Глава 7. Кто стрелял?!
Арестантку содержали на первом этаже госпиталя в закутке левого крыла, который бдительно, не допуская посторонних, охраняли контрразведчики. Любопытные могли видеть ее через окно, и, натыкаясь на пронзительный взгляд серых глаз, раненые обескураженно ковыляли обратно. Пленная выглядела очень привлекательно и совсем не походила на врага, с которым приходилось сталкиваться на передовой. А вышиванка, что прикрывала ее худенькие плечи, делала ее почти домашней и очень беззащитной.
Между тем здоровье арестантки шло на поправку. Уже дважды к ней наведывался следователь «СМЕРШ» и терпеливо расспрашивал о Гамуле, о его соратниках, но девушка, плотно сжав губы, молчала. Пообещав поговорить с ней пообстоятельнее, когда она, наконец, поправится окончательно, он уходил, сложив в папку разложенные на столе бумаги.
Заканчивался третий день заточения. Капитан Романцев не переставал надеяться, что Гамула объявится в поселке в ближайшие часы, чтобы высвободить из заточения свою любаву. Именно поэтому в ближайших домах к госпиталю были расквартированы штурмовики, а в левом крыле гостиницы под видом раненых разместилась боевая группа, готовая автоматным огнем поддержать караульных.
Игнатенко ворчал, говорил, что из этой затеи ничего не выйдет, утверждал, что о всех маневрах контрразведчиков уже давно известно в штабе Гамулы. И вообще следовало бы придумать нечто позатейливее. Но Тимофей настаивал на своем и ослабевать караул не собирался, наоборот, подсадил в соседнюю комнату еще двух бойцов.
К концу четвертых суток пришло понимание того, что Гамула не появится. Не так уж он глуп, чтобы залезать в расставленный капкан.
После своей смены в самую полночь к капитану зашел сержант Сорочан, шумно выдохнув, присел на стул.
– Докладывай! – потребовал Романцев.
– Как вы и предполагали, госпиталь все время находится под наблюдением бандеровцев. Его люди есть и среди персонала, одна из медсестер передала Оксане записку.
– Задерживать ее не стали?
– Взяли на заметку.
– Все правильно, я сам с ней поговорю.
– У окон госпиталя крутился пацан лет двенадцати. Думаю, что тоже не случайно. Но ведь не будешь же отгонять!
– Не будешь… Верно поступил.
– Мужичок один странный приходил в госпиталь, как бы ненароком выспрашивал, кого это мы охраняем. Думаю, что тоже не случайно. У меня такое чувство, что люди Гамулы наблюдают за нами постоянно.
– А что доктор говорит о ее состоянии?
– Сказал, что состояние стабильное, понемногу выздоравливает и через неделю ее можно будет перевозить.
– Думаю, что на госпиталь бандеровцы не осмелятся напасть: гарнизон под боком, посты выставлены, контрольно-пропускные пункты повсюду, – задумчиво проговорил Романцев, – но вот когда мы ее повезем, тогда они могут попытаться отбить девицу у конвоя. Ладно, иди, придумаем что-нибудь. Глаз с нее не спускать, докладывать мне обо всем, что происходит в госпитале!
– Есть!
Сержант ушел. Оставшись в одиночестве, Тимофей разгладил чистый листок бумаги и принялся писать письмо жене.
«Милая моя Зоя!
Нахожусь здесь без малого неделю, а уже соскучился по тебе невероятно! А тут еще и работой скучной завалили, одна сплошная канцелярия! Приходится заполнять какие-то бумаги, писать какие-то отчеты. Исписываю каждый день по кипе бумаг, у меня даже пальцы стали побаливать от такой службы. Хотелось бы перебраться куда-нибудь поближе к переднему краю, но начальство посчитало, что правильнее будет оставить меня в глубоком тылу. По собственному опыту знаю, что с начальством особенно не поспоришь. Попробовал как-то возразить, но мне ответили, что кому-то ведь тоже нужно делать эту рутину. А тут еще выяснилось, что почерк у меня очень разборчивый, и подкидывают работу со штаба. Теперь я больше напоминаю штабного писаря. Так что, можно сказать, пострадал из-за своей аккуратности. И нужно было ехать за тысячи километров от Москвы, чтобы заниматься таким неблагодарным делом!
Единственное, что меня здесь радует, так это роскошная природа и жаркое солнце. А еще здесь невероятно красивые вечера, и ночью все небо в звездах! Бывает, подойду к окну и любуюсь на эти мерцающие огни.
Мне повезло, застал полнолуние, так луна такая огромная и желтая, что напоминает репу с огорода моего деда…»
Вдруг снаружи послышался какой-то неясный шорох. Подняв голову, капитан глянул в окно. И в проеме между занавесками увидел отчетливый силуэт человека. Лицо разглядеть не удалось, но, даже спрятанное в глубокой тени, оно излучало враждебность. Тимофей понял, что в следующую секунду прозвучит выстрел. Мышцы мгновенно напряглись, и он бросил тренированное тело в угол комнаты, периферическим зрением успев заметить ствол вскинутого автомата. И в тот же момент прозвучала короткая очередь. Ударившись в стол, она сбила на пол настольную лампу, разбросала побитое стекло далеко по углам, колючие осколки зло впились в кожу.
Перекатившись к стене, Тимофей извлек из кобуры пистолет и дважды выстрелил в окно. По звуку понял, что первая пуля прошла прицельно, точно в проем рядом с тем местом, где стоял неизвестный, а вот вторая глухо ударилась в стену, рассыпав по полу куски штукатурки. Стараясь не напороться на пулю, он подскочил к окну и выстрелил еще дважды в колыхнувшиеся кусты.
Еще через несколько секунд услышал, как со стороны проселочной дороги испуганно всхрапнул конь и, будоража летнюю ночь, ритмично зацокали копыта, удаляясь.
С улицы раздался рассерженный голос:
– Кто стрелял?!
Дверь с сильным стуком распахнулась, и в комнату влетел встревоженный старший лейтенант Григоренко.
– Вы не ранены, товарищ капитан?! С вами все в порядке?
Только сейчас Тимофей почувствовал, что прыгнул неудачно: зацепил плечом громоздкий ящик, не к месту стоявший в углу, и вот теперь содранную кожу немного саднило. Завтра будет болеть еще сильнее, но это уже не важно, во всяком случае, это куда лучше, чем лежать с простреленной головой.
– Я в полнейшем порядке, – угрюмо отозвался он.
Через окно на него смотрели двое бойцов в плащ-палатках. Один из них, видно, старший по званию, доложил:
– Товарищ капитан, отправили группу на поиски стрелявшего.
– Предупредили, чтобы поосторожнее? В такой темноте и на пулю можно нарваться.
– Все бойцы с боевым опытом. Знают, что делать.
– Хорошо.
– Откуда ты?
– Старшина Щербак, из полковой разведки.
– А зовут как?
– Богдан, – слегка улыбнулся старшина.
– Часто здесь у вас такое?
– Случается. Район неспокойный, товарищ капитан, не знаешь, из-за какого куста могут пальнуть. Даже плащ-палатки носим, чтобы бандеровцы не знали, в каком мы звании. Они ведь всегда в старшего стреляют.
– Но здесь же гарнизон стоит, неужели не боятся?
– Наглеют! Но больше зверствуют в селах и хуторах, там, где наших немного. Например, вчера подполковника на одном хуторе застрелили, на постой остановился. Стреляли в него вот так же, через окно.
Тимофей Романцев сунул пистолет в кобуру.
– Невеселая история.
В комнату вошел подполковник Гурков.
– Мне только что доложили… Как вы, товарищ капитан?
– Бог миловал.
– Находимся в глубоком тылу, а такое впечатление, что на передовой… Хотя на передовой все куда понятнее – впереди враг, позади – отчизна! А тут как-то все перемешалось. Вроде бы и тыл, а пулю в лоб из любого куста можно схлопотать.
– Нужно принять меры к дополнительному охранению. Негоже почем зря людей терять.
– Патрулирование усилено. На каждом конт-рольно-пропускном пункте стоит отделение автоматчиков. Вокруг гарнизонов парные дозоры в пределах визуальной видимости. Караулы увеличены едва ли не вдвое. Запрещено солдатам и офицерам ходить по одному, велено даже на постое держать при себе оружие. Как бандеровцы сюда прошли, непонятно. Будем разбираться! Вы бы, товарищ капитан, поберегли себя. Не хотелось бы терять еще одного начальника отдела контрразведки. Ведь только неделя прошла, как вы прибыли!
– Мне теперь и к окну, что ли, подходить нельзя? – невольно хмыкнул Тимофей.
Он закрыл оконные рамы, плотно зашторил занавески, отгородившись от враждебной ночи, а заодно и от луны со звездным небом, и повернулся к старшему лейтенанту, который несколько растерянно топтался у порога:
– Ты чего здесь стоишь? Дело, что ли, какое-то есть?
– Товарищ капитан, – несколько обескураженно произнес Григоренко, – может, распоряжения какие-нибудь будут?
– Будут, – охотно отозвался Тимофей и показал на громоздкий ящик, стоявший у стены: – Что в этом ящике?
– Хозяйственное мыло.
– И что же оно делает в кабинете начальника контрразведки?
– Полковой интендант мылом приторговывал, а майор Севастьянов, то есть ваш предшественник, отдал его под трибунал. Сейчас он в штрафбате… А мыло, которое он продавал, велел к себе в кабинет занести, чтобы оформить его по всем правилам и в часть вернуть. Да не успел… Вот мыло здесь и осталось. А мы не знаем, что с ним делать, оно ведь в протокол вписано.
– Завтра с бойцами отнесите его в хозчасть, не лежать же ему здесь вечность. Я об его углы все ноги порасшибал. А сейчас вот плечо разбил!
– Есть отнести, товарищ капитан! – лихо козырнул Григоренко. – Может, еще какие-то распоряжения будут?
– Будут. – Присев за стол, Романцев вырвал из блокнота листок бумаги. Некоторое время он обдумывал, как следует написать пограмотнее, а потом быстро набросал текст. Свернув листок вчетверо, передал его Григоренко: – В тринадцатой армии служит мой боевой товарищ, младший лейтенант Ивашов. Тоже из военной контрразведки…
– Я о нем слышал. Недавно ему орден сам командующий вручил. Об этом в нашей газете писали.
– Возможно… Парень он боевой, уверен, что вполне заслужил награду, так что для нашей задачи он вполне подходит. Отнесешь записку в шифровальный отдел, пусть там ее зашифруют и отправят начальнику отдела контрразведки «СМЕРШ» полковнику Александрову… Ну, чего стоишь? Выполняй!
– Может, мне побыть с вами, а записку кто-то другой отнесет?
– Спасибо за заботу, но я уж как-нибудь сам. Письмо жене дописать нужно. А любовь, сам понимаешь, требует некоторой интимности. И потом, эту записку никому, как кроме тебя, доверить не могу, она секретная.
– Понял. Разрешите выполнять?
– Ступай!
Четко развернувшись, Григоренко вышел, а Тимофей сел за стол, стряхнул с бумаги кусочки штукатурки и вновь взялся за прерванное письмо.
«…Если бы не воспоминание о тебе, так я помер бы здесь от скуки! Все-таки я оперативник, мне хотелось бы больше заниматься вещами конкретными, важными, работать с людьми, а тут одна скукотища! Хожу по гарнизону и зеваю от скуки. – Посмотрев на зашторенное окно, продолжил: – Правда, сегодня немного похолодало. У нас здесь вечерами бывает ветрено, так что я предпочитаю спать при закрытых окнах. День уже подошел к концу, пора бы мне на покой, к тому же утомил я тебя своими долгими рассказами.
Спи, моя любимая, сегодня я тебя больше не потревожу, разве что во сне. Очень надеюсь, что ты мне приснишься.
Твой верный муж, Тимофей».
Привычно сложив письмо треугольником, капитан написал адрес. Завтра нужно будет отправить письмо в Москву. Это будет самым важным делом предстоящего дня.
Скинув сапоги, он аккуратно поставил их рядом и лег на расшатанную панцирную кровать. Взгляд упрямо возвращался в сторону окна. Поднявшись, Тимофей взял личный «ППШ», стоявший в углу кабинета, и поставил его у изголовья. Так оно как-то будет поспокойнее. После чего незаметно и крепко уснул.
