Поневоле [это] собирает тот, кто без различения входит в общение с множеством людей: из вещества, производящего грех, придает он бездейственной [пока] страсти, словно глине, кубическую форму [кирпича]; сама по себе [страсть] не имеет вида, но принимает ясный отпечаток тех образов, какие при помощи чувства начертаны внимательным размышлением. Ибо страсть может приводить в движение одно только естественное стремление, и то слабо, если не содействуют ей внешние вещества. Но когда примет она в себя привлекательные и обольстительные образы, тогда определенными очертаниями чувственного удерживает помысел в оковах. Например, ярость и похоть, удовольствие и печаль — силы, находящиеся в покое и не имеющие вида, пока нет в обилии вещества, возбуждающего их к деятельности. Но если в ярость опечаленного и в похотение наслаждавшегося или в другую какую-либо страсть чувство привнесет соответствующий образ, то страсти сии дают дело чувствам и постоянное занятие мысли при воззрении на отпечатления того, что раздражает и производит страстное и крайне тягостное напоминание. Посему-то и прекрасно безмолвие, ибо не видит вредного, а что не было видимо, того не приемлет в себя мысль; и чего не было в мысли, то не приводит в действие память представлением сего, а что не приводит в действие память, то не раздражает страсти; когда же страсть не возбуждена, тогда внутренность в глубокой тишине и в мире. Посему-то премудрый Моисей, хотя на нем лежали забота и попечение о народе иудейском, однако же палатку свою поставил вне стана, вдали от многолюдства, избегая, сколько можно было, неподобающего беспокойства и доставляя покой помыслу, чтобы усматривать и узнавать, что полезно душе.