Глава пятьдесят пятая

Очутившись в одиночестве в галерее, я поняла, что замерзаю. Огонь давно погас, угли в очаге остыли и подернулись пеплом. Я слышала, как за окном звали: Джезелия. Историю, Джезелия. Закатные сумерки окрасили комнату в розовый цвет.

Он все мне объяснил, четко и ясно.

Настало время. Ты произнесешь нужные мне слова. Будешь смотреть. И делать.

Я стану его заложницей.

В памяти всплыла армия Комизара, целый город, потом перед глазами встала Сивика – разрушенная, в пепле и руинах, обломки крепости на горизонте, вздыбленные в небо, как сломанные клыки, заволакивающие небо столбы дыма. Моя родная мать сидит на груде щебня и мусора одна, она рыдает и рвет волосы на голове. Я моргала, пытаясь прогнать яркий образ.

Она идет.

Эти слова проникли в сердце и уютно там угнездились, согревая.

Послышались шаги Астер. Их звук был мне хорошо знаком, он словно приплясывал в устремлении и надежде – звук такой же древний, как и руины вокруг. Она идет. Они идут. Но следом раздались другие шаги, топот многих ног. Слишком многих. Предчувствие сдавило мне сердце, я присела на край очага и уперлась взглядом в пол, пытаясь определить, откуда раздается шум. Из зала? Дальних коридоров? Казалось, шаги окружили меня со всех сторон.

– Госпожа? Что вы здесь делаете? И что случилось с огнем? Вы тут замерзнете до смерти, сидя вот так, без своего плаща.

Я подняла голову – всё вокруг изменилось! Всего в нескольких шагах от меня стояла Астер, но за ее спиной на сотни, на тысячи миль раскинулся другой город. Стены галереи исчезли, был лишь бескрайний, бесконечный горизонт и тысячи людей, они стягивались все ближе, смотрели, ждали… Там были поколения и поколения, и среди них, на расстоянии вытянутой руки от Астер, стояла Венда.

– Вас ждут, госпожа. Там, снаружи. Вы разве не слышите?

Распущенные волосы, лежавшие у меня на плечах, взметнулись вверх – по галерее легким смерчем пронесся ветер, щекоча мне шею.

Джезелия.

Голоса становились все громче, перекрывали свист ветра – причитания матерей, сестер и дочерей прошлых поколений, те же голоса, что я уже слышала однажды в долине, когда предавала земле тело брата, – поминовения, которые раздирали далекие небеса, от которых земля начинала кровоточить. Моления, в которые помимо звуков были вплетены звезды, прах земной и вечность.

Да, я слышу их.

– Астер, – прошептала я, – осмотрись и скажи мне, что ты видишь?

Девочка послушно покрутила головой и развела руками.

– Я вижу грязный пол, которому нужна хорошая уборка. – Она нагнулась и подняла алый лоскуток, оставшийся после ухода портних. – И вот такие обрезки.

Она подошла и положила кусочек ткани мне на ладонь.

Галерея тут же снова стала галереей с осязаемыми стенами. Тысячная толпа исчезла, как не было. Я зажала ткань в кулаке.

– Вам нехорошо, госпожа?

Я встала.

– Астер, сходи, пожалуйста, за моей накидкой. Отсюда, с террасы галереи, лучше видна площадь.

– Ох, только не эта стена, госпожа!

– Почему?

– Да ведь говорят, что именно с нее, – она понизила голос до таинственного шепота, – давным-давно упала сама госпожа Венда.

Астер робко оглянулась, словно опасаясь увидеть привидение.

Услышав это, я вздрогнула, но замешательство длилось недолго. Я решительно распахнула дверь на стену. Петли заскрипели, предостерегая на свой лад. Стена передо мной была довольно низкой, уступ террасы широким – как и повсюду в Санктуме.

– Я не упаду, Астер. Обещаю.

Астер закивала, так что бусины на ее платке отозвались звоном, и шустро припустила к выходу.

Я сидела на стене, кутаясь в накидку. Терраса галереи оказалась широкой, с нее открывался вид на площадь. Сначала я вознесла свои поминовения.

Чтобы не повторять ошибок прошлого,

мы должны помнить свою историю,

передавая от отца к сыну, от матери к дочери,

и всем моим братьям и сестрам Венды,

ибо хватит и одного поколения,

чтобы навек утратить историю и истину.

Внимайте же истории верных,

Шепоту вселенной,

Истинам, летящим по ветру.

Я пела о мужестве, скорбях и надежде, о том, как можно видеть не глазами и слышать не ушами, о путях веры и языке познания, что скрыты в сердцах каждого из них, о пути древнем, как само мироздание. Я говорила им о вечных вещах, о том, что остается, и о пробуждающемся от сна драконе.

На веки веков.

Тихое «на веки веков» поднялось от толпы мне навстречу, и постепенно люди начали расходиться, спеша в тепло своих лачуг. «И да хранят вас боги от зла», – добавила я про себя.

Подобрав полы плаща, я хотела уже вернуться в галерею, как внезапно стих ветер. Мир погрузился в непривычное безмолвие, и с неба начали падать белые хлопья. Неторопливо кружась, они опускались на уступы стен, на улицы, мне на колени – белые, искрящиеся, волшебные. Снег. Он касался моих щек, как невесомые, холодные перья – в точности, как описывала тетушка Бернетта. Нежные хлопья таяли на моей протянутой ладони, и внутри у меня вдруг защемило от острой тоски по дому. Вот и пришла зима. Мне почудилось, что передо мной закрывается дверь.