Глава 8

Останься Адмирал с ним, работы у Суркова не стало бы меньше. Он наверняка выполнял бы работу Адмирала, потому что последний не собирался изучать сети и уж тем более работать. Дьяволнет расстраивался так часто, как только это было возможно, а так как в Аду все понимали, что среди грешников могут быть только лодыри и неучи, то и Суркова никто не ждал. Так что он спокойно мог прогулять пару дней.

В данный момент Сурков этого делать не собирался. Он выпросил у старшего администратора разнарядку на профилактику прачечных, пообещав, что будет это делать не в ущерб основной работе. Через две недели Сурков уже знал, сколько пара, мыла и воды потребляет прачечная на территории ДРУ. А кроме этого, сколько грешниц стирают и гладят белье и что одну из них зовут Эльза. Получив порядковый номер души, Сурков вошел в историю наказаний, где говорилось, что ангел-хранитель Эльза разжалована в грешницы за служебное несоответствие. Ее перевели из РайСтраха в прачки ДРУ после того, как подопечный ангела-хранителя использовал обратную связь временного континуума. Задача, поставленная ей, с треском провалилась. С Эльзы позорно сорвали крылья, отправив обстирывать грешников на тридцать второй уровень. Наказание не было суровым только из-за заслуг перед Господом. В обширном послужном списке Эльзы значились десятки спасенных от несчастных случаев душ. Эльза бесстрашно боролась за их жизни, а когда это было невозможно – за сами души. Последние четыреста лет Эльза не имела ни одного взыскания. Ее служебная характеристика пестрела поощрениями и наградами от духовных грамот до памятных подарков и медалей. Эльза была кавалером Орденов Девы Марии и Святого Клауса. Ей поручали самые сложные задания, и она блестяще с ними справлялась. Задача, которая пришлась Эльзе не по зубам, исходила из ККнВ. Вся информация, касающаяся задания, была изъята и к истории не прилагалась. Вскользь упоминалось, как на период выполнения задания ангел-хранитель получил грешное тело, что, по всей вероятности, сыграло пагубную роль. Эльза расслабилась и невольно стала соучастником преступления, повлекшим времетрясение.

Дожидаясь Великого поста, Сурков обдумывал свой разговор с Эльзой. Он множество раз начинал диалог, предполагал, что она ответит и как себя поведет, но каждый раз понимал очевидный факт – радостной их встреча не будет.

Общежитие, где находилась Эльза, с натяжкой можно было назвать скромным. Больше подходило слово «убогое», но Суркову эта мысль показалась крамольной. Ему не хотелось плохо думать о стенах, на которые смотрит его экс ангел-хранитель. Почему? Сам он сказать не мог.

– Привет, – очень обыденно поздоровалась Эльза, возникшая на пороге.

– Ждала меня? – предположил Сурков.

– Заходи, – вместо ответа пригласила она.

– У тебя очень мило, – сказал Сурков, оценивая возможность сесть в крохотной комнате.

– А у тебя по-прежнему хоромы, Дон Жуан?

– Я теперь один в двухкомнатном блоке.

Эльза улыбнулась, и в ее чертах промелькнуло что-то от той, земной Эльзы.

– Лицо у тебя, – заметил Сурков, – другое.

– Это мое лицо.

– А-а, – глупо растянул Сурков.

– Я работала ангелом, там свои порядки.

– Я знаю, – перебил Сурков.

– Надо же? – удивилась Эльза. – Тогда будем на равных.

Суркову стало стыдно за то, что он в первом классе струсил прыгать с вышки в реку, за то, что поджог серую кошку, покрасил соседскую парту гуашью и все свалил на Сергея Белякова. За то, что первый раз боялся поцеловать девочку Катю, и когда все же поцеловал… О боже, неужели она знает, что было потом?

– Ты хочешь узнать о комитете? – спросила Эльза.

– Да, и про время.

– Боюсь, что не многое смогу рассказать.

– Что, информация засекречена?

– Секретность – это земное понятие. Здесь тяжело что-либо засекретить. Сам посуди: что может утаить Святой, которого переводят в Ад или наоборот? Все, что касается времени, просто недоступно.

– Значит, я знаю больше тебя.

Сурков подробно изложил, что стало ему известно в архиве ДРУ.

– Поздравляю, – восхитилась Эльза. – Достать такую информацию в Аду непросто. Но это не все. Сам комитет не так уж и недоступен. Его офисы находятся во всех развитых странах, а агенты бороздят времена, наблюдают и контролируют реальность.

– Так они управляют реальностью?

– Нет, конечно, в сферу деятельности ККнВ такие полномочия не входят. Они наблюдают и вмешиваются только в исключительных случаях.

– Как, например, в моем?

– Твой случай особый, но почему ККнВ вмешался, мне до сих пор непонятно. Понимаешь, Игорь, ты не мог быть богатым.

– Почему? – обиделся Сурков.

– Тебе это не дано.

– А как же лотерея? И что значит – не дано?

– Душа у человека так устроена. Это невероятно сложно, и ты можешь не понять, но я все же попробую разъяснить. Понимаешь, душа – это как весы. Весы, но не пружинные, а с гирьками. И пока душа в равновесии, ей ничего не грозит. Это у нас, ангелов, уже глаз наметан, и я вижу душу, вижу, в покое она или нет. Люди, разумеется, об этом не догадываются. Поэтому маются, чего-то ищут, болеют, умирают, но все это – от духовного неравновесия.

– При чем здесь деньги?

– Деньги – это своего рода гири.

– Что же на другой чаше?

– Это я так, для образности про весы, на самом деле все сложнее. Представь себе, на острие иглы поставлена тарелка.

– Ну, видел в цирке что-то подобное.

– Тарелка эта уравновешена различными предметами: богатством, здоровьем, жизненным опытом, тщеславием, добротой, скромностью и кучей других вещей. Все они имеют разный вес и находятся на различном удалении от центра.

– А бывает так, что она падает?

– Бывает. Это у вас и называется нервный срыв. А еще говорят: вошел в штопор.

– Или спился?

– Бывает и такое. Тебе это тоже не грозит.

– Почему?

– Потому что у тебя эта самая тарелочка хорошо сбалансирована. Не нужны тебе деньги, и пить тебе ни к чему.

– Ну, это я могу поспорить. К тому же, если моя тарелочка, как ты говоришь, подогнана, совсем не означает, что на ней не найдется места ближе к центру.

– Найдется, и я не говорю, что при определенных обстоятельствах ты не смог бы разбогатеть. Однако богатство – оно как девица: капризно и разборчиво. Есть люди, которые ему нравятся, к другим оно холодно и равнодушно. Но дело не в личных пристрастиях. Чтобы понравиться богатству – нужен изъян, недостающая часть. Чтобы заработать, тарелочка должна быть с креном, и чем сильнее крен, тем быстрее деньги ее уравновесят.

– А что, и такое бывает?

– Редко, но бывает. Есть люди, которым деньги приносят душевный покой, но чаще они их убивают. Здесь включается принцип маятника. Неаккуратно брошенная на край монета начинает шатать систему. Человек не понимает, чего он хочет и разоряется или заболевает. Чаще всего он заработать не успевает, деньги так влекут, и их хочется так быстро, что душа сваливается, а уж когда она наберет скорость… В общем, на нижние уровни.

– Печальную перспективу ты нарисовала. Однако я вот что не понял, деньги – это добро или зло?

– Ни то ни другое. Деньги – это средство расчетов, чем они по своей сути и являются. Твоя душа состоит из определенного количества амбиций, наглости, скромности и денег.

– Во как?

– А ты как хотел? В материальном мире все через зад. Вот, к примеру, ты хочешь любви, но надеяться на нее не приходится, потому что страшный очень, характер скверный, подловат к тому же, а за деньги ты можешь себе это позволить.

– Но ведь это будет не настоящая любовь.

– Настоящая, Игорь, настоящая.

Сурков задумался, пытаясь вспомнить случай из собственной жизни.

– Что, не получается? Тогда я тебе напомню. К вам в вычислительный центр приезжали иностранцы. Помнишь Норму Джеккинс? Высокая такая, с роскошными волосами.

– Что-то припоминаю.

– Ты ей диск на память подарил.

Сурков взмахнул ладонью:

– Разумеется, пятидюймовик красный!

– Вспоминай, вспоминай.

Сурков давно забыл Норму Джеккинс, красивого, невероятно высокого профессора в совершенно не советской мини-юбке. Она была в центре трижды, и к концу второго визита Сурков решил, что сделает ей маленький подарок. Он записал на самой дорогой «БАСовской» дискете свой компилятор и протянул диск, объяснив на ломаном немецком, что это его личная работа.

– О'кей, – сказала Норма.

Ни спасибо, ни до свидания, только две буквы, объединенные в слово. Но как Сурков был тогда счастлив, и самое удивительное, он не знал почему.

– Потому, что ты полюбил ее за ее деньги.

– Что ты? – возмутился Сурков.

– Подумай и ответь честно: Норма была очень красивой женщиной?

– Да, – Сурков кивнул головой.

– А Света Семенова из отдела кадров?

– Ну… – протянул Сурков.

– Так почему же ты ей не дарил дискет?

– Она в этом ничего не понимает.

– Так подарил бы цветы.

– Но ведь она была замужем.

– А Норма?

– Не знаю.

– Тогда, какая разница – замужем Света или нет? Ведь ты делаешь подарки всем красивым женщинам.

– Да нет же. Я ничего не хотел от нее ни тогда, ни позже.

– Так почему же ты так хотел влезть в ее жизнь?

– Так уж и влезть?

– Скажи, как это еще называется? Посторонний человек делает тебе подарок, разве не для того, чтобы о нем помнили?

– Хорошо, – согласился Сурков. – Мне было дорого ее внимание.

– А было бы тебе дорого ее внимание, не окажись она иностранным профессором?

– Не знаю.

– Я уже стала забывать, какой ты упрямый!

– Ах, я еще и упрямый?

– Если скажешь «да», я переменю свое мнение.

– Конечно, нет.

– Будешь меня слушать, или дальше поговорим о твоей исключительности?

– Буду слушать.

– Ты не мог разбогатеть, потому что твоя душа была в равновесии. Для того чтобы притянуть деньги, необходим дефицит или избыток. Всего, того что компенсируют деньги. Например, самомнения. Есть души с избыточным самомнением, их кренит в сторону, и чтобы не упасть – они богатеют. А есть души с маленькой совестью, им тоже не помешает пара сотен для баланса.

– А если у человека совести много?

– Совесть, Игорь, как печенка, имеет свои размеры, и быть больше, чем положено, может, но ненамного и ненадолго.

– Что же с душой происходит?

– Да ничего хорошего. Совестливый человек притягивает болезни, мучается, других изводит, а заканчивает инсультом или инфарктом.

– А зависть?

– Разновидность совести.

– А жадность?

– Запущенная зависть.

– А скромность?

– Уравновешенная гордость.

– А ревность?

– Больное самомнение.

– А глупость?

– Глупость к душе отношения не имеет.

– Выходит, богатые люди – это жадные ленивые уроды?

– Только не ленивые.

– Прекрасно, – всплеснул руками Сурков.

– А чем компенсируется доброта, честность и скромность?

– А ты как думаешь?

– Уж и боюсь предположить.

– А ты попробуй. Одно тебе скажу: здоровой душе ничего компенсировать не нужно. Она при жизни хороша, и после смерти о ней говорят: «Знал Суркова? Классный был парень».

Сурков посмотрел на Эльзу исподлобья. Она отвела взгляд и виновато сказала:

– Я не убивала тебя. Оружия у меня не было. И как ты попал сюда, я и не знаю. Возможно, ты умер, когда тебя пытались разбудить.

– Разбудить?

– Да, я выстрелила двумя зарядами снотворного. Сутки спокойного сна, полная амнезия при пробуждении. Иглы растворяются через десять минут, поэтому никто ничего не заподозрит, но после того, как я это сделала, меня тут же эвакуировали. Зачем? До сих пор не понимаю. Если рассуждать логично, я немедленно должна была сделать то же самое с Людмирским и забрать билет.

– Ты работала одна?

– В каком смысле?

– У Людмирского был ангел-хранитель? Может, он тебя опередил?

– Не было, я точно знаю.

– Почему ты так уверена?

– Как бы тебе объяснить? У ангела крылья торчат.

– Откуда?

– Отсюда, – Эльза показала пальцем за спину, – где лопатки у людей.

– Не замечал.

– Ты их просто не видел. Я вижу, и, если бы в вашем окружении появился такой субъект, я наверняка бы заметила.

– Ангелы всегда пользуются телами?

– В исключительных случаях. Обычно тело не нужно. Стоит шепнуть человеку, чтобы он не садился в злополучный поезд или не плыл пароходом, напугать, дать знак и все такое… В данном случае билет так просто было не отнять. Как остановили Людмирского, я не представляю.

– В одном могу тебя уверить, – сказал Сурков, – в коридоре его точно не было.

В комнату Суркова поселили нового соседа. Это был молодой, по земным меркам, наркоман, погибший от передозировки. Судя по тому, что на шее у него болтался плеер, последние минуты своей жизни он провел, слушая «Металлику».

– Круто, чувак! – первая фраза, которую услышал Сурков. – Мои кореша очумеют, когда узнают, где я был.

Молодого человека звали Кирилл, или, как он сам говорил, Кир. Грань между реальностью и фантасмагорией у Кира сильно подтерлась, и, очевидно, давно. Он воспринимал себя как персонаж удивительного сна, временами сменявшего кошмар.

– Послушай, кореш, – обращался он к Суркову, – давай найдем дури, водки и покуражимся с парой грешниц.

Сурков снисходительно качал головой, но задор Кира не уменьшался.

– А хочешь, черта лысого опустим? Я буду участвовать.

– Отстань, а? – отмахивался Сурков, которому подобные уговоры быстро наскучили.

– Ну, нельзя так, братан.

– Кир, ты можешь понять, что тела у тебя больше нет?!

– Да вроде все на месте. Ну ты в натуре пессимист.

– Докажи мне обратное.

– Здесь, сейчас? – Кир искренне удивился. – Да ты, кореш, совсем оторва.

– Тогда заглохни.

– Нет, ну пойми, я против тебя ничего не имею, но как-то странно. А потом, друг, на кого тут могут возникнуть доказательства? На табуретку что ли? Или на тебя? Ну ты даешь, брателло!

Кир раздражал Суркова тем, что мешал думать, а подумать было о чем. Раньше Сурков никогда не вспоминал о Людмирском, который, как ему казалось, не играл роли в его смерти. Так и должно было быть, если он, Сурков, самостоятельно выиграл в лотерею. Останься он с деньгами, у комитета был бы повод преследовать Людмирского. Но раз его на поверхности нет, а выигрыш все же состоялся, получалось, что Сурков принимает наказание Людмирского, а тот ничего не подозревает и наслаждается жизнью, тратя деньги Суркова.

Было бы не так обидно, попади Сурков под машину или погибни при других трагических обстоятельствах. Но все произошло именно так, как произошло, и эта ситуация казалась Суркову чрезвычайно глупой.

Воспользовавшись базой данных ОКА (Отдел Кадров Ада), Сурков выяснил, что никто, имеющий признаки Людмирского, в Ад не проваливался. То, что Лешка попал в Рай, вызывало сильные сомнения. Оставалось два варианта: либо Людмирский по каким-то причинам не получил выигрыша, либо спрятал деньги в кубышку и ждет возвращения Суркова. Последнее казалось полной ерундой, поэтому Сурков остановился на том, что Людмирскому каким-то образом помешали.

– Скажи, Эльза, – надоедал Сурков своему экс ангелу-хранителю, – если есть телефонная связь с Раем, то должна быть и факсимильная, и телетайпная, и другие.

– Кто тебе сказал?

– Никто. Просто по логике вещей так должно быть.

– По земной логике так должно быть. А логика вселенская не всегда с ней совпадает.

– А кто следит за душами, пока они живут? Кто фиксирует грехи, заглядывает в мужские раздевалки и читает дневники?

– Зачем?

– Как зачем? Кто же расскажет на Суде – грешила душа или нет? У меня даже справки какие-то были.

– Понимаешь, Игорь, это ни к чему. Душа сама по себе все помнит и сама себя наказывает.

– Во как? Наверное, удобно.

– Да. Это раньше на облаках архангелы сидели и все грехи записывали. Только душ стало очень много, и стали переводить в архангелы необученных ангелов. Те делали массу ошибок, возникла неразбериха. К тому же архив грехов разросся до такой степени, что хранить его было просто немыслимо. Тогда в Раю разработали ИЧД. Это информационный чип души, в нем все грехи и хранятся, пока она сюда не попадет.

– А когда попадет?

– Когда попадет, чип стирают и вводят в новую душу, чего же добро переводить? Бывают случаи, что информация полностью не удалена, и душу посещают всякие там воспоминания, которых не было, или кажется, будто это уже происходило раньше.

– Выходит, за нами всеми наблюдают, и никого поблизости нет.

– А разве ты этого не понял? – удивилась Эльза.

– Понять-то я понял, но думал, что в этом есть смысл.

– А теперь ты его не видишь?

– Нет. Теперь мне душа не кажется свободной. И тот, кто это придумал, создал самое полицейское государство.

– Позволь, ты был свободен в своем выборе. Ты мог грешить столько, сколько тебе это позволяли обстоятельства.

– А все это время у меня под ухом тикал счетчик посещений.

– Хочешь сказать, что вел бы себя гораздо свободнее, если бы узнал, что за тобой следят?

– Тогда бы я с кровати встать боялся.

– В чем же дело? – недоумевала Эльза.

– А-а, – махнул рукой Сурков. – Была у меня какая-то иллюзия, что я при жизни слыл свободным человеком, но теперь вижу, что везде рабство.

– Ты же слышал, наверное, выражение: раб Божий?

– Слышал, – кивнул головой Сурков. – А я-то думал, почему Христос освободительных восстаний не поднимал?

– Был у вас на поверхности один анекдот про Вовочку, крамольный такой. Такой, что я и в Аду его не стану рассказывать. Только ты, Игорь, как этот Вовочка, всю науку к этому самому и свел.

– Хочешь сказать, что тебе видней?

– Давай учтем, что я по меньшей мере тебя старше.

– Сдаюсь, пусть так будет. Аминь. – Сурков соединил ладони под подбородком. – Значит, Людмирский сейчас один, и о его проделках мы узнаем только после его физической смерти?

– Выходит, так.

– Все-таки ужасно интересно, что же произошло на самом деле?

– Неужели это так важно для тебя?

– Издеваешься? – возмутился Сурков. – Это была моя жизнь. Полная радостей и огорчений, маленьких и больших событий, друзей и врагов, зимы и дождя, цветов и солнца, запаха асфальта, вкуса жареной картошки, да мало ли еще чего? А у меня это все отняли, и я даже не могу узнать – почему?

– Да, – согласилась Эльза, – твой случай очень пикантный, что и говорить.

– Пикантный? Ты это так называешь? Мне всегда говорили, что душа бессмертна, и при этом глаза закатывали, и казалось, что нет ничего лучше и светлей. А тут превратили в единицу, в разряд, в счетный порядок. Без индивидуальности, без имени, без прошлого и будущего, только потому, что два идиота затеяли детскую считалочку.

– Я не хочу тебя слушать.

– Почему, Эльза? Объясни.

– Не хочу. Ты меня обижаешь подобными разговорами.

– Ох, женщины, женщины, – вздохнул Сурков.

– Ты уверен, что это для тебя так важно?

– Да, да, да!

– Хорошо, я помогу тебе, – сказала Эльза после продолжительной паузы.

– Каким образом?

– А какая разница? Я помогу тебе это выяснить, а ты уж сам решай, нужно оно тебе или нет.

– Думаешь, когда я узнаю…

– Убеждена.

Сурков почти сразу забыл о разговоре. Он был уверен, что Эльза дала обещание сгоряча и вскоре о нем позабудет, но все оказалось совсем не так.

Прошло несколько недель, Сурков занимался обычным для себя делом, разбирая проблемы Дъяволнета, когда к нему подбежал Кир.

– Чувак, к тебе телка приперлась.

– Какая телка? – не понял Сурков.

– Классная телка! У нас в комнате! Вали, чувак, не раздумывай, если мне оставишь – я не обижусь.

– Она что-нибудь говорила?

– Да зачем ей говорить, у нее все на лице написано.

Сурков, чувствуя неладное, кинулся по коридору. Запыхаться от бега он не мог, но неприятное волнение наполняло душу.

– Стой, – сказала Эльза, увидев Суркова, – не приближайся.

– Почему?

– Не задавай вопросов, у нас мало времени.

– Что случилось? – недоумевал Сурков.

– Слушай меня и делай, что я скажу. У тебя возле ноги лежит ампула, раздави ее.

Сурков недоуменно посмотрел вниз.

– Действительно, – он послушно наступил на белый цилиндр, с характерным звуком превратившийся в кляксу.

– Это любовь, – сказала Эльза, – сейчас ты заразишься.

– Что? – глупо спросил Сурков.

– Это вирус, я его украла.

– Ты украла? Где?

– В лаборатории, – тихо сказала Эльза. – Там авария, утечка шизофрении. Нам привезли одежду на дезактивацию, иногда такое случается. Один из чертей забыл в кармане ключи. На брелоке был написан отдел и номер комнаты.

– И ты туда пошла?

– Пошла, – кивнула Эльза.

Сурков почувствовал слабость в ногах, его колени мелко задрожали, а тепло стало разливаться по душе.

– Ой, Эльза, со мной что-то происходит, – Сурков неуклюже сделал шаг вперед.

– Стой, не подходи ближе.

– Почему?

– Я могла подцепить шизофрению.

– Что это значит?

– Сейчас ты вознесешься.

– Я?!

– Да, твоя душа очистится, и ты попадешь в Рай. А там информация более открыта, там никто тебя не будет просить обгореть. Там ты узнаешь что хотел.

– А ты?

– Если я не заразилась – сделаю то же самое.

– А если заразилась?

Сурков заглянул в глаза Эльзы, испуганные и подернутые стеклянной пеленой. Он не видел в них ничего, что могло бы напоминать жизнь.

– Нет, – Сурков решительно шагнул ей навстречу и понял, что не идет, а медленно плывет в воздухе. Ощущение было невероятно приятным, и Сурков на секунду обо всем забыл. – Эльза, я лечу!

Эльза уклонилась от Суркова, пересекла комнату и встала на то место, где лежали остатки ампулы.

– Не подходи, прошу тебя, – ее голос дрожал, и было очевидно, что она боится.

– Я не оставлю тебя! – Сурков развернулся и полетел в обратную сторону.

Он не рассчитал своей траектории, и когда Эльза присела, прошел выше неё.

– А это непростое дело! – удивился Сурков.

Он еще раз развернулся и попытался спланировать к Эльзе, раскинув руки как крылья, пытаясь уйти к земле, обнять, успокоить, дотянуться, дотронуться. Тщетно. Все его попытки заканчивались очередным взлетом. Это длилось, пока Сурков уверенно не встал на потолок. Ад перевернулся, и теперь Эльза свернулась калачиком в вышине. Ее била дрожь, душа быстро теряла прежнюю форму.

– Эльза, – крикнул Сурков, – Эльза, я тебя не оставлю!

Сурков попытался подпрыгнуть, но вместо этого ноги по щиколотку увязли в потолке.

– А-а-а! – Сурков неуклюже размахивал руками, погружаясь в горную породу.

Очень скоро он увяз по колено, по пояс и вот уже одна голова мотается из стороны в сторону.

– Эльза! – в последний раз крикнул Сурков, и порода сомкнулась над головой.

Он инстинктивно закрыл глаза и только слышал хруст и шелест, его обдало теплом, под ногами что-то чавкнуло. Раздался оглушительный удар грома.

Сурков падал в серую вату кучевых облаков ногами вниз, но только внизу теперь было небо. Над его головой, покрытая ровными прямоугольниками полей и нитками дорог, раскинулась поверхность Земли: цветная, настоящая, не похожая на то, что видел Сурков на протяжении последнего времени.

«Как красиво», – подумал Сурков. Его душа сжалась от любви и боли. Он ощутил, что теряет что-то очень важное, то, без чего не смог бы обойтись при жизни и без чего не сможет после нее. Чем дальше он улетал от Земли, тем тягостнее становилось на душе, тем невыносимее было одиночество. «Как же так? Что же я теперь буду делать? Что же будет с ней?»

Сурков был далеко, когда его ноги погрузились в вату тумана, спружинили о белый парок, и вот уже его душа подминает под себя облако. Туман рвется, трещит и разлетается белыми брызгами, превращается в воду, покрывает Суркова пленкой воды. Его ломает пополам, неведомая сила немилосердно вдавливает в мякоть облака. Сурков, словно гвоздь, пробивает стопку газет, вылетает с противоположной стороны, падает дальше. Его полет значительно замедляется, падение не такое стремительное. Сурков различает стайку перистых облаков, нежно светящихся розовым неоном. Он пытается спланировать к ним, и это удается. Подлетая ближе, Сурков видит фигуру человека, одетого в белую тогу. Он стоит на тыльной стороне облака, головой к Земле, но не падает и даже ни за что не держится. А за что здесь держаться? Нет ничего, кроме розового тумана.

Сурков подлетает к человеку и плавно садится рядом.

– Я вас жду, – говорит человек в тоге.

– Зачем? – спрашивает Сурков.

Ему больно, и он не хочет ни о чем говорить или думать. Он смертельно устал, единственное место, где бы он сейчас хотел оказаться, это раскаленная сковорода на трехсотом уровне Ада.

– Вы устали. Вознесение не самое простое занятие, поэтому я буду вас сопровождать: все вам покажу и расскажу.

– Мне нехорошо, – пожаловался Сурков.

– Понимаю, сам через это прошел. Тем не менее у вас есть повод для удовлетворения.

– Понимаете, я там оставил… – Сурков показал пальцем вверх. – Там мой ангел. Как мне туда?

– Вы только что прилетели, – добродушно похвалила неизвестная личность. – Мой вам совет: отдохните, наберитесь душевных сил. А потом будет видно.

Сурков упал в мокрую вату облаков, разнеженную теплыми солнечными лучами. Он ждал, когда душевная боль его оставит, или по меньшей мере ослабеет, но время шло, а лучше ему не становилось.

Когда он поднял голову над облаком, была глубокая ночь. Туман обрамлял отраженный свет Луны, небо было усыпано миллиардами голубых алмазов. Их холодный свет был невероятно строг и правилен. Личность в тоге по-прежнему стояла рядом и терпеливо ждала.

– Вы здесь? – удивился Сурков.

– Я подожду, – с готовностью ответила личность.

– Мне лучше, – соврал Сурков.

– Вот видите, я же говорил.

Сурков кивнул в знак согласия.

– Меня зовут Абрам. Святой Абрам.

Сурков снова кивнул.

– Я буду вашим гидом. Чтобы вы не растерялись.

– К чему это?

– В Раю свой распорядок, традиции. Здесь все иначе, и вам первое время понадобится помощник.

– Скажите, Абрам, а в Ад от вас попадают?

– Разумеется, – с готовностью согласился Абрам, – только это не так просто, поэтому наберитесь терпения – я вам все расскажу.

– А если коротко?

– Коротко здесь не бывает. Коротко в Аду. Здесь все в полном объеме, с пояснениями причин и следствий. Вы с чего хотите начать?

– Мне все равно.

– Тогда начнем с азов.

– Я изучал слово Божие, там, в Аду.

– Вот как? – удивился Абрам. – То, что написано в Аду, не всегда отражает сути.

– Какой сути? – не понял Сурков.

– Сути Божественной. Может, вы и прочли Библейские события, только убежден, что черти их подредактировали и выставили Господа если не полным идиотом, то по меньшей мере безжалостным чудовищем.

– А это не так?

– Разумеется, нет. Да вы скоро сами все поймете.

– Скажите, Абрам, а вы здесь давно?

– Давненько.

– И как вам Рай?

– Божественно, что может быть лучше?

Сурков, насколько позволяло его внимание, следил за мимикой Абрама, и ему показалось, что он играет.

– Ладно, черт с вами, валяйте!

Абрам театрально приставил ладошку ко рту и зашептал:

– Здесь так не говорят, Сурков. Здесь допустимы выражения: Бог с вами; Господи, спаси; спаси и сохрани.

– Кого же тут спасать?

– Душу, разумеется.

Сурков махнул рукой:

– Я теряю нить разговора, извините.

Сурков снова упал в облако. Он лежал и ленивым сном блуждал в своих мыслях. Ему на самом деле становилось лучше, как будто из его израненной души извлекали битое стекло.