Вот он, офис. Дверь просто так не открывается – Санька дергала за ручку. Есть кнопка. Прежде чем надавить на нее пальцем, девушка замерла, думая, как сделать, чтобы ее впустили? Кто с ней разговаривать будет, если она заявит, дескать, я от Глеба, убийцы вашего шефа? Санька сказала в динамик, что приехала к Трипольской от ее тети, родной, между прочим. Впустили!

Она ожидала увидеть просторный офис, залитый светом, где снуют стайки офисного планктона, заморенные загадочной менеджерской работой, а в воздухе парят листы бумаги – в ее воображении почему-то абсолютно белые. Но она попала в пустой и темноватый бункер, в котором встретилась одна живая душа, правда, в пребольшом теле.

– Вы ничего не знаете? – трагически спросила Римма Таировна, приложив к выдающейся груди пухлые ладони.

– Нет, а что? – вытянулось лицо у Саньки.

– Сядьте, девушка. Вас как зовут?

– Санька, – представилась та, присев на краешек стула и упредив следующий вопрос, который задают все-все, кроме Михайлова: – То есть Александра… можно просто Саша. Не пугайте меня, что тут случилось?

– А меня зовут Римма Таировна. Дело в том… Ия и наш шеф Рудольф Тимофеевич… их обоих убили. (Санька, конечно, отреагировала как надо: вскрикнула, ладонями рот зажала, глаза вытаращила.) Мне очень жаль… Я тоже не могу в себя прийти… Плачу, плачу… – И, правда, всхлипнула.

– За что их?.. – вымолвила Санька, у которой тоже на глаза навернулись настоящие слезы. – Это из-за Рудольфа? Ия писала, он к ней неровно дышал…

– Да-да, – выдавила Римма Таировна, утирая платком глаза. – У них был трепетный роман. Замечу, что Ия благотворно повлияла на Рудольфа…

Много было сказано о романе, бухгалтерша от души оторвалась, ведь посторонняя девушка, живущая в другом городе, тем более родственница – отличные уши. Саша никому не навредит, время у них не ограничено, за чашкой чаю контакт происходит сам собой, а беда у обеих общая. Римма Таировна, много лет проработавшая у Рудольфа, ощущала его потерю как родственница.

– Он был неуемный в сексуальном плане, а может, назло изменял жене. Иногда казалось, что Олеся у него приложение к дому, машине, причем неодушевленное приложение. А она и не догадывалась. Счастливая. Столько женщин он перебрал… будто искал Ию. Ее он любил, это же заметно, влюбленный человек преображается.

– А муж Ии, он-то как? – осторожно спросила Санька.

Чтобы расположить к себе эту тетку, она подключила к глазам водопроводную трубу и честно хлюпала носом. Откуда слезы взялись? Да как она представила, что будет, если Глеб останется на веки вечные в тюрьме, так и полились слезы ужаса.

– Константин? – задумалась Римма Таировна. – Симпатичный парень, но сердцу не прикажешь. Шеф купил квартиру, Ия ушла от Константина туда. Ой, в нее почти все мужчины были влюблены, два наших управляющих с ума по ней сходили.

– Правда? – оживилась Санька. – А кто?

– Борис и Андрей, ведь у Рудольфа не одно предприятие, один он не справился бы. Ию он кинул в наиболее сложную сферу – железнодорожные перевозки, сделав ее своей правой рукой, так как перевозками он занимался лично, следовательно, она всегда была с ним.

– И что, все трое серьезно в Ию влюблены были?

– Пожалуй. Еще чайку?

– Да, конечно! – Еще бы Санька отказалась, когда сейчас вскрывается тайная сторона жизни. – У вас классный чай, нервы успокаивает.

– А говорят, чай взбадривает, – наливая в Санькину чашку, неуверенно сказала Римма Таировна. Вскоре она вернулась к теме: – Думаю, Андрюше нужна была победа, он болезненно принял отказ. А более серьезно увлекся Ией наш Боря, он просто с ума сходил.

– Современные люди слишком рациональны, чтобы сходить с ума из-за пустяков, – Санька провоцировала ее на контрдоводы и добилась своего:

– Это ты слишком молода, чтобы судить. Я тут насмотрелась на такие страсти, последнее время они просто кипели, прямо скажу, как в жерле вулкана лава.

– Страсти?! – удивилась девушка. – А в чем они выражались? И когда начались? Ну, расскажите, расскажите, а?

– С восьмого сентября у нас пошла черная полоса, когда Рудольф позвонил и сказал, что уезжает в командировку. В какую?! Я же выписываю командировочные, расходные выдаю, билеты заказываю. Командировки не намечалось. Тогда-то и начали выходить реки из берегов…

Обычно офис пустовал, но на восьмое был запланирован отчет, управляющие предприятиями собрались в полном составе. Времени не теряли, у каждого в офисе стоял стол с компьютером, а у себя на предприятиях они имели отдельные кабинеты. Парни подчищали документацию, созванивались с нужными людьми – работа не терпит даже пятиминутного простоя. Рудольф сносно платил за трудовые подвиги, по этой причине у него задерживались надолго и терпели его своенравие.

Хозяин запаздывал, чего за ним не водилось, кто-то вскользь заметил, что нет Ии, притом присутствующие коллеги недвусмысленно скосили глаза на Бориса. Он главный и тайный воздыхатель, однако тайный – понятие относительное. Боря думал, что никто не догадывается о его страданиях. Но как же схожи с ним Ия с Рудольфом, эти тоже так думали… а все знали. Такова жизнь: ничего не утаишь от зоркого ока и наблюдательных натур в родном коллективе.

– Ребята, совещание переносится на три дня, – оповестила всех Римма Таировна. – Звонил Рудольф Тимофеевич, он срочно выехал в транспортную компанию.

– Один? – зачем-то осведомился Андрей.

– С Ией, – сказала Римма Таировна без какого-либо подтекста, она свято блюла заповедь: о работодателе ни слова плохого, ни даже междометия. – Ия отвечает за этот сектор, она обязана быть в курсе.

Языки с трудом держались за зубами. А Андрей – тридцатипятилетний острослов с жуликоватой внешностью лисенка – был наименее сдержан, впрочем, ничего порочащего он не сказал:

– Не только. Она еще и лицо фирмы, а красивой женщине проще договориться с упрямыми и нечестными партнерами.

– На что ты намекаешь? – взвинченно спросил Борис.

Двое из сообщества управленцев похватали свои кейсы и бросились наутек, не желая становиться очевидцами перемывания костей шефа, ведь свидетелей, как известно, убирают. Андрей мгновенно потерял кураж, ему нужна была аудитория, зрители, перед которыми можно блеснуть остроумием.

Бухгалтерша не оценила бы его юмора из-за склада ума, задержавшегося на шутках прошлого века, не говоря уже о Борисе, потерявшем голову от страсти.

– Ты слышал намек? – наигранно изумился Андрей, поднимаясь со стула. – Странно, я не делал намеков. Всем пока.

Зажав папку под мышкой, он поднял свободную руку вверх, так и вышел – торжественным маршем. Борис вынул из пачки сигарету и мял ее, задумавшись. Он самый молодой из помощников, ему нет и тридцати, к тому же внешне очень яркий парень. Римма Таировна питала к нему материнские чувства, из лучших побуждений она и посоветовала:

– Ты бы не давал повода…

– Какого? – вскинул он на нее темные глаза, не понимая.

– Сам знаешь, – смутилась она, но мало кто умеет вовремя остановиться. – Этот Андрей… ему лишь бы позубоскалить, а ты злишься. Между прочим, и он за Ией ухлестывал. Никому не нравится отставку получать, тем более Андрей себя очень высоко ценит, оттого он и цепляется к ней. Пусть спасибо скажет, что Ия мимо ушей пропускает его подковырки, другая уже нажаловалась бы шефу, и где бы он был?

– Все равно Руди бросит ее, как бросал всех раньше, он ведь женат, – пробубнил Борис сквозь зубы.

– Ну, жены еще никому не мешали… Боря, вот зря ты, ей-богу, зря. Ия старше тебя, а женщина даже с ровесником смотрится…

Она осеклась, а Борис вылетел из офиса как пуля, впервые он проявил столь явно свое отношение к Ие. Глупый мальчик. С подобной страстью Римма Таировна не познакомилась (к счастью!) за всю свою долгую жизнь. Но точно знает, что она проходит, – видела. И результат страсти лицезрела – отрезвление, руины, пустота. Зачем это нужно?

Санька все мотала на ус, выведав много интересного у словоохотливой женщины, не подозревавшей истинную цель девчонки. Она узнала адреса обоих ухажеров и Константина, которого непременно собиралась навестить, причем Римма Таировна даже не поняла, как Санька раскрутила ее. Бухгалтерша переживала обе смерти так, как будто погибли ее родственники, а не все любят переживать в одиночестве. Иногда требуется выплеснуть страдания на аудиторию, состоящую хотя бы из одного-двух человек, тут-то и лови каждое слово. Римма Таировна сама коснулась конфликта Рудольфа с Варгузовым, Саньке не пришлось произносить эту фамилию, вызывая нездоровое любопытство, правда, суть конфликта для нее осталась закрыта.

– Вы рассказывали следователям обо всем этом? – полюбопытствовала Санька.

– Нет, что ты. Ребят забрали бы, допрашивали, не дай бог, заподозрили бы! А ничего страшного между шефом и подчиненными не происходило, подобные конфликты у всех бывают. Подумаешь, с работы выгнали! Подумаешь, одну и ту же женщину возжелали! А кто из молодых людей не дрался? Из-за таких мелочей не убивают. Зачем же брать грех на душу?

– Может быть, вы правы, – пожала плечами Санька. – Только, я думаю, следователю интересны именно мелочи. Не станет он арестовывать ваших парней, вы же сами говорите: мотива у них нет.

Есть, есть, еще какой. Это кажется, что мотив ерундовый, но смотря для кого. Костюм с галстуком не гарантия, что голова в порядке.

– Надо бы увидеться и с подругой Ии… этой… как ее…

Санька прищелкнула пальцами и закатила глаза к потолку, якобы вспоминая имя, которого никогда не знала. Римма Таировна и в этом случае помогла:

– Виктория.

– Да! – воскликнула хитрая Санька.

А ведь спросила, не рассчитывая на удачу. По элементарной логике, у Ии должны быть подруги, они наверняка забегали сюда, тетенька в этой тесноте не могла их не заметить и не познакомиться. Домашнего адреса подруги Римма Таировна не знала, жила девушка где-то за городом, но назвала место ее работы.

Однако Санька засиделась, пора было ехать в таксопарк, а не к Виктории. Но как не оказать хорошей женщине маленькую услугу и не подвезти ее к дому? Вдруг она еще что-нибудь выболтает? Римма Таировна рассыпалась в благодарностях, засуетилась, собираясь. Санька сказала, что подождет ее внизу.

В автомобиле она проверила диктофон и с облегчением выдохнула: записала весь диалог, еще заряд остался. А тут и Римма Таировна появилась вместе с пузатыми сумками, открыла заднюю дверцу, лепеча:

– Странно, твою машину я видела здесь не раз последнее время. У кого ты ее взяла?

– Я? – растерялась Санька. – Ни у кого. Вы не могли ее видеть здесь.

– Нет-нет, именно эту машину я встречала. Мне ведь приходится покидать офис. Но… с шашечками наверху! Да, действительно, у тебя шашечек нет, а на той были. Поехали.

И на этой шашечки были, Санька сняла их. Но что значат слова Риммы?

Дина не участвовала в подготовке к похоронам Руди, у нее же работа, которая и при авральном режиме не приносит баснословных денег. Поэтому, когда есть заказы, жизнь вне мастерской отходит на второй план, даже если наступит конец света. Но вечером, пробежавшись по магазинам, она приехала навестить Олесю. Посидела с ней полчаса молча, без привычных разглагольствований, и засобиралась к детям, ведь от длительного сидения Рудольфа не воскресишь, а дети заработают гастрит без нормальной еды, которую еще приготовить надо. Леля поплелась и ее провожать, как провожала всех, кто приезжал в дом Олеси. Очутившись во дворе, обе закурили, будто до этого Дина не торопилась домой, она же и заговорила первой, хотя не ее привычка завязывать беседу:

– Ума не приложу, как Олеська будет жить без Рудольфа, она копейки ни разу не заработала, к тому же немножко глупенькая.

– Рудольф, думаю, кое-что ей оставил.

– Кое-что? – презрительно фыркнула Дина. – Он не бензиновый олигарх, чтобы обеспечить жене и детям безбедное существование до гробовой доски. Предприятия без него захиреют, Олесе в них нос совать не следует, иначе твое «кое-что оставил» выльется в ноль-ноль рублей, она прогорит – сто пудов, она же ни бум-бум в бизнесе.

– Пожалуй, да, – задумчиво кивнула Леля, но вдруг встряхнулась и не к месту рассмеялась: – Впервые слышу, что ты заботишься о других.

– О-о-ой, – протяжно произнесла Дина, однако слова Лели задели ее. – Можно подумать, вы все заботитесь. Кстати, позаботься и позови врача, а то у Олеськи глаза лихорадочно блестят, как бы чего не натворила. До завтра.

Дина подняла две увесистые сумки и зашагала к выходу с участка – гордая, неприступная, неподкупная и вся в заботах. Но когда она хлопочет о других, лучше бы этого не делала, у нее получается неискренне.

Леля вернулась в дом, а двинулась она действительно бесшумно и, поскольку Олеся стояла к ней спиной, не услышала шагов. Скорей всего, она думала, что одна, поэтому говорила по телефону свободно, но нервно:

– Что, прямо сейчас? Уже поздно… Нет, я не могу, готовлюсь к завтрашнему дню… Оставь, ради бога, я все равно не приеду… Ну, хорошо, хорошо. Тогда после, после – обещаю… Например, через пару дней, а лучше через три… Но мне же тяжело! Имей совесть… Да, договорились.

Олеся опустила руку с трубкой и от голоса Лели вздрогнула, словно ее тела коснулись раскаленным железом.

– С кем это ты? – спросила Леля.

Олеся обернулась, встретившись взглядом с подругой, потупила глаза и тихо вымолвила:

– Да так… ничего существенного… Ты напугала меня, я думала, вы вместе уехали.

– Положим, напугала тебя не я. Ты раздражена, а говоришь, ничего существенного, – уличила ее Леля. – Кто звонил? Или кому-то ты звонила?

– Нет, не я, – судорожно замахала руками Олеся, меряя быстрыми шагами гостиную. – Мне звонил… один тип…

– Кто он, что ему надо? – вытягивала из нее Леля.

Продолжая ходить и взмахивать руками, запрокидывая голову, Олеся простонала:

– Не знаю, кто он! Звонит второй раз. И просит… требует встречи, ничего не объясняя, только повторяет, что это в моих интересах и детей… Я не знаю, чего он хочет, но думаю… нет, почти уверена, что это связано с убийством Руди… Иначе зачем бы ему упоминать детей? Я не могу… не пойду на встречу… потому что… Это невозможно! Зачем ты подслушивала?

Ух, как она рявкнула последнюю фразу! Да, Дина права: Олеська неадекватна. Леля подошла к ней, взяла за плечи и легонько встряхнула, потом, поймав ее лихорадочный, нездоровый взгляд, сказала, выделяя каждое слово:

– Немедленно успокойся! Дать сигарету?

– Не хочу, – вырвалась Олеся. – Мне не нужна сигарета. Я любила иногда покурить, когда все хорошо, но сейчас мне не требуются маленькие удовольствия, мне ничего не надо.

– Если у тебя будет срыв, я вызову «неотложку», поняла? – пригрозила Леля. – И тебе придется выложить врачам – из-за чего истерика, они тебя заставят, ты этого хочешь? Сядь. Слышишь меня?

Олеся послушно упала в кресло, закрыла лицо ладонями и не шевелилась. Пришлось Леле сходить на кухню за стаканом воды, когда она пришла, жена Руди тихо плакала.

– Выпей воды, – Леля подала ей стакан. – Понимаю, ты напугана, но выход у тебя есть.

– Какой? – вскинулась Олеся.

– Послезавтра с утра, а лучше завтра после поминок, расскажи об этом следователю Крайнему, думаю, его заинтересуют таинственные звонки…

– Нет, – категорично сказала Олеся.

– Тебе даже из дома не понадобится выходить, я позвоню, Юрий Петрович приедет сюда…

– Нет.

– Почему?

– Потому что я не знаю, что задумал тот мужчина и задумал ли! Может, я паникую зря…

– Тогда давай на встречу с ним отправлюсь я.

– Нет, нет! Дела Руди перешли ко мне по наследству, я не должна втягивать в них еще кого-то. А вдруг…

Она замолчала, странно глядя перед собой, будто увидела на полу нечто ужасное, доступное только ей. Леля присела перед ней на корточки, попала в поле зрения Олеси и, понимая, что она, человек по природе слабый и безвольный, близка к срыву, тронула ее за кисть руки, мягким тоном спросив:

– Что – а вдруг?

– А вдруг звонил… – Олеся перешла на шепот: – Вдруг это был убийца Руди?

По коже Лели прошел холодок, шутка ли – преступник добивается встречи с женой убитого им человека. Зачем? Почему не боится? Правда, она не относится к слабонервным людям, но загадок предостаточно, чтобы поломать над ними голову.

– Почему ты так думаешь? – спросила Леля.

– Не могу объяснить, – ломала пальцы Олеся. – Мне кажется… что-то в его голосе есть… не знаю! Я просто его боюсь! Повторяю: может, зря боюсь, может, у меня это чисто нервное после смерти Руди, но мне страшно!

– Тем более надо связаться со следователем. Ну, подумай о Глебе. Он сидит, ему светит – страшно сказать сколько! За что? За чужое преступление? Глеб этого не заслужил…

Тут-то болонка Олеся стала полностью соответствовать своему прозвищу, потому что вскочила на ноги и залаяла, выражаясь образно, конечно. Вовсе не страшно лаяла, ибо ни размерами, ни мощью маленькая собачка не может напугать, но противно, остервенело, отчаянно и громко:

– Ну и пусть! Я не виновата, что у Глеба так сложилась судьба, почему меня все обвиняют? Да-да, вы считаете меня причиной его несчастий. Но я ваши обвинения не принимаю! У каждого своя дорога, случилось так, что мы разошлись, – разве это редкость? Никто не делает из этого трагедии, кроме вас. Что мне сейчас Глеб, когда моей жизни угрожает опасность? У меня дети, кто будет о них заботиться, если со мной что-то случится? Глеб? Знаешь, а я пойду к нему на встречу. Да, пойду. И выполню все, что потребует этот человек, лишь бы он оставил меня в покое.

Выговорившись, Олеся упала в кресло, не рыдала, но кусала фалангу пальца и сопела. Не привыкшая к страданиям, она и сейчас не умела с этим справиться. Но ее не было жаль. Леля, двинувшись к выходу, все же дала ей совет:

– Что он хочет, неясно, так что не психуй. И на всякий случай найди покупателей на все виды бизнеса Руди.

– Что? – Олеся дернулась, предложение подруги ее неприятно поразило и затмило горе. – Продать? Ты серьезно?

– Более чем, – развернулась к ней лицом Леля. – Сама посуди, ты в бизнесе полная дура. Как только влезешь туда, так тебе каюк наступит, ты можешь потерять абсолютно все – таких примеров масса. А получив задаток, будешь только ждать вступления в права наследования и ни о чем не заботиться. Подумай. Я даже помогу тебе найти покупателей. Спокойной ночи.

Леля вначале хотела уйти, но решила пробыть еще одну ночь в этом доме, чтобы совесть потом не мучила, если с Олеськой что-нибудь случится. Впрочем, она помнит о детях, значит, в своем уме. Но когда тебе предъявляют мифические обвинения, а себя оправдывают, нет никакого желания поддерживать ее. Получаешься участником заговора против Глеба, ну и зачем это ей, Леле? Нет, пусть Олеся, маленький и озлобленный зверек, остается со своими эгоистичными заблуждениями наедине и варится в них, а Леля поступит по-своему.