Глава двадцать пятая

Каден готовился ко сну в полном молчании. Но от такого молчания любой звук казался оглушительным – его дыхание, шаги, плеск льющейся из кувшина воды. Воздух искрился от напряжения.

Умывшись над тазом, он пригладил волосы мокрыми руками, все движения его были резкими. Он пересек комнату и с лязгом расстегнул ремень.

– Солдаты сказали, что сегодня ты сидела на стене за окном, – заговорил Каден, не глядя в мою сторону.

– Это запрещено?

– Это нежелательно. Слишком высоко падать.

– Мне нужен был свежий воздух.

– Они сказали, ты пела песни.

– Поминовения. Это морриганская вечерняя традиция. Ты же помнишь, правда?

– Солдаты сказали, люди собирались и слушали.

– Верно, но их было немного. Я им в диковинку.

Каден открыл сундук и бросил в него ремень и ножны. Сам нож он положил под меховой ковер рядом с местом, где спал – держал оружие под рукой даже в собственной запертой комнате. Что это было – привычка или требование к рахтанам быть всегда наготове? Это напомнило мне, что нож Натии до сих пор спрятан у меня в башмаке, так что разуваться надо очень осторожно.

– Что-то случилось? Я неправильно произнесла благословения? – спросила я, пытаясь развязать шнуровку на спине.

Каден стянул сапог.

– Ты все сделала прекрасно.

– Но?

– Ничего, – он заметил, как я сражаюсь с завязками. – Дай-ка я посмотрю.

Я повернулась.

– Кажется, Астер их запутала.

Его пальцы забегали по моей спине, расплетая тесемки. Наконец шнуровка поддалась.

– Готово.

Я повернулась к Кадену. В его взгляде светилось тепло и забота.

– Дело не в том. Увидев тебя в этом платье, я… – Он помотал головой. – Я испугался. Я подумал… А, не важно.

Ни разу я не видела, чтобы Каден с таким трудом подбирал слова. Или признавался, что испуган. Он отошел, сел на койку.

– Будь осторожна, Лия, не перегибай палку. – Он стащил второй сапог.

– Ты беспокоился за меня?

– Конечно, я за тебя беспокоился, – рявкнул он.

Я застыла, не понимая, отчего он вдруг вспылил.

– Меня приняли, Каден, это знак приязни. Вот и все. Разве ты не этого хотел?

– За такие знаки приязни можно получить смертный приговор.

– От Совета?

– У нас почти ничего нет, Лия, кроме нашей гордости.

– К узнице отнеслись с уважением. Что в этом дурного?

Он кивнул.

– Ты не успела здесь появиться, как…

– Но, Каден, люди, которые приветствовали меня, были венданцами.

Своим взглядом он чуть не прожег во мне дыру.

– Но не те, что носят смертельное оружие.

Бесспорно, орудия труда Эффиры были совсем иного рода, чем у Малика с его солдатней. Я подсела к Кадену.

– Что это за клан Меурази? Почему они так важны?

Каден начал рассказывать, что город населяют люди из всех провинций. Все они селились своими кланами. У каждого клана имелись свои особенности, ни один квартал не походил на другой. Но только клан Меурази являлся образцом для всех венданцев и выражал их ценности: здоровье, выносливость, твердость. Они поддерживали и хранили многие обычаи старины, забытые другими, но самое главное – оставались верными.

– Они по-своему одеваются, даже если для этого приходится сшивать лоскуты. Каждый вносит в это посильный вклад. Корни их родословной уходят в глубокую старину, к единственной дочери Госпожи Венды. Да, после смерти Венды первый Комизар снова женился, и у него было много детей от других жен, но Венда оставила только одно дитя, Меураз. Конечно же, это честь для всякого быть принятым их кланом. Но пленница… – Он помотал головой, словно пытался это осознать. – Так просто не может быть. Ты говорила о чем-то с Эффирой в шатре?

Я вспомнила ее выражение лица, когда Астер произнесла мое имя, а потом тихий шепот, когда я сняла рубаху и все увидели каву на моем плече. Обычаи старины. Уж не повторяют ли Меурази до сих пор те причитания безумной женщины? Красивое имя, сказала Ивет. Возможно, не просто красивое, но видя, какую реакцию вызвало у Совета известие о добром отношении клана ко мне, а также явное неодобрение Кадена, я решила повременить и до поры придержать этот козырь.

– Нет, – сказала я вслух. – Мы говорили только о нарядах.

Он настороженно смотрел на меня.

– Будь осторожна. Не высовывайся, Лия.

– Ты уже говорил это и раньше.

– Но ты, кажется, так меня и не услышала.

Я вскочила на ноги.

– В чем моя вина? – выкрикнула я. – Это ты, ты потащил меня на джехендру, хотя я говорила, что мне не нужна одежда! Я купила одно, а мне доставили другое. Если бы я оскорбила женщин, отказавшись взять платье, ты отчитал бы меня и за это! А благословение сегодня вечером – разве я сама вызвалась? Нет! Каланта ткнула мне прямо в лицо блюдом с костями. Что оставалось делать? Скажи, могу ли я сделать хоть что-то, что было бы правильным в твоих глазах?

Каден вздохнул и тяжело поднялся, опираясь о колени.

– Ты права. Прости. Ты не просила ни о чем из этого. Я просто устал. День был трудный.

Мое возмущение улеглось. Возможно, Каден выработал это умение, когда учился на Убийцу, но он никогда не выглядел усталым. Он был всегда бодр и свеж, готов к действиям. А вот сейчас его утомление было заметно.

Я подобрала ноги на койку и развязала шнурки.

– А где ты был целый день?

– Обязанности. Просто выполнял свои обязанности распорядителя.

Что это за обязанности такие, после которых на нем лица нет? Или, может быть, он заболел? Он взял несколько одеял и кинул поверх ковра.

– Сегодня я могу лечь на полу, – предложила я.

– Нет. Не обращай внимания.

Каден снял рубашку. Его шрамы всегда пугали меня, сколько бы раз я их ни увидела. Страшное воспоминание о том, как жесток его мир. Он прикрутил фитили светильников, а когда я переоделась, задул и свечу. Теперь даже тени не плясали по стенам, мешая уснуть.

Долго мы лежали в тишине, и я уже подумала, что Каден уснул, когда он заговорил.

– А ты? Чем еще ты сегодня занималась?

Видно, он устал не так уж сильно, раз в голове продолжали крутиться такие вопросы. Что-то подозревает?

– Еще? Что ты имеешь в виду?

– Мне просто интересно, что ты делала весь день? Кроме того, что вылезала в окно.

– Ничего, – тихо шепнула я. – Мой день тянулся очень долго.

Утром Каден, прежде чем уйти, вызвал Эбена и велел ему развлекать меня, но я поняла – это был приказ следить за мной. Эбен сторожил меня, как уже делал это на лугу у кочевников – вот только отношения между нами с тех пор изменились. Он оставался вымуштрованным убийцей, но в его броне появилась трещина, а в глазах – мягкость, которой не было прежде. Может, это произошло из-за того, что я избавила его от мучительной обязанности убивать собственного коня. Может, одобрение, с которым я прошептала имя Духа, позволило расцвести, приоткрыться чему-то, раньше скрытому в душе мальчика. Совсем чуть-чуть. А может, дело было в том, что мы разделили горечь утраты, когда у нас на глазах убивали тех, кого мы любили.

Согласно распоряжению Кадена, Эбен мог вывести меня из комнаты на прогулку, но в пределах Санктума, не заходя в некоторые башни и залы – только в жестко ограниченной зоне.

– Это для твоей же безопасности, – ответил Каден на мой вопросительный взгляд.

Я, конечно, понимала, что он и правда хочет уберечь меня от столкновения с Маликом и некоторыми членами Совета. К концу вчерашнего ужина стало очевидно, что враждебность все еще велика. Особенно выделялась группа возмущенных тем, что я оказалась угодной клану Меурази. Так что обычно единодушный Совет раскололся на два лагеря – любопытствующих и ненавистников.

Эбен повел меня кружным путем к конскому выгулу за крылом Совета. За время его отсутствия здесь родился новый жеребенок. Мы посмотрели, как он, еще не твердо стоя на длинных ногах-палочках, резвится в небольшом загоне, подпрыгивая и радостно пробуя силы. Эбен, стараясь сдержать улыбку, вскочил на ограду вокруг и прошелся по ней.

– Как ты его назовешь? – спросила я.

– Он не мой. Да я все равно его не хочу. Слишком много возни, пока всему научишь.

В глазах мальчика плескалась до сих пор не изжитая боль, а слова прозвучали неубедительно.

Я вздохнула.

– Я тебя понимаю. Трудно к кому-то привязаться после… – моя недоговоренная фраза повисла в воздухе. – И все же он такой красивый. И кто-то же должен его всему научить. Хотя здесь, наверное, найдутся учителя, которые смогут это сделать лучше, чем ты.

– Я все это умею не хуже, чем любой старый объездчик. Дух по одному тычку коленом понимал, что ему нужно делать. Его… – подбородок Эбена слегка дрогнул, и он тихо договорил: – Его мне подарил отец.

Только теперь я осознала, насколько глубока скорбь мальчика. Дух был не просто лошадью.

Эбен никогда, ни единым словом не упоминал своих родителей. Если бы Каден не рассказал, что они были убиты на его глазах, я бы скорее решила, что он – порождение какого-то злобного чудовища и появился на свет сразу облаченным в военную форму и экипированным как маленький солдат Венды.

Я ясно увидела, в какую черную дыру проваливается Эбен, обманчивую и опасную тем, что, как ни пытаешься сделать вид, что у тебя все в порядке, бездна разверзает свою пасть и поглощает тебя снова и снова.

Мальчик привычно смахнул волосы с глаз вместе с воспоминанием об отце и спрыгнул с изгороди.

– Нам надо возвращаться, – сказал он.

Мне хотелось сказать что-то утешительное, чтобы уменьшить боль, но я и сама испытывала то же чувство, тот же ужас падения в бездну. Я смогла выдавить только несколько простых слов.

– Я благодарна тебе за ботинки, Эбен. Ты даже не представляешь, как много они для меня значат.

Он кивнул.

– Я их еще и почистил.

Я заподозрила, что этой любезностью он, как Гриз, отдал мне долг.

– Ты ничего мне не должен, Эбен. Я позаботилась о твоем коне не ради тебя – мне и самой это было нужно.

– Это я понял уже давно. – Эбен обогнал меня и пошел впереди.

Возвращались мы снова по другому туннелю, но сейчас мне лучше удавалось запомнить дорогу, постепенно я начала разбираться в здешней хаотичной архитектуре. Узкие улицы, туннели и дома, как бы вырастающие на зданиях большего размера. Казалось, что громадные постройки города сплетаются между собой, образуя единую структуру – как исполинский зверь, который отращивает себе новые конечности и глаза, заботясь не о красоте, а только о сиюминутных нуждах. Сердцем зверя был Санктум, а скрытые внизу подземные пещеры – кишками. Никто ни разу не обмолвился мне о том, что за жизнь бурлит под Санктумом, и я ни разу не видела за трапезой те фигуры в плащах или рясах. Они держались обособленно.

Когда мы уже подходили к комнате Кадена, я все же спросила:

– Эбен, а что там за пещеры внизу? Астер как-то о них упоминала.

– Ты про катакомбы? Финч их называет Пещерами Призраков. Не ходи туда. Там ничего нет, кроме затхлого воздуха, старых книг да темных духов.

Я подавила улыбку. Это описание почти полностью совпало с тем, как я сама описывала архивы Сивики, только тамошними темными духами были наши книжники.

Последующие несколько дней ничем не отличались от прошедших, но каждый был заметно короче предыдущего. Я узнала, что время может играть коварные шутки, работая против нас. От людей Рейфа по-прежнему ничего не было слышно, а я понимала, что со дня на день могут нагрянуть венданские гонцы с известием, что король Дальбрека жив и здоров – смертный приговор для Рейфа. Хорошо хоть, что Комизар отсутствовал уже больше двух недель. Это давало надежду на то, что наши спасители еще успеют появиться. Я жила этой надеждой и старалась не унывать ради Рейфа, но он и сам, видимо, склонялся к мысли, что побегом придется заниматься нам самим.

Между тем становилось все холоднее, город то и дело заливали ледяные дожди. Не обращая внимания на холод, я каждый день выбиралась в окно и, усевшись на карниз, пела свои поминовения. Я обращалась к ним, как к перепутанным страницам летописи, пытаясь найти ответы, хватаясь за слова, в которых проблескивала правда. С каждым днем все больше народу собиралось внизу послушать меня – дюжина, пара дюжин, потом еще больше. Среди слушателей было много детей. Однажды я заметила в толпе Астер, и она крикнула снизу, попросив меня рассказать сказку. Я начала с истории о Морриган, девушке, которую боги вели в долину изобилия, потом рассказала им легенду о появлении двух Малых королевств, Гастино и Кортенай. Задрав головы, они как зачарованные слушали истории и тексты, которые я годами заучивала наизусть. Они изголодались по сказкам, как Эбен и Натия там, у костра в стане кочевого племени, по историям о незнакомых людях, других народах, другим местам, другим временам.

Эти моменты поддерживали меня – по крайней мере мне теперь было чего ждать. Ведь возможности поговорить с Рейфом наедине больше не представлялось. Когда Каден вышел, заперев меня в комнате одну, я выглянула и сразу заметила, что теперь стражники несут караул и под окном Рейфа – как будто догадались, что, хоть он и не может выбраться сквозь узкую бойницу, зато кто-то меньше его ростом и тоньше может протиснуться внутрь. За ужином тоже поговорить было невозможно, и на сердце у меня становилось все тяжелее. Здесь, в Санктуме, мы были почти так же далеки друг от друга, как если бы нас разделял громадный континент. Мне снились тревожные сны, и я приписывала это своему состоянию. Мне снова приснилось, что Рейф уезжает, только в этот раз добавилось больше подробностей: он был громадного роста и облачен в какое-то одеяние, никогда прежде мною не виденное. По бокам у него висело по мечу, взгляд был свирепым и неистовым.

Вечерние трапезы в зале Санктума были долгими и утомительными, и в этом смысле они мало отличались от двора Морригана, только общение здесь было куда более шумным, грубым, и постоянно казалось, что вот-вот страсти разгорятся не на шутку. Только когда благословляли жертвоприношение, воцарялась удивительная тишина, служившая резким и странным контрастом непрерывному гулу сиплых голосов. Я выучила имена всех членов Совета – наместников, чивдаров, рахтанов, хотя многие имена казались мне почти одинаковыми. Гортан. Гуртан, Гунтур. Мекел, Малик, Алик. Только имя Кадена стояло особняком, его «двойники» мне так ни разу и не встретились. Чивдар Ставик, с которым я познакомилась раньше, в долине, казался невозможно хмурым и озлобленным, но из пяти армейских командиров оказался самым воспитанным.

Проще всего было общаться с наместниками. Большинство из них были так рады, что находятся здесь, в Санктуме, а не в своих безотрадных провинциях, что это благотворно влияло на их расположение духа. Трое рахтанов до сих пор отсутствовали, но те четверо, не считая Кадена, Гриза и Малика, что неизменно появлялись в зале, были настроены наиболее враждебно из всего Совета. Джорик и Дариус – это они тогда стояли плечом к плечу с Маликом, полуобнажив кинжалы при виде моего кланового платья, а у двух других – Терона и Гуртана, с лиц не сходила ядовитая ухмылка, которая казалась частью постоянной боевой раскраски. Мне они представлялись теми, кого Комизар пошлет завершить дело, с которым не справился Каден, – я ни секунды не сомневалась, что уж они-то доведут его до конца без малейшего колебания. Само слово «рахтан» на это указывало. «Не знающий неудач». Как ни трудно было мне это осознать, но я начинала понимать, что Каден каким-то непостижимым образом спас мне жизнь, притащив сюда.

Каждый вечер после трапезы члены Совета развлекались игрой в камни или в карты, а то и просто пили всю ночь напролет. Бесценные старинные вина Морригана они лакали, будто дешевую сивуху. С играми в камни я была незнакома, зато карточные узнала. Я помнила первый совет, данный мне Вальтером: Иногда, чтобы выиграть, не так важно уметь играть, как убедить противника, что он играет лучше. Я издали наблюдала за игрой, отмечая черты сходства и отличия с теми правилами, по которым играли мой брат и его товарищи. Сегодня вечером в одной игре ставки выросли донельзя, причем самая большая стопка фишек лежала перед Маликом. От гордости он раздулся, как петух на гумне, на лице расцвела та же самодовольная улыбка, с которой он заявил, что убивать Грету было просто.

Поднявшись, я подошла к игрокам. Пора и мне немного развлечься, решила я.