Стоит установить крайний срок – и время летит к нему стремительно, как будто лопнула перетянутая пружина в часах Вселенной. Четыре дня коту под хвост – фьють! А ведь я почти не тратил времени на сон.

Мы с Ардат трудились как проклятые. Она читала вслух, переводя с листа. Я записывал, пока руки не сводила судорога. Иногда меня сменял Молчун.

Ради проверки я подсовывал ей уже переведенные документы, особенно те, над которыми мы работали со Следопытом. Нередко встречались расхождения.

На четвертое утро я напал на след. Мы возились с одним из списков. Званый вечер с такими гостями в наше время назывался бы подготовкой к войне или самое меньшее к бунту. Имя за именем. Господин Такой-то из Оттуда-то, с госпожой Такой-то, шестнадцать титулов, из них действительности соответствуют четыре. К тому времени, когда герольды объявляли последнее имя, гости должны были скончаться от старости.

И где-то в середине списка Госпожа на мгновение сбилась.

«Ага! – сказал я себе. – Что-то близко». Я навострил уши.

Чтение продолжалось как ни в чем не бывало. Через несколько минут я уже не был уверен, что не померещилось. Разумно предположить, что насторожившее ее имя – не то, что она произносила в тот момент. Она вынуждена была подстраиваться под скорость моего письма. Ее глаза далеко обгоняли мою руку.

Но ни одно из имен в списке не показалось мне знакомым.

Я собрался позже просмотреть список еще раз, в одиночестве, надеясь, что Госпожа что-то пропустила.

Но не вышло.

– Перерыв, – сказала Госпожа после полудня. – Я хочу чаю. Костоправ, ты будешь?

– Обязательно. И хлеба ломоть.

Я царапал бумагу еще с полминуты, прежде чем сообразил, что произошло.

Что? Сама Госпожа подает мне чай? А я ей машинально приказываю? Меня перекосило. Насколько же она вжилась в роль? И насколько ее играет? Она небось уже который век не заваривает себе чай. Если вообще это когда-то делала.

Я встал, собираясь пойти за ней, но у выхода замер.

В пятнадцати шагах по коридору, под слабой до скаредности лампой, Госпожу прижал к стенке Масло. Нес какую-то ерунду. Почему я не предусмотрел этого – понятия не имею. Сомневаюсь, что и Госпожа предусмотрела. Вряд ли с ней обходились подобным образом.

Масло был настойчив. Я хотел было развести их, потом раздумал. Не рассердить бы ее своим вмешательством.

Тихие шаги с другой стороны. Эльмо. Застыл. Масло был слишком занят, чтобы нас заметить.

– Надо что-то сделать, – прошептал Эльмо. – На кой нам такие проблемы?

Госпожа не проявляла ни беспокойства, ни испуга.

– Думаю, она справится сама.

Масло получил однозначное «нет». Но не принял отрицательного ответа. Попытался лапнуть.

Получил за наглость мягкий шлепок. Это его только разозлило. Он решил взять желаемое силой. Мы с Эльмо уже двинулись вперед, когда Масло исчез в водовороте пинков и тумаков, из которого тут же вывалился на грязный пол, правой рукой держась за живот, а левой – за правую. Ардат двинулась дальше, нимало не смутившись.

– Я говорил, что она справится.

– Напомни, чтобы я не переходил границы. – Эльмо ухмыльнулся и похлопал меня по плечу. – Но лежа она хороша, нет?

Будь я проклят, если не покраснел. Моя глупая ухмылка только подтвердила подозрения Эльмо. Да ну его к бесу – все равно не переубедить.

Масло мы затащили ко мне в комнату. Я думал, его стошнит, но он удержался. Я проверил кости – не сломаны ли; нашел лишь несколько ушибов.

– Он твой, Эльмо, – сказал я, заметив, что старый сержант уже готовится к выступлению.

Эльмо взял Масло под локоток и проговорил:

– А пройдем-ка ко мне в кабинет, рядовой.

Когда Эльмо начинает учить уму-разуму, с потолка земля сыплется.

Вернувшись, Ардат вела себя так, точно ничего и не случилось. Возможно, она не заметила, что при инциденте присутствовали мы с Эльмо.

– Может, устроим перерыв? – спросила она через полчаса. – Выйдем на свежий воздух? Прогуляемся?

– Хочешь, чтобы я пошел с тобой?

Она кивнула:

– Надо поговорить. Без свидетелей.

– Ладно.

Честно говоря, когда я отрывал нос от бумаги, меня охватывала клаустрофобия. Путешествие на запад напомнило мне о прелести пеших прогулок.

– Ты голодна? – спросил я. – Или дело слишком серьезно, чтобы устроить пикник?

Идея ее сначала удивила, а потом очаровала.

– Отлично. Идем.

Мы отправились на кухню и в пекарню, набили припасами корзину и вышли наверх. Не знаю, как Госпожа, а я прекрасно видел ухмылки приятелей.

На всю Нору приходится одна дверь. В зал совещаний, за которым расположены личные покои Душечки. Ни у меня, ни у Ардат не было даже занавески в дверном проеме. Все решили, что мы ищем уединения на просторах. Как же! Наверху соглядатаев не меньше, чем под землей. Просто они не люди.

Когда мы вышли, до заката оставалось часа три, и солнце ударило нам в глаза. Жестоко. Но я ожидал этого. А вот Госпожу следовало предупредить.

Мы побрели вдоль ручья молча, наслаждаясь чуть терпким воздухом. Пустыня молчала. Даже Праотец-Дерево не издал ни звука. Даже ветерок не вздыхал в кораллах.

– Ну? – выговорил я наконец.

– Мне надо было выйти. Стены смыкались. А от безмагии только хуже. Я чувствовала себя беспомощной. Это гложет разум.

– Понятно.

Мы обогнули мозговой коралл и наткнулись на менгира. Наверное, один из моих старых приятелей, потому что он отрапортовал:

– Чужаки на равнине, Костоправ.

– Правда? Какие чужаки, каменюга?

Менгир промолчал.

– Они всегда такие? – спросила Госпожа.

– Бывают хуже. Ну, безмагия слабее. Тебе лучше?

– Мне стало лучше, как только мы поднялись наверх. Это место – врата ада. Как только вы можете жить здесь?

– Тут, конечно, паршиво, но это – дом.

Мы вышли на прогалину. Госпожа замерла.

– Что это?

– Праотец-Дерево. Ты знаешь, что о нас думают там, внизу?

– Знаю. Пусть думают. Назовем это защитной окраской. Это и есть твой Праотец-Дерево? – указала она.

– Он самый. – Я подошел к нему вплотную. – Как поживаешь, старик?

Я задавал этот вопрос уже полсотни раз. Дерево, даже такое примечательное, остается деревом, разве нет? На ответ я не рассчитывал, но листья зазвенели в ту самую секунду, когда отзвучало последнее слово.

– Вернись, Костоправ! – Требование Госпожи прозвучало властно, жестко и немного нервно.

Я развернулся и промаршировал к ней.

– Выходишь из роли?

Уголком глаза я заметил движение, скользящую тень в стороне Норы, и принялся сосредоточенно разглядывать кусты и кораллы.

– Говори потише. Нас подслушивают.

– Ничего удивительного. – Она расстелила прихваченное нами драное одеяло и уселась; пальцы ног оказались на самой границе прогалины. Потом сняла тряпку с корзины.

Я сел рядом – так, чтобы видеть ползучую тень.

– Знаешь, что это такое? – спросила Госпожа, указывая на Дерево.

– Никто не знает. Просто Праотец-Дерево. Племена пустыни его почитают как бога. Мы не нашли этому подтверждений. Одноглазого с Гоблином, впрочем, впечатлил тот факт, что стоит Праотец точно в центре равнины.

– Да… Столь многое кануло во мглу времен… Пожалуй, мне следовало догадаться, что мой супруг не первый в своем роде, Костоправ, как и Белая Роза – в своем. Сдается, это великий круг.

– Не понимаю.

– Давным-давно, даже по моим меркам давно, случилась война, подобная войне Властелина и Белой Розы. Свет превозмог тьму, но, как всегда, тьма оставила на победителях свой след. Чтобы завершить борьбу навеки, они призвали существо из другого мира, или плоскости, или измерения, – суть не в терминах. Призвали, как Гоблин призывает демонов, только это был молодой бог. Или почти бог. В облике ростка. Уже во времена моей юности это была всего лишь легенда, а тогда еще сохранялось многое из прошлого. Так что о деталях можно спорить, но, чтобы призвать это существо, гибли тысячи, опустошались целые края. Призвавшие посадили пленного бога на могиле своего великого врага, чтобы держал его в земле. Этот древесный бог проживет миллион лет.

– То есть… Праотец сидит на чем-то вроде Великого кургана?!

– Я не связывала легенды с равниной, пока не увидела Дерево. Да. В этой земле лежит некто не лучше моего супруга. Теперь многое проясняется. Все сходится. Звери. Немыслимые говорящие камни. Коралловые рифы в тысяче миль от моря. Все это просочилось из иного мира. Бури перемен – это сны Дерева.

Она говорила долго, не столько объясняя, сколько осознавая. Я, разинув рот, вспоминал бурю перемен, захлестнувшую нас по пути на запад. Что за проклятие – попасть в кошмар бога!

– Это безумие, – прошептал я и в то же мгновение рассмотрел тень, которую так старался отделить от теней кустов и кораллов.

Молчун. Сидит на корточках. Тихо, как змея в засаде. Молчун, который в последние три дня оказывался всюду, куда бы я ни сунулся, незаметный, потому что он все время молчит. Ну-ну. Вот вам и уверенность, что моя спутница не вызвала подозрений.

– Это дурное место, Костоправ. Очень дурное. Скажи своей глухой крестьянке, чтобы убиралась отсюда.

– Чтобы это сделать, мне придется объяснить причину, а заодно рассказать, кто мне дает такие советы. Вряд ли ее это убедит.

– Наверное, ты прав. Что ж, это ненадолго. Давай поедим.

Развернув сверток, Госпожа достала оттуда нечто очень похожее на жареного кролика. На равнине кролики не водятся.

– Пусть нам и задали трепку у Лошади, в кладовых прибавилось снеди.

Я вгрызся в свею долю.

Молчун, за которым я искоса следил, сидел неподвижно. «Вот же гад! – подумал я. – Чтоб ты слюнями истек!»

Умяв третий кусок кролика, я сумел оторваться от еды и задать вопрос:

– Эта древняя история, конечно, любопытна, но к нам-то она имеет отношение или нет?

Праотец-Дерево звенел как заведенный. Интересно почему?

– Ты боишься его?

Госпожа не ответила. Я смахнул обглоданные кости с берега в воду, встал.

– Секундочку. – Я подковылял к Праотцу-Дереву. – Старик, у тебя семена есть? Или отводки? Что-нибудь, что мы могли бы посадить в Курганье на могиле нашего собственного врага?

За столько лет я привык играть в беседы с Деревом. Его возраст вызывал во мне почти религиозное почтение, но я не верил ни племенам пустыни, ни Госпоже. Просто старая-престарая скрюченная лесина с необычными листьями и дурным характером.

С характером?

Я прикоснулся к стволу, намереваясь поискать в диковинной листве какие-нибудь плоды, и Дерево меня укусило. Не зубами, конечно. Но искры полетели. Когда я вынул пальцы изо рта, на кончиках виднелись ожоги.

– Твою мать! – пробормотал я, отступив на пару шагов. – Не твою, конечно. Я-то думал, ты поможешь.

Я даже не заметил, что рядом с укрытием Молчуна теперь стоит менгир. Еще несколько появилось на границах прогалины.

Что-то ударило меня по темени, как балласт, сброшенный летучим китом с изрядной высоты. Я упал. Меня колотили волны силы, волны мысли.

Я всхлипывал, пытаясь подползти к Госпоже. Она протянула мне руку, но не смогла пересечь границу…

Краешек этой силы стал мне понятен. Словно в меня втиснулись полсотни разумов, разбросанных по всему миру. Нет. По всей равнине. И не полсотни – больше. Они сплетались все плотнее, все туже… Я коснулся сознаний менгиров. И все исчезло. Кувалда прекратила барабанить по наковальне моего черепа. Я ползком добрался до края прогалины, хотя знал, что безопаснее там не будет. Забрался на одеяло, перевел дыхание и наконец повернулся к Дереву лицом. Листья возмущенно звенели.

– Что случилось?

– Попросту говоря, он сказал мне: «Делаю, что могу, и не для вас, а для своих созданий. Иди, мол, к бесу, оставь меня в покое, не чуди, а то окажешься в дерьме по уши». О-ох!

Я обернулся посмотреть, как воспринял мою выходку Молчун.

– Я предупреждала… – Госпожа тоже обернулась.

– Кажется, у нас неприятности. Возможно, тебя узнали.

По тропе к нам приближалось почти все население Норы. И менгиров – больше, чем людей. Вокруг нас смыкалось кольцо бродячих деревьев. И мы были безоружны – к нам приближалась Душечка. Нас окутала безмагия.

Сияли белые шелка Душечки. Она обогнала Эльмо и Лейтенанта, двинулась ко мне. Рядом с ней возник Молчун. А позади шли Одноглазый, Гоблин, Следопыт и пес Жабодав. Все еще в дорожной пыли.

Они уже несколько дней брели по равнине. А мне никто ни словом…

Говорят, что люк под повешенным открывается всегда неожиданно. Секунд пятнадцать я просто стоял, раскрыв рот, потом тихо выдавил:

– И что нам делать?

Удивительно, но Госпожа стиснула мою руку:

– Я проиграла. Не знаю. Это твои люди. Блеф. О-о! – Глаза ее сузились, взгляд напряженно застыл. Потом губы растянулись в тонкой усмешке. – Я вижу.

– Что?

– Ответы. Некоторые… Тень намерений моего супруга. Тобой вертели куда больше, чем ты думаешь. Он понимал, что о речных разливах догадаются. Когда заполучил Ворона, решил привести к себе и твою крестьянку. Да, похоже… Идем.

На лицах моих старых товарищей не было враждебности – только недоумение.

Круг смыкался.

Госпожа вновь взяла меня за руку, подвела к стволу Праотца-Дерева:

– Да будет мир между нами, пока чтишь ты его, о Древний. Идет тот, кого ты помнишь издревле! – И мне: – В мире много старых Теней. Некоторые родились еще в начале времен. Они слабы и редко привлекают к себе внимание так, как мой супруг или Взятые. Но в свите Душелов были те, кто старше этого Дерева. Они спали вместе с ней в могиле. Поверь, я знаю, каким способом были растерзаны те трупы.

Я стоял в кровавом свете заходящего солнца и ничего не понимал. Она с тем же успехом могла изъясняться на юкителле.

Вплотную к нам подошли только Душечка, Молчун, Одноглазый и Гоблин. Эльмо и Лейтенант остановились на расстоянии броска. А вот Следопыт со своей дворнягой растворились в толпе.

– Что происходит? – показал я Душечке.

Мне было страшно.

– Это мы и хотим выяснить. С тех пор как Гоблин, Одноглазый и Следопыт достигли равнины, донесения менгиров стали отрывочными и бессмысленными. С одной стороны, Гоблин и Одноглазый подтверждают твои слова – до того момента, как вы расстались.

Я покосился на друзей – я не нашел отзвука дружбы. Их глаза были стеклянно-холодны. Казалось, их вела чья-то исполинская рука.

– Отряд! – выкликнул Эльмо негромко.

В отдалении пролетели на коврах-лодках двое Взятых, но приближаться не стали. Пальцы Госпожи дрогнули, в остальном же она держалась спокойно. Узнать летевших с такого расстояния было невозможно.

– Это варево помешивает не один повар, – заметил я. – Переходи к делу, Молчун. Пока что ты меня только пугаешь до смерти.

– В империи ходит слух, – показал он, – будто ты продался. Будто ты привел сюда кого-то очень важного, чтобы убить Душечку. Может, даже одного из новых Взятых.

Я не удержался от ухмылки. Тот, кто распространял слухи, не осмелился сказать всю правду.

Ухмылка Молчуна убедила. Он меня знал. Поэтому, наверное, и следил за нами.

Душечка тоже расслабилась. Но не Гоблин с Одноглазым.

– Что с парнями, Молчун? Они похожи на зомби.

– Говорят, что ты их продал. Что Следопыт тебя видел. Что если…

– Что за чепуха?! Да кто такой этот Следопыт? Давай сюда этого безмозглого сукина сына, пусть он скажет все мне в лицо!

Свет мерк, разбухший помидор солнца катился за холмы. Скоро совсем стемнеет. По спине у меня побежали мурашки. Будет это проклятое Дерево действовать или нет?

Стоило подумать о Праотце-Дереве, как я ощутил его пронзительное внимание. И сгущающийся смутный гнев…

Внезапно повсюду замерцали менгиры, даже за ручьем, в густом кустарнике. Взвизгнула собака. Молчун показал что-то Эльмо, но он стоял спиной ко мне, и я не разобрал что. Эльмо потрусил на шум.

Менгиры двигались к нам стеной, загоняя… Ага! Следопыт и пес Жабодав! На физиономии Следопыта застыло тупое удивление. Дворняга все пыталась проскользнуть между менгирами. Те не пускали. Наши люди отскакивали, чтобы камни в спешке им не отдавили ноги.

Менгиры вытолкнули Следопыта и пса Жабодава на прогалину. Дворняга взвыла отчаянно и протяжно, потом, поджав хвост, спряталась в тени Следопыта. Они стояли в десяти футах от Душечки.

– О боги! – прошептала Госпожа, так сжав мою руку, что я едва не взвыл сам.

В спутанной шевелюре Праотца-Дерева вспыхнуло ядро бури перемен.

Огромной. Ужасной. Буйной.

Буря поглотила нас, набросившись с такой яростью, что оставалось лишь терпеть. Облики плыли, менялись, текли; неизменным оставалось лишь пространство вокруг Душечки.

Следопыт взвизгнул. Пес Жабодав испустил вой, расползшийся метастазами ужаса, как раковая опухоль. Они изменялись сильнее всего, превращаясь в тех бешеных и гнусных тварей, которых я видел по пути на запад.

Госпожа крикнула что-то; буря унесла слова, но я уловил в голосе торжествующие нотки. Она помнила эти обличья.

Я воззрился на нее.

Она не менялась.

Невозможно. Создание, по которому я вздыхал пятнадцать лет, не может быть настоящей женщиной.

Обнажив жуткие клыки, пес Жабодав кинулся в сердце бури, чтобы добраться до Госпожи. Он тоже узнал ее. Он собирался покончить с ней, пока она беспомощна вблизи Душечки. Следопыт ковылял за ним, такой же обалделый, как и в человеческом облике.

Хлестнула ветвь Праотца-Дерева, смахнув пса Жабодава, как человек отшвырнул бы нападающего щенка. Трижды пес отважно кидался на него и трижды был сметен. На четвертый раз в морду ему ударила праматерь всех молний, и дымящаяся туша отлетела к самому ручью, где она с минуту лежала, подергиваясь. Потом пес с воем ухромал в пустыню.

В то же время зверь Следопыт кинулся на Душечку. Перекинув ее через плечо, он бросился на запад. И когда бестия, бывшая псом Жабодавом, выбыла из игры, все взгляды обратились на Следопыта.

Может, Праотец и не бог, но голос у него подходящий. Когда он заговорил, начали рушиться коралловые рифы. Те, кто стоял за границей прогалины, вопили, зажав уши. Нам, оказавшимся ближе, было почему-то легче.

Не знаю, что говорил этот голос. Я не то что не понимал языка – я не мог его узнать. Но Следопыт понял. Он отпустил Душечку, вернулся, чтобы встать в самом сердце бури, перед лицом бога, пока его терзал могучий глас и бешенство лиловых молний перемывало его уродливые кости. Он поклонился Дереву, и пал ниц, и изменился по-настоящему.

Буря унялась так же неожиданно, как и возникла. Все рухнули на землю. Даже Госпожа. Но сознания мы не потеряли. В тусклом свете заката я увидел Взятых. Они решили, что настал их час.

Отступив, они набрали скорость, пронеслись по баллистической траектории через безмагию, и каждый выпустил четыре тридцатифутовых гарпуна для охоты на летучих китов. А я сидел на земле, держа за руку их мишень, и пускал слюни.

– Они читают будущее не хуже меня, – прошептала Госпожа – как мне показалось, с громадным усилием. – Я забыла об этом.

Тогда я не понимал, что она имеет в виду.

Восемь копий летели вниз.

Праотец-Дерево обратил на них внимание.

Ковры рассыпались под седоками.

Копья взорвались так высоко, что горящие обломки даже не долетели до земли.

Взятые, впрочем, долетели. Спикировали по крутой дуге в плотные заросли кораллов на востоке. Потом меня объяло забытье. Последнее, что я запомнил, – что пустота покинула три глаза наших колдунов.