Глава 11

Мысль о голоде первой посетила Суркова. Он открыл глаза и увидел мутный потолок с разводами ржавых пятен и сетью мелких трещин в углу. Запах антисептиков, больничного омлета, вареной свеклы, хруст полиэтилена, шарканье домашних тапочек, гулкое эхо коридора – все это влетело в сознание Суркова, нещадно кружа голову. Он попытался пошевелить рукой: что-то слабо сопротивлялось, какой-то предмет метнулся вправо, звон разбитого стекла. Это просто музыка… Суркову еще никогда не приходилось слышать такого прелестного звука. Еще запахи! Новые, живые. Запах глюкозы и аскорбиновой кислоты и голод, голод, голод.

Сурков сел на кровати совершенно голый. До этого он был накрыт больничной простыней, теперь она упала на пол, собрав причудливые складки. Длинный коридор, в котором стояла кровать, проворно изогнулся, но Сурков устоял, схватившись за прохладный подоконник. Подоконник. Его край приятно лег в ладонь, как рукоятка спортивного пистолета. Сурков ощутил застывшие капли краски, округлый спил, достаточно неровный, чтобы быть настоящим. Сурков боялся повернуть голову, боялся, потому что уже точно знал, что именно увидит за окном. Он зажмурился так, что в темноте замелькали алые пятна, но уже через несколько мгновений любопытство взяло верх, и он увидел сначала грязное окно, затем пыльную улицу, людей, деревья, машины, небо, солнце. Все это казалось таким реальным, что Сурков закрыл глаза, пугаясь своей догадки.

«Неужели это был сон? Неужели мне все приснилось? Этого не может быть!»

Мимо него, шаркая и тяжело переставляя трубчатые ходули, проплыл преклонного возраста мужчина в полосатом халате. Он что-то проворчал по поводу разбитой капельницы и, обойдя лужу глюкозы, поковылял дальше. Сурков сбросил одну ногу на пол, проделал такую же операцию со второй конечностью. Тело его слушалось. Выглядело оно чужим и казалось онемевшим, но ноги и руки подчинялись, и Сурков попытался идти в том же направлении, в котором двигался инвалид. Скорости их были почти равны, но через несколько секунд инвалид оглянулся, вспомнил что-то про свою мать и исчез так быстро, как только мог человек на костылях. Сурков преодолел расстояние до ближайшей двери, он и не думал играть в догонялки. Опираясь о зеленую стену и медленно двигаясь дальше, парень волочил на резиновой трубке разбитую капельницу. Возле проема он несколько секунд отдохнул и заглянул за косяк. Облаченный в правильные геометрические формы и стандартный белый цвет ему улыбался холодильник ЗИЛ! Такой радостной встречи Сурков не ожидал. Он поздоровался с белым другом, подошел к нему и с вожделением потянулся к никелированной ручке. В этот момент холодильник недовольно дрогнул, изойдя холодной судорогой, громко загудел.

– Позволь мне вкусить твои дары! – обратился к холодильнику Сурков.

Холодильник ничего не ответил. Сурков понял это как знак одобрения и согласия. Он открыл дверцу и тут же ее закрыл. Минуту спустя он повторил попытку: снова потянул за ручку, но захлопнуть дверцу не сумел, она лишь чавкнула и отошла назад, оставив узкую полоску света.

– Там кто-то есть, – сказал Сурков, разглядывая через щель соблазнительный пакет кефира.

– Ох! – всплеснула руками медсестра, обнаружившая на полу голого Суркова.

Пока он поворачивал голову, медсестра исчезла, оставив в воздухе запах туалетной воды.

– Кто здесь? – недовольно спросил Сурков, уже не помня, к кому обращался.

– Добрый доктор, – ответил добрый доктор.

Медсестра с круглыми глазами выглядывала из-за плеча в белом халате. Она делала непонятные пассы и шептала в ушко доктора, на которое сползла больничная шапочка.

– Вы доктор? – не поверил Сурков.

– Да, – улыбнулся польщенный доктор, – доктор Флигель.

– Я дома, – устало обрадовался Сурков.

– Вы, голубчик, в больнице, – объявил Флигель.

– Я хочу есть, а там, – Сурков показал на холодильник, – кто-то живет.

– Да? – улыбнулся доктор. Он обогнул Суркова и шире открыл дверцу.

– Он свет зажигает, – Сурков проворно схватил пакет кефира и впился в него зубами.

Доктор, оказавшийся очень сильным, отобрал кефир, используя в качестве физической поддержки медсестру. Он уложил Суркова на неизвестно откуда возникшую каталку и отдал приказ:

– В отделение интенсивной терапии.

Перед глазами Суркова замелькали больничные лампы, и неожиданно для себя он запел:

– Пусть всегда будет солнце!!!

Флигель измерил давление и, хрустнув липучкой, содрал с руки Суркова черный обод.

– С давлением все нормально, – сообщил он, – анализы почти в норме, но это дело времени. Повышенная пигментация – это побочный эффект от витаминов, так что пусть вас загар не пугает. Постарайтесь избегать ультрафиолета. Крем от солнца – и все придет в норму. Я бы понаблюдал за вами еще пару недель, но, если честно, журналисты ваши одолели.

– Они такие же мои, как и ваши! – попытался оправдаться Сурков.

– Я вас не виню, Сурков, – Флигель хихикнул в кулак, – за то время, что вы пробыли здесь, я привлек к нашей клинике внимания больше, чем за все ее существование. Сначала вы были единственным спящим, а затем единственным проснувшимся, так что я вас использовал и могу еще немного потерпеть.

– Не надо, прошу вас.

– Опасайтесь, Сурков, Вы еще не набрались сил, а они вам очень понадобятся. Вы похудели на двенадцать килограммов, ваши эритроциты почти вымерли. Когда вы проснулись – у вас были все признаки склероза: вспомните, как вы в холодильник заглядывали!

– Грешно смеяться над больными людьми.

– Вам придется беречь себя, подумайте об этом. А выписать я вас могу хоть завтра.

– Скажите, доктор, а продолжений у моего склероза не будет?

– Вы не любите новости?

– Не люблю.

– Тогда у вас есть повод для беспокойства. Я надеюсь, вы понимаете, что до того, как ваше тело попало к нам, над ним хорошенько поиздевались.

– В каком смысле?

Флигель тактично покашлял:

– Как бы вам это объяснить? – Сначала вас пытались разбудить: жгли вам пятки, кололи иголками, били током; но когда это не дало результатов, отвезли в морг. Там работает некто санитар Тимофей, – доктор задумался, подбирая слова: – пренеприятнейшая личность, доложу я вам… Больной человек к тому же.

– А какое это отношение имеет ко мне?

– Он криптоман, – наконец решился Флигель. – Так вот, о чем это я? Ах, да. Так вот он-то и обнаружил, что вы теплый. То есть ваша температура выше, чем у ваших соседей. К тому же трупного окоченения не наблюдалось и так далее.

Если бы Сурков в данный момент ел или пил, то непременно поперхнулся бы.

– Вы хотите сказать…

– Ничего не знаю, – поспешил заверить Флигель, – к тому же мне эту историю тоже пересказывали, могли приврать.

– Я не останусь у вас ни минуты, – выдохнул Сурков через пересохшее горло.

– Как вам угодно, – слишком сговорчиво согласился доктор.

– А что было потом?

– Ничего, привезли вас в реанимацию. Там, правда, сделать ничего не смогли, так что решили положить вас в отдельную палату и поставить капельницу. Но вы, Сурков, оказались очень сговорчивым пациентом, так что вас катали по всему корпусу, пока не забыли в коридоре.

– Много бы я еще протянул?

– Тяжело сказать, может пару месяцев, может пару лет. Если бы дети не вынимали из вашей иглы трубочку, то наверняка гораздо дольше.

– Спасибо, – поблагодарил Сурков.

– Я подготовлю документы к трем часам.

Сурков легко поднялся со стула и пошел к двери. Когда он потянул за блестящую ручку, Флигель окликнул его:

– Сурков, а вам что-нибудь снилось?

– Лучше вам этого не знать доктор, – сказал Сурков и аккуратно закрыл за собой дверь.

Черная краска капота на солнце отливала синевой. Сурков похлопал по ней ладонью, оставив отпечатки:

– Горячий.

– Аккуратней, Гоша, – поморщился Людмирский.

– Та же самая?

– Ты как не разбирался в машинах, так и пребываешь в исходном состоянии.

– Зато ты время не терял.

– Я, как это теперь говорят, раскрутился.

– С Божьей помощью.

– Заешь что, Гоша, садись в машину, поговорим.

– Извини, – Сурков хлопнул по капоту ладонью и отошел в сторону. – Хочу пройтись. Составишь мне компанию?

Людмирский поморщился, но все же пошел за Сурковым.

– Тебе надо больше ходить, Лешка, вон ты как растолстел.

– Пока толстый сохнет, худой сдохнет.

– Это ты в точку попал, – Сурков расстегнул смокинг, теперь казавшийся невероятно большим. – Как Эльза?

– Хм, – ухмыльнулся Людмирский. – Пропала в день твоего, так сказать, засыпания. Я, разумеется, в Интерпол не обращался, а ее родственники не объявлялись.

– А меня кто обнаружил?

– Твои кредиторы. Их тогда много было, они решили имущество опечатать, вскрыли квартиру и нашли тебя.

– А ты?

– Меня потом вызывали тело опознать.

– Где моя доля, Лешка?

– Я рассчитался с кредиторами. И это все. Квартира за тобой осталась. Кстати, держи ключ, – Людмирский протянул знакомую связку, – все, пожалуй.

– Неужели ничего не осталось? А доля Эльзы?

– Знаешь, Гоша, теперь такие намеки делать неприлично.

– О как. Ты о чем?

– Да все о том же. Свои деньги я с тобой делить не собираюсь, и не изображай из себя мученика.

Людмирский сошел с тротуара к послушно ехавшей за ним машине и, нежно прикрыв дверь, растаял за поворотом.

Настроение Суркова было превосходным, и странное поведение Людмирского не могло его поколебать.

«Наверное, последствия склероза», – подумал Сурков. Он не мог поверить в то, что его друг смог поступить по отношению к нему как-то иначе, чем хорошо и, сев в троллейбус, проехал две остановки. На третьей к нему подошел кондуктор и попросил показать проездной. Сурков пошарил в смокинге, но денег не обнаружил. Он улыбнулся и стал рассказывать о том, как заснул летаргическим сном и проспал более девяти лет, как страдал эти годы от кошмара, как чуть не умер в больнице. Он рассказал почти все, не забыв упомянуть про безобразную Эльзу, но когда старушка на втором сидении пустила слезу, кондуктор разразилась длинным монологом о бессовестных пассажирах, на которых можно пахать и которым надо ходить пешком. Сурков сначала хотел пересказать историю заново, но понял, что тогда ему придется проехать свою остановку. Он вышел из троллейбуса и дошел домой, немного усталый, но все же в хорошем расположении духа. Почтовый ящик ломился от квитанций и счетов за свет, лифт и воду. Сурков перечитывал уведомление об отключении телефона за неуплату, одновременно пытаясь сунуть в замочную скважину ключ, но дверь оказалась опечатанной. Он осторожно оторвал пожелтевшую бумагу с гербовой печатью и услышал за спиной:

– Зря вы это сделали.

– Почему? – поворачиваясь, спросил Сурков.

На лестничной площадке находился невысокий лысый мужчина в плаще и с потертым кожаным портфелем под мышкой.

– А у вас разрешение есть?

– Зачем мне разрешение? Я здесь живу.

– Так вы – господин Сурков?

Суркова польстило обращение «господин», и он вежливо поинтересовался:

– А с кем имею честь разговаривать?

– А я вас жду.

– Наверное, – согласился Сурков, – только вам надо было записку оставить, меня давно не было.

– А мы вам направляли уведомление.

– Вы из ЖЭКа?

– Нет, я из налоговой инспекции.

– Надо же? – удивился Сурков. – Что же вам от меня надо?

– Вы не уплатили налоги, не подали декларацию, пропустили сроки.

– Понимаете, я спал, спал девять лет. Находился в летаргическом сне.

– Все вы в летаргическом сне, когда нужно платить налоги.

– Вы опять не поняли, у меня не было доходов, какие могут быть налоги?

– Вы являетесь собственником квартиры по адресу: Рябиновый проезд, дом девять, квартира одиннадцать?

– Разумеется.

– Таким образом, вы не заплатили налог на имущество за девять лет, плюс пени, плюс штраф…

– Я же вам объяснил, что я спал.

– Согласно Налоговому кодексу объективной причиной неуплаты налога является его авансовая уплата или смерть налогоплательщика. Вы платили авансовые платежи?

– Нет, – сознался Сурков.

– А справка о смерти у вас есть?

«Какой неприятный дед», – подумал Сурков, а вслух сказал:

– Тоже, нет.

– Тогда вы должны заплатить налоги. Нужно, чтобы вы заполнили налоговые декларации, – старик расстегнул желтый портфель и потряс пухлой пачкой листов, – заплатили недоимку, пени и штраф.

– Но у меня нет ни копейки, я только что из больницы.

– Это ваши проблемы. Согласно Налоговому кодексу налогоплательщик самостоятельно исчисляет и уплачивает налог, составляет и сдает налоговые декларации. С последним я мог бы помочь, ну, скажем, долларов за сто.

– Знаете что, приходите завтра, – Сурков открыл дверь и вошел, полагая, что отделался от надоедливого инспектора, но на вешалке уже висел плащ, а из кухни доносилось знакомое ворчание.

– Как вы сюда попали? – изумился Сурков, обнаруживший неприятного мужчину.

– Где у вас сахар? – спросил инспектор, не переставая копошиться в буфете.

– Да пошли вы, – возмутился Сурков.

– Вы не собираетесь заполнять декларации? Завтра это будет дороже.

– Убирайтесь к чертовой матери!!!

– Хорошо, только чаю выпью, – миролюбиво предложил инспектор.

Сурков почувствовал, что звереет. Он схватил мужчину за шиворот и поволок в прихожую. Инспектор, оказавшийся очень легким, упирался и брыкался. По пути он сорвал со стены календарь девяносто второго года и до того, как Сурков дал ему пинка, успел скатать его в трубочку.

– Крохобор! – выкрикнул Сурков в коридор и отправил туда казенный портфель и плащ.

– Сам такой, – ответил голос из комнаты.

– Не понял? – Сурков прошел туда и обнаружил, что форточка была неплотно закрыта. Очевидно, через нее налоговый инспектор и пробрался в квартиру.

– Вам еще не присвоен ИНН.

– А мне наплевать.

– Согласно Налогового кодекса…

Сурков метнулся на кухню за ножом, но когда вернулся, в комнате никого не было, зато в туалете раздался звук сливного бачка.

– Ах, скотина, он еще пользуется моим туалетом, – Сурков рванул ручку, думая, что она закрыта, но дверь распахнулась так резко, что чуть не расшибла ему нос.

Скорее всего, инспектор уловил намерения Суркова. Как он вышел из квартиры, и вышел ли он вообще – Сурков так и не узнал.