не верилось.
Коридоры мозга?
Как бы не так.
Просто коридоры.
Узкие.
Темные. Извилистые, которые сменялись другими, еще более извилистыми. Я задыхалась. И в боку кололо, как бывает после долгого бега. Перед глазами плясала мошкара, а где-то в желудке, не иначе, лежал камень, который и мешал двигаться.
Сволочь.
Но удары, доносившиеся сверху, становились глуше.
Тише.
И вовсе прекратились. Правда, ненадолго, скорее сменилась тактика: камень вдруг зазвенел. И тонко так, жалобно, а полосы на нем вспыхнули особенно ярко, и кажется, я оглохла и ослепла, и вообще отключилась, потому что в себя пришла уже сидящей.
На коленях жениха.
Тот держал меня осторожно, голову устроил на плече и покачивал, мурлыча что-то кошачье. И было так уютно и спокойно, что я почти согласилась потерять сознание вновь.
А что? Принцесса в обмороке, а то и вовсе во сне – сказочная история знала прецеденты, главное, что в себя я вернусь попозже, когда пираты будут изгнаны, подвиги свершены и настанет чудесный момент, когда героиня падает на могучую грудь героя. Ну, или не падает, но прижимается. Впрочем, грудь, а также все прочие части тела – вспомнив о некоторых, я, кажется, слегка покраснела – пребывали в полном моем распоряжении.
– А мы уже пришли? – робко поинтересовалась я, когда надоело притворяться мертвой.
– Пришли, – ответил Нкрума, но как-то не слишком радостно.
– А куда?
– Не знаю.
Понятно.
То есть ничего не понятно, но так оно и должно быть. Я поерзала, хотя жених не собирался выпускать меня из объятий.
– Так теплее, – пояснил он, и зверь, устроившийся рядом, отозвался клекотом. В нем мне чудилось и согласие – мол, действительно теплее, и возмущение, правда, уже не Нкрумой, которого не сожрали, а значит, признали за своего, но действиями чужаков.
– Ничего, – пообещала я. – Мы их прогоним. – И, помолчав, добавила: – Можете даже съесть… если отравиться не боитесь.
Как ни странно, но мое предложение было встречено одобрительным свистом. И жених, чуть поерзав, поинтересовался:
– У тебя голова не болит?
Я прислушалась.
Ныли ноги. И спина немного. Еще, кажется, рука затекла, но самую малость. Шею чуть тянуло, а голова… голова была ясна и готова мыслить. Эта ясность даже слегка пугала.
– Нет, – я все-таки села. Конечно, колыбель – это мило, но я все же немного вышла из того возраста, когда лежать в чужих руках и вправду удобно. – А у тебя?
– И у меня не болит. – Нкрума произнес это как-то печально. Уж не по поводу ли отсутствия мигрени он грустит?
– Ты огорчен?
– Не знаю. Это нехорошо.
Он мазохист?
Хотя с такой матушкой… Неокрепшая детская психика… Я погладила жениха по руке и спросила:
– Хочешь… не знаю, я тебе дубиной по лбу дам?
– Зачем? – Кажется, он несказанно удивился.
– Тогда голова точно заболит…
Змея, осознав, что я вернулась, медленно скользнула по ноге жениха, чтобы устроиться у меня на коленях. Да, я всегда мечтала о домашнем питомце, но вот как-то не о таком, что ли?
Более пушистого хотелось.
Нежного.
И змея, верно, что-то такое почувствовала, потому как с трудом поднялась и ткнулась ромбовидной головой в щеку, ласку выпрашивая. Да, внутри каждой гадюки живет милый пушистый крольчонок. И порой исключительно в переносном смысле.
– Ядовитый газ мы бы ощутили, – пояснил Нкрума. – Но анализаторы молчат, и, честно говоря, я не уверен, что это именно газ. Возможно, дело в излучении?
– Не понимаю.
Я все же погладила змею. Она была сухой, теплой и довольно-таки приятной на ощупь.
– Эти животные опасны…
Зверь за спиной испустил тонкий звук, в котором мне послышалась обида. Как же, он шкурой своей рисковал, вел нас самым дальним ходом, который был безопасен для существ столь хрупких, а тут такая нечеловеческая неблагодарность.
– Извини его. – Я бы дотянулась до зверя, если бы могла. – Он не понимает, что говорит. Он привык вас бояться…
И нельзя сказать, чтобы привычка была неразумной.
– Они не тронут нас.
– Откуда ты…
– Знаю, – я пожала плечами и поскребла змею под горлом. – Просто знаю, и все. Их бояться не нужно, они даже помогут, правда?
И змея тихонько зашипела. Кажется, в полутьме глаза ее блеснули желтым золотом.
В доме время текло медленно.
Ночь, проведенная не в самых удобных условиях, и бессонница отзывались ломотой в костях и острым желанием оторвать кому-то голову. Арагами-тари даже знала, кто это будет, но пока благоразумно желание сдерживала. Время от времени она поглядывала в окно, очень надеясь уловить знакомую тень, но ожидание давалось тяжело.
К тому же пить хотелось.
И есть.
А пираты пили и ели, причем демонстративно, а значит, дело было отнюдь не в забывчивости. Голод и жажда усмиряют, деморализуют и лишают сил.
Не в этом случае.
Глаза песчаницы неотрывно следили за жукообразным куршем, устроившимся на столике. Тяжелое брюшко его провисало в сетке тонких ног. Головогрудь, расписанная желтыми узорами, гляделась хрупкой, как древняя ваза.
Одного удара лапы хватит…
– Тише, девочки. – Арагами-тари поцокала языком, призывая к порядку.
На охоте главное – терпение.
Курш то и дело доставал плохонький визор, активировал его, и тонкие усики покачивались. Тревожится? Это правильно. Пусть тревожится, глядишь, и поумнеет заодно. Впрочем, на это Арагами-тари не особо рассчитывала.
– Рано. – Песчаница шевелила губами, но этого хватило, чтобы усы-метелки задрожали, а в сторону женщин развернулось дуло плазмомета.
Какая грубость.
– Нам в туалет нужно, – сказала Арагами-тари, сжимая руку невестки. – Физиология, как понимаете.
Курш вновь достал визор.
И коснулся махонькой черной кляксы на хитине. А вот это определенно из нового, как и тонкая паутинка, оплетавшая хрупкие ноги существа.
Надо будет предупредить, чтобы тела сохранили. Мало ли сколько полезного внутри сокрыто. И патенты, безусловно, пусть и планетарного масштаба: Арагами-тари была не настолько глупа, чтобы позволить жадности ослепить себя.
Нет, забрать все дому, как бы ни хотелось, не позволят. Но вот пакет акций… посредничество… Определенно, здесь будет с чем работать.
Как бы ни был насыщен рынок технологий, в нем всегда найдется место для толковой новинки.
Дверь беззвучно распахнулась, впуская айварха. Тот выглядел весьма бодрым и весьма собой довольным, что не могло нравиться.
– Буяните? – осведомился он.
– Как можно? – Арагами-тари потупилась, изображая кротость. – Но физиология… Вы же не хотите, чтобы мы устроили туалет здесь.
Кажется, ему глубоко плевать. Похоже, он в принципе записал ее и девочек в потенциальные потери.
Плохо.
И все же надо ждать.
– На запах слетятся насекомые. – Арагами-тари позволила себе подняться. – А здесь мало тех, кто даже относительно безвреден.
Вряд ли этот аргумент возымел действие, скорее уж у подонка имелись собственные резоны, если он удостоил Арагами кивка и велел:
– Отведи их. И пусть собираются… Пора прогуляться.
Чуждая техника. Уродливая и в то же время прекрасная.
Арагами-тари умела ценить разную красоту.
Изломанный полигональный корпус. Черный цвет делает его обманчиво простым, он скрывает тонкую чешую защитной пленки.
Восьмигранники якорей.
Дюзы маневренных двигателей. И массивный горб – основной реактор.
Высокие борта, над которыми моментально поднимается тончайшая пленка силового купола. Ни гудения, ни рокота.
И управление явно не сенсорное.
Айварх устроился на мосту. Он надул горловой мешок, явно красуясь перед заложниками.
Восемь.
Остальные в доме? Арагами-тари очень на это надеялась.
Девочек посадил справа. Еще четверых – слева. И хорошо так посадил, высоко, явно прикрываясь от атаки извне. Или, с учетом плотности поля, скорее демонстрируя, что готов к атаке, а пробой сметет всех восьмерых.
– У вас здесь мило, – он удостоил Арагами-тари взглядом. – Хотя, признаться, не люблю пустыню. Ничего, мы здесь надолго не задержимся. Это ведь не первый город, который я вскрываю.
И грудь выпятил.
А мешок мелко, часто завибрировал. Боковые клапаны его приоткрылись, и тишину нарушил пронзительный неприятный звук. Хотя, будь Арагами-тари самкой-айвархой, она бы песню оценила, как и стать самца. За что все-таки его изгнали?
Ну, помимо отсутствия мозгов. Впрочем, это общая беда многих мужчин.
Агрессивность?
Или непомерные амбиции?
Или дефект мешка?
К сожалению, Арагами-тари плохо представляла, в какой тональности должна звучать брачная песнь. Нынешнее исполнение явно оставляло желать лучшего.
– Не сомневаюсь, у вас большой опыт. – Она осторожно коснулась металла. Со стороны жест этот выглядел этаким поиском опоры, подчеркивая беззащитность Арагами, но это со стороны.
Металл теплый.
Неоднородный. Чешуйки плотно прилегают друг к другу, создавая визуально единый покров, но на самом деле такое покрытие дает гибкость и ощущение, что металл на самом деле не металл вовсе. Похоже на шкуру огромного зверя, правда, преобразованного.
– Само собой. Мы долго не задержимся.
Платформа качнулась влево, едва не налетев на старого червя, которому именно сейчас вздумалось подняться на поверхность. Он заурчал и, вытащив на треть кольцеобразное тело свое, плюнул в платформу недопереваренной комковатой массой. Слипшиеся песчинки и мелкие камни ударили в силовое поле, еще больше увеличивая крен, но платформа выровнялась.
– Что это за… – айварх вцепился в оружие.
– Червь. Песчаный. На самом деле они не так часто поднимаются к поверхности, но буря перемешала слои. Похоже, верхний насыщен крилем. Видите, какой темный оттенок? В пурпур. В панцирях песчаных рачков содержится большое количество вихридия. Его соединения довольно токсичны, но железы червя выделяют специальный секрет, благодаря которому в преддверии желудка панцири очищаются от вихридия и некоторых других металлов. Они же концентрируются в зобе, а во время линьки червь просто-напросто срыгивает.
На радость дежурным дронам. И остается лишь надеяться, что линька произойдет на территории клана.
– Любопытно, – нейтрально заметил айварх. И демонстративно помахал в воздухе рукой. Платформа отреагировала моментально. Поднявшись повыше, она развернулась и зависла. С шелестом раскрылись боковые панели, выпуская узкие стволы… чего?
Ухо Арагами-тари уловило тонкий свист.
И кажется, вспышка тоже была. Но червь, до того спокойно лежавший на солнце, вдруг забился в судорогах, а после развалился на отдельные куски. Потекла темная слизь псевдокрови, заливая крилевые залежи, и Арагами-тари отвернулась.
– Видите, технологии всегда будут стоять выше примитива природы.
Пожалуй, не стоило ему говорить, что регенерацией черви обладают отменной, и из пяти кусков, что корчились, стремительно заращивая открытые раны, получится не менее трех мальков. Было бы больше, пролегай разрез иначе, но концевые отделы получились уж больно короткими, так что… В то же время малькам надо чем-то питаться.
Взрыв она услышала издали.
Даже не услышала, ощутила всем своим телом.
Низкий протяжный звук.
Касание.
И шелест песка, принимающего первый удар.
Арагами-тари закрыла глаза. Дикари… Определенно дикари. Как можно живую планету и так…
– Слышите? – айварх раздул зоб еще больше.
Песчаных блох ему во все кожные складки.
– Слышу. Вы решили…
– Я не дурак, дорогая моя.
Какое поразительное самомнение. И уверенность в силе интеллекта. Что ж, умный дурак от глупого отличается лишь размахом инициативы.
Пустыня переживет.
Пережует.
Она собрала изрядно дани.
Арагами-тари оглянулась на песчаницу. А та кивнула, и темные прядки скользнули на лицо, скрывая улыбку.
Нехорошую такую.
– Я понимаю, что внизу нас ждет скопище всяких тварей, и, как показал опыт, броня не способна защитить от них. А отправлять женщину навстречу опасности… – он мерзко хихикнул, – было бы недостойно.
– Женщину?
– Дорогая, ну не думаете же вы, что я сам полезу.
Пустыня вздрогнула от очередного удара.
